ик, его передняя лапа зажата в железных челюстях  капкана,  и
он отчаянно дергает ее, вытаращив в ужасе глазищи, только  лязгает  цепью  и
взрывает пыль. Рекс кричит:
     - Надо же какой безмозглый!  Глуп,  как  кролик.  Всего-то  пять  минут
прошло. Видел небось, как я его  наставил.  Бывают  же  такие  тупицы.  Даже
темноты не дождался.
     Джош стоял и не мог шевельнуться, не мог ни о чем думать, больше  всего
на свете желая упасть на колени и выпустить кролика на свободу,  пусть  хоть
на трех ногах, мучительно жалея  это  маленькое  существо,  но  не  в  силах
сдвинуться с места.
     Гарри протянул руку.
     - Дай-ка мне палку, Джошуа. Палку давай! Он взял у Джоша палку  и  стал
раздвигать ею высокую траву. Рекс вертелся у него под ногами.
     - Не тронь его, Гарри. Дай мне палку. Это мой кролик. Я капкан ставил.
     - Отстань. Дело мастера боится. Билл зашел сбоку:
     - Маленький, а кровожадный.
     Гарри расчесывал палкой траву, выравнивая вмятину-шалашик.
     - Дай мне, Гарри. Это мой кролик. Ну дай же. Не будь жадиной.
     - Это надо делать умеючи.
     Нет, нет, нет, тетя Клара.
     Вчера все было не так. И сегодня тоже.
     Мы бы еще жили на деревьях  и  прыгали  с  ветки  на  ветку.  Волосатые
обезьяны, все в блохах. Но вы верите, что бог щелкнул пальцами, и вот они мы
- люди, какой-то миг, и работа закончена. Нет, тетя Клара. Не так было.  Все
шло гораздо труднее. И наша заслуга гораздо значительнее. Мама говорит,  бог
в большей степени создан нами, чем создал нас. Почему я  должен  благодарить
его за свое возвращение? Я вернулся сам. Благодарить за  это  его  -  значит
умалять себя. Мы плачем  и  стенаем,  мы  бьемся  за  правду  и  страдаем  и
ненавидим себя за то, что не помогли несчастному кролику. И это и есть  бог.
Мама говорит, бог в нас самих, и, по-моему, она права. Я думал об этом, тетя
Клара. Я много об этом думал.
     Пусть я сгорю, я не могу иначе. Лучше я  буду  лить  слезы  по  бедному
кролику, чем уничтожать тысячи египтян только за  то,  что  они  поклонялись
другому божеству. Что здешним ребятам жалеть кролика, если вы  им  говорите:
все есть дело рук божьих. Просто, я думаю, есть такие ребята, как я, и  есть
такие, как они. Они тоже не могут иначе, они принимают  все  как  должное  и
живут открыто, душой нараспашку, на солнце. Но если кто-то живет на  солнце,
то кто-то должен жить и в тени. И я, тетя Клара, выбираю для себя тень.
     Вы замечательный человек, тетя Клара.  Я  так  думаю,  тетя  Клара,  я,
честное слово, так думаю. Ведь каково вам было читать мои стихи. Ну, то есть
вы же старая дева, никогда не были замужем, и все такое.  А  эти  стихи,  уж
их-то не напечатают на детской страничке в субботнем  номере  "Геральда".  И
все-таки вы их поняли лучше, чем мой папа, вот что меня совершенно потрясло.
И я теперь знаю, почему вы взяли их читать: просто думали, я их для этого  и
привез. А я в это время спал без задних ног. Да уж, тетя  Клара,  то-то  вы,
наверно, были потрясены. Но как же все-таки обстоит дело с  кроликом?  И  со
всем остальным? И в том числе со мной - помнится, когда я был  маленький,  я
играл на солнце и поливал  кипятком  муравьев,  которые  ползали  по  нашему
крыльцу. Какая ужасная игра. Но даже маме было все равно. Иначе откуда бы  я
мог взять этот чайник? Она же наверняка знала, чем я там занимался.
     Можно я поплачу заодно и об  этих  муравьях?  Поплачу  теперь,  раз  не
плакал тогда?
     Вы-то садитесь за свою фисгармонию и играете гимны, и вам кажется,  что
так можно все исправить.

16

     Обхватив колени, Джош сидит на земле и шмыгает  носом,  потому  что  не
хватает твердости духа достать носовой платок. Куда это он забрался? В самую
гущу. Сюда и солнце с трудом пробивается. Со  всех  сторон  стена  зарослей.
"Настоящая змеиная страна, этот Райен-Крик.  Просто  Змеиная  яма".  Похоже,
однако, что сегодняшнее утро эти пресмыкающиеся отвели для  домашних  дел  -
вострят свои жала.
     Мысли Джоша вернулись к  событиям  дня.  Он  поднялся  на  ноги.  Стало
немного легче.
     Я поплакал о тебе, кролик. Кому-то было не все равно.
     Высморкался.
     Пожалуй, тетя Клара права. Так и сгореть можно.
     Еще раз высморкался - словно автобус фыркнул.
     Что обо мне  подумают  ребята?  Только  мне  наплевать.  Как  это  меня
угораздило пойти на охоту? Я - и ружье, оружие... Да попади оно мне в  руки,
я бы против них же его и повернул. Бабахнул бы по тому  месту,  откуда  ноги
растут.
     Неуверенно покружил на месте, высматривая просвет в зарослях.  Я  стану
вегетарианцем. Буду грызть орехи. Жевать салат. Мне  сегодня  что-то  важное
открылось.  Откровение  -  вот  как  это  называется.  Может,   я   мистиком
становлюсь?  Достопочтенный  Джош  Плаумен,   полоумный   монах.   Живет   в
крольчатнике,  в  Долине  эвкалиптов.  Питается  орехами.  Впадает  в  транс
ежеутренне в десять часов. Желающие могут  удостовериться.  Вход  свободный.
При выходе не забудьте опустить пенни в  ящик  для  бедных.  Господи,  какие
только ужасы не угрожают человеку, пока он растет.
     Двинулся наудачу по тропинке вдоль журчащего ручья.
     Если ты монах, то нельзя иметь жену. А как же Бетси? Я и она.  Жениться
на таком голосе? Надо послать ее к учителю  дикции.  Будет  твердить  разные
скороговорки и упражнения. Бетси и я. Вот была бы жизнь.
     Джош  идет,  легко  ступая  по  земле  и  напряженно  вслушиваясь,   не
раздадутся ли снова голоса ребят. Только, ради бога, не надо больше кроликов
в капканах. Хватит с него капканов. Сколько этих гнусных ловушек  они  здесь
понаставили?  Застрекотали  цикады,  цикады  или  сверчки?   Ритмично,   как
сердцебиение. На том берегу ручья в отдалении  показалась  земляная  насыпь.
Железнодорожное полотно, по которому, раскачиваясь, проносится поезд,  когда
пытается наверстать перед остановкой упущенные минуты.
     Бедный крольчишка. Пусть они подавятся твоими косточками.
     Видите ли, тетя Клара, я собираюсь стать поэтом. К нам в школу приходил
как-то один  человек.  Не  такой,  каких  обычно  приглашают  выступать.  Не
футболист и не крикетист, и не полицейский, и не пастор с  воротником  задом
наверед. Этот был весь скрюченный и опирался на палку.  Если  хотите  писать
книги, сказал он, надо, чтобы вы умели чувствовать боль. Когда  вы  плачете,
вы плачете о ком-то другом. Когда смеетесь - смеетесь над самим собой. Когда
поступаете жестоко - это вы свою жизнь коверкаете. Так он стоял, тетя Клара,
сгорбленный,  скрюченный,  и  подшучивал  над   собой.   Мы   хохотали   как
сумасшедшие. Я хотел бы, когда вырасту, стать таким, как он. Он чуть не  все
время смотрел на меня, должно быть догадался. Остальные ребята  почти  никто
ничего не поняли. Среди всего этого хохота - и вдруг сказать такое.
     Джош встал как вкопанный: прямо ему в лицо смотрел прадедушка  Плаумен.
Джош даже растерялся от неожиданности. Впереди  виднелся  прадедушкин  мост,
который как поставили здесь в 1882 году, так он и стоит до сих пор, поджидая
Джоша. Ну что тут скажешь? Семейная гордость и мишень для семейных шуток.
     По-моему, прадедушка, ваш мост выглядит совсем неплохо, хотя готов пари
держать, что сами вы не надрывались, только глотку надрывали, командуя,  где
какое бревно укладывать. И как же это  вы  не  изобразили  себя  на  картине
держащим мост на плечах?
     Итак, дорогие друзья,  в  Райен-Крик  пришла  железная  дорога.  Пришла
благодаря отцу города, который таким образом, и более ничем, добился  своего
избрания в парламент. Прадедушка на подножке движущегося поезда.  Цилиндр  и
фрак. Лицо в угольной пыли.  "Теперь,  -  голос  прадедушки  разносился  над
толпой, -  по  стальным  рельсам  и  дубовым  шпалам  Райен-Крик  со  своими
мужественными обитателями движется вперед. Сегодня  нас  нанесли  на  карту,
завтра мы станем большим городом". Что же  вышло  не  так,  прадедушка?  Кто
просчитался?
     Джош бежит к желтой дороге, проходящей под мостом, рюкзак колотится  по
лопаткам, мешает дышать. К собственному  удивлению,  Джош  взволнован.  Этот
длинный  мост,  красивой  дугой   вписавшийся   с   запада   на   восток   в
железнодорожную насыпь; этот длинный мост с могучими стволами опор,  вбитыми
в грунт и в камень, и с кружевом переплетающихся высоко  в  воздухе  бревен;
этот длинный мост, охватывающий реку, и запруду, и желтую дорогу, и лес.
     Он прекрасен, ваш мост, прадедушка!
     Подумать только, ведь старик сам, до последнего болта и гайки, продумал
всю конструкцию моста. Сидел в своем доме на холме, за тем самым столом,  за
которым вчера вечером сидел Джош, и  выдумывал  этот  мост  из  своей  седой
головы. Представь себе, как в далеком Мельбурне много лет тому  назад  сидел
инженер, склонившись  над  -  бумагами,  и  изучал  этот  проект,  почесывая
затылок, а рядом, молча, затаив дыхание, ждал  прадедушка.  Представь  себе,
как инженер наконец поднял голову от чертежей.  "Да,  мистер  Плаумен,  сэр.
Небольшой просчет в формуле изгиба. Мы с этим разберемся. Сваи заглубим  еще
на шесть футов, если не наткнемся на каменную породу, и этот мост  переживет
нас. Если вы хотите иметь такой мост, вы такой мост и получите. Удивительно,
мистер Плаумен".
     Джош стоял разинув рот, и перед ним оживала семейная легенда.
     Вы были необыкновенный человек, прадедушка. Может быть, Плаумены правы.
Маме бы надо сюда приехать и посмотреть это. А не подсмеиваться над вами.
     Гарри, Билл и Рекс - это же они идут  там  впереди.  Спиной  к  солнцу.
Спиной к Джошу. И прекрасно. Идут себе по  желтой  дороге,  в  желтой  дали,
среди выжженного солнцем  пшеничного  жнивья  в  обрамлении  моста,  который
построил прадедушка Плаумен.  Вода  в  запруде  под  мостом  взбаламученная,
мутная, хотя совсем недавно в ней, наверное,  отражались  и  кружево  бревен
вверху, и купы акаций по берегам, и клочок  свежей  зеленой  травы  у  самой
кромки. Сейчас на воде нет отражений. Только рябь и взбаламученный ил, и  по
пояс в воде - толстая девочка в зеленом купальном костюме.
     - Привет, Джошуа!
     Тут уж можешь не сомневаться,  Джош.  Можешь  быть  совершенно  уверен.
Стоит подумать о чем-нибудь вслух, порассуждать самому с собой, и непременно
окажется, что кто-то тебя слышал.
     Со вздохом:
     - Привет, Лора. - Бедная некрасивая девочка. Ничего-то ей не досталось.
Тебя обидели, Лора. Где же  ты  была,  когда  всех  оделяли?  Ты  что  здесь
делаешь? Не рановато ли для купанья?
     Лора хихикнула:
     - Я же сказала, что поймаю тебя, Джошуа. Вот и поймала.
     - Что-то не припоминаю.
     - Я это вчера сказала. Два раза сказала.
     - Только не мне. Ты кому-нибудь другому говорила.
     - Не сердись на меня, Джошуа.
     - А ты зови меня Джош. Мне очень не нравится это другое имя.
     - Мисс Плаумен зовет тебя Джошуа.
     - Больше не зовет, и, если бы ты вчера пришла в церковь, ты бы знала об
этом. Джошу хочется от нее уйти.
     - А ты сегодня уверенный.
     - Какой?
     - Другой, чем вчера. Вчера мне тебя жаль было. Ну что на это скажешь?
     - Послушай, Лора, не может быть, чтобы ты тут стояла, когда я  проходил
мимо. Не мог я тебя не заметить.
     Лора набрала полную грудь воздуха и исчезла. Джош проворчал  про  себя:
"Вечно задаю дурацкие вопросы".
     Подождал немного.
     - Хорошо. Хорошо. Ты нырнула. А теперь выныривай.
     Еще подождал.
     Что она, тюлень какой-нибудь, что ли?
     Джош уже беспокоился. Стал считать. Начал прямо с тридцати.
     - Выныривай, Лора, тебе говорят! Лопнешь.
     Разводы на воде посветлели, пожелтели.
     С ума сойти! Она застряла. Зацепилась  за  что-то.  Лора!  Джош  бросил
считать, сорвал с  плеч  рюкзак  и  попытался,  не  расшнуровывая,  сбросить
ботинки.
     - А, черт! Как же быть, если не умеешь плавать?
     Стал, оскользаясь и увязая, спускаться вниз, к воде, и вдруг  вдали  от
берега, прямо посреди пруда, всплыла круглая, как  зеленый  желудь,  голова,
зеленая шапочка в желтом облаке ила.
     - Вот сумасшедшая! Совсем спятила! Перепугала меня до смерти.
     - Поплаваем?
     - Ну уж нет!
     - Вода тут отличная.
     - Что-то не похоже. На мой взгляд, грязная, мутная лужа.
     - Я всегда так делаю.
     Джош стал выбираться на сухое место, стараясь  не  поскользнуться.  Его
все еще трясло, и он не сразу расслышал ее последние слова.
     - Что делаешь?
     - Ныряю в самой середке, где глубоко, достаю до дна и взбалтываю  тину.
Ребята злятся.
     - Взбалтываешь тину? Нарочно? Удивительно, что тебя за это не  прибили.
Заразу какую-нибудь получить можно.
     Лора снова была на мелком месте.
     - Я и с моста ныряю.
     - Психованная. Шею сломаешь.
     - Давай поплаваем. Давай!
     - Я сказал, нет.
     - Ты не умеешь плавать?
     - Конечно, умею. Но я не ношу в кармане  плавки.  А  без  плавок  я  не
купаюсь.
     - У нас ребята купаются.
     - У вас-то, конечно, купаются, а я не буду.
     - Зачем ты снова надеваешь рюкзак на спину?
     - А куда же его надевать?
     Разбрызгивая воду, она вышла на берег, неожиданно женственным движением
стянула шапочку с головы и тряхнула волосами. Она стояла у воды, наверно, по
щиколотку в тине.
     - Не уходи, Джош!
     - Я иду в поход.  А  какой  же  поход,  если  я  тут  буду  торчать?  Я
спустился, только чтобы на мост посмотреть.
     - Мост Максимилиана Плаумена. Джош вздрогнул.
     - Да, кажется, так его называли.
     - Но ты же пошел с ребятами.
     - Может быть. Ну и что?
     Лора, глядя в сторону, словно боясь причинить ему боль:
     - Мне Гарри сказал.
     - А никакого секрета и не было.
     - Про кролика. Что ты плакал из-за кролика. У Джоша сдавило горло.
     - А ты бы, конечно, не заплакала?
     - Из-за какого-то дурацкого кролика? Смешной ты, Джош.
     - Точно. Умереть от смеха можно.
     И зашагал вверх по дороге, слыша за спиной:
     - Джош, прости! Я не хотела тебя обидеть. Не уходи.
     Он буркнул в ответ, не оглянувшись:
     - А на черта мне здесь оставаться? Чего я здесь забыл?
     На дороге остановился - как застрял на мели: куда податься? Через  мост
и за реку, в желтую даль, рискуя встретить мальчишек, или обратно в поселок,
прямо на Главную улицу? Вот так выбор. Вот так жизнь! А  на  душе  нехорошо,
неприятно, как после дурного поступка-  будто  совершил  жестокость,  своими
руками убил кролика. В другом роде жестокость, но тоже по-своему  не  лучше,
чем удар палкой. Зачем было так отвечать ей? Ей-то за что? Несправедливо.
     И Джош пошел обратно к запруде, высматривая ее у воды,  не  окликая,  а
просто негромко называя ее имя:
     - Лора.
     Куда она снова запропастилась? Не на дно же опять? Вон стоит у кустов с
ворохом одежды и грязноватым полотенцем в руках, а лицо как  у  незаслуженно
побитого спаниеля. Джош на миг замялся, постоял в нерешительности,  а  потом
спустился и сел у самой воды, где уцелел  клочок  зеленой  травы,  уселся  с
обстоятельностью, будто располагался здесь лагерем на несколько дней. Кто ее
знает, эту Лору, как она поступит, что подумает? Вроде бы она  простушка,  а
может, и нет, может, наоборот, очень умная. Тетя Клара вчера вечером странно
про нее сказала: "Лора Джонс -  очень  своеобразная  девчушка".  Ну  уж,  не
девчушка, тетя Клара, можете мне в этом поверить.
     Лора тоже стоит и думает. Думает о чем-то, склонив голову набок.  Может
быть, прячет улыбку? Ничего-то ты не понимаешь, Джош.
     Вот она подходит, глядя вроде бы куда-то в сторону, и  садится  в  двух
шагах от него, закутавшись в полотенце. Что там у  нее  в  голове,  все  еще
склоненной набок?
     - Билл говорит, за тобой присматривать труднее, чем за  двухлетним.  Ну
вот, получай.
     - Благодарю. Это завершает впечатления сегодняшнего дня.
     - Он сказал, что ты пошел домой к своей тетушке. Чтобы она сменила тебе
подгузничек, припудрила тебе задик и уложила в кроватку.
     У Джоша защекотало шею, по спине побежали мурашки.  А  он-то  из  таких
благородных побуждений к ней возвратился. Напрасно потраченное благородство.
     - Билл сердится.
     Джош с трудом проглотил слюну.
     - Скажите, какая важность!
     - Рекс сказал...
     - Я не хочу знать, что сказал Рекс.
     - Он очень смешно сказал.
     - Да уж наверно. У них все семейство смешливое.
     - А как же Бетси? Разве она тебе тоже  не  нравится?  Вот  и  угодил  в
ловушку. Сам залез. Она своего добилась. Ходила, кружила вокруг да около и -
бац!
     - Скажи, разве она тебе не нравится? Джош со вздохом:
     - Я этого не говорил.
     - Я видела, как ты на нее смотрел. Глаза пялил.
     - Смотреть не запрещается.
     - На Бетси все смотрят.
     В том смысле, что на Лору не смотрит никто.
     - Если ты хочешь заполучить Бетси, тебе придется иметь дело с Гарри.
     - Я вовсе не собираюсь "заполучать" Бетси. Что за дурацкий разговор.
     - Она подружка Гарри
     - Да?
     - Это Гарри так говорит, а тебя она считает желторотым.
     Ай да Лора! Умеешь подбодрить собеседника.
     - Значит, ты все-таки хочешь ее заполучить?
     - Вовсе нет.
     - Она ведь красивая.
     - Она ничего.
     - А я толстая.
     - Послушай, Лора... - Что с ней будешь делать? -  Ты  хочешь,  чтобы  я
остался или нет? Перестань об этом, а то я пошел. Запомни  раз  и  навсегда:
мне нет дела до девчонок, они меня не интересуют.  Я  никогда  не  дружил  с
девчонками и не собираюсь - ни с Бетси, ни с тобой и ни с кем там еще.
     - Тогда не глазей на нее. Потому что, если  ты  не  перестанешь,  Гарри
тебя отлупит.  А  Гарри  отлупит  так,  что  будь  здоров.  Он  может  Билла
расплющить, что твой трактор. А по-моему, ты хороший.
     Час от часу не легче. Мало того, что Бетси считает его желторотым.
     - Билл сказал, ты сюда не придешь. Он сказал,  что  ты  пошел  домой  к
своей тетушке, чтобы она... Джош не дал ей договорить:
     - Я уже слышал, что сказал Билл.
     - Я здесь с полдевятого жду.
     Сердце у него упало, потому что теперь надо было у нее спросить:
     - Зачем, Лора? Чего ты тут ждала?
     - Ждала, что ты придешь. И ты  пришел.  Хорошо,  что  я  осталась.  Они
хотели, чтобы я шла домой. Гарри ужасно сердился. Он сказал, что я за  тобой
бегаю и что это глупо. А это совсем не глупо, потому что ты  хороший.  Гарри
сказал, что такой мальчик, как ты, на меня и смотреть не станет.
     - Это жестоко, так говорить.
     - Жестоко? Ну и пусть. Мне  дела  нет.  Потому  что  ты  ушел  и  снова
вернулся. Ты хороший. И пусть ты чудной, мне все равно. Ну и  что  из  того,
что ты разревелся над каким-то  дурацким  кроликом.  Те  ребята,  что  пишут
стихи, все такие, ведь правда, Джош?
     - Правда, Лора. Это ты очень складно говоришь.
     А сам чувствовал, что  его  сторговали  и  продали  за  полцены.  И  он
достался Лоре Джонс. Сейчас она отнесет его домой,  вставит  в  рамочку  под
стекло. И повесит над камином.
     - Ты мне еще не рассказал.
     - Я за тобой не поспеваю, Лора. Что я тебе не рассказал?
     - О своих стихах.
     О-о-о. Вот только этого и недоставало. Теперь все.
     - Ты обещал.
     - Да, я знаю.
     - А теперь не хочешь.
     Джош повернулся к ней с удивлением.
     - Почему ты так решила?
     - Ты же не хочешь, разве не правда? Просто не хочешь, и все.
     - Правда. Не хочу.
     - Я тоже сочинила стихотворение, когда мне было одиннадцать  лет.  И  с
тех пор никогда больше не сочиняла. Мистер Коттон сказал, что я его списала,
и не захотел поставить мне отметку. Ребята надо мной смеялись.
     - А ты его вовсе не списала?

     - Счастливое время - весна:
     Зимы холода отошли.
     Птичек слышны голоса.
     Они строят гнезда свои.
     Нет лучше весенних дней,
     В году они всех зеленей.

     Они сидели рядом, и Джош видел Лорины слезы.
     - Я не списывала.
     Джош потянулся и взял ее за руку.
     - По-моему, это очень хорошее стихотворение, Лора.