ежде чем сэр Исаак успел увести
его для прощальной беседы Фишер собирался сказать всего
несколько слов, но сделать это было необходимо. Распахивая
дверь перед премьером, он тихо произнес:
   - Я виделся с Монтмирейлом: он говорит, что, если мы не
заявим немедленно протест в защиту Дании, Швеция захватит
порты.
   Лорд Меривейл кивнул.
   - Я как раз собираюсь выслушать мнение Гука по этому
поводу.
   - Мне кажется, - сказал Фишер с легкой усмешкой, - мнение
его нетрудно предугадать.
   Меривейл ничего не ответил и непринужденно проследовал к
дверям библиотеки, куда уже удалился хозяин. Остальные
направились в бильярдную, Фишер коротко заметил юристу:
   - Эта беседа не займет много времени. Практически они
уже пришли к соглашению.
   - Гук целиком поддерживает премьер-министра, - согласился
Харкер.
   - Или премьер-министр целиком поддерживает Гука, -
подхватил Хорн Фишер и принялся бесцельно гонять шары по
бильярдной доске.
   На следующее утро Хорн Фишер по своей давней дурной
привычке проснулся поздно и не торопился сойти вниз; должно
быть, у него не было охоты полакомиться червяком. Видимо,
такого желания не было и у остальных гостей, которые еще
только завтракали, хотя время уже близилось к полудню. Вот
почему первую сенсацию этого необычайного дня им не пришлось
ждать слишком долго. Она явилась в облике молодого человека
со светлыми волосами и открытым лицом, чья лодка,
спустившись вниз по реке, причалила к маленькой пристани.
Это был не кто иной, как журналист Гарольд Марч, друг
мистера Фишера, начавший свой далекий путь на рассвете в то
самое утро. Сделав остановку в большом городе и напившись
там чаю, он прибыл в усадьбу к концу дня, из кармана у него
торчала вечерняя газета. Он нагрянул в прибрежный парк
подобно тихой и благовоспитанной молнии и к тому же сам не
подозревал об этом.
   Первый обмен приветствиями и рукопожатиями носил довольно
банальный характер и сопровождался неизбежными извинениями
за странное поведение хозяина. Он, разумеется, снова ушел с
утра рыбачить, и его нельзя беспокоить прежде известного
часа, хотя до того места, где он сидит, рукой подать.
   - Видите ли, это его единственная страсть, - пояснил
Харкер извиняющимся тоном, - но в конце концов он ведь у
себя дома, во всех остальных отношениях он очень
гостеприимный хозяин.
   - Боюсь, - заметил Фишер, понизив голос, - что это уже
скорее мания, а не страсть. Я знаю, как бывает, когда
человек в таком возрасте начинает увлекаться чем-нибудь
вроде этих паршивых речных рыбешек. Вспомните, как дядя
Тэлбота собирал зубочистки, а бедный старый Баззи - образцы
табачного пепла. В свое время Гук сделал множество
серьезных дел, - он вложил немало сил в лесоторговлю со
Швецией и в Чикагскую мирную конференцию, - но теперь мелкие
рыбешки интересуют его куда больше крупных дел.
   - Ну, полно вам, в самом деле, - запротестовал
генеральный прокурор. - Так мистер Марч, чего доброго,
подумает, что попал в дом к сумасшедшему. Поверьте, мистер
Гук занимается рыболовством для развлечения, как и всяким
другим спортом. Просто характер у него такой, что
развлекается он несколько мрачным способом. Но держу пари,
если бы сейчас пришли важные новости относительно леса или
торгового судоходства, он тут же бросил бы свои развлечения
и всех рыб.
   - Право, не знаю, - заметил Хорн Фишер, лениво поглядывая
на остров.
   - Кстати, что новенького? - спросил Харкер у Гарольда
Марча. - Я вижу у вас вечернюю газету, одну из тех
предприимчивых вечерних газет, которые выходят по утрам.
   - Здесь начало речи лорда Меривейла в Бирмингеме, -
ответил Марч, передавая ему газету. - Только небольшой
отрывок, но, мне кажется, речь неплохая.
   Харкер взял газету, развернул ее и заглянул в отдел
экстренных сообщений. Как и сказал Марч, там был напечатан
лишь небольшой отрывок, но отрывок этот произвел на сэра
Джона Харкера необычайное впечатление. Его насупленные
брови поднялись и задрожали, глаза прищурились, а жесткая
челюсть на секунду отвисла. Он как бы мгновенно постарел на
много лет. Затем, стараясь придать голосу уверенность и
твердой рукой передавая газету Фишеру, он сказал просто:
   - Что ж, можно держать пари. Вот важная новость, которая
дает вам право побеспокоить старика.
   Хорн Фишер заглянул в газету, и его бесстрастное,
невыразительное лицо также переменилось. Даже в этом
небольшом отрывке было два или три крупных заголовка, и в
глаза ему бросилось:
   "Сенсационное предостережение правительству Швеции" и "Мы
протестуем".
   - Что за черт, - произнес он свистящим шепотом.
   - Нужно немедленно сообщить Гуку, иначе он никогда не
простит нам этого, - сказал Харкер. - Должно быть, он сразу
же пожелает видеть премьера, хотя теперь, вероятно, уже
поздно. Я иду к нему сию же минуту, и, держу пари, он тут
же забудет о рыбах. - И он торопливо зашагал вдоль берега к
переходу из плоских камней.
   Марч глядел на Фишера, удивленный тем переполохом,
который произвела газета.
   - Что все это значит? - вскричал он. - Я всегда
полагал, что мы должны заявить протест в защиту датских
портов, это ведь в наших общих интересах. Какое дело до них
сэру Исааку и всем остальным? По-вашему, это плохая
новость?
   - Плохая новость, - повторил Фишер тихо, с непередаваемой
интонацией в голосе.
   - Неужели это так скверно? - спросил Марч.
   - Так скверно! - подхватил Фишер. - Нет, почему же, это
великолепно. Это грандиозная новость. Это превосходная
новость. В том-то вся и штука. Она восхитительна. Она
бесподобна. И вместе с тем она совершенно невероятна.
   Он снова посмотрел на серо-зеленый остров, на реку и
хмурым взглядом обвел изгороди и полянки.
   - Этот парк мне словно приснился, - проговорил Фишер, - и
кажется, я действительно сплю. Но трава зеленеет, вода
журчит, и в то же время случилось нечто необычайное.
   Как только он произнес это, из прибрежных кустов, прямо
над его головой, появилась темная сутулая фигура, похожая на
стервятника.
   - Вы выиграли пари, - сказал Харкер каким-то резким,
каркающим голосом. - Старый дурак ни о чем не хочет
слышать, кроме рыбы. Он выругался и заявил, что знать
ничего не желает о политике.
   - Я так и думал, - скромно заметил Фишер. - Что же вы
намерены делать?
   - По крайней мере, воспользуюсь телефоном этого старого
осла, - ответил юрист. - Необходимо точно узнать, что
случилось. Завтра мне самому предстоит докладывать
правительству. - И он торопливо направился к дому.
   Наступило молчание, которое Марч в глубоком
замешательстве не решался нарушить, а затем в глубине парка
показались нелепые бакенбарды и неизменный белый цилиндр
герцога Уэстморленда. Фишер поспешил ему навстречу с
газетой в руке и в нескольких словах рассказал о
сенсационном отрывке. Герцог, который неторопливо брел по
парку, вдруг остановился как вкопанный и несколько секунд
напоминал манекен, стоящий у двери какой-нибудь лавки
древностей. Затем Марч услышал его голос, высокий, почти
истерический:
   - Но нужно показать ему это, нужно заставить его понять!
Я уверен, что ему не объяснили как следует! - Затем более
ровным и даже несколько напыщенным тоном герцог произнес: -
Я пойду и скажу ему сам.
   В числе необычайных событий дня Марч надолго запомнил эту
почти комическую сцену: пожилой джентльмен в старомодном
белом цилиндре, осторожно переступая с камня на камень,
переходил речку, словно Пикадилли. Добравшись до острова,
он исчез за деревьями, а Марч и Фишер повернулись навстречу
генеральному прокурору, который вышел из дома с выражением
мрачной решимости на лице.
   - Все говорят, - сообщил он, - что премьер-министр
произнес самую блестящую речь в своей жизни. Заключительная
часть потонула в бурных и продолжительных аплодисментах.
Продажные финансисты и героические крестьяне. На сей раз мы
не оставим Данию без защиты.
   Фишер кивнул и поглядел в сторону реки, откуда
возвращался герцог; вид у него был несколько озадаченный. В
ответ на расспросы он доверительно сообщил осипшим голосом:
   - Право, я боюсь, что наш бедный друг не в себе. Он
отказался слушать: он... э- э... сказал, что я распугаю
рыбу.
   Человек с острым слухом мог бы расслышать, как мистер
Фишер пробормотал что-то по поводу белого цилиндра, но сэр
Джон Харкер вмешался в разговор более решительно:
   - Фишер был прав. Я не поверил своим глазам, но факт
остается фактом: старик совершенно поглощен рыбной ловлей.
Даже если дом загорится у него за спиной, он не сдвинется с
места до самого заката.
   Фишер тем временем взобрался на невысокий пригорок и
бросил долгий испытующий взгляд, но не в сторону острова, а
в сторону отдаленных лесистых холмов, окаймлявших долину.
Вечернее небо, безоблачное, как и накануне, простиралось над
окружающей местностью, но на западе оно теперь отливало уже
не золотом, а бронзой; тишину нарушало лишь монотонное
журчание реки. Внезапно у Хорна Фишера вырвалось
приглушенное восклицание, и Марч вопросительно поглядел на
него.
   - Вы говорили о скверных вестях, - сказал Фишер. - Что
ж, вот действительно скверная весть. Боюсь, что это очень
скверное дело.
   - О какой вести вы говорите? - спросил Марч, угадывая в
его тоне что-то странное и зловещее.
   - Солнце село, - ответил Фишер. Затем он продолжал с
видом человека, сознающего, что он изрек нечто роковое:
   - Нужно, чтобы туда пошел кто-нибудь, кого он
действительно выслушает. Быть может, он безумец, но в его
безумии есть логика. Почти всегда в безумии есть логика.
Именно это и сводит человека с ума. А Гук никогда не
остается там после заката, так как в парке быстро темнеет.
Где его племянник? Мне кажется, племянника он действительно
любит.
   - Глядите! - воскликнул внезапно Марч. - Он уже побывал
там. Вон он возвращается.
   Взглянув на реку, они увидели фигуру Джеймса Буллена,
темную на фоне заката, он торопливо и неловко перебирался с
камня на камень. Один раз он поскользнулся, и все услышали
негромкий всплеск. Когда он подошел к стоявшим на берегу,
его оливковое лицо было неестественно бледным.
   Остальные четверо, собравшись на прежнем месте,
воскликнули почти в один голос:
   - Ну, что он теперь говорит?
   - Ничего. Он не говорит... ничего.
   Фишер секунду пристально глядел на молодого человека,
затем словно стряхнул с себя оцепенение и, сделав Марчу знак
следовать за ним, начал перебираться по камням. Вскоре они
были уже на проторенной тропинке, которая огибала остров и
вела к тому месту, где сидел рыболов. Здесь они
остановились и молча стали глядеть на него.
   Сэр Исаак Гук все еще сидел, прислонившись к пню, и по
весьма основательной причине. Кусок его прекрасной, прочной
лески был скручен и дважды захлестнут вокруг шеи, а затем
дважды - вокруг пня за его спиной. Хорн Фишер кинулся к
рыболову и притронулся к его руке: она была холодна, как
рыбья кровь.
   - Солнце село, - произнес Фишер тем же зловещим тоном, -
и он никогда больше не увидит восхода.
   Десять минут спустя все пятеро, глубоко потрясенные, с
бледными, настороженными лицами, снова собрались в парке.
Прокурор первый пришел в себя; речь его была четкой, хотя и
несколько отрывистой.
   - Необходимо оставить тело на месте и вызвать полицию, -
сказал он. - Мне кажется, я могу собственной властью
допросить слуг и посмотреть, нет ли каких улик в бумагах
несчастного. Само собой, джентльмены, все вы должны
оставаться в усадьбе.
   Вероятно, быстрые и суровые распоряжения законника
вызвали у остальных такое чувство, словно захлопнулась
ловушка или западня. Во всяком случае, Буллен внезапно
вспыхнул или, вернее, взорвался, потому что голос его
прозвучал в тишине парка подобно взрыву.
   - Я даже не дотронулся до него! - закричал он. -
Клянусь, я не причастен к этому!
   - Кто говорит, что вы причастный, - спросил Харкер,
пристально взглянув на него. - Отчего вы орете, прежде чем
вас ударили?
   - А что вы так смотрите на меня? - выкрикнул молодой
человек со злобой. - Думаете, я не знаю, что мои проклятые
долги и виды на наследство вечно у вас на языке?
   К великому удивлению Марча, Фишер не принял участия в
этой стычке. Он отвел герцога в сторону и, когда они отошли
достаточно далеко, чтобы их не услышали, обратился к нему с
необычайной простотой.
   - Уэстморленд, я намерен перейти прямо к делу.
   - Ну, - отозвался тот, бесстрастно уставившись ему в
лицо.
   - У вас были причины убить его.
   Герцог продолжал глядеть на Фишера, но, казалось, лишился
дара речи.
   - Я надеюсь, что у вас были причины убить его, -
продолжал Фишер мягко. - Дело в том, что стечение
обстоятельств несколько необычное. Если у вас были причины
совершить убийство, вы, по всей вероятности, не виновны.
Если же у вас их не было, то вы, по всей вероятности,
виновны.
   - О чем вы, черт побери, болтаете? - спросил герцог,
рассвирепев.
   - Все очень просто, - ответил Фишер. - Когда вы пошли на
остров, Гук был либо жив, либо уже мертв. Если он был жив,
его, по-видимому, убили вы: в противном случае непонятно,
что заставило вас промолчать. Но если он был мертв, а у вас
имелись причины его убить, вы могли промолчать из страха,
что вас заподозрят. - Выдержав паузу, он рассеянно заметил:
- Кипр - прекрасный остров, не так ли? Романтическая
обстановка, романтические люди. На молодого человека это
действует опьяняюще.
   Герцог вдруг стиснул пальцы и хрипло сказал:
   - Да, у меня была причина.
   - Тогда все в порядке, - вымолвил Фишер, протягивая ему
руку с видом величайшего облегчения. - Я был совершенно
уверен, что это сделали не вы: вы перепугались, когда
увидели, что случилось, и это только естественно. Словно
сбылся дурной сон, верно?
   Во время этой странной беседы Харкер, не обращая внимания
на выходку оскорбленного Буллена вошел в дом и тотчас же
возвратился очень оживленный, с пачкой бумаг в руке.
   - Я вызвал полицию, - сказал он, останавливаясь и
обращаясь к Фишеру, - но, кажется, я уже проделал за них
главную работу. По-моему, все ясно. Тут есть один
документ...
   Он осекся под странным взглядом Фишера, который
заговорил, в свою очередь:
   - Ну, а как насчет тех документов, которых тут нет? Я
имею в виду те, которых уже нет. - Помолчав, он добавил: -
Карты на стол, Харкер. Просматривая эти бумаги с такой
поспешностью, не старались ли вы найти нечто такое, что...
что желали бы скрыть?
   Харкер и бровью не повел, но осторожно покосился на
остальных.
   - Мне кажется, - успокоительным тоном продолжал Фишер, -
именно поэтому вы и солгали нам, будто Гук жив. Вы знали,
что вас могут заподозрить, и не осмелились сообщить об
убийстве. Но поверьте мне, теперь гораздо лучше сказать
правду.
   Осунувшееся лицо Харкера внезапно покраснело, словно
озаренное каким-то адским пламенем.
   - Правду! - вскричал он. - Вашему брату легко говорить
правду! Каждый из вас родился в сорочке и чванится
незапятнанной добродетелью только потому, что ему не
пришлось украсть эту сорочку у другого. Я же родился и
пимликских меблированных комнатах и должен был сам добыть
себе сорочку! А если человек, пробивая себе в юности путь,
нарушит какой-нибудь мелкий и, кстати, весьма сомнительный
закон, всегда найдется старый вампир, который воспользуется
этим и всю жизнь будет сосать из него кровь.
   - Гватемала, не так ли? - сочувственно заметил Фишер.
   Харкер вздрогнул от неожиданности. Затем он сказал:
   - Очевидно, вы знаете все, как господь всеведущий.
   - Я знаю слишком много, - ответил Хорн Фишер, - но, к
сожалению, совсем не то, что нужно.
   Трое остальных подошли к ним, но прежде чем они успели
приблизиться, Харкер сказал голосом, который снова обрел
твердость:
   - Да, я уничтожил одну бумагу, но зато нашел другую,
которая, как мне кажется, снимает подозрение со всех нас.
   - Прекрасно, - отозвался Фишер более громким и бодрым
тоном, - давайте посмотрим.
   - Поверх бумаг сэра Исаака, - пояснил Харкер, - лежало
письмо от человека по имени Хуго. Он грозился убить нашего
несчастного друга именно таким способом, каким тот
действительно был убит. Это сумасбродное письмо, полное
издевок, - можете взглянуть сами, - но в нем особо
упоминается о привычке Гука удить рыбу на острове. И
главное, человек этот сам признает, что пишет, находясь в
лодке. А так как, кроме нас, на остров никто не ходил, -
тут губы его искривила отталкивающая улыбка, - преступление
мог совершить только человек, приплывший в лодке.
   - Постойте-ка! - вскричал герцог, и в лице его появилось
что-то похожее на оживление. - Да ведь я хорошо помню человека
по имени Хуго. Он был чем-то вроде личного камердинера или
телохранителя сэра Исаака: ведь сэр Исаак все-таки опасался
покушения. Он не пользовался особой любовью у некоторых
людей. После какого-то скандала Хуго был уволен, но я его
хорошо помню. Это был высоченный венгерец с длинными усами,
торчавшими по обе стороны лица.
   Словно какой-то луч света мелькнул в памяти Гарольда
Марча и вырвал из тьмы утренний пейзаж, подобный видению из
забытого сна. По-видимому, это был водный пейзаж: залитые
луга, низенькие деревья и темный пролет моста. И на
какое-то мгновение он снова увидел, как человек с темными,
похожими на рога усами прыгнул на мост и скрылся.
   - Бог мой! - воскликнул он. - Да ведь я же встретил
убийцу сегодня утром!
   В конце концов Хорн Фишер и Гарольд Марч все-таки провели
день вдвоем на реке, так как вскоре после прибытия полиции
маленькое общество распалось. Было объявлено, что показания
Марча снимают подозрение со всех присутствующих и
подтверждают улики против бежавшего Хуго. Хорн Фишер
сомневался, будет ли венгерец когда-нибудь пойман; видимо,
Фишер не имел особого желания распутывать это дело, так как
облокотился на борт лодки, и покуривая, наблюдал, как
колышутся камыши, медленно уплывая назад.
   - Это он хорошо придумал - прыгнуть на мост, - сказал
Фишер. - Пустая лодка мало о чем говорит. Никто не видел,
чтобы он причаливал к берегу, а с моста он сошел, если можно
так выразиться, не входя на него. Он опередил
преследователей на двадцать четыре часа, а теперь сбреет усы
и скроется. По-моему, есть все основания надеяться, что ему
удастся уйти.
   - Надеяться? - повторил Марч и перестал грести.
   - Да, надеяться, - повторил Фишер. - Прежде всего, я не
намерен участвовать в вендетте только потому, что кто-то
прикончил Гука. Вы, вероятно, уже догадались, что за птица
был этот Гук. Простой, энергичный промышленный магнат
оказался подлым кровопийцей и вымогателем. Почти о каждом
ему была известна какая-нибудь тайна! одна из них касалась
бедняги Уэстморленда, который в юности женился на Кипре, и
могла скомпрометировать герцогиню, другая - Харкера,
рискнувшего деньгами своего клиента в самом начале карьеры.
Поэтому-то они и перепугались, когда увидели, что он мертв.
Они чувствовали себя так, словно сами совершили это убийство
во сне. Но, признаться, есть еще одна причина, по которой я
не хочу, чтобы наш венгерец был повешен.
   - Что ж это за причина? - спросил Марч.
   - Дело в том, что Хуго не совершал убийства, - ответил
Фишер.
   Гарольд Марч вовсе оставил весла, и некоторое время лодка
плыла по инерции.
   - Знаете, я почти ожидал чего-нибудь в этом роде, -
сказал он. - Это было никак не обосновано, но предчувствие
висело в воздухе подобно грозовой туче.
   - Напротив, необоснованно было бы считать Хуго виновным,
- возразил Фишер. - Разве вы не видите, что они осуждают
его на том же основании, на котором оправдали всех
остальных? Харкер и Уэстморленд молчали потому, что нашли
Гука убитым и знали, что имеются документы, которые могут
навлечь на них подозрение. Хуго тоже нашел его убитым и
тоже знал, что имеется письмо, которое может навлечь на него
подозрение. Это письмо он сам написал накануне.
   - Но в таком случае, - сказал Марч, нахмурившись, - в
какой же ранний час было совершено убийство? Когда я
встретил Хуго, едва начинало светать, а ведь от острова до
моста путь не бли