чу быть счастлива,
но  личное счастье - это  же  эгоизм.  На свете так много несчастья...  Жить
нужно ради людей...
   ЗАХЕДРИНСКИЙ (поняв,  что  он  окончательно отвергнут  - правда, не  по
социально-общественным причинам, - и что  надежды для него не остается). Ах,
вот как...
   ТАТЬЯНА. Помогать людям...
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Как помогать?
   ТАТЬЯНА. Приносить пользу.  Надо жить не для  себя,  но для  общества -
строить, лечить, просвещать...
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Людей просвещать?
   ТАТЬЯНА. Вы ведь сами знаете,  как много можно  сделать. Сколько вокруг
нужды, сколько невежества.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Конечно, знаю. Я и сам нищ и невежествен.
   ТАТЬЯНА. Нужно идти в народ.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Не советую.
   ТАТЬЯНА.  Вы думаете, что люди злы?  Неправда. Только кажется,  что они
злы, потому что не знают как надо жить.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. И вы им расскажете.
   ТАТЬЯНА. Не знают, потому что их окружает злой мир. Нужно изменить мир,
тогда изменятся люди.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. А разве мир это не люди?
   ТАТЬЯНА. Не сразу, а  через сто,  двести  лет...  Сейчас  повсюду зло и
несправедливость,   но  через   сто,   двести  лет  человек   станет  лучше,
прекраснее...   Все   зависит  от  нас.  Только   надо  работать,  работать,
работать...
   Пауза.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Хочу  вам  кое-что  предложить.  Если  уж  вы  непременно
желаете жертвовать собой  ради  всего  человечества,  то, может, согласитесь
начать с меня?
   ТАТЬЯНА. С вас?
   ЗАХЕДРИНСКИЙ.  Да, пожертвовать  собой ради меня.  Ведь принести себя в
жертву одному человеку легче, чем всему человечеству. Или, если вам  угодно,
трудней. Во мне вы найдете богатое поле деятельности, я уже говорил, какой у
меня характер. Для вас это станет прекрасным страданием.
   ТАТЬЯНА (встает и подает руку Захедринскому). Бог с вами.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Мне этого мало. (Целует перчатку Татьяны.) Я провожу вас.
   ТАТЬЯНА. Не нужно. Меня проводит Анастасия Петровна.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Для меня это не одно и то же.
   Татьяна  идет   направо.   Захедринский   идет  рядом   с   ней,  потом
останавливается.
   Adieu?[2]
   ТАТЬЯНА. Adieu.
   Татьяна  выходит  направо.  Захедринский возвращается, минуту  стоит на
середине  сцены,  идет  в сторону балкона,  недолго  задерживается в  дверях
балкона, смотрит в темноту. Быстро оборачивается направо, в сторону  входа в
гостиную. С правой стороны входит Чельцов.
   ЧЕЛЬЦОВ, Его нигде нет. Зато  встретил Татьяну  Яковлевну. Сказала, что
уезжает. Неужели правда?
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Правда.
   ЧЕЛЬЦОВ. Верно, так  оно  и  есть, Анастасия Петровна несла ее чемодан.
Иван Николаевич, что же тут творится?
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Ничего особенного. Все идет своим чередом.
   ЧЕЛЬЦОВ  (идет  к   серванту,  открывает   его).  Нету.   (Переставляет
фарфоровую и стеклянную посуду на полках.)
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Что вы ищете, Александр Иванович?
   ЧЕЛЬЦОВ. Вот  он! (Достает графин с  вишневкой.)  Я должен  чего-нибудь
выпить.  Меня от всего этого аж  колотит. (Идет  к  столу  и ставит на  него
графин.) А вы?
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Я тоже выпью.
   Чельцов  возвращается  к  серванту и  достает  из  него  две рюмки. Оба
садятся за стол - Чельцов на своем прежнем месте, лицом к стене,  на которой
висит ружье, Захедринский - напротив него, спиной к ружью.
   ЧЕЛЬЦОВ (поднимая рюмку). Здоровье Петра Алексеевича.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Обязательно?
   ЧЕЛЬЦОВ. Ему это очень нужно.
   Выпивают.
   (Чельцов  с   облегчением  выдыхает,  удобнее  усаживается   на  стуле,
расслабляется.) Со всех сторон какие-то  предзнаменования,  Иван Николаевич,
шагу нельзя сделать, чтоб не напороться на что-нибудь диковинное. А ведь все
идет вроде бы обыкновенно, но как-то так... боком.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Боком?
   ЧЕЛЬЦОВ. Да. Вперед, да не передом. Вам не приходилось видеть волка?
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Пожалуй, нет.
   ЧЕЛЬЦОВ. Так волки ходят. Вперед, но как бы наискосок, будто у них ноги
косят. Потому и нет у меня к ним доверия.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Волков здесь нет.
   ЧЕЛЬЦОВ.  Э,  да  вы просто не  знаете. Они есть везде. Их полно.  Вот,
может, и сейчас под столом сидит один. А что хуже всего, так это оборотни.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Вам доводилось встретить?
   ЧЕЛЬЦОВ. Лично мне -  нет. Боже упаси! Но,  говорят, в  Москве появился
такой - из двух частей.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Из двух?
   ЧЕЛЬЦОВ. Да.  У  него  голова  отдельно,  а  туловище - тоже  отдельно.
Туловище в генеральском мундире,  а голова  - никто не знает что  за голова,
потому что без мундира. Туловище  бродит по кремлевским залам и ищет голову,
а голова  летает  по  воздуху и  ищет туловище.  Так и рыскают с полуночи до
рассвета, а найти друг друга не могут.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. В Кремле разминуться легко.
   ЧЕЛЬЦОВ.  Вот именно. Влетит голова  в один  зал, так туловище из  него
только  что  вышло, а то туловище войдет, но головы  там уже  нет. Ну, они и
кличут друг друга.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Как?
   ЧЕЛЬЦОВ. Голова нормально, она же голова. А вот у туловища  нормального
голоса нет,  откуда  он  у туловища. Головы нет  и потому сверху оно молчит.
Один   только  звук   может   издавать,  но  только  снизу,  то  есть  из...
(Поворачивается на стуле и кричит в сторону левой кулисы.) Матреша!
   ЧЕЛЬЦОВА (невидимая за левой кулисой). Чего тебе?
   ЧЕЛЬЦОВ. Как мне про это сказать по-другому!
   ЧЕЛЬЦОВА. По-другому тоже не говори!
   ЧЕЛЬЦОВ. Ну, вы понимаете.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Бедная Россия.
   Пауза.
   Чельцов разглядывает ружье и уже не спускает с него глаз.
   А что, если мы еще его поищем?
   ЧЕЛЬЦОВ (рассеянно, разглядывая ружье). Кого?
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Петра Алексеевича.
   ЧЕЛЬЦОВ (встает, идет к ружью, останавливается перед ним). На волка еще
годится, а на оборотня...
   С левой стороны входят: Лили, Вольф и Чельцова.
   Лили  в другом костюме.  Вольф несет трость подмышкой, плащ  переброшен
через плечо, в руках два чемодана.
   Захедринский встает.
   ЧЕЛЬЦОВА (к Лили). Может, цыпленочка на дорогу?
   ЛИЛИ. Вы так добры, Матрена Васильевна, но я, действительно, спешу.
   ЧЕЛЬЦОВА. Но как же так, не евши...
   ЛИЛИ. Спасибо вам за все.
   ЧЕЛЬЦОВА. Да  не за что, не за  что.  Поболтали, душу  отвели, только и
делов. (Целует Лили в обе щеки.)
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Вы уезжаете?
   ЛИЛИ (подходит к нему). Да, вот получила ангажемент, и...
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. ...и уезжаете. Как вижу, не в одиночестве.
   ЛИЛИ. Рудольфу Рудольфовичу со мной по пути.
   ВОЛЬФ. Так совпало.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Да, конечно. Все эти... рельсы.
   ЧЕЛЬЦОВА. Да что же это - на голодный желудок!
   ЛИЛИ (приближается к Захедринскому).  Иван Николаевич, можно вас на два
слова?
   Лили  и  Захедринский отходят  в угол направо,  к  авансцене.  Чельцова
садится на диван, Вольф - на стул.  Чельцов стоит перед ружьем, всматриваясь
в него и не обращая внимания на присутствующих.
   ЛИЛИ. Если вы встретите Петра Алексеевича...
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Может,  лучше  подождать, дитя мое?  Побегает  по саду  и
вернется.
   ЛИЛИ.  Не вернется, да  и мне это безразлично.  Я  хотела  вам сказать,
что...
   Пауза.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Так что же.
   ЛИЛИ. ...что если вы будете в чем-нибудь испытывать нужду...
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Ну, к примеру, в чем?
   ЛИЛИ. Если я смогу хоть чем-то быть вам полезна...
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Милая  Лилиана  Карловна, не  морочьте себе  голову из-за
старика. Я  ни в чем не нуждаюсь, а если бы и нуждался, не заслуживаю ничего
хорошего.
   ЛИЛИ. Но если все же...
   ЗАХЕДРИНСКИЙ.  Вы  молоды,  перед  вами  будущность.  Театр,   публика,
слава... Главное, не отказывайтесь от избранного пути.
   ЛИЛИ. Иван Николаевич, все это неправда.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Вас ожидает еще столько прекрасного.
   ЛИЛИ. Я вовсе не играла Дездемону.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Ну и что? Еще сыграете. Впереди у вас целая жизнь.
   ЛИЛИ. Я вообще ничего не сыграла, все только хотела.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Совсем ничего?
   ЛИЛИ. Какие-то жалкие рольки, не заслуживающие внимания. И вечно только
ждать, улыбаться,  делать вид,  что ты великая актриса.  А  театр...  Вы  не
знаете, что там за жизнь.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Знаю.
   ЛИЛИ. Ждать... А чего жду я, Иван Николаевич?
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Все мы чего-нибудь ждем.
   ЛИЛИ. Но  я, чего  жду  я? Петр  Алексеевич человек неплохой, к жизни в
гарнизоне я  бы  как-нибудь смогла  привыкнуть.  Говорил,  что у  нас  будут
дети... (Достает носовой платок и вытирает слезы.)
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Ну, ну, не стоит.
   ЛИЛИ. Он был прав, дни  тянутся, а годы  летят. Вы хоть знаете, сколько
мне лет?
   ВОЛЬФ (встает). Лилиана Карловна, мы опоздаем на поезд.
   ЛИЛИ (прячет платок). Уже иду, Рудольф Рудольфович.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Куда же вы отсюда поедете?
   ЛИЛИ.  В  одно имение, в  Тульской губернии.  Помещице  Раневской нужен
кто-нибудь, чтобы читать ей стихи.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. В Тульскую? Далековато.
   ЛИЛИ. Там есть вишневый сад...
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Что же вы намерены делать в том саду.
   ЛИЛИ. Ждать, вдруг что-то произойдет.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. О, да, обязательно.
   Грохот выстрела. Чельцов, сняв ружье со стены, выстрелил под стол.
   ЧЕЛЬЦОВ. Попал!
   ЧЕЛЬЦОВА (к присутствующим). Прошу вас извинить, господа. (К Чельцову.)
Купец, а стреляет. Постыдился бы людей.
   ЧЕЛЬЦОВ. Кто-то, в конце концов, должен был выстрелить.
   ЧЕЛЬЦОВА. Но почему же именно ты!
   ЧЕЛЬЦОВ. Потому что не смог больше терпеть.
   ЧЕЛЬЦОВА. Сию же минуту повесь, это не для тебя!
   ЧЕЛЬЦОВ (вешая ружье на стену). Висит, а зачем - неизвестно.
   С левой стороны быстрым шагом входит Владимир Ленин.
   ЛЕНИН. Что? Уже пора?
   Ленин резок, собран, энергичен, насторожен, негромок, целеустремлен, но
в экспрессии сдержан и лаконичен. Движения короткие, быстрые  и решительные.
Любая карикатурность исключается.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Еще  рано, Владимир Ильич. Вы подумали, что это "Аврора",
но ошиблись. "Аврора" будет в Петербурге.
   ЛЕНИН. Что ж, я подожду. (Выходит налево.)
   ЧЕЛЬЦОВА (к Лили). А может пирожков?
   ВОЛЬФ. Лилиана Карловна, пора.
   ЛИЛИ (к Захедринскому). До свиданья, Иван Николаевич.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Будьте счастливы.
   Лили прощается со всеми, кроме Вольфа.
   ЧЕЛЬЦОВ. Вы вернетесь, Лилиана Карловна?
   ЛИЛИ. Кто знает...
   ЧЕЛЬЦОВ. Возвращайтесь обязательно, в домино сыграем.
   ЧЕЛЬЦОВА. И берегите  себя.  И смородина, не забыли, что  я говорила  о
смородине?
   ЛИЛИ. Помню.
   Вольф прощается со всеми общим, чопорным поклоном. Берет плащ, трость и
чемоданы  и  направляется вслед  за  Лили направо. Проходя  мимо серванта со
стоящей на нем вазой с апельсинами,  задерживается, ставит на пол чемоданы и
набивает себе карманы апельсинами.
   ЛИЛИ. Рудольф Рудольфович, мы опоздаем на поезд.
   Вольф берет чемоданы и выходит направо вслед за Лили.
   ЧЕЛЬЦОВА. Смородина! Никогда не забывайте!
   ЛИЛИ (за сценой). Не забуду!
   Пауза.
   ЧЕЛЬЦОВ. Какая еще смородина...
   ЧЕЛЬЦОВА. Уж она знает какая.
   Пауза.
   ЧЕЛЬЦОВ. Ушли.
   ЧЕЛЬЦОВА. Все уезжают.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ (к Чельцову). Вы сейчас насчет домино обмолвились.
   ЧЕЛЬЦОВ. Да, что-то говорил.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Может, сыграем партию до ужина?
   ЧЕЛЬЦОВ. С вами?
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. А вы бы с кем хотели?
   Чельцов достает из кармана кожаную коробочку, дорожный комплект домино.
Отодвигает стаканы и тарелки, высыпает кости домино на стол.
   ЧЕЛЬЦОВА. Но ты-то хоть не уезжаешь?
   ЧЕЛЬЦОВ. Мне ехать некуда.
   Чельцов и  Захедринский присаживаются  к столу, чтобы  играть в домино.
Чельцова садится на диван, достает из  сумки рукоделие и начинает вязать  на
спицах.
   Пауза.
   Чельцов и Захедринский играют в домино.
   ЧЕЛЬЦОВ. Что это вы?
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. А разве так нельзя?
   ЧЕЛЬЦОВ. Да это же сюда не идет!
   ЧЕЛЬЦОВА. Саша, господин Захедринский знает, что делает.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Тогда, может, так. (Берет кость назад, ставит другую.)
   Игра в домино продолжается. Чельцов, сосредоточившись, что-то напевает.
С улицы доносится, сначала слабо, а потом все громче, цокот конских копыт по
мостовой. Захедринский отвлекается от игры и прислушивается.
   Пауза.
   ЧЕЛЬЦОВ. Чего вы ждете...
   Цокот  копыт нарастает. Захедринский  встает  из-за стола и  выходит на
балкон.
   (С упреком.) Иван Николаевич, а домино!
   Цокот копыт затихает, отдаляется. Захедринский возвращается с балкона.
   Ну, и что вы увидели?
   ЗАХЕДРИНСКИЙ (садясь к столу). Извозчика.
   ЧЕЛЬЦОВ. Эка невидаль.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. А на извозчике сестры Прозоровы. Возвращаются с вокзала.
   ЧЕЛЬЦОВ. Не уехали, стало быть, в Москву?
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. По-видимому, нет.
   ЧЕЛЬЦОВА. Ну и хорошо, да с какой им стати куда-то ехать.
   ЧЕЛЬЦОВ. Ваш ход.
   С левой стороны входит Анастасия Петровна.
   АНАСТАСИЯ. Телеграмма для господина Чельцова.
   ЧЕЛЬЦОВ.  Вот черт... (Встает  из-за стола и берет у Анастасии Петровны
телеграмму.) Матреша, еду!
   ЧЕЛЬЦОВА. Боже мой, куда же опять...
   ЧЕЛЬЦОВ. В Тульскую губернию. Продают.
   ЧЕЛЬЦОВА. Кто продает, что продают...
   ЧЕЛЬЦОВ. Вишневый сад.
   ЧЕЛЬЦОВА (с подозрением). Вправду продают?
   ЧЕЛЬЦОВ (читает телеграмму). "Раневская оставляет имение и переселяется
в  город.  Продает   вишневый  сад.   Выезжай  тотчас".  Подписано:  Ермолай
Алексеевич Лопахин.
   ЧЕЛЬЦОВА. А кто такой этот самый Лопахин?
   ЧЕЛЬЦОВ. Ермолка Лопахин, мой компаньон.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. А на что вам этот сад?
   ЧЕЛЬЦОВ.  Как  на  что,  сад  вырубим,  а землю  опять  продадим.  Дело
выгоднейшее.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. А не вырубать нельзя?
   ЧЕЛЬЦОВ. Рассуждаете как дитя малое. Матреша, собирай саквояж.
   ЧЕЛЬЦОВА (выходя налево). Боже ж ты мой...
   Захедринский встает.
   ЧЕЛЬЦОВ. Ну, Иван Николаевич, может когда еще свидимся.
   Троекратно обнимаются, похлопывая друг друга по спине.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Если когда-нибудь захотите...
   ЧЕЛЬЦОВ. То к вам наверняка не обращусь. В делах вы ничего не смыслите.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Да не продавать, просто поболтать.
   ЧЕЛЬЦОВ.  А,  это  другое  дело. С  вами  - всегда готов,  вы  человека
понимаете. (Идет налево.)
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Александр Иванович, а в чем я смыслю?
   Чельцов останавливается, поворачивается и в недоумении разводит руками.
Поворачивается  и  намеревается  выйти  налево, но  с левой  стороны  входит
Чельцова,  в  плаще и шляпе.  Несет большой  саквояж, а также  плащ и картуз
Чельцова.
   ЧЕЛЬЦОВА. Уезжаем.
   ЧЕЛЬЦОВ. Мы оба?
   ЧЕЛЬЦОВА. Я еду с тобой. Хватит с меня!
   ЧЕЛЬЦОВ. Но... Но мы вдвоем не поместимся в поезде!
   ЧЕЛЬЦОВА. Мог бы придумать что-нибудь поумней. (Ставит саквояж на пол и
помогает ему надеть плащ, Чельцов послушно подчиняется,  она надевает ему на
голову картуз.) Иван Николаевич, не простужайтесь и ешьте побольше фруктов.
   ЗАХЕДРИНСКИЙ. Постараюсь, Матрена Васильевна.
   Чельцова подает руку Захедринскому.
   Мадам...
   ЧЕЛЬЦОВА. Ну, Саша. (Идет направо.)
   Чельцов берет саквояж и идет за ней. Они выходят направо.
   Захедринский возвращается к столу, перемешивает кости домино, садится и
начинает снова их раскладывать. Играет в домино сам с собой.
   С левой стороны входит Владимир Ленин.
   Захедринский поднимает голову, но тут же возвращается к своему занятию.
   Ленин  садится  напротив  Захедринского и  пристально на  него смотрит,
опершись локтями о стол.
   Пауза. Захедринский, занятый игрой, не обращает внимания на Ленина.
   Ленин берет со стола банку с вареньем и ложечку.
   Вместе со стулом поворачивается  так,  что теперь он сидит фронтально к
зрителям, а левым профилем к Захедринскому. Сев поудобнее и положив ногу  на
ногу, поедает варенье из банки.
   Захедринский поднимает голову и сбоку смотрит на Ленина.
   Немного спустя  Ленин перестает есть варенье и  поворачивает  голову  к
Захедринскому.
   Некоторое время они смотрят в глаза друг другу.
   ЛЕНИН. А я знаю все.
   Еще минуту продолжается поединок взглядов.
   Ленин отворачивается  от Захедринского и продолжает, сидя фронтально  к
зрителям, есть варенье.
   Захедринский  не  опускает голову  и  не  перестает сбоку  смотреть  на
Ленина, поедающего варенье.
   Занавес.


   АКТ II.

   ОБОРУДОВАНИЕ СЦЕНЫ

   Архитектура сцены  та же, что в I акте. Однако  цвет стен изменился, он
стал грязно-желтым. Исчезли плюшевые портьеры и ламбрекен, которые обрамляли
выход  на балкон  в  I  акте. Их заменил обычный, легкий, небольшой занавес,
состоящий из двух половин. Сейчас он раздвинут. Вид на балкон и перспектива,
до  самого горизонта,  те  же,  что в I  акте.  С  левой  стороны,  у  стены
перпендикулярной  авансцене,  то есть у стены  1-й, там,  где в I акте стоял
секретер, теперь  стоит "функциональный"  столик машинистки,  на нем пишущая
машинка,  модель  первой четверти XX века.  Стопка листов  уже напечатанных,
чистая бумага, подготовленная к работе. Все разложено  очень  аккуратно, что
свидетельствует о  педантичности машинистки.  В  машинке  -  лист  бумаги  с
копиркой и подложенным вторым листом  для  копии,  уже частично  заполненные
текстом. Перед столиком
   конторский табурет.
   На середине сцены, но не точно по центру, чтобы не перекрывать выход на
балкон, а немного влево от центра, письменный  стол, стоящий перпендикулярно
авансцене. Это не типовой, современный письменный стол, представляющий собой
столешницу,  лежащую на двух тумбах с ящиками, но  старинный стол на четырех
ножках,  из темного, благородного дерева, частично крытый зеленым сукном (не
в стиле  "бидермайер",  а  более  раннем  и легком). В  отличие  от  столика
машинистки,  где  царит  строгий порядок, здесь хаос и неразбериха.  Высокие
стопы  разнообразных папок, бумаг, документов и  т.п.  небрежно  перемешаны.
Чернильный прибор и ручка в  том же  изысканном  стиле.  Графин для  воды  и
стакан. Воды в графине нет.
   Слева от стола стул  для сотрудника, который будет называться: "стул за
столом". Справа - стул для посетителей, называемый: "стул перед столом". Оба
стула  с  мягкой  обивкой,  по  стилю  соответствуют  письменному  столу.  У
скошенной стены справа, то есть у стены 4-й, - крытый клеенкой "современный"
диван,  с  торчащими  из  него  пружинами и  волосом.  Возле  правой  стены,
перпендикулярной авансцене,  то  есть  возле 5-й стены, неподалеку от выхода
направо  и  ближе к авансцене -  прямоугольный  столик,  обращенный передней
(одной из двух  длинных) стороной, к зрителям. С противоположной, не видимой
зрителю стороны в столе  имеется выдвижной ящик. На столе большая конторская
книга  (или  гроссбух),  небольшой обгрызенный карандаш  на толстой  цепочке
(почти цепи), не соответствующей размерам карандаша.  Книжечка  билетов, две
квитанционных книжки, стакан с недопитым чаем и ложечкой.
   На  стене, примыкающей  к  коридору, перед правой  рамой сцены, в самом
выходе  за  правую  кулису,  казенная  табличка  с  надписью  по-русски,  но
латинским шрифтом: "Ne kurit".
   День. Погода такая же, как в I акте.

   ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
   II акта в порядке их появления на сцене

   ИВАН НИКОЛАЕВИЧ ЗАХЕДРИНСКИЙ
   ТАТЬЯНА ЯКОВЛЕВНА БОРОДИНА
   АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ ЧЕЛЬЦОВ
   ИЛЬЯ ЗУБАТЫЙ
   РУДОЛЬФ РУДОЛЬФОВИЧ ВОЛЬФ
   ЛИЛИ КАРЛОВНА СВЕТЛОВА-ВОЛЬФ
   МАТРЕНА ВАСИЛЬЕВНА ЧЕЛЬЦОВА
   ФРАНЦУЗ
   ПЕТР АЛЕКСЕЕВИЧ СЕЙКИН

   ДЕЙСТВИЕ
   Занавес поднимается.
   В балконных дверях, опершись вытянутой рукой  на левую притолоку двери,
стоит Иван  Николаевич Захедринский  и  смотрит  наискосок  вправо  на  сад,
расположенный под балюстрадой и не видимый для  зрителя. Захедринский в  том
же возрасте, что в I акте, ему около пятидесяти лет. На нем - подпоясанный в
талии,  махровый  купальный  халат ярко-красного  цвета  длиной  до половины
голени, спереди два больших накладных кармана. На босых ногах домашние туфли
с  задником (лучше: пляжные сандалии, но  в любом  случае  обувь  не  должна
ограничивать   свободу   движений   актера,   навязывая   ему   определенную
пластическую манеру).
   За столиком с пишущей машинкой сидит  Татьяна Яковлевна Бородина. Она в
том же возрасте, что в I акте, ей около двадцати восьми лет. Одета в вое