едатель местного Совета посреди тяжких вздохов и многочисленных предостережений, не скрывая опасений, беспокойства и полного отсутствия доверия, лично упаковал святую реликвию и торжественно вручил ее Янушу.
     - Господа, - торжественно произнес он, - если бы с ней, не дай бог, что-нибудь произошло... Сами понимаете... Может быть, какой-нибудь эскорт...
     Персонал бюро, который очень торопился, как один человек, торжественно поклялся, что ей ничего не будет. Посвященный во все письменные инструкции Бьерн был препровожден к автобусу.
     - А он сможет? - забеспокоился Лесь, подпавший под влияние опасений председателя местного Совета. - Может быть, ему лучше ехать прямо в Варшаву и там сделать отпечатки в бюро?
     - Не морочь голову, во вроцлавском градоуправлении им займутся, - нетерпеливо ответил Януш, - Там Метек, я распорядился, чтобы он пошел к нему. А в Варшаву было бы слишком долго.
     - Так может быть, кто-нибудь из нас?..
     - Исключено, мы все играем в представлении. Остается только он.
     После захода солнца помещение госхоза было переполнено через край только актерами. На возвышении сидела Барбара с машинописным текстом в руках и с выразительным удовлетворением читала, обращаясь к вертящемуся возле нее Лесю:
     - Вон с моих глаз, пан граф. Вы размазня, граф, а я жажду силы, которая должна быть в человеке.
     Ожидающий своей очереди Каролек все чаще и чаще выдавливал из себя какой-то непонятный кашель, а Лесь на коленях скулил с нарастающим жаром:
     - О, богиня! Верни назад эти страшные слова! Ведь это не люди, это скоты!
     - Дочь моя! - громыхал через минуту председатель местного Совета. - Что ты делаешь? Встань, пан граф! Идем со мной в биллиардную, у моей дочки испражнения в голове...
     - Что?!. - вырвалось у Каролека, ожидающего в первых рядах.
     - Испражнения, - невольно повторил председатель, глядя в текст.
     - Какие испражнения?! Испарения! - закричал разнервничавшийся автор произведения искусства. - У вас просто неисправленный текст!
     В следующей сцене Януш прижимался к телу разрумянившейся девушки из обувного магазина, уверяя ее без особого убеждения:
     - Мы пойдем вместе и разрушим этот источник зла и насилия. Снова трое из нас погибли, а тиран остается безнаказанным. Там наша цель!
     Девушка из обувного висла у него на плече, затрудняя перелистывание машинописного текста, разгоряченный автор требовал указывания цели вытянутой рукой и непреклонным жестом, и теряющий то текст, то невесту из народа Януш начал постепенно сомневаться, действительно ли обмен выступления на карту был таким неплохим?
     Тяжесть своей роли ощутил он, однако, в полной мере в момент, когда, стоя в обществе Барбары над соломенным матрацем, служащем для укрывания парников, представляющую собой болотистую лужу, он говорил:
     - Ваша милость, графиня, вы испачкаете туфельки...
     - Так перенеси меня, - предложила в ответ Барбара.
     Януш узнал из текста, что должен в это время смотреть в даль, не слушая надоедливой аристократки, поэтому он уставился в транспарант: "1 Мая праздник рабочего класса", безнадежно стараясь найти способ открутиться от роли знаменитости. Он мог представить себе лишь то, как ломает ногу, и больше ничего.
     - Перенеси же меня! Чего ждешь? - читала Барбара. - Боишься?
     Януш продолжал находиться в прострации с выражением неудовольствия на лице. Мысль о поломанной ноге пробуждала в нем смертельную неохоту. Барбара оторвала глаза от текста.
     - Перенеси же меня, черт тебя побери, что ты застыл, как соляной столб?
     - Ты что, идиотка? - обиделся Януш, отрываясь от своих мыслей, - Что я, культурист?
     - Вы обязаны перенести графиню! - с нажимом произнес автор.
     Януш прекратил сопротивление. На другой стороне соломенной лужи Барбара изменила желание.
     - Я хочу вернуться, - сказала она с гримасой. - Перенеси меня обратно...
     - Бог мой, вы не преувеличили, пан автор? - спросил разъяренный Януш, когда Барбара начала требовать перенести ее в четвертый раз. - Я что, весь спектакль так и должен с ней бегать по той соломе? Сократите хоть немного!
     - Нужно показать, что даже любовь аристократки была для народа тяжестью, - поучительно произнес автор. - Эта сцена должна быть доказательством. И вообще не стоните при этом, вы ведь представитель физической мощи...
     Каролек забавлялся в стороне этим зрелищем, но до той поры, пока не пришло время его собственному выступлению. Вообще говоря, непонятное сперва согласие Януша на такую мучительную роль представителя пролетариата стала в конце концов ясной и понятной. Углубившийся в собственный текст Каролек сделал открытие, что, во-первых, значительно более тесные отношения объединяют девушку из народа с братом, нежели с женихом, во-вторых, от начала до конца пьеса наполнена моралистическими сентенциями в количествах, превышающих человеческую выдержку, а в третьих, содержание сентенций находится в удивительном несоответствии с возможностями его памяти. При словах:
     - Сестричка моя любимая, дети, которых ты будешь носить на руках, наверняка доживут до лучшего будущего, а мы, братья, пойдем объединяться в жаре и труде! - он пришел к выводу, что из двух зол он лучше бы носил Барбару весь спектакль. Но было уже поздно вносить какие-либо изменения, и персонал приступил к выучиванию ролей на память.
     В это же самое время директор бюро, бледный, с отчаянием в глазах, среди бесчисленных проявлений признаков угнетенности, читал главному инженеру срочную депешу, полученную только что от осуществляющего инвентаризацию персонала бюро.
     - Меня охватывает тревожные чувства, - говорил он. - Послушайте!.. "Барбара выступила в роли куртизанки, и вследствие этого половина местного населения при ее виде плюют и крестятся. Бобек достал три рулона туалетной бумаги, которые очень пригодились. Януш рискнул перерывом в биографии и украл у председателя портфель, наполненный деньгами и коллекцией фамильных фотографий. Мы планируем поджог городка..."
     - У них что, не хватило денег? - прервал главный инженер, несколько ошеломленный. - Если так, то зачем им, к черту, коллекция фамильных фотографий председателя?! И зачем игл поджигать город?!
     - Нет, - со стоном ответил директор бюро, - это означает, что они не могут добыть из местного Совета той немецкой карты. Они действуют в том направлении и боятся, что ими займется милиция. Я не знаю, может быть, вам туда поехать...
     Главный инженер насупился.
     - Это нехорошо, - сказал он озабоченно. - Эта карта очень нужна, мы ждем транспаранты, чтобы можно было оценить ориентировочно возможности той области. Сейчас я не могу поехать, только через несколько дней. Может, попробовать через воеводские власти?
     - Они, собственно что-то такое и предлагают. Но вы же сами знаете, как это мне не подходит. Нашим козырем была исключительная легкость застройки той области...
     - И малая стоимость...
     - А если начнем городить трудности, то все дело полетит к чертям... Завалим план работ на ближайшие два года и скомпрометируем замминистра. Не говоря уже о дальнейших последствиях, мы уже начали говорить на тему возможных доходов от тех туристических объектов... Боже мой!...
     Главный инженер с беспокойством увидел, как директор бюро смертельно побледнел и приобрел странное выражение лица. Увидев появившиеся на его лбу капельки пота, он подумал, что его начальник преувеличивает, и стал его утешать.
     - Не так уж все и плохо, - начал он, - Мы организуем письмо из воеводского управления к тому председателю...
     - Лесь, - прервал его директор бюро хриплым шепотом. - Лесь еще ничего там не натворил...
     Главный инженер был понятливым человеком, поэтому он сразу же понял, что имеет в виду начальник, и слова утешения застряли у него в горле. Он поспешно стал перебирать варианты спасения, чему мешал неприятный образ Барбары в роли куртизанки. Он с усилием прогнал этот образ из головы.
     - Нужно немедленно выслать телеграмму, - сказал он энергично. - Запретить им любые шаги в отношении карты. Пусть работают над зданиями и замком. Властями я займусь без вас. Мы сделаем вид, что трактуем это мимоходом, в рамках установления санитарного оборудования. Я сейчас попробую позвонить, Матильда организует сообщение. Лучше всего молнию...
     В пансионат с фонтаном прибыли одновременно Бьерн из Вроцлава и телеграмма из бюро. Бьерн, гордясь собой, привез два первых оттиска, приветствуемый криками радости.
     - А остальное когда? - спросил Каролек.
     - Ридень, - сказал Бьерн с триумфом.
     - Три дня, - перевел сразу Януш. - Подождите, я не понимаю, что здесь написано. Что этот Гипцио от нас хочет?
     Телеграмма гласила:

     НИЧЕГО НЕ ДЕЛА КАТЕГОРИЧЕСКИ ТОЧКА ЗБЫШЕК УСТРОИТ ВСЕ СВЕРТИ ТОЧКА ХДАТЬ ИЗВЕСКИЙ МЕЛАТЬ ЗАМОК ТОЧКА НЕ ПОДЖИГАТЬ КОЛОД ИППОЛИТ.

     - Какой колод? - невольно спросил Каролек, захваченный врасплох особенным приказом начальника.
     - Збышек устроит все сверта? - удивился одновременно Лесь. - Что означает "сверта"?
     - Перепутали на почте, - сказала Барбара. - Мы должны как-то установить правду, поскольку он выслал депешу. Это, вероятно, что-нибудь важное.
     - Может быть, это должна быть колода? - недоверчиво сказал Януш. - Вы писали ему что-нибудь о площади?
     - Не помню, - ответил Каролек. - Ты думаешь, что это значит "не топтать колоду"?
     - Холера его знает, что это значит. Лучше уж Бобека понять. Я делаю из этого вывод, что он на нас в претензии, что мы ничего не делаем. Он что, поглупел? Мы уже почти полгорода измерили, да еще в таких неблагоприятных обстоятельствах!
     - Но что-то он написал о замке, - неуверенно сказал Лесь. - Может быть, должны делать замок в первую очередь?
     - А может, там написано "не делать замок"? - с сомнением произнес Каролек.
     - Ох, горе мне с вами, - рассердилась Барбара. В конце концов, делать или не делать?
     - Я кое-что вам скажу, - предложил Януш не очень убежденно. - Этого Збышека "сверта" не отгадаем ни за что на свете, так как там может быть все, что угодно. Известно, что мы должны спешить так или иначе. На всякий случай сделаем этот замок, а если окажется, что это не нужно, то всегда можем все выкинуть.
     - Сделать напрасно такой кусок работы? - возмутился Каролек.
     Барбара приняла сторону Януша.
     - Он говорит дело. А если через неделю придет распоряжение: "Прислать готовую инвентаризацию замка"? Что тогда? Ведь известно, что идет борьба за туристические объекты, я имею в виду заказы, может срочно понадобиться такой аргумент или еще что-нибудь. Я хочу, чтобы Гипцио выиграл. Не знаю, как вы.
     - Я тоже хочу, - решительно сказал Каролек.
     - Все хотим, - сказал Лесь. - Только мы не знаем, каким образом разгадать ту следующую депешу...
     - Давайте вышлем телеграмму с вопросом, - решил Януш. - А сейчас за работу!
     Весь персонал согласно набросился на работу. Бьерна отослали чертить планы измеренных объектов. При выкрикивании размеров местности глубокое знание языка было излишним. Он торчал возле чертежной доски, с энтузиазмом рисуя и чертя согласно доставляемым ему размеров и старательно обходя подробные надписи. Нанесение надписей ему было запрещено производить, так как однажды он написал: "стен атакой женщины как круг". Лишь после долгого размышления удалось установить, что там должно быть написано: "стена такой же толщины, что и вокруг".
     Директор бюро с диким взором в то же время показывал главному инженеру телеграмму от фривольных подчиненных. Телеграмма гласила: "ЧТО ОЗНАЧАЕТ КОЛОД И СВЕРТА СРОЧНЫЙ ОТВЕТ ЯНУШ".
     - Бог мой, что означает "колод" и "сверта"?! - простонал главный инженер. - Вы знаете?!.
     - Не знаю, - отчаянно ответил директор бюро. - Я перевернул все энциклопедии, словарь иностранных слов и перечень населенных пунктов в Польше. Нигде ничего нет. И я не могу представить себе, для чего им это нужно!
     Главный инженер задумался.
     - Да, теперь очевидно, что поездка туда необходима, - вздохнув, решил он...

***

     Через три дня почти непрерывной работы Бьерн оторвался от чертежной доски и отправился во Вроцлав за обещанный остальными оттисками и заказанными транспарантами. Персонал утроил усилия. Времени оставалось немного, и хотя роль суфлера была сразу же обговорена с самого начала, но овладение текстом пьесы хотя бы в первом приближении было необходимым. Все возможные свободные минуты посвящены были науке.
     - Те деревья есть в проекте, - говорил Януш. - К чему бы их привязать?.. А от кровопийцы не возьмем ни гроша. С нового штрека не дадим ему ни горстки серебра, пока не исполнит наши требования. Что там дальше?
     - Я сам стану на страже, - подсказал Каролек.
     - Ты станешь, или я?
     - Ты. Привяжем к углу того последнего сарая.
     - Сарай предназначен к сносу.
     - Но он привязан к домам. Барбара, пиши!
     - Я сам стану на страже, - согласился Януш. - Шестнадцать двадцать три к оси...
     - Но нам придется смотреть, как наши женщины и маленькие дети мрут с голоду, - сказал Каролек, сворачивая рулетку и меняя место. - Семь четырнадцать так к оси. У нас нет никаких запасов, и уже сегодня нам не хватает пищи...
     - Еды, - прервала его Барбара, - Еды вам не хватает. Что ты делаешь? Измеряй от сарая все три по прямой! Потом мы не узнаем, какой угол!
     - Еды, - послушно повторил Каролек, возвращаясь на прежнее место. - Забыл, как дальше.
     - А откуда помощь придет, - подсказала Барбара окруженная ужасным количеством бумаг, содержащих инвентаризационные измерения, а также текст пьесы.
     - А откуда помощь придет, кто знает. Ниоткуда наверняка, и совесть моя вздрагивает перед преступлением. Двадцать два восемнадцать. Что с этой кладкой? Сплошной камень!
     - Мне кажется, что как раз нам выпадает фундамент под террасой, - ответила Барбара. - От меня.
     - Как это - от тебя? - удивился Януш. - Что ты имеешь в виду?
     - Помощь от меня, не терраса. Я появляюсь в темноте.
     - Да, в самом деле, Кароль, ты что-то там говоришь.
     Сидящий в уголку под сараем Каролек не расслышал.
     - Прекрасно, все на нуле! - закричал он охотно.
     - Ты говоришь о графине! - взвизгнул Лесь. - Пусти, я уже обозначил! На чем мы стоим?
     - На графине, - потеряв терпение, сказала Барбара. - Я появляюсь в темноте, вы что, ослепли, что ли?
     - Графиня, - сказал Каролек, наклоняясь над лентой в новом месте.
     - Помощь придет от меня, - неохотно произнесла Барбара.
     - И восемь шестьдесят, - сказал Януш. - И чем нам графиня поможет? Это дело народа.
     На Леся пали злые силы. Мало того, что ему поручили дополнительное дело - нарисовать декорации к спектаклю, так содержание пьесы пробудило в нем давно спящие чувства к Барбаре. Ведь каждый день он падал перед ней на колени, произнося нежные слова, каждый день производил попытки обнять ее женственность и целовать руку, каждый день Барбара, как всегда нечувствительная, отказывала ему. Она делала это, правда, согласно текста, написанной инструктором отдела культуры, и читала его на машинописных листках, но отталкивающие фразы и кровавые издевательства звучали в ушах Леся отчаянно реалистично. Барбара не хотела его как в жизни, так и на сцене. Питающаяся весенним пленером и вдохновением инструктора воображение Леся тронулось с места. После каждой очередной репетиции, после каждого подтверждения, что хорошенькая аристократка отвергала чувства благородного графа и пренебрегала его ничтожной фигурой, он попадал во все более увеличивающуюся меланхолию и в слова роли вкладывал каждый раз больше сердца.
     - Бы прекрасно играете! - засвидетельствовал убежденно и удивленно автор, который одновременно был и режиссером пьесы. - Если бы все так играли!.. Вы должны стать актером, а не архитектором. Я удивляюсь, что вы не работаете в каком-нибудь театре в Варшаве...
     Прекрасная погода, удерживающаяся все время, позволяла рисование мощных декораций прямо под открытым небом. Разместившись на огромной лестнице, Лесь творил на склеенной текстуре фрагменты интерьера замка, имея перед собой на дальнем плане действительную модель, а на ближнем - старинный, запущенный, идущий к упадку, покрашенный замазанными точками овин. Вокруг была расположена небольшая, покатая лужайка, а у его ног сразу же начинались первые строения городка. Он старательно заканчивал портреты предков на готической стене и, отворачиваясь от них в направлении крапчатого овина, повторял берущий за душу текст:
     - Цветок мой, почему так горделиво меня отталкиваешь? Не отворачивай любимого лица!..
     В такой, собственно, момент и появился главный инженер, гонимый больше беспокойством директора, чем своим собственным, ибо директор, по его мнению, впал в неконтролируемую истерическую панику. Он приехал на машине Стефана, благодаря чему имел свободу действий во всем районе. Не застав никого в пансионате, он подался на природу искать сотрудников, которые, несмотря на информацию местных жителей, должны были находиться на склонах возвышенностей, на краю городка или вблизи замка.
     Посвященный в детали проекта будущего хозяйства округи, главный инженер без колебаний двинулся на ближайшую возвышенность и сразу же, за последними домами, увидел нечто такое, что на долгое время отбило у него способность владеть собой.
     На небольшой лужайке, перед огромным, опирающимся на сложные стояки и подмостки, на огородной лестнице стоял Лесь с палитрой и кистями в руках и рисовал фантастические рамы вокруг больших, неясных прямоугольников. В момент, когда главный инженер врос в землю, на остатках последних строений, он, на минуту прервал работу, повернулся в направлении видимой в небольшом отдалении крапчатого овина и произнес с горечью:
     - Почему сердце твое холодно, как камень?
     Он замолк на некоторое время, всматриваясь в дом хозяйки, как бы ожидая ответа. Овин молчал, и молчал также замерший без движения главный инженер.
     - Ах, возьми назад эти страшные слова! - закричал Лесь с болью в голосе, и главный инженер почувствовал какое-то удивительное ошеломление. Некоторое время он силился что-нибудь услышать, после чего уяснил себе, что даже если бы из овина раздался какой-нибудь голос, все равно это ничего не дало бы для выяснения дела.
     Лесь махнул кистью и оторвался от прямоугольников.
     - Оставь моей душе надежду! - проревел он. - Ведь может прийти минута, когда я найду у тебя взаимность! Что во мне такого, что тебя отталкивает? Что я должен сделать, чтобы смягчить твое сердце?
     Овин вновь ответил молчанием. Главный инженер не слышал ничего, кроме эха последних слов Леся. Кроме того, Лесь сделал протестующий жест и зашатался на лестнице.
     - О, нет! - закричал он возбужденно. - Ты издеваешься надо мной!
     Главный инженер помимо воли посмотрел подозрительно на большие крапчатые ворота. Ворота, как и остальная часть строения продолжали находиться в абсолютном молчании. Лесь взял другую кисть и обмакнул ее в висящим на лестнице ведре.
     - Ах, это пресловутое девичье упорство, - снисходительно сказал Лесь и махнул кистью по фанере. - Какая же ты безжалостная! - добавил он с грустью, снова обращаясь к овину.
     Сравнение большого объекта с девичьим упорством оказалось слишком для главного инженера. Он осторожно выбрался из зараженного сумасшествием места, глубоко перевел дыхание и двинулся к замку.
     Взбираясь по короткой дороге в гору, он мрачно думал о том, что, вероятно, Лесь ничего еще не натворил, так как сошел с ума. Коллеги, принимая во внимание состояние его здоровья, предусмотрительно отстранили его от всякой деятельности. Но почему, однако, они не сообщили об этом грустном факте директору бюро?..
     Он достиг почти самого замка и из-под разрушенной стены неизвестного предназначения услышал знакомые голоса. Он приблизился с намерением преодолеть преграду и различил слова:
     - Я не допущу, чтобы ты позорил честь моей сестры. Здесь есть дыра, - сказал Каролек, подчеркивая большую заинтересованность дырой, нежели честью своей сестры