ачала он говорит сбивчиво, с трудом
преодолевая себя, но  потом, когда  связь,  давно  утраченная,  налаживается
вновь,  он  уже  легче  разматывает  тугой  клубок  своих  страхов,  тревог,
беспомощных поисков.
     -- Бедный мой Луи!
     По мере того как ей открывается слабость мужа, Мари чувствует себя  все
сильнее.  Теперь  она  должна  быть  сильнее  его.  Мари забывает,  что  она
обиженная жена, и испытывает к нему лишь материнскую жалость.
     Неумелый, но  донельзя  откровенный рассказ еще больше укрепляет Мари в
ее решимости.

     У  меня  стало  одним  ребенком  больше,  и  этот  --  самый  слабый  и
беззащитный  изо всех. Я должна взять  его  за руку, заново  научить ходить,
одну за  другой вынуть  все  занозы,  застрявшие в его теле, вернуть  вкус к
дому, любовь детей,  покой... Это будет нелегко.  Потребуется мужество. Надо
будет набраться терпения  и научиться выносить его таким,  как  он  есть, --
придирчивым, отупевшим от усталости.

     -- Луи, ты переработался.
     -- Я уже это слыхал от других.

     Других! Мне больно это слышать. Другие видели то, чего не видела я. Они
сказали то, чего не сказала я. Я считала себя непонятой, тогда как непонятым
был он. Мне следовало понять его и, пока не поздно, удержать от падения.

     -- Тебе нужно передохнуть, Луи. Ну хотя бы перестать работать сдельно.
     -- Ты прекрасно знаешь, что это невозможно.
     -- Я тоже могу пойти на работу.
     -- Я не хочу. И никогда не хотел. Кто будет заниматься детьми, Ивом?
     -- За ним присмотрит мама.
     -- Нет.  Я  еще не помер.  Немного выдохся -- это верно,  да и все  эти
истории вышибли меня из колеи. Но я пока еще не сдался.
     -- А нельзя ли что-нибудь придумать, Луи?
     -- Что?
     -- Почем я знаю. Чтобы прокормить семью, работать приходится все больше
и больше. Куда это годится?
     -- Конечно. Хозяева нас обдирают, и ничего тут не поделаешь.
     -- А что если бы вы все сговорились и действовали заодно?
     --  И ты  в это веришь? Не  строй иллюзий. Каждый  бьется за себя, а на
соседа ему плевать.
     -- Если хочешь, мы  еще  вернемся к этому  разговору, да и остальное от
нас не уйдет. А пока тебе надо подлечиться -- это сейчас главное.
     -- Говорю тебе, я не болен!
     -- ...и отдохнуть. В этом году ты не брал отпуска.
     -- В прошлом тоже.
     --  Мы  тебя  не  видим дома,  даже  по воскресеньям. А  ведь  ты нужен
детям... и мне тоже.
     Мари  преодолела   последнюю  преграду  --  победила  в  себе  женщину,
бунтовавшую из-за  разочарования  в муже,  отказалась от своих  мечтаний  на
пляжах Куронна и  Жаи и стала тем, чем хотела  быть, --  матерью. Отныне  ей
будет легко все принимать и отдавать.
     -- Ты всем нам нужен, Луи.
     -- Не знаю, Мари, я ничего больше не знаю.
     Он улыбается чуть заметной грустной улыбкой.
     --  Мари, как я  боялся,  как я  боялся. Ведь я  уже  было  совсем тебя
потерял.
     -- Не смей так говорить... Это я  не хочу терять тебя. Мы вместе сходим
к врачу.
     -- Говорю тебе, я не болен.
     -- Знаю, знаю, но доктор тебе что-нибудь даст для поднятия духа, вернет
тебе силы... И потом, Луи, у нас должно оставаться время и на жизнь
     Она ласково гладит волосы Луи.  И ей кажется, что  она отгоняет от него
тревоги, мучения, боль. Ничего пока не наладилось, все испытания впереди, но
она верит в свои силы.
     С  годами  волосы  Луи потускнели,  но  они такие же мягкие,  тонкие  и
шелковистые, как у Жан-Жака.

     ---------------------
     Составление и вступительная статья Ю. П. Уварова
     Иллюстрации художника В. Л. Гальдяева

     ф 84 Веркор и Коронель, Перек Ж., Кюртис Ж.-Л., Ремакль А.
     Французские повести: Пер. с фр. / Сост. и вступ. ст. Ю. П. Уварова; Ил.
В. Л. Гальдяева. М.: Правда, 1984. -- 640 с., ил.

     Повести   известных  французских  писателей,   включенные  в   сборник,
раскрывают основные черты "общества  потребления" и показывают, в чем именно
заключается его враждебность человеческим ценностям.

     Четыре  повести,  представленные  в  этой  книге,  написаны  известными
современными французскими романистами. Они не похожи друг на  друга ни своей
биографией, ни творческой манерой, ни тематикой большинства их произведений.
Однако этих  совершенно  разных писателей привлекла  одна  и та же тема. Это
тема -- разоблачение антигуманистической природы,  так  называемого общества
потребления с его культом вещей, денег, престижности, с его бездуховностью и
безнравственностью.  Авторы  показали,   какую  страшную  беду  несет  людям
идеология потребительства, и вскрыли истоки ее широкого распространения.
     Бросается в глаза,  что  все эти произведения вышли почти одновременно:
"Вещи" Жоржа  Перека, "Время жить" Андре  Ремакля в  1965  году, "Квота, или
"Сторонники изобилия"  Веркора  и  Коронеля  --  в  1966 году,  "Молодожены"
Жан-Луи Кюртиса -- в 1967  году.  И еще  не  менее двух десятков французских
писателей  именно  в  эти  годы  создают  книги,  гневно  обличающие  пороки
"потребительской цивилизации".  Из них на русский  язык переводились (помимо
указанных  выше): Эрве Базен "Супружеская  жизнь" (1967), Анри Труайя "Семья
Эглетьер" (1965), Симона  де  Бовуар  "Прелестные картинки"  (1966), Эдмонда
Шарль-Ру "Забыть Палермо" (1966).
     Разоблачение  торгашеской сущности буржуазного  общества  и  погони  за
выгодой, достигаемой ценой  унижения  человека,  --  это  тема  не  нова  во
французской  литературе,  имеющей  богатую  национальную   традицию  критики
капитализма.  Достаточно вспомнить творчество Бальзака,  Стендаля,  Флобера,
Золя, Мопассана. Повести, представленные в  настоящем сборнике (как и другие
книги на ту же тему,  вышедшие одновременно с ними), по-своему развивают эту
традицию. Но их  авторы  не  претендуют на  раскрытие  порочности  системы в
целом,  а сосредоточивают внимание  лишь  на одном, совершенно определенном,
конкретном явлении: они показывают губительное  воздействие  на  личность  и
межличностные отношения массового психоза потребительства,  умело созданного
изощренным и мощным механизмом обработки умов и душ людей.
     Заинтересованы были в широком развитии этой потребительской лихорадки в
первую   очередь   хозяева   монополий   и   банков,   ибо   такая   вспышка
приобретательства была крайне необходима для обеспечения высоких прибылей. И
особенно  в  50 --  60-е  годы,  когда после  войны Франция  была  вынуждена
преодолеть   в   кратчайший   срок   послевоенное   отставание   от   других
капиталистических стран.  Ей  пришлось  в  области  экономики догонять своих
соперников по  мировому  рынку, предпринимать колоссальные усилия, чтобы  не
быть   "съеденной".   Благодаря   научно-технической   революции,  а   также
беспрецедентному  усилению   эксплуатации   трудящихся   и   бурному   росту
производительности труда удалось  укрепить  позиции  французского  капитала,
обеспечить  искусственный,   хотя  и  кратковременный  подъем  производства,
затормозившийся в  70-е  годы  в  связи с кризисом.  Этот скачок в экономике
привел в 60-е годы к созданию большого количества материальных ценностей. Но
уродливые   формы  распределения   в   условиях  капиталистической   системы
затрудняли  доступ  к  этим  ценностям  широким  слоям  населения,  так  как
покупательная способность трудящихся не выросла в той же степени, в  которой
увеличились  объем  производства  и  прибыль  крупных   фирм.  В  результате
производство товаров намного превысило возможность их продать.
     В начале  XX  века при  подобной  ситуации  избыток  товаров приводил к
кризису  в его "классической" форме  -- товары сжигались в топках паровозов,
их  топили в море. Теперь же времена изменились, и современный кризис принял
новую,  более  сложную  и  завуалированную  форму.  Противоречия,  вызванные
перепроизводством, разрешаются не прямым уничтожением самих товаров, а путем
создания    в   обществе    всеобщею   психоза   потребления,   своеобразной
потребительской  лихорадки,  которая  порождается  прежде   всего  рекламой,
занявшей огромное место в  жизни Франции. Телевидение, радио, кино, журналы,
газеты, стены зданий, платформы метро и  улицы  -- все стало  полем битвы за
покупателя.
     Постепенно  выработалась  психология обязательного потребительства, так
сказать, демонстративного потребления. Сложился твердый эталон человеческого
поведения,   своего   рода  социально-психологический  стереотип,   согласно
которому  жить  --  значит  покупать,  приобретать  вещи.  Вне материального
потребления нет ничего. Все остальное несущественно, второстепенно. Но чтобы
эта психология работала на экономику, чтобы покупки осуществлялись постоянно
и  в массовом масштабе, принося  тем самым  прибыль, для этого разработана и
тщательно продумана сложная и разветвленная система различных льгот: продажа
в  кредит, оплата  небольшими  взносами, разного  рода  премии за покупки  и
другие  способы привлечения  покупателей.  Создана  новая  и подвижная шкала
престижности, толкающая на приобретение предметов не так уж необходимых.
     Для   поддержания   капиталистического   производства  на   современном
расширенном  уровне,  который  обеспечивает нарастание  прибыли,  приходится
непрестанно  создавать все  новые  и новые потребности, желания,  часто явно
искусственные.  При   этом  остаются   неудовлетворенными  многие   насущные
потребности: жилье, образование, здравоохранение и т.  п. К тому же миллионы
людей  как   бы   "выпадают  из   игры",  оказываются  вне  "потребительской
цивилизации". Этот  факт все чаше отмечается и в современных социологических
исследованиях.  Например,  в книге Клода Жюльена  "Самоубийство  демократий"
[Claude Julien. Le suicide des  democraties. Paris,  1972]  указано, что  10
миллионов семейств в 1971 году располагали доходом  до 1500 франков в месяц,
что   означало  тогда  крайнюю  бедность.  А  в  исследовании  Рене  Ленуара
"Исключенные"  [Rene  Lenoir.  Les  Exclus.  Paris,  1974]  говорится  о  15
миллионах французов и трудящихся иммигрантов, так и не  вошедших в "общество
потребления". С  годами они имеют  все меньше шансов в него интегрироваться.
Однако при отношении к потребительству как единственному мерилу человеческой
ценности невозможность потреблять в  соответствии с существующими критериями
воспринимается  личностью  уже не просто как 6едность,  а  как отчуждение от
эталонов, по которым живет общество. Человек ощущает себя как бы выключенным
из нормальной жизни, отброшенным в сторону, погибшим.
     Но  и те  слои населения, которые, хотя бы в долг, пользуясь  кредитом,
подключены    к    потреблению,   испытывают    постоянную    неуверенность,
нестабильность  своего  существования  и  все  растущую неудовлетворенность,
поскольку   не   могут  соответствовать   престижным  и  нарастающим  нормам
потребительства. Нет предела этим нарочито подогреваемым потребностям.
     Способы их "подогрева" становятся невероятно изощренными. Так, например
для того, чтобы стимулировать  увеличение покупок, используется своеобразный
"коммерческий  психоанализ": тщательно с помощью специалистов  по психологии
"нащупываются"  скрытые,  подсознательные  импульсы, желания,  наклонности у
потенциальных  покупателей  и  изыскиваются эффективные меры воздействия  на
них,  дабы  побудить к приобретению  предлагаемых товаров, даже им вовсе  не
нужных.  Происходит таким образом тонкое, умелое  одурманивание широких масс
населения Франции.  Задача  состоит в том, чтобы у  них  не осталось ничего,
кроме  неукротимой  жажды  потребления.  Вместо "разумного  существа"  (homo
sapiens) капиталистам необходимо "существо потребляющее"  (homo consomiens).
Приходится  делать огромные усилия,  чтобы превратить  человека в бездумного
потребителя, в "раба вещей",  чтобы он стал покорной, безотказно действующей
"покупательной машиной". Цель этой операции -- не нужды народа и не интересы
экономики  страны,   а  активный  поиск   сбыта  производимого  товара  ради
обеспечения   бесперебойного   функционирования   и  обогащения   монополий.
Лихорадка  потребительства,  искусственно  раздуваемая  в стране, совсем  не
связывается с  повышением жизненного  уровня населения  и  его покупательной
способности. Вот потому-то  и пущены в ход самые  изощренные стимулы с  тем,
чтобы вызвать рост потребления, ибо он не вытекает  естественным образом  из
реального материального положения большинства французов.
     Все мыслящие  и чувствующие  честные  люди во Франции, в  том  числе  и
многие писатели,  были  глубоко возмущены таким  оболваниванием  людей.  Они
справедливо  усмотрели   в  этом  посягательство  на  достоинство  личности,
попрание  человеческих  ценностей,  изощренную  форму закабаления  человека.
Поэтому  против  "чумы"  потребительства  и выступило  одновременно  столько
авторов.
     Феномен  "потребительской  цивилизации"  вызвал  в  60-е годы  обширную
социологическую, документально-публицистическую и художественную литературу.
Характерной чертой художественных произведений на  эту тему стало стремление
их   авторов  дать   целостное,   глобальное  представление   об   "обществе
потребления"  с тем, чтобы  полнее раскрыть  его  губительную  для  личности
сущность. Писатели  обратились поэтому к  методам и приемам социологического
исследования.  В  середине 60-х годов произошла смычка  социологии и романа.
Сложился такой тип повествования, в котором объектом рассмотрения  и анализа
становятся как  бы типовые "модели" явления, и главное -- не сами персонажи,
а то, что они воплощают, помогая создать такую "модель".
     Повести,  включенные в  наш  сборник, пример этой  литературы,  которая
раскрывает  основные  черты  потребительства  и  показывает,  в  чем  именно
заключается  его  враждебность человеческим ценностям.  При  всех  различиях
индивидуальных  манер  их  авторов  они  составляют  как  бы  единое  целое,
дополняют друг друга.
     Веркор  и  Коронель  в  повести  "Квота,  или  "Сторонники изобилия"  в
сатирически-гротескном виде  представляют социально-экономические механизмы,
создающие  психоз  потребления,  знакомят  с  техникой  превращения людей  в
"покупательные  машины". Жорж  Перек в  повести "Вещи"  подробно анализирует
процесс  воздействия  на  личность потребительской  идеологии,  вскрывает ее
пагубные психологические последствия.
     Жан-Луи  Кюртис в  "Молодоженах" показывает, как культ  вещей, денег  и
стремление к  жизни  напоказ разрушают семью  средних  классов  французского
общества.
     Андре  Ремакль  свидетельствует   о  том,   как   порожденная  рекламой
потребность  жить  по  канонам  и  нормам  "общества  потребления"  обрекает
рабочего  на  мучительное,  каторжное  существование и  создает  угрозу  его
психике и здоровью.
     Таким  образом,   взятые   вместе,  эти   повести   создают   целостное
представление  о   "потребительской  цивилизации"  от   общих  принципов  ее
функционирования до  частных образцов-примеров  ее губительного  влияния  на
жизнь людей.
     * * *
     Один  из авторов повести "Квота, или "Сторонники изобилия" -- Веркор --
писатель всемирно известный. Другой --  друг  его  детства инженер Коронель.
Помимо этой  повести, советскому  читателю  знакомы переведенные  на русский
язык книги Веркора  "Молчание моря" (1942) и "Люди или животные" (1952). Его
подлинное имя Жан Брюллер.  Он  родился  в  1902  году,  получил  инженерное
образование, но приобрел известность  как художник, иллюстратор  книг, автор
сатирических  альбомов, создатель оригинальных эстампов, изобретатель нового
усовершенствованного  способа  репродукции  картин.  Писателем  его  сделало
французское Сопротивление. Начиная с 1941 года стали нелегально выходить его
рассказы, подписанные псевдонимом Веркор, и возникло созданное им подпольное
издательство "Минюи" ("Полночь"), но  тогда никто,  даже из родных и близких
молчаливого, спокойного, всегда занятого  своим  искусством  художника  Жана
Брюллера не подозревал,  что он и  есть таинственный Веркор.  Слава пришла к
нему сразу. О нем шепотом говорили  по всей оккупированной  Франции и громко
восхищались  за  ее  пределами,  в  странах,  борющихся  против  германского
фашизма. Псевдоним был  выбран  не случайно: Веркор --  небольшая  область в
предгорьях Альп, где активно действовали французские партизаны  -- макизары.
Именем  Веркор подписаны  и все последующие произведения  писателя,  это имя
навсегда   связано  в  сознании  читателей  с  героическим   периодом  жизни
французского  парода. Вскоре  после выхода  повести  "Квота, или "Сторонники
изобилия" были опубликованы  мемуары Веркора "Битва в безмолвии" (1967), где
он вспоминает о героических днях Сопротивления. В связи с выходом этой книги
Веркора во французской  печати  выступили с воспоминаниями люди,  помогавшие
автору  "Молчания  моря"  в создании подпольного издательства  и нелегальной
публикации его рассказов. И как  бы вновь ожила славная страница французской
истории.
     В повести  "Квота, или "Сторонники изобилия" Веркор, выступивший в свое
время  против  фашизма,  снова защищает  человеческие, духовные  ценности от
новой   беды,   угрожающей   его   народу,   --   безудержного,   бездумного
потребительства.
     Авторы  переносят  действие своей  книги в страну со странным названием
Тагуальпа,  которая  понадобилась им  для  наблюдения  --  как  бы  в  чисто
лабораторных  условиях  --  над действиями  тех механизмов,  которые создает
"общество потребления". Тагуальпа  -- это  как бы его модель, представляющая
его  в очищенном виде, без примесей, словно вещество,  полученное в пробирке
химика, для выявления его закономерностей и особенностей.
     Сюжетная  канва  повести  несложна.  В  разоряющуюся  фирму,  торгующую
холодильниками,  является  никому  не   ведомый  предприимчивый  человек  со
странным именем Квота и предлагает новый метод торговли. Суть этого метода в
том, чтобы любым способом, не брезгуя ничем, заманить в магазин покупателя и
заставить  его  сделать  покупку.  Словом,  превратить каждого  прохожего  в
покупателя.  Квота  не  удовлетворяется  тем,  что  каждый житель  Тагуальпы
приобретает холодильник. Планы  его гораздо шире. Необходимо заставить людей
покупать то, что им совершенно не нужно, что им не по карману, вызвать у них
неуемную  жажду потребления.  Символом  всей  деятельности  Квоты  предстает
швейцар Эстебан, гордо стоящий в дверях фирмы  и увешанный  с ног до  головы
всевозможными часами. "Хоть бы одна пара показывала верное время", -- ворчит
он. Жители  Тагуальпы  превращаются  в форменных  рабов вещей, в  придаток к
вещам, которые  они  даже не  в состоянии использовать по назначению. Ванны,
лишенные  воды,  оглушающие  своих  владельцев транзисторы  (по  нескольку в
каждой  руке),  многочисленные  пианино  и  другие  бесполезные  музыкальные
инструменты, загромождающие квартиры  жителей, -- все это выглядит  ужасающе
нелепо  и бесчеловечно. Порабощение человека, лишение его  собственной воли,
превращение потребителя  в машину --  таковы  основные принципы, на  которых
зиждется система Квоты, которая требует: "Богатейте и покупайте. Покупайте в
обязательном порядке. Не будешь покупать -- обеднеешь".
     Чем же страшен  Квота и  его метод торговли путем полного оболванивания
покупателя? Тем,  что  он  нащупал пружины,  заставляющие  людей  непрерывно
покупать, и с помощью современной техники распространил свое открытие на все
сферы  потребления. Квота страшен своей  типичностью  для капиталистического
мира,   так  как  в   этом  вымышленном   персонаже  сфокусированы   реально
существующие  тенденции,  развивающиеся  в  обществе.  Квота  уничтожает   в
покупателе  все   человеческое,  пользуется  идейным  убожеством  обывателя,
мелкобуржуазной,  мещанской  страстью к собственности. Не защищенный  от его
железного напора культурой, интеллектом,  богатством  духовного