ыл  очень  добр  к  ним.  Правда  ведь,  Алан?  Хотя,
конечно, это не может заменить им отца. (Умолкает и с жалким видом смотрит
на Кей.) Знаешь ли, я не вижу Робина по целым месяцам. Некоторые  говорят,
что я должна развестись с ним, но... я, право,  не  знаю...  (С  внезапным
порывом горя.) Правда ну разве это не ужасно? О,  Кей!  (Вдруг  хихикает.)
Как смешно это звучит: "О, Кей"!
   Кей (устало). Я давно перестала обращать внимание.
   Джоан. Ричард постоянно говорит "о'кэй",  он  слышал  это  в  кино,  и,
конечно, Энн копирует его. (Умолкает и с тревогой глядит на обоих.) Как вы
думаете, это хорошо, что я пришла сюда сегодня? Хейзел сказала мне, что  у
вас что-то вроде семейного совета, и она  думала,  что  мне  следует  быть
здесь, и я тоже так думаю. Но бабушка Конвей не приглашала меня...
   Кей  (разражаясь  смехом).  Джоан,  ты,  надеюсь,  не  называешь   маму
"бабушкой Конвей"?
   Джоан. Видишь ли, я так привыкла к этому, с детьми...
   Кей. Она, наверно, терпеть этого не может.
   Алан (извиняющимся тоном, Джоан). Знаешь, я думаю, Кей права.
   Джоан. Я постараюсь запомнить. Она наверху?
   Алан. Да. Мэдж тоже здесь.
   Джоан (подбадривая себя).  Пожалуй,  я  схожу  наверх  и  спрошу  ее...
следует ли мне оставаться. А то буду чувствовать себя ужасно глупо.
   Кей. Да, сходи! И скажи ей, что мы думаем, что тебе нужно  тут  быть...
если ты хочешь...
   Джоан. Да нет, не в том дело... Но...  видишь  ли...  если  это  насчет
денег... мне надо ведь тоже знать, правда? В конце концов, я жена  Робина,
а Ричард и Энн - его дети...
   Алан  (с  симпатией).  Да,  Джоан,  скажи  это  маме,  если  она  будет
возражать. Но она не будет.

   Джоан несколько секунд смотрит на них с сомнением,  затем  уходит.  Они
провожают ее взглядом, потом смотрят друг на друга.

   Кей (слегка понизив голос). Я думаю, с Робином дело  безнадежное...  Но
что поделать, Джоан - такая дурочка...
   Алан. Да, но то, как Робин с ней обращался, заставило ее  почувствовать
себя гораздо глупее, чем она есть на  самом  деле.  Видишь  ли,  Кей,  это
отняло у нее всякую уверенность в себе. А так она могла бы быть совсем  не
плохой.
   Кей. Тебе когда-то нравилась Джоан, правда?
   Алан (глядит на нее, затем медленно улыбается). Ты помнишь, когда она и
Робин сказали нам, что они помолвлены? Я был в нее влюблен тогда. Это  был
единственный раз, что  я  вообще  влюбился.  И  помню...  как  внезапно  я
возненавидел Робина... да, по-настоящему возненавидел его. Вся эта  любовь
и ненависть скоро прошли, конечно, - все это были глупости.  Но  я  хорошо
это помню.
   Кей. А что, если бы на месте Робина был ты?
   Алан (поспешно). О нет, из этого ничего бы не вышло! Решительно ничего.
Совсем неподходящее дело.

   Кей смеется, ее трогает и забавляет его ужас  холостяка.  Входит  Мэдж.
Она  очень  непохожа  на  девушку  из  первого  действия.  У  нее  коротко
подстриженные волосы с проседью, носит очки  и  строгое,  хотя  и  изящное
платье. Тон ее  сух  и  четок,  но  под  уверенными  манерами  учительницы
чувствуется невротичка.

   Мэдж (решительным тоном,  деловито  расхаживая  по  комнате,  отыскивая
конверт и наполняя чернилами свою авторучку). Я только что сказала матери,
что, если бы я случайно не оказалась сегодня здесь поблизости - ты знаешь,
Кей, я подала заявление на должность начальницы  в  Бордертоне  и  сегодня
днем ездила туда для переговоров, - ничто  не  заставило  бы  меня  прийти
сюда.
   Кей. Ну, я не знаю, зачем тебе понадобилось говорить ей это,  Мэдж.  Ты
здесь - и в этом все дело.
   Мэдж. Нет, не в этом. Я хочу дать ей понять совершенно  ясно,  что  для
меня все эти семейные дрязги, финансовые и иные,  больше  не  представляют
решительно  никакого  интереса.  А  также  что  я  не  сочла   бы   нужным
отпрашиваться на целый день с работы в Коллингфилде  только  затем,  чтобы
присутствовать на одном из этих нелепых, истерических собраний.
   Кей. Ты говоришь  так,  будто  тебя  каждый  месяц  заставляли  на  них
присутствовать.
   Мэдж. Нет, не заставляли. Но вспомни, пожалуйста, Кей, что мне пришлось
выдержать гораздо больше этих глупейших препирательств, чем тебе.  Мать  и
Джеральд  Торнтон,   по-видимому,   воображают,   что   время   лондонской
журналистки гораздо более драгоценно, чем время старшей  преподавательницы
большой женской  гимназии.  Почему  -  не  могу  себе  представить.  Но  в
результате меня очень часто заставляли бывать здесь, а тебя - нет.
   Кей  (с  оттенком  усталости).  Ну,  хорошо.  Но  раз  мы  обе   здесь,
постараемся провести время получше.
   Алан. Да, разумеется.
   Мэдж. Джоан здесь. Я надеюсь, что Робин  не  вздумает  тоже  появиться.
Тебе, кажется, не  пришлось  еще  испытать  этого,  Кей.  Я  однажды  была
свидетельницей их неожиданной встречи здесь: Робин -  полупьяный,  готовый
всех оскорбить, Джоан - в слезах, недовольная. Оба  они  во  всех  деталях
обсуждали самые неприятные подробности своей частной жизни... Нет, это  не
такой опыт, который я хотела бы повторить.
   Кей (улыбаясь, но, по существу, серьезно). Я  не  могу  порицать  тебя,
Мэдж. Но будь, ради бога, сегодня  человечной!  Ты  сейчас  не  выступаешь
перед общим собранием в Коллингфилде. Вот твой милый брат Алан. Я  -  твоя
милая сестра Кей. Мы знаем о тебе все...
   Мэдж. Вот в этом как раз вы ошибаетесь! Вы  почти  ничего  обо  мне  не
знаете, вы все. Жизнь, которой вы не видите - называйте ее общим собранием
в Коллингфилде, если это вас забавляет, - это  моя  настоящая  жизнь.  Она
представляет подлинную меня, какова я сейчас,  а  то,  что  помните  вы  с
Аланом и мать - и уж поверь, что мать  не  забыла  ни  одной  смешной  или
нелепой мелочи, - все это давно не имеет ни малейшего значения.
   Кей. Мне не хотелось бы думать так, Мэдж.
   Алан (робко, серьезно). И это ведь неправда.  В  самом  деле  неправда.
Потому что... (Колеблется и теряется.)
   Мэдж. Я слышала, как ты  излагал  свои  необыкновенные  взгляды,  Алан,
последний раз, что я была здесь. Я даже обсуждала их  с  Херриксон  -  это
наша старшая математичка, блестящая женщина, -  и  она  разбила  их  самым
основательным образом.
   Кей (желая его подбодрить). Расскажи мне об  этом,  Алан,  потом,  если
будет время. Мы не дадим себя попирать всяким мисс Как-их-там-зовут. И нам
не важно, что они такие блестящие. Правда ведь, Алан?

   Алан усмехается и потирает руки.

   Мэдж (сознательно меняет тему разговора). Я надеюсь, ты занимаешься еще
чем-нибудь другим, Кей, кроме этой дешевой журналистики? Начала ты  писать
новую книгу?
   Кей. Нет.
   Мэдж. Очень жаль, не правда ли?
   Кей (после паузы, пристально глядя на  нее).  Как  обстоят  твои  дела,
Мэдж? Строишь ли ты Новый Иерусалим в нашей старой Англии?
   Мэдж. Возможно, и нет. Но я стараюсь вложить некоторое знание истории и
немного разумения в  головы  ста  пятидесяти  девочек  из  мелкобуржуазных
семей. Это тяжелый и полезный труд. Во всяком случае, это работа,  которой
нечего стыдиться.
   Кей (пристально глядя на нее,  очень  спокойно).  Тогда  почему  же  ты
стыдишься?
   Мэдж (поспешно, громко). Я не стыжусь.

   Входит Хейзел, только что пришедшая. Она очень  хорошо  одета,  гораздо
лучше всех остальных, и не утеряла  былой  красоты,  но  в  ней  ощущается
что-то заметно приниженное, боязливое.

   Хейзел. Хэлло, Мэдж! (Замечает Кей.) Кей! (Целует ее.)
   Кей. Хейзел, дорогая, ты с каждым разом становишься все великолепнее!
   Хейзел (охорашиваясь). Тебе нравится?
   Кей. Да... И ты, конечно, достала это не в  Ньюлингхеме.  У  Бон-Марше.
Помнишь, как мы когда-то думали, что Бон-Марше - верх совершенства?
   Хейзел  (оживляясь  при  этих  словах).  Да,  а  теперь   они   кажутся
отвратительными.  Не  правда  ли,  хорошо?  (Понимает,  что  выдала  себя,
поспешно.) Что, Джоан здесь?
   Алан. Да. Она наверху с мамой. А Эрнест придет сегодня?
   Хейзел (неуверенно). Я... право... не знаю.
   Мэдж. Я думала,  это  решено,  что  он  придет.  Мама  в  том  уверена.
По-моему, она рассчитывает на него.
   Хейзел (поспешно). Вот это напрасно! Я уже говорила ей. Я даже не знаю,
будет ли он вообще здесь сегодня.
   Мэдж (расстроенная). Но ведь это же смешно! Нам говорят, что  положение
отчаянное. Кей и я - мы должны бросать нашу работу, мчаться  за  тридевять
земель,  не  думать  ни  о  чем  другом,  а  теперь  ты  даже  не  знаешь,
соблаговолит ли твой супруг перейти дорогу, чтобы прийти сюда.
   Хейзел. Но ты же знаешь Эрнеста? Он сказал, что, может быть, придет.  Я
спросила его еще раз сегодня за завтраком... и он сказал, что не  знает...
и я не захотела...
   Мэдж (резко обрывает ее). Не захотела! Скажи лучше - не  посмела.  Этот
жалкий коротышка...
   Хейзел. Мэдж! Замолчи, пожалуйста!

   Мэдж смотрит на нее с презрением и отходит. У Хейэел  очень  несчастный
вид.

   Кей. Как дети?
   Хейзел.  Питер  опять  простудился...  бедный   крошка...   он   всегда
простужается. С Маргарет все в порядке. С ней никогда ничего не бывает. Ты
знаешь, она учится балетным танцам, и учитель говорит, что она изумительна
для своего возраста. О, ты забыла ее последний день рождения, Кей!  Бедная
девочка была так расстроена.
   Кей. Извини меня, пожалуйста! Скажи ей, что я искуплю  свою  ошибку  на
рождество. Я, наверно, уезжала куда-нибудь по делам.
   Хейзел (с жаром). Я читала твою статью о  Глирне  Фосс...  знаешь,  ту,
около трех месяцев тому назад... когда  она  приехала  из  Голливуда.  Она
действительно говорила тебе все это, Кей, или ты сама придумала?
   Кей. Кое-что она говорила. Остальное я сама придумала.
   Хейзел (с жаром). А говорила она что-нибудь о Лео Фробишере? Знаешь,  о
своем муже, они еще только что развелись тогда с ним?
   Кей. Говорила, но я этого не напечатала.
   Хейзел (снедаемая любопытством). Что она сказала?
   Кей.  Она  сказала  (подражает  американскому  говору  весьма   дурного
пошиба):   "Держу   пари,   что   этот    мой    недоделанный    отставной
муженек-актеришка  вывалится  и  из  следующей   лодочки".   (Обыкновенным
голосом, сухо.)  Тебе  она  понравилась  бы,  Хейзел.  Она  очаровательная
малютка.
   Хейзел. Это звучит ужасно, но я полагаю, что нельзя  судить  о  них  по
тому, как они говорят, употребляя все эти жаргонные словечки.  И  я  знаю,
Кей, что ты не считаешь себя особенно счастливой...
   Кей. Как сказать... Порой, когда я вспоминаю, что приходится переносить
женщинам, большинству женщин во всем мире, я не только думаю - я знаю, что
я счастливица. Но обычно - обычно я чувствую себя совсем  не  в  ладах  со
счастьем.
   Хейзел. Вот об этом-то я и говорю - я уж знаю. Но все  же  счастлива  -
встречаешься со всем этим народом, живешь в  Лондоне  и  все  такое.  А  я
застряла в Ньюлингхеме, - как я ненавижу этот  город,  он  становится  все
хуже и хуже. Правда, Алан? Хотя ты, наверно, не замечаешь.
   Алан. По-моему, он все такой же... Может быть, мы  становимся  худее  -
вот и все.
   Хейзел (смотрит на него каким-то  безразличным  взглядом).  Кто-то  мне
только на днях говорил, каким тебя считают чудаком, Алан. И  ты  на  самом
деле чудак, правда? Я хочу сказать, что  ты  как-то  не  беспокоишься  обо
всем, как большинство людей. Я часто думаю - счастлив ты или  тебе  просто
скучно? Я вообще часто задумываюсь о людях...  (Кей.)  А  ты  тоже?  Хотя,
наверно, теперь, когда ты такая умная и  писательница,  и  все  такое,  ты
знаешь о них все. А я  -  нет.  Я  совсем  не  умею  судить  людей  по  их
внешности. У нас была горничная, знаешь - Джесси, и она казалась мне таким
веселым созданьицем, всегда улыбалась и напевала. Эрнест обычно  очень  на
нее сердился. Она в самом деле была уж чересчур  веселой.  А  потом  вдруг
проглотила сразу двадцать таблеток аспирина, нам пришлось вызвать  доктора
и все такое, и она сказала, что это просто потому, что она больше не могла
вынести - ей все осточертело. Ну разве это не странно?
   Кей. Но ведь у тебя самой иногда такое же чувство?
   Хейзел. Да, бывает. Но я всегда удивляюсь, когда оно бывает  у  других,
потому что по ним этого как-то никогда не видно. Ах да... (Встает, понизив
голос). Робин звонил мне вчера - вы знаете, он сейчас живет в Лестере, - и
я сказала ему насчет сегодняшнего вечера... Он сказал,  что,  может  быть,
зайдет, потому что будет здесь неподалеку.
   Алан. Надеюсь, что не зайдет.
   Кей. Что он поделывает сейчас, Хейзел?
   Хейзел. Право, не знаю... Он ведь все время  меняет  свои  занятия,  ты
знаешь. Что-то связанное с комиссионерством. Надо ли говорить  Джоан,  что
он, может быть, придет?
   Кей. Нет. Рискуем... (Умолкает,  потому  что  входит  миссис  Конвей  в
сопровождении Джоан.)

   Миссис Конвей сейчас шестьдесят четвертый год, она не стала скромнее  и
современнее, а сохранила эдвардианский стиль начала века.

   Миссис Конвей (по-прежнему очень живая). Ну как, Хейзел, привела  ты  с
собой Эрнеста?
   Хейзел. Нет, мама. Я надеюсь... что он сам скоро будет.
   Миссис Конвей. Конечно, будет. Ну что ж, пока Джеральд не пришел, мы не
можем начать. Он знает, как обстоят дела... в точности. Где Мэдж?
   Кей. По-моему, она пошла наверх.
   Миссис Конвей (зажигая еще лампы). Она, наверное, в ванной - занимается
своим туалетом. Я никогда не знавала никого, кто бы  так  много  занимался
туалетом, как эта бедная Мэдж. Она употребляла всегда столько  притираний,
полосканий и духов, но ни один мужчина даже не взглянул на нее дважды,  на
бедняжку. Алан, я думаю, надо будет подать и портвейн и  виски.  Верно?  Я
сказала девушке,  чтобы  она  все  приготовила  в  столовой.  Принеси  их,
пожалуйста!

   Алан уходит и затем, во  время  последующего  диалога,  возвращается  с
подносом, на котором портвейн и рюмки,  а  также  виски,  содовая  вода  и
стаканы.

   Миссис Конвей. Теперь я вот о чем думаю: должны ли мы  все  усесться  в
кружок с натянутым и официальным видом - знаете, как подобает при  решении
серьезных дел, хотя у нас действительно деловой вопрос, - или сделать так,
чтобы каждый чувствовал себя хорошо и уютно? Как вы думаете?
   Кей. Я думаю, мама, последнее тебе доставит большее удовольствие.
   Миссис Конвей. В конце концов, почему же нет? Так приятно, дети, видеть
вас всех опять дома. Даже Мэдж.

   Входит Мэдж.

   Миссис Конвей (Вероятно, заметила ее уже раньше).  Я  говорю,  что  так
приятно видеть вас всех опять дома, дети, даже тебя, Мэдж.
   Мэдж. Я уже не ребенок, и это больше не мой дом.
   Миссис Конвей. Ты была когда-то ребенком, и очень  беспокойным  к  тому
же, и в  течение  двадцати  лет  этот  дом  был  твоим  домом.  И  вообще,
пожалуйста, не говори со мною таким тоном! Ты не в классной комнате, помни
это!
   Хейзел. Ну, мама, пожалуйста... Нам и так нелегко будет сегодня...
   Мэдж (холодно). Не  беспокойся,  Хейзел!  Маме  приятно,  когда  другим
нелегко. (Садится.)
   Миссис Конвей (зло наблюдает за ней, затем обращается к Кей). Кей,  кто
был тот мужчина, с которым Филипсоны видели тебя в... Как называется  этот
ресторан?
   Кей. "Ива", мама. А мужчину этого зовут Хуго Стил. Я тебе уже говорила.
   Миссис Конвей (мягко). Да, дорогая, но  ты  сказала  мне  так  немного.
Филипсоны говорили, что вы производили впечатление очень  близких  друзей.
Вероятно, это старый друг?
   Кей (резко). Да.
   Миссис Конвей (тем же тоном). Разве не жаль... что ты  не  можешь...  Я
хочу сказать, если он действительно хороший человек...
   Кей (стараясь прекратить разговор). Да, очень жаль.
   Миссис Конвей. Я так часто надеялась, что ты устроишься с  каким-нибудь
хорошим человеком. И когда Филипсоны сказали...
   Кей (жестко). Мама, мне сегодня сорок один. Ты забыла?
   Миссис Конвей (принимает это благодушно).  Конечно,  нет!  Мать  всегда
помнит Джоан...
   Джоан (чье внимание было отвлечено куда-то в  сторону,  оборачивается).
Да, бабушка Конвей?
   Миссис Конвей (обиженно). Не  называй  меня,  пожалуйста,  этим  глупым
именем!
   Джоан. Я забыла, простите!
   Миссис Конвей. Разве я не говорила тебе, что сегодня рождение Кей? И  я
кое-что припасла для тебя...
   Кей. Нет, мама, не надо... в самом деле...
   Миссис Конвей (вынимает небольшую бриллиантовую брошь). Вот! Твой  отец
подарил мне ее на второе рождество после нашей свадьбы. Это очаровательная
брошка. Бразильские бриллианты. Она и  тогда  уже  была  старинной  вещью.
Погляди  на  окраску  камней!  Это   всегда   характерно   для   старинных
южноамериканских бриллиантов. Вот, возьми!
   Кей (ласково). Ты очень-очень добра, мама,  но,  право,  мне  лучше  не
брать ее у тебя.
   Миссис Конвей. Не говори глупостей! Она моя, и теперь я дарю  ее  тебе.
Возьми, или я обижусь. И желаю тебе всякого счастья, разумеется.

   Кей берет брошь, затем, внезапно растроганная, целует мать.

   Миссис Конвей. Когда ты была моложе, я никогда не любила тебя так,  как
Хейзел, но теперь я думаю, что я ошибалась.
   Хейзел. О, мама!
   Миссис Конвей. Я знаю, Хейзел, дорогая, но ты ведь такая дура со  своим
коротышкой! Если бы он был моим мужем...
   Хейзел (с несвойственной ей резкостью). Но он не твой... и ты  в  самом
деле очень мало знаешь о нем.
   Миссис Конвей (оглядываясь вокруг). Пора мужчинам  прийти.  Мне  всегда
противно было видеть целое сборище женщин, которые сидят одни, без мужчин.
У них бывает всегда ужасно глупый вид, и я тогда тоже начинаю  чувствовать
себя глупой. Не знаю почему. (Замечает Алана. С  некоторым  раздражением.)
Ах да, ты здесь, Алан. Я и забыла о тебе. Или позабыла, что ты мужчина.
   Алан (кротко). Мне придется отрастить густую бороду, бить себя в  грудь
и р-р-ы-ы-чать.
   Джоан (стараясь быть светской). Когда  дядя  Фрэнк...  вы  знаете,  муж
Фреды, они живут в Лондоне... повел детей в первый раз в Зоологический сад
- маленькому Ричарду было тогда только пять  лет,  -  там  была  громадная
обезьяна, и то, что сказал Алан, напомнило мне о ней, и она...
   Миссис Конвей (безжалостно обрывает ее). Можно  предложить  кому-нибудь
рюмку портвейна? Кей? Хейзел? А как ты, Мэдж? Это  вино  ученых.  Помнишь,
что Мередит писал о нем в "Эгоисте"? Но теперь никто не читает Мередита  и
никто не пьет портвейна. Когда я была молодой девушкой,  я  любила  читать
Мередита и думала, что очень умная. Но тогда я не любила портвейна. Теперь
я охладела к Мередиту, но от портвейна не откажусь. (Наливает себе рюмку и
потягивает из нее.) Это  не  очень  хороший  портвейн,  даже  я  могу  это
распознать, хотя мужчины уверяют, что женщины ничего в винах  не  смыслят,
но в нем, даже в таком виде, есть аромат, и оно согревает... как  приятный
комплимент. Они, впрочем, тоже вышли  из  употребления.  Никто  больше  не
говорит комплиментов, исключая  старого  доктора  Холлидея,  которому  уже
далеко за восемьдесят и  который  стал  совсем  беспамятным.  На  днях  он
полчаса говорил со мною, принимая за миссис Решбери...

   Раздается звонок.

   Миссис Конвей. Это, вероятно, Джеральд.
   Мэдж (устало). Наконец-то!
   Миссис Конвей (с некоторым недовольством). Тебе не  следовало  бы  быть
такой нетерпеливой.

   Мэдж бросает на нее негодующий взгляд. Алан выходит и вводит  Джеральда
Торнтона, который держит в руках портфель, и  Эрнеста  Биверса.  Джеральду
теперь за пятьдесят, и, хотя он следит за своей внешностью, ему меньше  не
дашь. Он совсем седой, в очках, стал гораздо суше  и  жестче,  чем  был  в
первом действии. Эрнест Биверс имеет значительно более преуспевающий  вид,
чем раньше, и утратил всю свою былую робость. С прибытием обоих мужчин все
приглашенные, по-видимому, в сборе, так что  чувства  ожидания  больше  не
ощущается.

   Миссис Конвей. Хотите выпить, Джеральд, прежде чем начнем?
   Джеральд. Нет, благодарю вас. (Кей.) Как вы поживаете, Кей?
   Кей. Очень хорошо, благодарю вас, Джеральд. (Смотрит на него  в  упор.)
Извините меня, вот уж: воистину...
   Джеральд. Что - воистину?
   Кей. Я всегда вспоминаю ваши слова мн