чную  лужайку,  а  дальше,  у
каменной стены, сверкали и переливались цветочные клумбы.  С  лужайки  был
виден другой берег реки - она напоминала реку в Хабберхолме, только пошире
и поглубже. По крутому берегу  тянулись  поля,  над  ними  нависали  леса,
каменистые осыпи и скалы, а еще выше я разглядел затянутые дымкой  вершины
холмов. Красивое место, и сразу чувствовалось, что оно  далеко  от  всяких
тревог и волнений. И еще  одно...  это  даже  трудно  определить.  Знаете,
иногда бывает: входишь  в  комнату  и  уже  с  порога  слышишь,  как  часы
отсчитывают время... твое время. А в другой раз войдешь, а часов  нет  или
они стоят, и никто не отсчитывает время твоей жизни. То же самое  ощущаешь
и в этом месте, только еще сильнее. Ощущаешь, что твои  внутренние  часики
остановились или их вообще больше нет.  Не  слышишь  привычного  "тик-так,
тик-так, торо-пись, спе-ши". Ничто не пропадает, не исчезает,  не  гибнет.
До меня это как-то  сразу  дошло,  и  все  вокруг  стало  таким  выпуклым,
отчетливым, таким настоящим, и все, от синего неба до пламенеющих  цветов,
жаждало быть замеченным.
   Теперь я уже немного сориентировался. Грубо  сколоченная  дверь,  через
которую  я  попал  в  этот  сад,  оказалась  дверью  дровяного  сарая   за
деревенской   гостиницей   -   длинным   низким   строением   с   гладкими
бледно-розовыми стенами. Обогнув  ее,  я  вышел  к  фасаду.  Здесь  стояли
крепкие деревянные столы  и  скамьи,  и  аккуратно  подстриженная  лужайка
превращалась в пивную под  открытым  небом.  К  широко  распахнутой  двери
гостиницы вела дорожка, но эта дверь  у  меня  не  вызвала  интереса.  Мне
захотелось поглядеть на реку, и я направился к стене, возле  которой  были
разбиты клумбы. Я увидел берег  -  узкую  полоску  луга,  густо  усыпанную
лютиками и маргаритками. Какой-то молодой человек удил рыбу,  а  рядом,  а
рядом, прислонясь к нему головой, лежала темноволосая  молодая  женщина  в
зеленом платье. Она улыбнулась мне и помахала  рукой  -  просто  так,  как
делают люди, когда они счастливы. И тут я узнал Мэвис Гилберт.
   Сначала я удивился, но потом подумал: ничего, все нормально; и как же я
был рад встретить ее  здесь,  такую  счастливую!  Наконец-то  она  с  этим
парнем, о котором всегда при мне вспоминала. В добрый час! Я помахал ей  в
ответ, а она сказала своему парню, чтобы тот обернулся, и он тоже  помахал
рукой, а  потом  сделал  движение,  словно  опрокидывает  рюмку,  и  опять
уставился на поплавок.
   - Ты как раз вовремя, Линфилд! - И кто-то хватил меня кулаком по спине.
Это был Баттеруорт. Из гостиницы  вышел  Доусон  с  подносом,  на  котором
стояли кружки с пивом. Увидев меня, он  завопил  от  радости;  можно  было
подумать, что эти двое - мои лучшие друзья и они меня заждались. Оба  были
в старых рубашках  и  брюках,  загорелые  и  веселые,  как  матросы  после
плавания. Мы выпили  пива,  закурили  и  пошли  побродить  по  берегу.  Мы
рассказывали друг другу разные истории  и  смотрели  на  реку.  Стеклянная
стена между нами исчезла, как будто ее и не было.
   Потом  откуда-то  появились  их  жены;  они  держались  естественно   и
приветливо, и, когда я разговаривал с ними, мне не казалось, что они в эту
минуту думают о чем-то другом. Были, конечно, и еще разные  люди;  кого-то
из них я знал по Блэкли, - только теперь их словно подменили, - а  кого-то
вроде бы видел впервые. Мы говорили все, что придет в голову,  потому  что
там в голову не  могло  прийти  ничего  плохого  или  обидного.  День  был
длинный, но не скучный, а просто на все хватало времени, как в  детстве  в
летние дни. И каждый там становился немножко больше, чем  он  есть,  а  не
меньше, как в Блэкли и ему подобных местах. Нет, не могу я этого  передать
так, чтобы вы почувствовали... Во всяком случае, не думайте, что я попал в
рай, или в сказочную страну, или еще  куда-нибудь  -  совсем  нет.  Но  не
бросайтесь и в другую крайность - не думайте, что я  всего-навсего  провел
чудный день в кемпинге. Это, конечно, вне нашего мира, но  это  не  должно
быть вне... понимаете?
   А под вечер я встретил ее. Дочь добродушного старого толстяка,  хозяина
здешней гостиницы. Ее весь день не было дома. Ее звали Пола. Она  показала
мне комнату для ночлега, где уже стоял мой чемодан; как он  туда  попал  -
одному богу известно. Я об этом не думал, я думал только о Поле. На вид ей
было лет тридцать; довольно высокая для женщины, но не худая, а дородная и
крепкая, с круглым спокойным лицом, темно-каштановыми  волосами  и  серыми
глазами; едва увидев, я понял, что искал ее  всю  жизнь.  В  комнате  было
темновато: солнце уже зашло,  на  гостиницу  упала  тень  от  холмов,  все
погрузилось в зеленый сумрак, и мы словно опустились на  дно  морское.  Но
когда, показав мне комнату, она  секунду  помедлила,  мне  хватило  света,
чтобы увидеть ее взгляд. И я понял: она догадалась, что  я  искал  ее  всю
жизнь. Взгляд у нее был нежный и веселый - знаете, такой бывает у женщины,
когда ты ей нравишься и в твоей взаимности она не сомневается.
   - Целый день мне не хватало вас, - сказал я неожиданно для себя самого.
- Все было великолепно, замечательно, лучше некуда, только вот вас мне  не
хватало. Теперь вы здесь. Пола.
   - Да, Харви, - ответила она так, словно уже лет десять называла меня по
имени. - Я здесь.
   Не знаю, она ли подалась вперед, или я, или мы оба, но  я  обнял  ее  -
крепко, спокойно, как будто делал это тысячи раз, - и мы  поцеловались.  И
не таким поцелуем, когда женщина  вроде  бы  сопротивляется  или  наоборот
просит: "Еще, еще"; нет, так целуются только тогда,  когда  все  остальное
совсем хорошо.
   - Теперь я тебя не отпущу, - сказал я.
   Она улыбнулась и мягко высвободилась.
   - Придется. До половины одиннадцатого я занята. А потом приходи ко  мне
в маленькую гостиную за кухней. Туда ведет зеленая дверь, помнишь?  Но  не
раньше половины одиннадцатого. Не забудь, Харви! - Она тревожно посмотрела
на меня - в первый и последний раз посмотрела таким взглядом.
   Я пообещал, что не забуду, и она с озабоченным видом вышла из  комнаты.
Потом, следующие два часа, во время ужина и после, все было  замечательно.
Мы то и дело переглядывались,  и  при  каждом  взгляде  я  как  бы  ощущал
прикосновение ее руки. И так было бы хорошо - ужин  в  компании  добрых  и
счастливых друзей, а после ужина веселая  болтовня,  песни,  танцы,  -  но
когда я думал о том, что мы скоро будем вместе, у  меня  словно  вырастали
крылья. Вы знаете, как чувствуешь себя в такие минуты, а тут тысяча  таких
минут слились в одну.
   Но вдруг я потерял терпение и  разозлился.  Не  случись  этого,  я  бы,
наверно, остался там навсегда. Как, почему это случилось, не могу постичь;
с тех самых пор не могу... Люди  стали  расходиться,  все  больше  парами.
Нигде внутри ее не было видно; бродить же в одиночестве безлунной, хотя  и
звездной ночью не очень-то интересно. И я разозлился, не хотел  ни  в  чем
принимать участия, ни с кем не хотел говорить - кроме  нее,  разумеется...
Минуты ползли медленно, как больные слоны. Я накручивал себя,  подогревал,
- а это уж точно к беде. Черт знает что! Зачем она назначила такое  время?
Просто все должно быть, как она скажет, ну еще бы! Если она  ждет  меня  в
половине одиннадцатого, почему я не могу прийти в четверть одиннадцатого -
какая разница? Я еще несколько минут терпел эту  муку,  нарочно  не  давая
себе успокоиться, а потом бросился в кухню, к зеленой двери, и  попробовал
бы кто меня остановить.
   Никто, конечно,  и  не  пробовал;  когда  человек  ищет  беды,  его  не
останавливают. А вот и кухня - пустая, прибранная и  подметенная,  но  еще
теплая и пропитанная  вкусными  запахами.  Горела  только  одна  маленькая
лампочка, но я сразу увидел в дальнем конце зеленую дверь.  Наверно,  Пола
будет недовольна - до  половины  одиннадцатого  еще  десять  минут,  -  но
ничего, как-нибудь переживет. Ведь она же моя и знает это и знает,  что  я
это знаю. Зеленая дверь отворилась легко - они  всегда  отворяются  легко,
эти двери, - и я вошел.
   Но, конечно, не в  маленькую  гостиную  к  Поле.  Я  очутился  снова  в
библиотеке сэра  Аларика.  На  душе  было  тяжко.  Я  далее  не  попытался
повернуть обратно -  понимал,  что  это  бессмысленно.  Я  ненавидел  сэра
Аларика и его библиотеку, похожую на захудалую лавку старьевщика, и самого
себя.
   Чтобы не смотреть на сэра Аларика, я взглянул на  часы.  Было  двадцать
минут десятого; значит, мой день там продолжался около трех минут здесь.
   - Можно мне туда вернуться? - спросил я.
   - Не сегодня, мистер Линфилд.
   - Почему же? - Противно было смотреть на его довольную физиономию, но я
сдерживался. - Меня тут не было всего три минуты. И  я  не  собирался  так
быстро возвращаться. Это ошибка.
   - Это всегда ошибка. Наверное... мне следовало... предостеречь вас.  Но
я ведь... говорил вам... что это связано... с некоторым риском.
   Ни на что не надеясь, просто от отчаяния, я подошел к двери и распахнул
ее. Там оказалась умывальная раковина и полки со всяким хламом. Сэр Аларик
тихонько хихикнул, и мне захотелось  швырнуть  в  него  большой  банкой  с
клеем.
   - Насколько я понимаю... мистер Линфилд... наш маленький эксперимент...
увенчался успехом. Вы побывали... в Другом Месте... гм?
   - Я побывал там, где я бы хотел быть и сейчас, - мрачно ответил я.
   - Тогда... несомненно... это было Другое Место. - Он помолчал. -  Вы...
встретили там... друзей... гм?
   Я кивнул. Да, он отправил меня туда, но разговаривать с ним об этом мне
не хотелось. Хотелось поговорить о другом.
   - Скажите, сэр Аларик, что это за черный камень, на который  вы  велели
мне смотреть? И как он проделывает этот фокус?
   - Вы могли бы... еще... спросить... как... его проделывает... дверь,  -
сказал он укоризненно.
   - Ладно, _как вы_ его проделываете?
   То ли старику захотелось спать, то ли я ему просто надоел, не знаю;  во
всяком случае, он покачал головой в знак того,  что  ответа  не  будет,  и
принялся зевать во весь рот.
   Но мне нужно было непременно узнать кое-что.
   - Вы говорили, это все равно что повернуть за  угол,  только,  конечно,
угол особого рода. Четвертое измерение или что-то такое.  Послушайте,  сэр
Аларик, я не хочу вам больше надоедать, поэтому скажите:  могу  я  сделать
это сам? Сидеть в своем номере в гостинице и вот так же повернуть за угол?
   - Вы... можете попытаться, мистер Линфилд, - уклончиво ответил он.
   Я не отставал.
   - Тут, наверно, любая дверь годится, сэр Аларик?
   - Разумеется. Любая дверь.
   -  А  черный  полированный  камень  -  на  него  надо  смотреть,  чтобы
сосредоточиться, и все?
   - Вы... конечно... должны... на что-то смотреть...  мистер  Линфилд.  -
Опять довольно уклончиво. Затем он встал, и я понял,  что  вечер  окончен,
хотя было только полдесятого. Почему-то мое путешествие в Другое Место - я
тоже решил называть его так - сразу прекратило наши отношения. Может быть,
он решил, что  теперь  рассчитался  со  мной  за  спасение  на  вокзальной
площади. А может, я ему просто не нравился - но и он мне тоже, так что все
было по-честному.
   - Мне показалось, что я провел там как минимум часов десять, -  добавил
я, чтобы поддержать разговор. - А на самом деле я пробыл три минуты в этом
чулане. Такое, конечно, бывает во сне. Но все-таки на сон это не похоже.
   - Это не сон.
   - А что же тогда?
   Он снова зевнул.
   - Простите... мистер Линфилд... иногда я никак не могу... заснуть... но
как раз сегодня... вы видите...
   Иначе говоря, выметайтесь, Линфилд.
   Дождь в тот вечер сменился туманом, и,  пока  автобус  полз  обратно  в
Блэкли, я совсем скис. В конце пути меня ждала привокзальная гостиница,  и
вы сами понимаете, как приятно мне было туда вернуться после  гостиницы  в
Другом Месте. Без четверти одиннадцать я уже лежал в постели и  в  течение
следующих четырех часов слушал лязганье и грохот  железнодорожных  вагонов
на подъездных путях. Наутро Блэкли выглядел  еще  более  мрачно,  мокро  и
уныло, чем всегда.
   А днем на заводе электротехнической компании выяснилось, что они до сих
пор не сделали нового подшипника, который был мне обещан, и я их  чуть  не
поубивал.  Баттеруорт  пришел  объясняться  и  долго  говорил   о   разных
министерствах и лицензиях, а потом сказал:
   - Так что сам видишь, старик. Мы их торопим, а они ни с места. Но мы-то
чем виноваты? А что случилось? Может, ты мне не веришь?
   - Верю, - успокоил я его  и  вдруг  решился.  -  Слушай,  я  все  хотел
спросить: а что позавчера было после того,  как  я  расстался  с  тобой  и
Доусоном и пошел к Поле? Или это было вчера?
   - Позавчера? К какой Поле? - Он ничего не понимал.
   Продолжать не имело смысла, но я все же сделал еще одну попытку:
   - Ну, помнишь, мы с тобой и Доусоном  пили  пиво  перед  гостиницей,  а
потом пошли на реку...
   Баттеруорт из тех англичан, у которых голова соображает неплохо, но  по
виду этого никак не скажешь. Физиономия у него большая, круглая, как луна,
и похожа на сырое филе, а в середине что-то мелкое и  неопределенное.  Это
его  так  называемые  черты  лица.  И  сейчас  это  лицо  было   до   того
бессмысленным, что я чуть не набросился на Баттеруорта с кулаками.
   - Прости, старик, - сказал он, - здесь какая-то ошибка.
   - Да, верно, - ответил я. - Можешь об  этом  забыть.  Я  вас  просто  с
кем-то спутал. Но с подшипником вы все-таки поднажмите.
   - Поднажмем, поднажмем. - Баттеруорт обрадовался, что я снова  в  своем
уме. - Только вот долго тебе тут приходится слоняться без дела. Это плохо.
Слушай, старик, приходи  к  нам  завтра  обедать.  Будет  восемь  человек,
сыграем в бридж - как раз два стола.
   Я  пришел.  Был  Доусон  с  женой,  Мэвис  Гилберт  и  еще  одна  пара,
Дженнингсы; их я тоже видел в Другом Месте. Итак, нас было восемь человек,
и все мы побывали в Другом Месте, а некоторые даже  провели  вместе  много
чудесных часов. Я ни на что особенно не надеялся, но все же надо  было  их
проверить. Начал я с миссис Баттеруорт, которая посадила  меня  за  обедом
рядом с собой. Я спросил, не знаком ли ей один  сказочный  уголок,  где  у
реки среди холмов стоит  деревенская  гостиница...  и  я  подробно  описал
Другое Место. Я был уверен, что она слушает вполуха, потому что она из тех
беспокойных хозяек, которые мыслями всегда на кухне; но когда  я  закончил
свой монотонный, как мне казалось, и утомительный рассказ,  она,  к  моему
удивлению, ответила:
   - Нет, я такого места не знаю. Где это? А-а,  и  вы  не  знаете!  -  Ее
озабоченно  прищуренные  глаза  расширились,  ожили,   помолодели   и   из
бесцветных сделались синими. -  Мистер  Линфилд,  давайте  поищем  его,  -
прошептала она и на секунду стала совсем такой, как тогда, в Другом Месте.
   Во время перерыва в бридже я занялся Доусонами и миссис Дженнингс, но в
этот раз говорил только о гостинице - будто  бы  я  в  ней  останавливался
много лет назад и теперь забыл, где она находится. Доусон сказал, что  она
в Северном Девоне; жена его уверяла,  что  в  Глостершире  и  что  ее  уже
снесли, а миссис Дженнингс объявила, что в  Дорсете  есть  один  маленький
паб, так он гораздо лучше. Все было ясно: эти трое - пустой номер.  Они  и
близко не подходили к Другому Месту. Но беда в том, что я-то их там видел!
Из-за этого наш вечер  напоминал  игру  в  шарады,  когда  все  изображают
ходячих мертвецов зомби.
   Разошлись довольно рано. Мэвис Гилберт подвезла меня до центра в  своем
автомобильчике  и  пригласила  к   себе   выпить.   Мы   выпили,   немного
расслабились, и тут она сказала:
   - С тобой что-то стряслось. Я заметила, и миссис Баттеруорт тоже. В чем
дело? Или ты не можешь сказать?
   - Кое-что могу, - ответил я, - но ты не поймешь,  о  чем  я  говорю.  Я
видел тебя на берегу реки ясным теплым утром... ты была в зеленом платье.
   - Как я выглядела? - Мэвис улыбнулась, и эта улыбка означала:  понятно,
ты видел меня во сне.
   - Ты прекрасно выглядела.  И  была  счастлива.  С  тобой  был  какой-то
парень... сейчас я попробую его описать...
   - Ну! Что же ты замолчал?
   - Нескладный, рыжеватый, глаза зеленые, как  у  всякого  рыжего,  а  на
левой щеке шрам...
   - Родни! - вскрикнула она. Потом взглянула  на  меня  и  побледнела  от
гнева. - Это совсем не смешно. Кто-то тебе насплетничал про меня и  Родни,
и ты решил таким способом сообщить мне, что ты все знаешь. По-твоему,  это
очень остроумно? По-моему, нет.
   - Погоди, Мэвис, ты все неправильно поняла. - Я взял ее руку и  удержал
в своей. - Я и не думал ни с кем о тебе говорить. И о Родни я в первый раз
слышу. Я просто описал парня, с которым я тебя видел у реки. Ты тогда была
в зеленом платье...
   - У какой реки?
   - Я сам бы хотел знать, - ответил я. -  Там  было  много  народу,  были
Баттеруорты, Доусоны, и ты с этим парнем. И еще девушка по  имени  Пола  -
дочь хозяина гостиницы, где мы все остановились. - И я как можно подробнее
описал Полу. - Она тебе никого не напоминает?
   - Одну мою  знакомую.  Норму  Блейк,  -  сказала  Мэвис.  -  Но  она  к
гостиницам никакого отношения  не  имеет.  Она  занимается  трудотерапией.
Просто случайное сходство. А Пола - человек особенный, это я  уже  поняла.
Но где все это происходило?
   Пришлось описать  и  гостиницу,  и  реку,  и  холмы,  а  потом  вкратце
рассказать о том, что там было. Умолчал я только о сэре Аларике, о  черном
камне и о двери.
   - Не знаю я такого места, - медленно проговорила Мэвис, и глаза  у  нее
затуманились. - И ни в каком таком месте я с Родни, к несчастью, не  была.
Неужели  тебе  это  приснилось?  -  Женщины  воспринимают  подобные   рода
серьезно, без всяких там "брось трепаться, старик".
   Но тем не менее мне не хотелось рассказывать ей всего.
   - Трудно объяснить почему, - сказал я, - но я не  думаю,  что  мне  это
приснилось. Я попал туда... встретил всех вас, таких  счастливых...  нашел
Полу... а потом потерял ее из-за того, что поспешил. А  вы,  которые  были
там, теперь не понимаете, о чем я говорю. Значит, одно из двух:  либо  вас
там не было и я все это выдумал, либо  вы  отправляетесь  туда,  но  потом
забываете...
   - Нет, это невыносимо! - воскликнула она. - Зачем ты мне  рассказал!  Я
ведь только об одном всегда и мечтала - побыть с Родни где-нибудь в  таком
месте... и каждую ночь я представляла себе... А теперь  ты  говоришь,  что
видел меня там. Какая я несчастная! Это ты виноват!
   - Я и в своем собственном несчастье виноват. Давай  лучше  поговорим  о
чем-нибудь другом.
   - Нет, - сказала она, - теперь я должна рассказать тебе о Родни.
   И Мэвис, то и дело останавливаясь,  чтобы  всплакнуть  или  посмеяться,
рассказала мне свою удивительную, душераздирающую, захватывающую историю -
такой она ей представлялась; для меня же, хоть и сама Мэвис мне нравилась,
и против Родни я ничего не имел, - для меня все это  означало  только  два
часа борьбы с дремотой. Когда я вернулся в привокзальную  гостиницу,  меня
уже не хотели впускать, и чувствовал я себя куда хуже,  чем  уходя  отсюда
для приятного времяпрепровождения.
   Следующие несколько дней напоминали ходьбу по мокрому вспаханному  полю
в свинцовых сапогах. Я изо всех сил  старался  не  поддаваться  жалости  к
самому себе; вы скажете - давно пора, и я с вами  согласен,  но  когда  вы
далеко от дома, это  не  так-то  легко.  Пошел  в  справочную  библиотеку,
поискал, нет ли чего о магии сэра Аларика, но ничего не нашел. Заодно стал
наводить справки и о самом сэре Аларике. Но одни о нем  даже  не  слышали,
другие знали, что есть  такой,  но  это  их  совершенно  не  интересовало.
По-моему, прошлой зимой обитателей Блэкли вообще  мало  что  интересовало.
Они просто продолжали жить, но зачем - и сами не знали.  Я  иногда  думал:
подожгите свой городишко и начинайте все сначала - в конечном счете вам же
будет лучше.
   Потом как-то вечером - дело было в понедельник,  стало  б