у.
   ОНА. Что-нибудь случилось?
   ОН. Насколько мне известно, пока ничего.
   ОНА. Плохо себя чувствуешь?
   ОН. Нет, но немного устал. Десять часов за рулем.
   ОНА. Только из-за этого?
   ОН. Разумеется.
   Женщина внимательно смотрит на него.
   Не веришь?
   ОНА. Чему не верю?
   ОН. Не знаю. Так спрашиваю, на всякий случай.
   Женщина встает, подходит к нему,  берет его за подбородок и притягивает
его голову к себе.
   ОНА. Посмотри мне в глаза.
   Он выполняет ее желание.
   Совсем красные.
   ОН. Это от пыли.
   Женщина  берет  коробку с  косметическими  салфетками,  вынимает  одну,
подходит к мужчине, вытирает ему лоб и осторожно, как тампоном, осушает кожу
вокруг глаз.
   ОНА. Зато теперь можно отдохнуть.
   ОН. О, да!
   ОНА (отходит от него и отбрасывает  салфетку). Мы уже никуда не спешим.
Здесь идеальное место для отдыха.
   ОН. Пожалуй, только немного высоковато.
   ОНА  (лицом  к  залу).  Но  зато  какой  вид,  какая  тишина...  (Вдруг
обеспокоенно.) А почему так тихо?
   ОН. Тихо?
   ОНА. Да, не слышно никаких голосов.
   ОН. Это естественно. Маленький городок, жара...
   ОНА. Ни единой живой души.
   ОН. На юге все спят после обеда.
   ОНА. Так долго?
   ОН. Наверное, заспались.
   ОНА. А дети?
   ОН. Дети тоже люди.
   ОНА. Всегда  столько детей, играют во дворах, на улицах, а сейчас -- ни
одного.
   ОН. Возможно, уехали  в летние  лагеря. К чему обращать внимание, давай
наслаждаться тишиной. Ведь мы тоже на отдыхе.
   ОНА. Ты прав. (Садится.)
   Пауза.
   ОН. Хорошо бы соли.
   ОНА. Соль повышает холестерин.
   ОН. Все равно пригодилась бы.
   ОНА. Для чего, для салями?
   ОН. Нет, но пусть будет хоть какой-то признак цивилизации.
   ОНА.  Вечно  ты недоволен. А  если  уж зашла  речь  о  цивилизации,  то
цивилизация началась с хлеба и вина. Так что возвращаемся к истокам.
   ОН. Но я бы предпочел что-нибудь менее допотопное.
   ОНА. Что может быть лучше простого, деревенского хлеба,
   ОН. Лангусты.
   ОНА.  Наслаждайся минутой.  В  том, что  мы  едим и  пьем,  есть  нечто
библейское, античное...
   ОН. О, да! Греция, Рим... Албания...
   ОНА. Неужели ты совсем не настроен на античность?
   ОН. Нет, зато сожалею, что не говорю по-албански.
   ОНА. Отчего же?
   ОН. Мог бы подскочить в Албанию и попросить соль. Тут рядом.
   ОНА. Постмодернистская ирония. Неужели не надоело?
   ОН. Чрезвычайно.
   Пауза.
   ОНА. Солнце...  Я сыта  по горло  тучами,  дождем,  холодом...  Как  ты
думаешь, у нас опять дождливо?
   ОН. Скорей всего. Когда мы выезжали, шел дождь.
   ОНА. Как мне осточертела наша северная мрачность. Хочу  остаться  здесь
навсегда.
   ОН. В этой гостинице без лифта?
   ОНА. Мы бы могли бы купить дом.
   ОН. Я не тороплюсь на пенсию.
   ОНА. Но подумать об этом можно уже сейчас.
   ОН. Время терпит.
   ОНА.  Время  проходит быстро. Почему бы  нам  уже сейчас что-нибудь  не
приискать. Коли уж мы здесь...
   ОН. Проходит, почему бы, коли уж мы...
   ОНА. Значит, решено! Переселяемся!
   ОН. Немного повременим. Пока викинг возвращается на родину.
   ОНА. А может, викинг вернется, а его жена останется.
   ОН. Викинг охотно выпил бы еще.
   ОНА. А жена викинга закурила бы.
   Мужчина подает ей  сигарету, щелкает  зажигалкой. Наполняет оба бокала,
свой выпивает и тоже закуривает. Оба удобно устраиваются в креслах.
   Пауза.
   ОНА. Какая тишина... (Пауза.) ...и это небо...
   ОН. И твое океаническое платье.
   ОНА. У тебя навязчивая идея.
   ОН. Что делать,  я  раб чувств. Но к свободе не стремлюсь. Хочу служить
на галерах, прикованный к веслу.
   ОНА. У тебя сегодня ярко выраженные маринистские ассоциации.
   ОН. Не только.
   ОНА (кладет ногу на ногу). Я даже не хочу знать, какие.
   ОН. Словами этого не выразить.
   ОНА. Жаль. (Гасит сигарету.)
   ОН. Без иллюстрации не получится.
   ОНА (вытягивается в кресле, сплетя  руки на затылке). Иллюстрации могут
быть интересны.
   ОН (гасит сигарету).  А вернее... без  демонстрации. (Становится позади
ее кресла, кладет руки ей на плечи.)
   Пауза, заполненная соответствующими действиями, по усмотрению и желанию
актеров.
   ОНА (замирает, прерывая действие). Там кто-то есть...
   ОН. Где?
   ОНА. На крыше.
   ОН. Тебе показалось.
   ОНА. Да нет же, я его ясно вижу.
   ОН. Где?!
   ОНА. Между антенной и белой простыней на веревке, стоит, опустившись на
одно колено, перед балюстрадой.
   Пауза.
   ОН. Я ничего не вижу.
   ОНА. Где бинокль...
   Мужчина приносит бинокль.  Женщина  берет  его  и  подносит  к  глазам.
Смотрит.
   Не двигается. (Отдает ему бинокль.)
   Он -- смотрит в бинокль.
   Пауза.
   Видишь его?
   Пауза.
   ОН. В самом деле.
   ОНА. Что он делает?
   ОН. Ничего.
   ОНА. Смотрит?
   ОН. Не в нашу сторону.
   Пауза.
   (Опуская бинокль.) Нам нечего волноваться.
   ОНА. Но кто это?
   ОН. Снайпер.
   ОНА. Кто?
   ОН.  Специально  обученный  стрелок  для  выполнения   особых  заданий.
Вооружен винтовкой с оптическим прицелом. Охотится из засады.
   ОНА. ...И ты говоришь: нечего волноваться?
   ОН. Конечно же, нет. Он не на нас охотится.
   ОНА. А на кого?
   ОН. На кого-то, кто пройдет по улице с другой стороны дома, потому он и
притаился.  (Смотрит  в  бинокль.)  Это же  ясно,  он  стоит к  нам  спиной.
(Опускает бинокль.) Мы его не интересуем.
   ОНА. А кто?
   ОН. Не знаю, но он наверняка знает.
   ОНА. Что будем делать?
   ОН. Ничего, не будем вмешиваться. (Кладет бинокль на столик.)
   ОНА. Но ведь он кого-нибудь убьет!
   ОН. Несомненно.
   ОНА. И ты говоришь это так спокойно?
   ОН. А как мне говорить? На то он и снайпер.
   ОНА. Нужно его предостеречь.
   ОН. Кого? Снайпера? Он прекрасно знает, чем рискует.
   ОНА. Не его, а того, кто будет проходить.
   ОН. А откуда нам знать, кто будет проходить. Это может быть кто угодно.
   ОНА. Как это, кто угодно...
   ОН.  ...Мусульманин,  католик,  православный,  молодой,  старый,  грек,
турок, славянин или полукровка. Это гражданская война.
   ОНА. Какая война...
   ОН. Я тоже не знаю точно, какая. Никто не знает. Когда мы выезжали, нас
никто не предостерегал. Война начинается неизвестно когда и как. Они сами не
знают.
   ОНА. Война... А как же наш отпуск?
   Мужчина не отвечает.
   Уезжаем отсюда!
   ОН.  Пока что ничего не происходит.  Мы можем переночевать и выехать на
рассвете.
   ОНА. Ты хочешь здесь ночевать?
   ОН. Да.
   ОНА. А этот -- на крыше?
   ОН. Кровать стоит  вне зоны обстрела. Скорее уж здесь, на балконе может
быть небезопасно. (Пауза.) Можем сразу же лечь в кровать.
   Пауза.
   Что скажешь? (Пауза.)
   ОНА (приближается к  нему,  останавливается). Я  подумаю.  (Улыбается и
протягивает к нему руку.)
   Он приближается к ней.
   Выстрел, многократно повторенный горным эхом.
   Он останавливается.
   ОН. Слишком поздно.


ДЕЙСТВИЕ II. ГОСТИ АВРААМА


   Действующие лица:
   НИК и МЭРИ-ЛУ, оба не первой молодости.

   Сцена: комната, которая некогда  была  одной из  комнат дворца, ныне  -
музея.  Задняя  стена,  параллельная   авансцене,  правая  и  левая  кулисы.
Воображаемый вход  в  комнату находится за левой  кулисой, то есть  с правой
стороны,  если смотреть из зрительного  зала. Поэтому все определения "левая
сторона", "правая сторона" - с точки зрения зрителя.
   Авансцена представляет собой лоджию,  то есть  крытую террасу,  которая
для  простоты  будет называться  балконом.  Вид  с  балкона  -- это  вид  на
зрительный зал. Бывший дворец построен на склоне крутой скалы, и каждый, кто
окажется  на балконе, видит  перед  собой огромное небо,  морской  горизонт,
море, пристань  и плоские  крыши городка.  Таким образом, место действия  мы
видим как бы с  точки зрения  колибри (из всех птиц  только колибри способна
неподвижно  висеть  в воздухе как  вертолет), заглядывающей  внутрь комнаты.
Видны также листва  и  цветы бугенвиллеи, которая вьется, подобно винограду,
по стенам и покрывает обрамление сцены, то есть ее арочный свод, балюстраду,
если таковая имеется, и колонны, поддерживающие по бокам арку свода.
   В глубине комнаты, у задней, параллельной авансцене, стены, стоит боком
к стене узкая кровать с коваными узорчатыми решетками в изголовье и изножье.
Мотивы узоров -- средиземноморские (листья аканта, розетки, меандры, монеты,
спирали).  Кровать  покрыта  дешевым одеялом, на нем  несвежая  подушка.  На
одеяле,  в майке  и трусах, спит мужчина средних лет  с проседью  в длинных,
нечесаных волосах, с многодневной  щетиной. У  изголовья,  рядом  с  початой
бутылкой  красного вина, лежит на  полу синяя фуражка с галуном по околышу и
лакированным козырьком. Такие фуражки носят сторожа,  охранники автостоянок,
посыльные и прочие подобные сотрудники, функции которых  неопределенны  -  и
вообще лица,  в  той  или иной  степени  официальные  либо желающие таковыми
казаться.
   Под кроватью  -- пара кроссовок.  На  авансцене, с левой стороны, стоит
стул,  обращенный к зрителям, то есть к пейзажу. На  стуле  лежит  клетчатая
рубашка чрезмерно  яркой  расцветки  и  линялые  джинсы.  Второй  стул стоит
посередине между авансценой и задней стеной.
   Время  года  --  поздняя  весна,  время  --  середина  дня,  погода  --
солнечная. Средиземноморская жара.
   Действие: снизу, то есть с  первого этажа -- комната находится на самом
верхнем этаже, -- слышен звонок, напоминающий звон  колокольчика прислужника
в церкви  или  председателя  собрания.  Мужчина  просыпается,  вскакивает  с
кровати, торопливо надевает  фуражку и  подбегает к стулу. Начинает надевать
брюки, но, натянув  одну штанину, смотрит на часы,  а  потом, уже не  спеша,
снимает  брюки, бросает  их  обратно на  стул, подходит  к кровати,  снимает
фуражку, кладет ее на пол рядом с бутылкой вина, ложится и засыпает.
   Снова звучит звонок, теперь более нетерпеливый. Мужчина  поворачивается
на левый бок, лицом к стене, намереваясь спать дальше.
   Звонят  в  третий  раз,  уже  с  бешенством. Мужчина  накрывает  голову
подушкой.
   Долгая пауза.
   С  правой  стороны  входит женщина.  Она  очень  красива,  правда,  уже
отцветающей  красотой.  Хорошо одета: рю  Сент-Оноре, Пятая авеню,  Гуччи  и
Феррагамба. Соломенная  шляпа,  блузка  с  длинными  рукавами  и  кружевными
манжетами, на шее -- миниатюрный  фотоаппарат новейшей  модели. В руке у нее
небольшой колокольчик с деревянной ручкой.
   Ошеломленная видом  спящего, она на  мгновение  останавливается,  потом
решительно  подходит  к  кровати  и очень энергично  звонит  прямо  над  его
головой.  Мужчина  срывается  с  кровати,  садится,  видит  даму  и,  оценив
ситуацию, хватает край свисающего до пола одеяла и набрасывает его на нижнюю
часть своего тела, прикрывая ее.

   ОНА. Где "Гости Авраама"?
   Он не отвечает, все еще стараясь осознать происходящее.
   Я, кажется, ясно спрашиваю!
   Он указывает на авансцену, где на стуле лежат его рубашка и брюки.
   Повторить еще раз?
   Он  опять указывает в направлении стула - тем же жестом протянутой руки
и вытянутого указательного пальца, но еще более выразительно.
   (Столь же выразительно.) Где "Гости Авраама"?
   ОН. Там...
   Она идет в указанном направлении и останавливается перед стулом.
   ОНА. Я вижу только чьи-то брюки.
   ОН. Мои.
   ОНА. Это меня не интересует. (Отходит от стула.)
   ОН. Но без брюк я не могу ответить на ваш вопрос.
   ОНА. Почему?
   ОН. Потому что без брюк я не могу выполнять служебные обязанности.
   ОНА. Вы и так их не выполняете, хоть и обязаны.
   ОН. В брюках смогу.
   ОНА. Я звоню уже четверть часа!
   ОН. Да уж не меньше. А зачем вы звоните?
   ОНА. Как это  -- зачем? Я звоню потому, что внизу висит  объявление: "В
отсутствие смотрителя просьба звонить".
   ОН. Знаю. Сам его написал.
   ОНА. На трех языках.
   ОН. Разумеется. Сюда приходят только иностранцы.
   ОНА. Так это вы -- смотритель?
   ОН. Я.
   ОНА. Почему же вы не пришли, когда я звонила?
   ОН. Не вижу связи.
   ОНА. Внизу объявление: "В отсутствие смотрителя..."
   ОН.  "...Просьба звонить".  Но  это вовсе не означает,  что  смотритель
придет.
   ОНА. Зачем же тогда звонить?
   ОН. Потому что он мог бы прийти.
   ОНА. Вы шутите?
   ОН. Отчасти, но не в том  смысле, как вы думаете. Вы туристка. А пожили
бы здесь чуть подольше, перестали бы удивляться.
   ОНА. А вы местный?
   ОН. Нет.
   Пауза.
   ОНА. Мне сразу так показалось. Вы говорите без акцента.
   ОН. Разумеется.  (Протягивает ей  руку,  как  бы  представляясь.)  Билл
Клинтон, Соединенные Штаты.
   ОНА (не принимая протянутой руки, немного обескураженно). Хай!
   ОН  (вместо  рукопожатия  дружески   покачивает  ладонью  и  изображает
широкую, "пластиковую" улыбку). Хай!
   ОНА  (отходит,  садится  на  стул,  с  правой  стороны сцены  и  ставит
колокольчик на пол). В таком случае... что ты здесь делаешь?
   ОН. Я же сказал. Работаю смотрителем.
   ОНА. Здесь?
   ОН.  Здесь  очень красиво, прошу взглянуть,  какой  вид!  (Указывает на
зрительный зал, то есть на пейзаж.)
   ОНА. И давно ты здесь?
   ОН.  Десять   лет,  может,  больше,  а  может,  меньше.  Смотря  с  кем
разговариваю.
   ОНА. А если со мной?
   ОН. Останемся при десяти.
   ОНА. Десять лет здесь?!
   ОН.  Боже  упаси!  Не  здесь,  в  Европе.  Раньше  я  был  в Хельсинки,
Амстердаме, Роттердаме, Гааге и Копенгагене. Ну и еще там и сям.
   ОНА. Как смотритель?
   ОН. По-разному. Покурить не найдется?
   ОНА. Весьма сожалею, я не курю.
   ОН. Я не про сигареты.
   ОНА. Тоже нету.
   ОН. Жаль. У меня как раз кончились запасы.
   ОНА. Сочувствую.
   ОН. Ничего страшного. Добро пожаловать в Народни Збрско!
   ОНА. Что это означает?
   ОН. Вроде бы что-то балканское. (Наклоняется за бутылкой.) А как насчет
выпить?
   ОНА. Спасибо, я не пью.
   ОН.  И  правильно  делаешь.  А мне  позволишь?  (Не  дожидаясь  ответа,
отпивает глоток из бутылки.) Для начала, Мэри-Лу, тебе следует знать, что...
   ОНА. Я не Мэри-Лу.
   ОН. Ничего, я тоже не Билл Клинтон.
   ОНА. А как тебя зовут?
   ОН. Уже забыл. Я поменял столько имен, что все они перепутались. Но для
меня ты смахиваешь на Мэри-Лу. Можно я буду тебя так называть?
   ОНА (усмехаясь). Только при условии, что тебя я буду называть Ник.
   ОН. Как угодно. Так вот, Мэри-Лу, тебе следует знать, что после полудня
здесь не работают.
   МЭРИ-ЛУ. А когда же?
   НИК. Поначалу я тоже задавал себе этот вопрос, но со временем перестал.
Во всяком случае -- уж точно не после полудня. После полудня здесь спят.
   МЭРИ-ЛУ. Никогда бы не подумала.
   НИК. И  это очень  хорошая  традиция, советую ее  соблюдать. Сколько ты
здесь пробудешь?
   МЭРИ-ЛУ. Только до вечера.
   НИК. В таком случае можешь не соблюдать. А вот мне приходится. Впрочем,
без особых  усилий. Музей -- на первом  этаже, а моя частная квартира здесь,
наверху.  Пять  этажей сверху  вниз  и снизу  вверх  -- это немало, особенно
пополудни. Ник утомился. А ты с корабля? (Указывает на авансцену, то есть на
зрительный зал.)
   МЭРИ-ЛУ. Да.
   НИК. Сразу  видно. Туристы  с  корабля -- лучшие  клиенты,  не то,  что
эти... с рюкзаками. Когда приходит корабль,  все Народни Збрско радуется. Ты
одна?
   МЭРИ-ЛУ. То есть?
   НИК. Без сопровождения?
   МЭРИ-ЛУ. В каком смысле?
   НИК. Да ни в каком особом! Просто спрашиваю, пришла ли ты в музей одна.
   МЭРИ-ЛУ. Одна.
   НИК. Странно.
   МЭРИ-ЛУ. Почему странно?
   НИК.  Туристы  никогда  не  ходят  поодиночке, особенно те, с  корабля.
Всегда - минимум вдвоем, тем более -- в музей.
   МЭРИ-ЛУ. Так получилось.
   НИК.  Да,  разве что  так  получилось.  Понятно.  У  меня  тоже  всегда
что-нибудь да получается. Ты не поверишь, до какой степени.
   МЭРИ-ЛУ. А этот музей большой?
   НИК. Был - перед войной.
   МЭРИ-ЛУ. Перед какой войной?
   НИК. Последней.
   МЭРИ-ЛУ. А я читала в путеводителе, что музей большой.
   НИК. Путеводитель тоже довоенный. Сохранились только "Гости Авраама".
   МЭРИ-ЛУ. Мне достаточно.
   НИК.  Что  ж,  тогда   пошли  смотреть.  (Надевает  фуражку,  встает  и
заворачивается в одеяло.)
   МЭРИ-ЛУ. Без... (Показывает на его рубашку и брюки, лежащие на стуле.)
   НИК.  Без брюк?  Извини, Мэри-Лу, но не стану  же  я одеваться  в твоем
присутствии. В конце концов - я джентльмен.
   МЭРИ-ЛУ. С каких это пор?
   НИК. С тех пор, как постарел.
   МЭРИ-ЛУ. Тогда я выйду на балкон и отвернусь, а ты оденешься.
   НИК. Где-то я уже это видел...
   МЭРИ-ЛУ. В кино. Много лет назад.
   НИК. Одри Хепберн...
   МЭРИ-ЛУ. ...И Гари Купер.[1]
   НИК. Хочешь, чтобы мы сыграли эту сцену?
   МЭРИ-ЛУ. Гари Купер был очень красив.
   НИК. Неужели тебе кажется, что я настолько стар?
   МЭРИ-ЛУ. Конечно.
   НИК. А ты?
   МЭРИ-ЛУ. No problem, Одри Хепберн было тогда двадцать лет.
   НИК. Я бы предпочел сыграть за Дугласа.
   МЭРИ-ЛУ. Керка?
   НИК. Нет, Майкла, его сына.
   МЭРИ-ЛУ. На мой вкус, Керк  более привлекателен.  (Выходит  на  балкон,
бросает Нику его брюки и рубашку и поворачивается лицом к зрительному залу.)
   НИК (надевая брюки). Я всегда предпочитал Кэтрин Хепберн.
   МЭРИ-ЛУ (оборачиваясь). Почему?
   НИК. Прошу не оборачиваться.
   МЭРИ-ЛУ. Извини. (Снова смотрит в зрительный зал.)
   НИК. Одри была слишком молода.
   МЭРИ-ЛУ. Ой, врешь, Ник.
   НИК. Не вру. Допустим, слегка корректирую.
   МЭРИ-ЛУ. Что?
   НИК. Приспосабливаю историческую правду к конкретным обстоятельствам.
   МЭРИ-ЛУ.  Ага,  и  мне предстоит  стать  основной  фигурой  этих  самых
обстоятельств. И часто это случается?
   НИК. Корректировка?
   МЭРИ-ЛУ. Обстоятельства.
   НИК. Случается, только не в Народним Збрско. Здесь я веду жизнь Симеона
Столпника.
   МЭРИ-ЛУ. Кто это такой?
   НИК. Святой  отшельник.  (Заканчивает  застегивать  рубашку  и надевает
кроссовки.) Готово, можем идти!
   Мэри-Лу продолжает всматриваться в зрительный зал.
   Мэри-Лу?
   Пауза. Ник подходит к Мэри-Лу и останавливается у нее за спиной.
   МЭРИ-ЛУ. Там, около пристани...
   Ник становится рядом с ней.
   ...на площади перед баром... Видишь?
   НИК. Ага...
   МЭРИ-ЛУ. Знаешь его?
   НИК. Нет.
   МЭРИ-ЛУ. Он не местный?
   НИК. Местного я бы знал.
   МЭРИ-ЛУ. Ты уверен?
   НИК. Конечно, уверен,  я  здесь всех знаю. Это,  наверное, кто-нибудь с
корабля.
   МЭРИ-ЛУ. Да, наверняка, с корабля. (Уходит с авансцены.)
   НИК  (продолжая смотреть  на  зрительный зал). Сидит себе перед баром и
пьет пиво. Что в этом странного?
   МЭРИ-ЛУ. Ничего.
   НИК. Тогда пошли.
   МЭРИ-ЛУ. Знаешь, я, пожалуй, не пойду.
   НИК. Но ведь я уже оделся!
   МЭРИ-ЛУ. Извини...
   НИК. Что-нибудь случилось?
   МЭРИ-ЛУ. Очень жарко.
   НИК. А я что говорил?
   МЭРИ-ЛУ.  Говорил, но  я тебе не  поверила.  А теперь  вижу, что ты был
прав. В самом деле, слишком жарко, чтобы идти осматривать музей.
   НИК  (снимает  фуражку и бросает ее на пол). Странные  люди -  туристы.
Говоришь им, предостерегаешь, а они ничему не верят,  пока сами не убедятся.
Но тогда уже  поздно. Падают в обморок в музеях, и приходится  их  выносить.
Ну, что будем делать?
   МЭРИ-ЛУ. Я останусь здесь. (Садится в стул, стоящий на сцене справа.)
   НИК. Здесь?
   МЭРИ-ЛУ. Если позволишь.  (Снимает шляпу и  кладет ее  на пол  рядом со
стулом.)
   НИК. Я?
   МЭРИ-ЛУ. Если ты не против. (Кладет ногу на ногу.)
   НИК. Поздравляю, прекрасная идея! Как туристка ты ничего не  потеряешь,
мы будем восторгаться ландшафтом! (Берет ее  за  руку,  поднимает со стула и
тянет к авансцене.) Взгляни, какой отсюда прекрасный вид. Море, пристань, на
пристани кто-то сидит, пьет пиво...
   МЭРИ-ЛУ (сопротивляясь). Лучше я останусь в тени.
   НИК. Правильно, на балконе слишком много солнца.  Тогда проведем осмотр
в другом  месте. (Ведет  ее в противоположную сторону, то  есть  к кровати.)
...Вот здесь!
   МЭРИ-ЛУ. На кровати?
   НИК. А почему нет? На кровати очень удобно.
   МЭРИ-ЛУ. Но что можно увидеть на кровати?
   НИК. Сейчас узнаешь. Садись.
   МЭРИ-ЛУ. Это еще зачем