го нет.
   Олуэн. Нет, там кто-то был, но отскочил в сторону. Могу поклясться, что
там кто-то был. Нас подслушивали.
   Стэнтон (который остался сидеть, угрюмо). Должен сознаться, что лучшего
времени, чем сегодняшняя ночь, для подслушивания придумать трудно.
   Роберт. Это невозможно, Олуэн. Там абсолютно никого нет.
   Гордон. Ну и слава богу.

   Все отходят от  окна,  и  в  этот  момент  у  входной  двери  раздается
несколько коротких и резких  звонков  подряд.  Все  замирают  на  месте  и
смотрят друг на друга изумленно и растерянно.

   Роберт. Черт возьми, кто бы это мог быть?
   Фреда. Что ты меня спрашиваешь? Понятия не имею. Пойди и посмотри.
   Роберт. Да, разумеется. Не хватало еще, чтобы нам мешали.
   Фреда. Ну, так не пускай никого, чтобы не мешали. Но тебе все-таки надо
пойти взглянуть, кто это.

   Вновь раздается звонок, и Роберт выходит. Пока он отсутствует, никто не
произносит ни слова. У всех напряженное выражение лица. Затем из  передней
доносятся голоса Роберта и Бетти.

   Голос Роберта. Но  мы  не  говорили,  уверяю  вас.  Ваше  имя  даже  не
упоминалось.
   Голос  Бетти.  Знаю,  что  говорили.  Я  чувствовала  это.  Поэтому   и
вернулась.
   Голос Роберта. Я уверяю, вас мы не поминали.

   Роберт открывает дверь и пропускает перед собой Бетти.

   Гордон. Я думал, ты легла в постель. Что случилось?
   Бетти (стоя на пороге двери).  Вы  тут  говорили  обо  мне?  (Оглядывая
всех.)  Я  знаю,  не  отрицайте.  Я  хотела  лечь  спать  и  даже   начала
раздеваться. А затем не выдержала. Я знала, что  вы  поминаете  меня.  Эта
мысль не давала мне покоя. Поэтому пришлось вернуться.
   Фреда (холодно-спокойно). Ну, так вы ошиблись. По  правде  сказать,  вы
единственный человек, о котором мы еще не говорили.
   Бетти (смотря попеременно на Гордона, Стэнтона, затем на Роберта).  Это
правда?
   Роберт. Конечно, правда.
   Олуэн. Это вы только что стояли снаружи?  То  есть  там,  за  окном,  и
подслушивали?
   Бетти (смущенно). Нет, я не подслушивала. Я  пыталась  заглянуть  сюда,
чтобы узнать, кто здесь есть и что  вы  здесь  делаете.  Видите  ли,  меня
преследовала мысль, что вы обсуждаете  тут  меня.  Хотела  лечь,  так  как
чувствовала себя очень усталой, но была слишком возбуждена, чтобы заснуть,
и приняла подряд три таблетки от бессонницы. Теперь у меня какой-то  туман
в голове. Один бог знает, что я сейчас могу наговорить.  Не  обращайте  на
меня внимания. (Тяжело опускается в кресло.)
   Роберт (наклоняясь над ней). Я страшно огорчен, Бетти. Могу  ли  я  вам
помочь чем-нибудь?

   Бетти отрицательно качает головой.

   Роберт. Вы уверены?

   Бетти по-прежнему отрицательно качает головой.

   Роберт. Ни слова мы о вас не говорили.  По  правде  сказать,  нам  всем
хотелось сберечь вас. Все и так достаточно неприятно.
   Фреда (с иронией). Но, принимая во внимание, что Бетти вышла  замуж  за
одного из членов нашей семьи, мне казалось бы, что ее можно было бы уж  не
так тщательно оберегать от низменной истины.
   Роберт (выйдя из себя). Замолчи сейчас же, Фреда!
   Фреда. Не подумаю. Зачем мне молчать? Видимо, мы сейчас  увидим  совсем
другого Роберта?
   Роберт. После того, что было сказано сегодня вечером,  не  представляю,
чтобы вас тронуло, буду ли я другим или нет.
   Фреда. Возможно, вы правы, но я все же предпочитаю людей воспитанных.
   Роберт. Тогда покажите нам пример.
   Гордон. О, пожалуйста, прекратите, вы оба.
   Бетти. Но о чем же вы тогда говорили?
   Гордон. Началось с пропавших денег.
   Бетти. Ты говоришь о тех, которые взял Мартин?
   Гордон. Мартин их не брал. Мы это теперь знаем. Стэнтон  украл  деньги.
Он сам признался.
   Бетти  (вскрикнув).  Признался,  он?  Стэнтон?  Не  может   быть!   Это
невероятно!
   Стэнтон (саркастически). Это кажется невероятным, не правда ли,  Бетти?
Но тем не менее это так. Мне очень неприятно сразу пасть так низко в ваших
глазах,  дорогая  Бетти,  но  сегодня  ночь  откровенных  признаний,  и  я
принужден согласиться,  что  украл  эти  деньги.  Ужасно,  не  правда  ли?
(Устремляет пристальный взгляд на Бетти, она в смущении отворачивается.)
   Роберт (изумленно глядит то на одного, то на другого).  Что  вы  хотите
этим сказать, Стэнтон?
   Стэнтон. То, что сказал.
   Роберт. Почему вы говорите с Бетти таким тоном?
   Стэнтон. Может быть, потому, что Бетти обо мне не  такого  уж  высокого
мнения, как мне кажется, и поэтому  нет  оснований  ей  так  изумляться  и
пугаться.
   Роберт (медленно). Я не совсем понимаю вас.
   Фреда (саркастически). Еще бы, где тебе, Роберт!
   Роберт (оборачиваясь к ней, резко). А ты понимаешь?
   Фреда (елейным тоном). Да, мне думается, понимаю.
   Бетти. Но если Мартин не брал этих денег,  тогда  почему  же...  почему
он... застрелился?
   Гордон. Вот это-то мы и хотим узнать. Олуэн  в  тот  вечер  видела  его
последней и знала, что он не брал денег, но она нам только это и сказала.
   Олуэн. Я вам сказала, что он подозревал Роберта в их краже.
   Роберт. И этого было достаточно, чтобы в том состоянии,  в  котором  он
находился, вывести его  из  равновесия.  Все  россказни  о  том,  что  моя
причастность к краже его только позабавила, - сущая чепуха. Это была  игра
и обман с его стороны.  Мартин  не  терпел,  чтобы  кто-нибудь  его  видел
расстроенным или взволнованным.
   Гордон. Это правда.
   Роберт (с растущим волнением). И он верил в меня. Он часто  посмеивался
надо мной, но это были  пустяки.  Повторяю,  он  верил  в  меня.  Вы  сами
сказали, что втайне он меня несколько боялся. Это происходило оттого,  что
он питал ко мне  уважение.  Он  считал  меня  спокойным  и  уравновешенным
человеком. Я был одним из тех немногих людей, с которыми он  действительно
считался. Уверяю вас, клевета на меня была  страшным  ударом  для  бедного
Мартина.
   Олуэн. Я не согласна с вами, Роберт.
   Стэнтон. И я тоже.
   Роберт. Но ни один из вас не знал его так хорошо, как  я.  Да  что  тут
говорить? Он был в очень плохом состоянии, разбитый духовно  и  физически,
глубокий неврастеник, и, когда услыхал, что я украл этот  чек,  он  должен
был почувствовать, что теряет последнюю  опору,  что  я  его  предал.  Он,
вероятно, не находил себе места от этих мыслей ни днем, ни ночью - он  был
такой. Он бы вам и виду не показал, Олуэн. Но эта мысль его  не  оставляла
ни на минуту, терзала и мучила его. О, как я был глуп!
   Гордон. Ты?
   Роберт. Ну разумеется. Я должен был бы прямо пойти к Мартину и передать
ему то, что мне сказал Стэнтон.
   Гордон. Если это правда, тогда настоящим виновником его смерти является
Стэнтон.
   Фреда. Правильно.
   Стэнтон. Ерунда!
   Фреда. Нет, не ерунда. Неужели вы не видите, что наделали?
   Стэнтон. Нет, не вижу, потому что не верю в это.
   Гордон. Вы просто не хотите верить, вот и все.
   Стэнтон. О, не болтайте чепухи! Неужели вы не  видите,  что  у  Мартина
имелись свои причины для самоубийства?
   Роберт. Нет. До самоубийства Мартина довели моя глупость и ваша  подлая
ложь, Стэнтон.
   Бетти (разражаясь рыданиями). А!!
   Роберт. Простите, Бетти, но в этом необходимо разобраться раз навсегда.
   Стэнтон (угрюмо). Ни один из вас не способен сейчас разобраться  в  чем
бы то ни было.
   Роберт. Послушайте меня, Стэнтон...
   Стэнтон. Ах, отстаньте вы от меня!
   Гордон. Вы обязаны ответить.
   Роберт. Я никогда не прощу вам того, что вы сказали Мартину, -  клянусь
богом, никогда!
   Стэнтон. Вы все совершенно превратно толкуете случившееся.
   Гордон. Нет, не превратно, проклятый лжец! (Подходит к нему, чтобы  его
ударить.)
   Стэнтон (отталкивая его). Убирайтесь вы прочь!
   Гордон  (подступая  к  нему  вновь,  кричит).  Вы  довели  Мартина   до
самоубийства!
   Олуэн. Одну минуту, Гордон!

   Все оборачиваются и смотрят на нее.

   Олуэн. Мартин не застрелился.

   Занавес



ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

   Все стоят в тех же позах, как и в конце второго действия.

   Олуэн. Мартин не застрелился.
   Фреда. Как, он не...
   Олуэн. Уверяю, нет. Я застрелила его.

   Бетти испуганно вскрикивает. Все остальные неподвижно, затаив  дыхание,
смотрят на Олуэн.

   Роберт. Не смешите, Олуэн! Вы не могли этого сделать.
   Гордон. Что за розыгрыш?
   Олуэн. Я бы хотела, чтобы это  был  розыгрыш.  (Внезапно  опускается  в
кресло и закрывает лицо руками.)

   Длительная пауза.

   Гордон. Олуэн!
   Роберт (вполголоса). У нее, должно быть, истерия или что-нибудь в  этом
роде. Я слыхал, что в таком состоянии люди  часто  признаются  в  безумных
поступках, в поступках, которые они никогда и никак не могли совершить.
   Стэнтон (качая головой). Олуэн не истеричка. Она в полном здравии.
   Бетти (шепотом). Не может же она утверждать, что... что убила его! Ведь
это же невозможно!
   Стэнтон (очень мягко, Олуэн). Вы  не  расскажете  нам  теперь,  что  же
именно произошло, Олуэн, если только чувствуете себя в  силах?  И  кстати,
могу сообщить вам - пока вы еще не начали, - что я совсем не удивлен этим.
Я с самого начала подозревал вас.
   Олуэн (в изумлении смотря на него). Вы подозревали меня? Но почему?
   Стэнтон. По трем причинам. Во-первых,  я  не  мог  понять,  зачем  было
Мартину кончать с собой. Видите ли, я знал, что он не брал денег, и,  хотя
он находился в крайне затруднительных обстоятельствах, мне он  казался  не
из тех, кто таким путем выходит из положения. Затем, я знал, что вы были у
него поздно вечером: как я вам уже говорил, мне сообщили, что вы  проехали
к нему. И третья причина - ну, о ней я пока помолчу. А  вам  будет  лучше,
если вы расскажете, что же произошло. Это была случайность, не так ли?
   Олуэн (тихо, с усилием). Да, действительно,  это  была  случайность.  Я
расскажу, как было, но нет сил входить в подробности. Все так запутанно  и
ужасно. Но я вам скажу всю правду. Больше ничего не буду скрывать,  обещаю
вам. Мне думается, нам всем лучше  теперь  говорить  все,  что  мы  знаем,
выложить все начистоту.
   Роберт (тоже тихим голосом). Я согласен.
   Стэнтон. Подождите минуточку, Олуэн. Хотите чем-нибудь подкрепиться, до
того как начнете?
   Олуэн. Немного содовой воды, если разрешите.

   Стэнтон наливает стакан и передает ей.

   Роберт. Садитесь сюда.
   Олуэн (Стэнтону). Благодарю вас. (Пьет. Роберту.) Нет, я сяду  у  огня.
(Переходит к камину.) Я поехала к Мартину, как вы  знаете,  вечером  в  ту
субботу, чтобы поговорить о пропавших деньгах. Мистер Уайтхауз сообщил мне
об этом. Он полагал, что Мартин или Роберт - один из них - взял деньги.  Я
поняла так, что он, скорее, подозревал Роберта. Я поспешила к  Мартину.  Я
не любила его, и он знал это, как знал о моих чувствах  к  Роберту,  и,  в
конце концов, он все-таки был братом Роберта. Он сам тоже был убежден, что
деньги - дело рук Роберта, и нисколько не  был  огорчен  этим.  Мне  очень
неприятно,  Роберт,  но  так  было,  и  поэтому  он   был   мне   особенно
отвратителен.  В  нем  даже  чувствовалось  какое-то  тайное   злорадство.
Наконец-то, мол, и добродетельный братец пал.
   Фреда (негромко, с тайной горечью).  Вполне  допускаю  это.  Мне  очень
тяжело, но должна признать, что он иногда мог быть таким. И он был таким в
тот вечер.
   Олуэн (мягко). И вы тоже это нашли в тот вечер?
   Фреда. Да, он был в одном из сквернейших своих  настроений.  Иногда  он
бывал таким - и тогда мог мучить и издеваться...
   Олуэн. Я никогда не видала его в столь ужасном  состоянии,  как  в  тот
вечер. Он был явно ненормален.
   Роберт (возмущенно). Олуэн!
   Олуэн (очень мягко). Простите меня, Роберт! Мне не хотелось,  чтобы  вы
это знали, но теперь уже все равно. Он, видимо,  одурманил  себя  каким-то
снадобьем...
   Роберт. "Одурманил"? Вы хотите сказать, он принимал наркотики?
   Олуэн. Да. У него всегда имелся запас этих средств.
   Роберт. Вы в этом уверены? Не могу поверить.
   Стэнтон. Это правда, Кэплен. Я знал это.
   Гордон. И я тоже. Он меня однажды заставил попробовать это снадобье. Но
мне не понравилось, только тошноту вызвало.
   Роберт. Когда же это было?
   Гордон. Вы помните, каким он был нервным, когда вернулся из Берлина?
   Стэнтон. Да, помню.
   Гордон. Так вот, там он встретил какого-то типа, который и  научил  его
употреблять наркотики.  Это  был  какой-то  новый,  особый  сорт,  которым
взбадривали себя в литературной и актерской среде.
   Стэнтон. Да, я помню...
   Фреда. Но разве Мартин...
   Гордон. Да. Он втянулся, и ему вскоре нужны были все большие и  большие
дозы.
   Роберт. Но откуда же он добывал эти средства?
   Гордон. Через какого-то немца, которого он  знал  в  городе.  Когда  не
удавалось добыть, он становился отвратительным. Правда, не терял полностью
человеческого облика, как завзятые наркоманы, но все же - отвратительным.
   Стэнтон. А вы не пробовали его останавливать?
   Гордон. Конечно, пробовал, но он только смеялся. По правде  сказать,  я
его не виню. Никто из вас не может понять, чем была жизнь  для  Мартина  -
при его впечатлительности и ранимости. Он был одним из тех людей,  которые
созданы для счастья.
   Стэнтон (угрюмо). Все мы созданы для счастья. Мартин в  этом  отношении
не исключение.
   Роберт. Да, это правда. Но я понимаю то, что хотел сказать Гордон.
   Фреда. Если бы вы знали Мартина, вам бы многое стало ясным. Для него не
было золотой середины -  ему  нужно  было  непременно  все  до  конца,  до
предела... Или он бывал весел - и уж тогда веселее его не было на свете, -
или крайне несчастен.
   Бетти (порывисто). Я такая же! Разве все мы не такие же? За исключением
разве скучных и нудных стариков.
   Роберт. Но что вы начали говорить по поводу наркотиков, Олуэн?
   Олуэн. Он принял подряд несколько порошков, - собственно, это  были  не
порошки, а маленькие белые таблетки, - пока я у него была. Они оказали  на
него ужасающее действие. Он стал дьявольски весел. Я как сейчас  вижу  его
перед собой.  Глаза  какие-то  странные.  Он  был  совершенно  ненормален.
(Внезапно умолкает.)
   Роберт. Что же случилось?
   Олуэн (внешне спокойно, но с  огромным  внутренним  волнением).  Ужасно
говорить об этом. Я пыталась забыть все. Он знал, что он мне не  нравится,
но не мог поверить, что я действительно не люблю его. Он  был  преисполнен
невероятного самомнения. Казалось, он был убежден в том, что все, и  юноши
и девушки, должны непременно обожать его. Он разыгрывал из себя  какого-то
неотразимого обольстителя, какого-то древнего Пана, понимаете.
   Фреда (тихо). С ним такое случалось. Для этого у него  было  достаточно
оснований.
   Олуэн.  Он  принялся  дразнить  меня.  Он  считал  -  а  может,  просто
притворялся, -  что  я  какая-то  чопорная  старая  дева,  закореневшая  в
предрассудках, никогда, по существу, не  жившая  полной  жизнью.  Все  это
чепуха, на самом деле я совсем не такая. Но он делал вид, что верит в это,
и всячески убеждал меня, что мое отвращение к нему  на  самом  деле  всего
лишь подавление желаний, которые он во мне возбуждает. Ну  и,  разумеется,
что все эти мои подавленные желания причиняют мне  только  вред.  Я,  мол,
никогда не жила по-настоящему, никогда не буду жить и так далее, все в том
же роде. Он долго говорил на эту тему. Мне надо  было  бы  бросить  его  и
уйти, но я чувствовала, что не имею права, пока он в таком состоянии.  Мне
отчасти было его жалко, потому что он действительно был болен,  совершенно
ненормален, психически и физически, и я подумала, что, может  быть,  смогу
его успокоить. Я могла не любить его, но, в конце концов, он все же был не
чужой, из нашего круга и самым тесным образом связан  с  большинством  тех
людей, которые для меня дороже всего на свете. Я пыталась остановить  его.
Но все, что я говорила,  казалось,  только  подливало  масла  в  огонь.  Я
объясняла это его возбужденным, ненормальным состоянием,  а  он  продолжал
говорить о подавленных желаниях. Когда же я начала над  ним  смеяться,  он
пришел в еще большее возбуждение. Затем он попытался показать мне какие-то
отвратительные, мерзкие картинки - ужасные, непристойные рисунки какого-то
сумасшедшего бельгийского художника...
   Фреда (падая в кресло). О боже! (Рыдает.)
   Олуэн (идет к ней). О, Фреда, я так сожалею. Пожалуйста, простите меня.
Я понимаю, как вам должно быть больно.
   Фреда (обезумев от горя). Мартин! Мартин!
   Олуэн. Не слушайте дальше. Я больше не буду, если вы этого хотите.  Или
пойдите и прилягте.
   Фреда. Не могу. О, он не был таким, право. Если бы вы его знали  таким,
каким я его знала раньше.
   Олуэн. Понимаю. Мы все это понимаем. Он был другим. А тут он был просто
болен.
   Фреда (тихо). И все же продолжайте, Олуэн.
   Роберт. Да, Олуэн. Вы теперь уже не имеете права молчать.
   Олуэн. Осталось совсем немного. Когда я  оттолкнула  его  омерзительные
рисунки  и  выразила  свое  возмущение  ими,  он  пришел  в  еще   большее
возбуждение, потерял уже всякое самообладание и стал кричать  на  меня  за
то, что я подавляю свои желания.  И  вдруг  слышу:  предлагает  мне  снять
платье... Я сказала ему, что это просто глупо и что  я  немедленно  ухожу.
Тогда он бросился вперед и загородил собою двери. В этот момент у  него  в
руке появился револьвер, он мне что-то кричал о смертельной  опасности,  о
страхе и о любви. Эта угроза мне или себе  самому  не  была  серьезна.  Он
только махал передо мной револьвером,  желая,  вероятно,  произвести  этим
драматический эффект. Я даже не думала, что он заряжен.  Но  тут  уж  и  я
потеряла всякое самообладание. Я не могла больше жалеть его. Я велела  ему
немедленно отойти от двери и, когда он не захотел, пыталась оттолкнуть его
с дороги. Тогда он вступил со мной в борьбу. (К этому моменту рассказа  ее
нервы начинают сдавать, и далее она говорит уже менее связно.) Он  пытался
сорвать с меня платье... Мы  действительно  боролись  с  ним...  Это  было
ужасно... Он даже не был сильнее меня... (Поясняет жестами, как  протекала
схватка.)  Я  схватила  его  за  руку,  держащую  револьвер,  и  повернула
револьвер дулом  к  нему...  Его  палец,  видимо,  лежал  на  курке,  а  я
подтолкнула его руку... (Закрывает лицо руками.)  Раздался  выстрел...  О,
как это ужасно, ужасно!.. Я пыталась, я делала все, чтобы  забыть...  Если
бы он был только ранен, я непременно осталась бы с ним, несмотря  на  весь
свой ужас... Но он не был ранен - он был мертв...
   Роберт. Теперь нам все ясно. Можете не продолжать.
   Олуэн. Осознав, что случилось, я в  панике  бросилась  бежать  и  затем
долго еще, не знаю сколько, сидела в своей машине, перед дверьми коттеджа,
будучи не в силах пошевелить пальцем.  Кругом  ни  души.  Было  уже  очень
поздно, и вы знаете, как там пустынно. Я  продолжала  сидеть  в  машине  и
дрожала мелкой дрожью, а в коттедже все было тихо, ужасающе тихо. И  вновь
и вновь я мысленно переживала тот ужас. (Закрывает лицо руками и беззвучно
рыдает.)
   Бетти (отворачиваясь от нее, шепотом). Боже мой!
   Роберт. Вы не виноваты, Олуэн.
   Стэнтон (решительно, вставая). Конечно, не  виновата.  И  ни  слова  не
должно быть сказано об этом никогда, никому. Мы все должны обещать это.

   Все кивают и бормочут какие-то слова в знак согласия.

   Гордон  (с  горечью).  Как  жаль,  что  мы  все  не  можем  быть  столь
рассудительны и хладнокровны, как вы, Стэнтон.
   Стэнтон. Я совсем не так рассудителен и хладнокровен. Но  дело  в  том,
что для меня это не явилось такой  большой  неожиданностью,  как  для  вас
всех. Я давно уже догадывался, что произошло что-то в этом роде.
   Роберт. Все было так похоже на самоубийство, что  никому  в  голову  не
приходило предположить что-нибудь иное. У меня самого  в  мыслях  не  было
подумать о чем-нибудь другом. Все данные указывали на самоубийство.  Я  не
могу понять, как вы могли догадаться, даже принимая во внимание, что знали
о посещении Олуэн.
   Стэнтон. Я вам сказал, что у меня была еще третья причина.  Я  попал  в
коттедж очень рано на следующее утро.