и.
     - Смыться, значит, надумал?
     - Можно и так сказать.
     - Оттого и несся как полоумный? Удирал?
     - Вот именно.
     - Оттого и тетка твоя кричала-надрывалась?
     - От того самого.
     - Тебе что, мало, что ли? Ну можно ли быть таким подлецом? И ты еще  не
дошел до предела своей подлости?
     - Нет еще. Дойду - ты тогда там подвинешься. Отпусти рубашку.
     Гарри с силой стягивает в кулак перед его рубашки и отпихивает  его  от
себя.
     Джош отлетает на несколько шагов и  падает  навзничь  на  кусты,  ветки
трещат, впиваются в бока. Чуть дух не вышиб. Но Джошу не до того, он  ничего
не чувствует, кроме унижения.
     - Напрасно задираешься, Гарри. Мне все равно.  Я  вам  говорил,  что  я
ничего не сделал. И тебе повторяю. Я хочу одного - убраться отсюда.
     - И мы тоже хотим, чтобы ты убирался, Джошуа, от всей  души  хотим,  но
только не так, чтобы твоя тетя рвала на себе волосы. Это нам не подходит.  У
нас тут к ней особое отношение.
     - Ну да, особо издевательское.
     Гарри в бешенстве делает шаг вперед. Но останавливается.
     - Нарываешься, Джошуа.
     - Давай бей. Можешь не опасаться, сдачи не получишь.
     У Гарри вид такой же, как был у Билла на Главной улице.  Но  только  он
сдерживается,  чуть  не  за  шиворот  себя  хватает,  и  говорит  тонким  от
напряжения голосом:
     -  Никто  над  ней  даже  не  думает  издеваться.  Не  знаю,  что  тебе
показалось, только имей в виду, что уж над ней-то никто не издевается.
     - Прямо. Расскажи кому-нибудь. Я не глухой. И не тупица.
     По лицу Гарри заметно, что в нем происходит внутренняя  борьба,  только
Джошу до этого нет никакого дела, он неуверенно поднимается на ноги, готовый
быть снова повергнутым на землю.
     Гарри сквозь зубы:
     - Значит, ты ей все доносил.
     - Точно. Если вам так больше нравится.  Я  все  время  к  ней  бегал  и
жаловался. Теперь мне можно идти?
     - Ей-богу, ты нарываешься. Ну прямо напрашиваешься...
     - Я же сказал, валяй. Мне все равно.
     - Будет не все равно, если я тебе врежу.
     - Не будет.
     Гарри опускает кулаки.
     - Не знаю, просто не знаю. - Он трясет головой. - Не могу понять, что с
тобой делать? Ты говоришь, тебе все равно. И так оно и есть,  я  знаю.  Тебе
наплевать...
     - Верно. Ну, я пошел?
     - Ты хоть записку ей оставил?
     - Оставил.
     - Написал, что удираешь?
     - Если так тебе больше нравится.
     - Как мне больше нравится, тут ни при чем!
     - Что бы я ни сказал, ты все равно не поверишь. Вы тут слишком привыкли
к вранью.
     Гарри смотрит обескураженно, словно взрослый,  над  которым  взял  верх
малый ребенок.
     - И ты бросил ее кричать-надрываться?
     - Угу. Бросил.
     - Я отведу тебя к ней обратно.
     - Ни за что! Я тут только мешаю. Я с вашим поселком и его жителями - мы
несовместимые. И с ней тоже. Зачем только она  меня  пригласила,  понять  не
могу.
     - А разве не сам ты напросился?
     - Пусть буду я сам. Вам лучше знать, вы все заранее вычислили. А теперь
можно мне уйти? Хочется подышать свежим воздухом.
     Гарри вдруг наотмашь ударил Джоша ладонью по шее пониже  уха,  и  Джош,
покачнувшись, сел на землю. Сидя у ног Гарри, он недоуменно потирает шею.
     - Это тебе за нее! Мне больше терять нечего. Вставай давай.
     Растерянный Джош послушно подымается, и сразу же новая пощечина сбивает
его на колени.
     - А это - за нас троих, которые ездили отсюда учиться в колледж. Раз уж
нам больше не придется учиться.
     Джош мычит:
     - Ну а я-то при чем? Еще что вы на меня навешаете?
     - Вставай.
     Гарри тянет его за руку, подымает на ноги и снова валит  ударом  кулака
под ребра. Джош коленопреклоненный, как на молитве.
     - Это тебе за  то,  что  побил  маленького,  чтобы  он  нам  ничего  не
рассказывал, как всякому  маленькому  полагается.  Еще  скажи  спасибо,  что
дешево отделался, что это я, а не отец его. Вставай. Вставай давай.
     Джош хватается за ноги Гарри, но чувствует толчок  коленом  в  грудь  и
оказывается на животе в холодной воде ручья. Не успел даже понять,  как  там
очутился.
     - А это - за Лору. Совсем уж дешево отделался, так и  знай.  Я  сначала
хотел тебя с моста сбросить. Мысль у меня такая была. Да только ты не стоишь
того, чтобы из-за тебя рисковать убийством.
     Джош, как в тумане, лезет на берег, цепляясь за камыши.
     - Ты думаешь, мне приятно, что приходится лупить Плаумена? Этого я тебе
в жизни не прощу.
     Гарри вытаскивает Джоша за руку на сухое место.
     - Утрись. Я отведу тебя к ней, скажу, что это я сделал, и  объясню,  за
что. А дальше пусть сама решает.
     Джош вытаскивает из кармана  тетрадку  со  стихами  -  обложка  отпала,
чернила растеклись, листы мокрые. Он смотрит на Гарри. И плачет.
     - Ну, будь я проклят.  -  Гарри  недоуменно  смотрит  на  него.  -  Он,
оказывается, не каменный истукан, а человек. Его может что-то огорчить. Есть
вещи, кроме кролика, из-за которых он способен заплакать.
     Джош в слепой ярости валится на землю, перекатывается и пытается ногами
достать Гарри. Но не успевает. Гарри не стал дожидаться,  чтобы  его  забили
ногами до полусмерти. Он коленями навалился на Джоша всей тяжестью,  в  одно
мгновенье пригвоздил его к земле, заломил ему руку за спину и хочет  вырвать
у него из пальцев тетрадку.
     - Что это у тебя? Покаяние? Отпусти, не то порвется.
     - Не смей рвать...
     - Не буду, если отпустишь.
     - Говорю тебе, не смей рвать!
     Гарри еще выше заламывает ему  правую  руку,  боль  отдается  в  плече,
пальцы сами разжимаются, и Гарри уже больше не давит его, Джош свободен.
     - Ну все, теперь пошли подобру-поздорову.  Придем  домой,  получишь  ее
обратно.
     Джош ничком в траве, весь сотрясаясь:
     - Ты порвал!
     - Я же тебе сказал: отпусти.
     - Порвал... Пусть даже вы меня терпеть не можете, все равно...
     - Да ладно, обернешь. Подумаешь, какой Шекспир нашелся. Нечего  реветь,
как грудной младенец. До этих пор в тебе хоть нахальство было, Джошуа,  свой
шик.
     - Я их всю жизнь писал, еще когда даже совсем маленький был.
     - Ну  и  напрасно.  У  тебя  от  них  мания  величия.  Захочешь-сможешь
высушить, склеить и сохранить для потомства. Вот если бы Лора  сломала  шею,
ее бы уж не склеили. - Гарри безжалостно дергает его за  шиворот,  поднимает
на колени, потом рывком поворачивает и сажает на землю. - Ну и видик у тебя.
Она подумает, что тебя грузовик переехал...
     Джош вдруг замечает,  что  после  недавнего  шума  стало  совсем  тихо,
находит глазами Гарри, но Гарри какой-то расплывчатый, потому что кругом все
расплывается, Гарри кажется странным, потому что все какое-то не такое...
     - Ну, пошли, Джош, вставай. Это Гарри-то зовет его Джош.
     Он протягивает к нему руку, не дергает, а помогает подняться.
     - Пошли к твоей тете.
     Джош на ногах.
     Хорошо, что вы, прадедушка, меня сейчас не видите.
     Он тащится позади Гарри.
     Тетя Клара, мне очень жаль,  что  я  возвращаюсь  к  вам  не  как  Джош
Плаумен, а больше похожий на тех мальчишек, которых я иногда привожу с улицы
к маме, - мы их жалеем за то, что они плохо приспособлены к жизни среди себе
подобных.
     Гарри вдруг останавливается, растопырив руки, и  Джош,  которому  сзади
ничего не видно, натыкается на его спину.
     - Спокойно. Держись ко мне ближе. Я тебя проведу. Только не трусь.
     От мостков, ведущих  к  железнодорожной  станции,  спускается  компания
мальчишек в белой спортивной форме, кто вприпрыжку, кто  скользя  по  склону
оврага, кто прямо сигая сверху через поручень. Половина из них - незнакомые,
есть ростом с Билла, есть здоровенные, как Гарри, некоторые на бегу кричат:
     - Это он? Поймал его?
     - Я не дам тебя им в обиду.
     Легко сказать, Гарри. Ты - и целая армия.
     Гарри идет им навстречу, вплотную за ним ковыляет Джош.
     Сошлись и встали. Гарри,  опять  раскинув  руки,  Джош  сзади  под  его
защитой, а лицом к лицу с ними, наверно, человек  тридцать  ребят,  если  не
больше.
     - Это вот он и есть?
     Гарри отвечает:
     - Он свое получил. Все сполна. И довольно.
     - Это ты с ним, может, рассчитался, Гарри, а теперь наша очередь.
     - Я за вас за всех с ним тоже рассчитался.
     - Ты что, шутишь?
     - Нет, не  шучу.  Надо  по  справедливости.  Он  уже  получил,  сколько
полагается.
     Джош так и знал, что Гарри их не остановит. Одного желания мало, ему их
не под  силу  остановить.  Джош  высматривает  в  толпе  лица,  знакомые  по
воскресной школе. Но дружеского нет ни одного.
     - Брось, Гарри. Отойди в сторону.
     - Он заплатил за Райен-Крик и заплатил за Кроксли. И за все  остальное,
что он тут наделал, тоже. Рекс! - вдруг крикнул Гарри.  -  Беги  за  Биллом.
Живей.
     Рекса Джош не заметил. Значит, Рекс опять прятался и следил?  Наверное,
это он и увидел, как я пробежал и укрылся в овраге.
     - На что тебе Билл?
     - А ты как думаешь?
     - Слушай, Гарри, ты ведь не станешь заступаться за этого типа? Правда?
     - Именно что стану. Я ведь сказал, он свое получил.
     - Брось, Гарри.
     - Отойдите.
     - Не толкайся, Гарри.
     - Я не толкаюсь. Я человеческим языком говорю. Его нельзя больше  бить,
покалечите.
     - А кто его собирается бить?
     - О битье речи нет.
     - Ты один против  всех  не  сладишь,  Гарри,  мы  так  и  так  до  него
доберемся.
     И сразу человек пять налетели с улюлюканьем, а за ними  -  еще  столько
же. Джош увидел, как у Гарри из рук вылетела и рассыпалась на  листочки  его
тетрадка, Гарри отбивается,  но  их  слишком  много,  они  наседают,  топчут
разлетевшиеся  листки,  топчут  живых  людей,  Джош  распростерт  на  земле,
полузадушен, отбивается руками и ногами, пробует вырваться, но его поднимают
и волокут неведомо куда, и все это несется прыжками, каждый прыжок словно  в
пропасть, и со всех сторон кричат, дергают его, мчатся непонятно куда, и  он
уже совсем ничего не соображает. Мама, они меня убьют.  Я  больше  не  могу.
Трещат кусты, раздираются ветки, листья сыплются. Дальше, дальше,  вниз  под
уклон. Чей-то голос: "Эй, поосторожнее! Тут  капканы".  Рубашка  у  него  на
спине разрывается, как бумага, но его тащат дальше, бегом, толпой, он падает
в самой их гуще, а они наваливаются сверху, сдирают с  него  одежду.  Гарри,
где же ты? Что они со мной делают?  Билл,  почему  ты  так  долго?  Какие-то
громкие крики, возгласы, суматоха, похоже, что с краю дерутся, но его держат
крепко, по нескольку человек за руки и за ноги, будто  мешок  с  тыквами,  и
несут, растягивая, наверно, каждый  хочет  оторвать  себе  кусок,  скользят,
спотыкаются, раскачивают его, что-то дружно  приговаривая,  и  он  летит  по
воздуху, и вокруг него взрывается вода.
     Джош хочет  нащупать  ногами  дно,  но  под  ногами  ничего,  и  руками
ухватиться не за что, только вода, и темно, и нечем вздохнуть.
     Джош, ты тонешь.

36

     Вот это неожиданность. Нет, правда, кто бы мог  подумать?  Сколько  лет
собирался съездить к тете Кларе, а приехал - и умирай. Вторник: день Судный.
Может быть, даже окажется, что ты убит. Это кто как посмотрит. Уничтожен без
суда общественным мнением. Надо же, какая идиотская глупость.  Могли  бы  уж
тогда сколотить настоящую  виселицу  и  линчевать  по  всем  правилам.  И  в
последний предсмертный миг в вышине надо мною - ваш, прадедушка, мост. Хотя,
по правде-то, мне от этого не легче. Но и не  больно  совсем.  Должно  быть,
умереть  на  виселице  было  бы  хуже.  Я  много  раз  слышал,  что   тонуть
относительно приятно, и, кажется, какая-то правда в этом есть. Пожалуй,  что
я это подтверждаю. Но надо же такому случиться. Среда: похороны.
     Письмо маме, папе и Каролине:

     "Дорогие мама, папа и Каролина!
     Я очень рад, что был знаком с вами".

     Джош хватает ртом воздух. И воду. Кто-то испуганно кричит:
     - Ты что? Держи голову выше!
     Рядом  барахтается  еще  чье-то   тело,   плещутся   конечности.   Рука
поддерживает его за подмышку, изо рта, как у  дельфина,  -  фонтанчик.  Джош
издает странные звуки и думает, какую приписку сделать к  письму  родителям.
Сквозь океанскую толщу воды ему видно чужое лицо.
     - Ну как? Теперь  порядок?  -  все  так  же  громко  кричит  незнакомый
мальчик.
     Джош в ответ только булькает.
     Мальчик отпускает его, и он тут же уходит под воду вниз ногами. Мальчик
снова его подхватывает.
     - Ты что, плавать, что ли, не умеешь?
     Джош булькает.
     Мальчик кричит на берег:
     - Что я вам говорил! Не умеет он плавать. Чуть не утопили его!
     Масса народу бросается в пруд, одни  вбегают,  другие  прыгают  рыбкой,
Джош видит  их  неясно,  словно  это  происходило  то  ли  давно,  то  ли  в
полузабытом сне.
     Приписка к письму маме, папе и Каролине:

     "P.S. До свидания раньше, чем я думал".

     - Держись, приятель. Выше голову, хорошо?
     В воду с берега продолжают лезть ребята, вскидывая ноги, как купающиеся
лошади, или взрывая брызги на мелких местах. Целое представление. Участие  в
церемонии обязательно для всех. Кто последний, тот водит. Они все-таки  еще,
пожалуй, утопят тебя, Джош, просто числом задавят. Его  торжественно  влекут
по воде к берегу, точно царскую  барку,  осторожно  так,  нежно,  ну  просто
любящие братья. С ума сойти.
     - Ну как ты, ничего? Ты не беспокойся, мы держим  крепко.  Мы  тебе  не
дадим утонуть.
     - Мы ведь тебе зла не хотели, правда-правда.
     - Ну, брат, что же ты не сказал? Надо было орать во  всю  глотку.  Нет,
ей-богу, парень, ведь мы могли тебя утопить. Надо было сказать,  что  ты  не
умеешь плавать.
     - Ну да, ведь макнуть человека-это ничего особенного.
     - Это конституционно.
     - Традиционно, а не конституционно, дурак ты.
     - Не загораживай ему воздух. Пусть дышит.
     - Может, искусственное дыхание тебе сделать, друг?
     - Точно. Вон он какой бледный.
     - Переверните вниз лицом. Откачай его, Джо, ты лучше всех умеешь.
     Джош слабо машет рукой, лучше он сам очухается.
     - Нет-нет, не надо воскрешать меня. Я этого не выдержу.
     Его бережно кладут на берегу, ноги вытянули, голову книзу.
     - Ты точно не хочешь, чтобы тебя откачали?
     - Нет, пожалуйста, - не откачивайте меня.
     - А может, все-таки откачать, ты, Джо, как думаешь?
     - Пусть так полежит немного. Потом посмотрим.
     - А чего смотреть? Истинный утопленник.
     - Ух ты, а тощий-то.
     - Тебя дома не кормят, что ли, парень?
     - Ясно, вон все ребра наружу. Плохо питаются, наверно. Живут в  тяжелых
материальных условиях. Бедные, растут в городе по  подворотням.  Поддержи-ка
ему голову, Дейви, а то тут лужа.
     - Надо же, как плохо получилось, брат. Мы ведь не знали, что  ты  такой
хилый и слабосильный. Нам никто не говорил.
     - Принеси его трусы, Осей. Бедняга, лежит нагишом. Разве это  прилично?
Да еще такой тощий.
     Джошу кажется, что прилично сейчас - только умереть на месте.
     - Эй вы, ребята из Райен-Крика, вы что, спятили? Да  вы  посмотрите  на
него! Сказали, будто он тут всем дал жизни. А  такой,  бедняжка,  и  биту  в
руках не удержал бы. Попади в него мячом, так его, пожалуй, насмерть убьешь.
     - Надо их самих макнуть. Пусть-ка хлебнут, что другим прописали.
     - Ага, проучим их, Кроксли! Вот, оказывается, почему матч не состоялся!
     - Испугались, что проиграют. Что всыплют им горячих. И на этого беднягу
все свалили.
     - В реку их! Хватай их, Кроксли!
     Крики. Сумятица. Джош предоставлен самому себе и может, если  пожелает,
преспокойно погибнуть под ногами дерущихся. Он пробует отползти в сторону от
беснующихся любителей крикета. В воздухе мелькают  кулаки.  Ребят  оказалось
несусветное множество, или это у него в глазах двоится? Сыплются под откос с
Главной улицы, соскакивают  с  велосипедов  и  самокатов,  колеса  крутятся,
сверкают на солнце спицы, ребята бегут низом вдоль  железнодорожной  насыпи,
воинственно вопя,  как  дикие  индейцы,  на  переезде  визжат  автомобильные
тормоза, много взрослых, и девчонки, и женский крик. Джош распростерт ничком
у всех на виду кверху задом, и душа  его  жаждет  уединения.  А  вокруг,  на
берегу и в воде, кипит бой, одни виснут на бревенчатых опорах моста,  другие
стягивают их в реку. Человек в судейской форме сшибает дерущихся головами  и
громко требует порядка. С другой стороны появляется учитель Коттон, могучий,
как Самсон, расшвыривает мальчишек и останавливается прямо над Джошем,  одна
нога с правого бока, другая с левого, он прикрыл его своим черным  плащом  и
кричит  до  хрипу:  "Прекратите!  Прекратите!!  Прекратите!!!"  Только   все
попусту, и он в конце концов умолкает, произнеся напоследок несколько  слов,
очень похожих на ругательства. Джош их между делом запоминает,  чтобы  после
выяснить. Чья-то рука касается его плеча, Джош поворачивает голову-это  тетя
Клара стоит около него на коленях. Гладит его руку, от плеча  вниз,  доходит
до пальцев и подносит к губам, целует.
     Это очень даже трогательно с вашей стороны, тетя  Клара,  учитывая  все
происходящее. Только знаете ли вы, что именно здесь  происходит?  Здесь  все
дерутся, защищая меня.
     Учитель Коттон поднял его с земли  и  несет  на  руках,  а  тетя  Клара
поправляет сверху плащ, чтобы не было неловкости, и Джош сразу весь  раскис,
обмяк, больше ему не надо вести борьбу  за  существование,  его  несут,  ему
ничего не угрожает, как хорошо...
     Его запихивают на заднее сиденье учительского микролитражного "остина",
голова у него мотается, следом втискивается тетя Клара, поддерживает его,  а
ему все равно, перед глазами у него все плывет.
     - К доктору Робертсону, если молено, мистер  Коттон,  прямо  к  доктору
Робертсону.
     "Остин" въезжает вверх по склону, сзади, растянувшись вереницей,  бегут
истерзанные, перепачканные мальчишки, они не очень-то  довольны  собой,  так
говорит Джошу тетя Клара.

37

     - Джош... ты не хочешь приподняться и сесть?
     Интересно, который час. Похоже, что уже завтра.
     Джош лежит на спине и жмурит глаза на  искрящуюся  люстру,  хрустальные
огоньки дрожат, переливаются синими, красными, желтыми  звонкими  вспышками,
шторы на окне отдернуты, и за окном сероватая голубизна. Неплохая  вообще-то
комната.  Интересно,  когда  привыкаешь,  то  вся  эта   пестрота   обретает
стройность,  которую  ты  никогда  не  забудешь.  Спальня  твоего   прадеда.
Сохраняемая в точности такой, как была при нем, так и стоит  нетронутая  уже
четверть века, не считая, конечно, этой  вонючей  лаванды.  Здесь  властвует
по-прежнему прадедушка Плаумен.
     - Тетя Клара, а который час?
     - Начало девятого, мой милый.
     - А день какой?
     - День тот же.
     - День моей смерти, тетя Клара. Почти что. Я чуть не утонул.
     - Это было большое переживание для всех. К счастью, целительное.
     - Тетя Клара, а вы когда-нибудь тонули?
     - Нет, мой милый.
     - - А я тонул. Правда-правда, тетя Клара...
     Слезы. Удержать их невозможно. Слезы сотрясают его и слепят.
     Тетя Клара гладит его по голове и приговаривает чуть слышно:
     - Тебя теперь тут  уважают,  Джош.  Все  уважают.  Правда,  она  всегда
выявится, знаешь ли. Ты дал нашему поселку как раз то, что было  так  нужно:
катарсис. - Тетя Клара улыбается. - Помни, ты Плаумен, и он тебя видит.
     То есть это прадедушка видит, при всех своих регалиях.
     Джош сидит на кровати, шмыгая носом. Тетя Клара обтирает ему лицо своим
передником, задерживает уголок под носом, чтобы высморкать. Потом  подтыкает
за спину подушки. И ставит ему на колени поднос.
     - Кажется, что-то очень вкусное, тетя Клара. И пахнет замечательно.
     - Ты, должно быть, очень голоден, бедняжка.
     - Только мне надо вымыть руки перед едой.
     - Ну, эта аккуратность уже лишняя. Тебя ведь у доктора искупали.  Разве
ты н