изделиями! Безусловно, это он... А хотите, я вам
скажу, - обратился он к Смиту, - что мне показалось особенно странным в
лице сэра Артура?

- Что именно? - спросил Смит, переставая грести.

- Он считался большим щеголем, - сказал патер Браун, - и, несмотря на это,
его лицо было выбрито только наполовину... Остановитесь-ка здесь на
минутку. Лодку можно привязать к этому столбу.

Спустя мгновение они перелезли через небольшую стенку и двинулись по крутой
тропинке маленького сада мимо прямоугольных гряд овощей и цветов.

- Как видите, табачник растит картофель, - сказал патер Браун. - Много
картофеля, значит, много мешков. Жители таких маленьких селений еще
сохраняют все навыки крестьян: они занимаются одновременно несколькими
ремеслами, а торговцы табачными изделиями очень часто имеют еще одну
профессию, о которой и я не вспомнил бы, если бы не увидел подбородок
Водрея. В девяти случаях из десяти вы называете такое помещение лавкой
табачных изделий, но в то же время это и цирюльня. Сэр Артур порезал руку и
не мог бриться сам. Поэтому-то он и пришел сюда. Не говорит ли это вам
чего-нибудь?

- Да, очень многое, но, очевидно, в еще большей степени это говорит вам, -
ответил секретарь.

- Не говорит ли это, например, - заметил патер Браун, - о том единственном
положении, при котором можно перерезать глотку улыбающемуся человеку, хотя
он силен и энергичен.

Они быстро миновали темный коридор и вошли в заднюю комнату лавки, тускло
освещенную светом, проникающим сверху и отражающимся в закоптелом
потрескавшемся зеркале. Все же света было достаточно, чтобы разглядеть
немудреные принадлежности цирюльни и бледное, испуганное лицо хозяина.

Патер Браун обвел глазами комнату, которая, по-видимому, только недавно
была прибрана и вымыта. Взгляд его обнаружил нечто висящее в пыльном углу
за дверью. Это была белая шляпа, известная всей деревне.

И хотя она на улице бросалась в глаза, здесь ее, казалось, просто не
заметили, забыли о ней во время тщательного мытья пола и уничтожения пятен
крови.

- Сэр Водрей брился здесь вчера утром, не правда ли? - сказал патер Браун
спокойным голосом.

Цирюльник по имени Вике, маленький лысый человечек в очках, с ужасом глядел
на своих двух посетителей, неожиданно появившихся во внутренних помещениях
его дома. Они казались ему двумя призраками, вставшими из могилы. Но было
видно, что не только внезапность их появления испугала его. Он весь
съежился, даже как-то уменьшился в объеме, забившись в темный угол комнаты.
Все вокруг него было таким маленьким и ничтожным, за исключением разве
только сверкающих стекол его больших очков.

- Скажите мне одно, - продолжал священник спокойным голосом, - у вас были
причины ненавидеть сквайра?

Человек в углу пролепетал что-то, чего не расслышал Смит, но священник
кивнул.

- Да, я знаю, - сказал он. - Вы его ненавидели. Хотите ли вы рассказать обо
всем или это сделаю я?

Наступило безмолвие, нарушаемое только слабым тиканьем часов на кухне.
Затем патер Браун продолжал:

- Вот что произошло. Когда мистер Дэлмон появился в передней части вашей
лавки, он попросил дать сигареты, находившиеся на окне витрины. Вы вышли на
минуту на улицу, как это часто делают продавцы, чтобы посмотреть, какой
именно сорт сигар нужен покупателю, оставив Дэлмона одного. В этот момент
он заметил во внутренней комнате бритву, которую вы только что положили, и
желтовато-серебристые волосы сэра Артура, сидевшего в кресле с откинутой
назад головой. Сэр Артур успел пройти из мясной в лавку к табачнику, пока
оба молодых человека были в лавке старушки, как раз между мясной и
табачной. Быть может, и бритва, и волосы блестели при свете этого
маленького окошечка наверху. Дэлмону потребовалось только одно мгновенье,
чтобы схватить бритву, полоснуть ею по горлу сэра Артура и вернуться к
прилавку. Жертва даже не была встревожена появлением руки, держащей бритву.
Сэр Артур умер, улыбаясь собственным мыслям. И каким: мыслям! Дэлмон, я
думаю, тоже был совершенно спокоен. Все было проделано им так ловко и
быстро, что мистер Смит со спокойной совестью присягнул бы в суде, что они
были все время вместе. Но кое-кто очень взволновался, конечно, по вполне
понятной причине, и это были вы. Ведь между вами и сквайром уже давно
произошла ссора по поводу ли задолженности арендной платы или чего-нибудь
другого в этом роде. Вернувшись во внутреннее помещение лавки, вы
обнаружили, что ваш враг убит, убит в вашем собственном кресле, вашей
собственной бритвой. Понятно, вы не рассчитывали оправдаться и решили
замести следы. Вы тотчас закрыли лавку, вымыли пол и ночью выбросили тело в
реку, положив его в мешок из-под картофеля, который, кстати говоря,
завязали довольно небрежно. Вы не забыли ничего, кроме шляпы... Ну не
пугайтесь, я забуду все, включая шляпу.

И он безмятежно вышел на улицу в сопровождении изумленного Смита, оставив в
лавке ошеломленного табачника, застывшего с широко раскрытыми глазами.

- Видите ли, - сказал патер Браун своему спутнику, - это такой случай,
когда мотивов преступления недостаточно, чтобы осудить человека, и в то же
время эти мотивы достаточно убедительны, чтобы оправдать его. Такой
трусливый маленький человек, как этот Вике, ни в коем случае не мог убить
крупного, сильного мужчину, к тому же из-за денежных недоразумений. Но он,
конечно, панически боялся, что его обвинят в этом... А мотивы человека,
совершившего преступление, были совершенно иные. - И он погрузился в
размышления, рассеянно глядя по сторонам.

- Нет, это просто ужасно, - простонал Иван Смит. - Час или два тому назад я
называл Дэлмона шантажистом и негодяем, и все-таки у меня переворачивается
сердце, когда я сознаю, что это преступление совершил именно он.

Священник все еще был погружен в какое-то оцепенение, как человек,
заглянувший в бездну. Наконец его губы дрогнули, и он прошептал как молитву:

- Господи! Какая ужасная месть!

Его спутник вопросительно взглянул на него, но он продолжал, как бы говоря
с самим собою:

- Какая ужасная повесть о ненависти, какая злоба одного смертного к
другому! Доберемся ли мы когда-нибудь до дна бездонной человеческой души, в
которой могут зародиться такие отвратительные замыслы! Я не могу даже
представить себе такую ужасную ненависть и мстительность.

- Да, - сказал Смит. - А я не могу себе представить, почему он вообще убил
Водрея. Ведь если Дэлмон был шантажистом, гораздо естественнее было бы,
чтобы Водрей убил его. Конечно, перерезать глотку - кошмарная штука, но...

Патер Браун вздрогнул и зажмурил глаза, точно его разбудили.

- Ах, вы об этом, - сказал он. - А я думал совсем о другом. Говоря об ужасе
мести, я не имел в виду убийство в лавке. Мои размышления относились к
чему-то гораздо более страшному, хотя и это убийство было в своем роде
достаточно страшным. Но оно было понятнее: почти всякий смог бы это
сделать. Ведь это было очень близко к самообороне.

- Что? - воскликнул недоверчиво секретарь. - Один человек подкрадывается к
другому и перерезает ему глотку в то время, как тот безмятежно улыбается,
сидя в кресле парикмахера и глядя в потолок. И вы называете это
самообороной!

- Я не говорю, что такую самооборону можно оправдать, - ответил священник.
- Я говорю только, что многие могли быть доведены до такого состояния,
защищая себя от потрясающей подлости, которая тоже явилась бы
преступлением. Вот об этом втором преступлении я сейчас и думал. Начнем с
вопроса, который вы только что задали: почему шантажист стал убийцей? В
этом пункте существует много неясностей и путаницы, - патер Браун
остановился, как бы собираясь с мыслями после пережитого потрясения, и
потом продолжал обычным тоном:

- Вы видите, что двое мужчин, один постарше, другой помоложе, разгуливают
вместе, договариваются о брачных планах. Но источник их дружбы скрыт и
загадочен. Один из этих мужчин богат, другой беден. Тут вы начинаете
говорить о шантаже. Вы совершенно правы, по крайней мере до этого пункта.
Но вы глубоко заблуждаетесь, пытаясь определить, кто кого шантажирует. Вы
полагаете, что бедный шантажирует богатого. На самом деле богатый
шантажирует бедного.

- Но ведь это бессмыслица! - воскликнул секретарь.

- Это гораздо хуже, чем бессмыслица, но вовсе не так уж невероятно, -
ответил священник. - Половина современных политических деятелей состоит из
богатых людей, шантажирующих народ. Ваше утверждение, что это бессмыслица,
основано на двух иллюзиях, которые сами представляют собою бессмыслицу:
одна из них заключается в предположении, что богатые люди не хотят
сделаться еще богаче; вторая - что человека можно шантажировать только ради
денег. Но в данном случае деньги стоят на последнем месте. Сэр Артур Водрей
действовал не из корыстных побуждений, а ради мести. И он задумал самую
ужасную месть, о которой я когда-либо слышал.

- Но за что ему было мстить Джону Дэлмону? - спросил Смит.

- Не Джону Дэлмону собирался мстить сэр Артур, - возразил серьезным тоном
священник.

Наступила пауза, и затем священник продолжал, как будто меняя тему
разговора:

- Вы припоминаете, что, когда мы обнаружили труп, мы увидели перевернутое
лицо, и вы сказали, что оно похоже на лицо дьявола. Не приходит ли вам
мысль, что убийца также видел это перевернутое лицо, когда подошел сзади к
креслу цирюльника?

- Но ведь это плод больного воображения, - возразил его собеседник. - Я
привык видеть это лицо в нормальном положении.

- А может быть, вы никогда и не видели его в нормальном положении? - сказал
патер Браун. - Ведь я говорил вам, что художник иногда переворачивает свою
картину, ставит ее в ненормальное положение, когда хочет видеть ее в
нормальном состоянии. Может быть, во время всех этих обедов и завтраков вы
привыкли видеть лицо дьявола?

- Что вы хотите этим сказать? - спросил Смит с нетерпением.

- Я говорю иносказательно, - ответил мрачно священник. - Разумеется, на
самом деле сэр Артур не был дьяволом. Это был человек с сильным характером:
его воля могла бы быть направлена к добру. Эти выпученные подозрительные
глаза, эти сжатые, иногда вздрагивающие губы могли бы вам подсказать
кое-что, если бы они не были так привычны для вас. Вы знаете, есть люди, у
которых нанесенная им рана никогда не заживает. Душа сэра Артура как раз
такого типа, у нее как бы нет оболочки. Сэр Артур чрезвычайно тщеславен и
самолюбив. Чувствительность не обязательно связана с эгоизмом. Сибилла Рэй
имеет такую же нежную оболочку, но она почти святая. Водрей же обратил все
силы души в сторону отвратительной гордости, которая не давала ему ни
покоя, ни удовлетворения. Любая царапинка на поверхности его души никогда
не заживала. И в этом состоит значение старой истории о человеке, которого
он швырнул в свинарник. Если бы он сделал это тотчас же после нанесенного
ему оскорбления, это была бы простительная вспышка гнева. Но в те дни
поблизости не было свинарника, и Водрей запомнил глупую обиду на долгие
годы, пока не встретился с этим человеком вблизи хлева для свиней. И тогда
он совершил то, что считал единственно подходящей артистической местью...
Боже мой! Сэру Артуру нравились артистические формы мести!

Смит пытливо взглянул на священника.

- По-моему, вы имеете в виду не историю со свинарником.

- Нет, - сказал патер Браун, - совершенно другую историю. - Он подавил
дрожь в голосе и продолжал: - Вспомнив эту давнишнюю повесть об
изобретательной и при этом терпеливой мести, взгляните на другой случай.
Нанес ли кто-нибудь на вашей памяти оскорбление Водрею или совершил ли
кто-нибудь поступок, который мог показаться ему смертельным оскорблением?
Да. Его оскорбила женщина.

Ужас мелькнул в глазах Ивэна. Он продолжал внимательно слушать.

- Девушка, почти дитя, отказалась выйти за него замуж на том основании, что
он в прошлом совершил нечто вроде преступления; ведь он действительно
пробыл короткое время в тюрьме за оскорбление египтянина. И этот безумец в
ярости сказал себе: "Она выйдет замуж за убийцу!"

Собеседники направились к дому и некоторое время молча шли по берегу реки.
Затем патер Браун продолжал:

- Водрей шантажировал Дэлмона, который много лет тому назад совершил
убийство; может быть, он знал о нескольких убийствах, совершенных
приятелями его бурной молодости. А может быть, это было случайное убийство
при каких-нибудь оправдывающих обстоятельствах. Дэлмон кажется мне
человеком, способным раскаяться в убийстве, даже в убийстве Водрея. Но он
был во власти сэра Артура. Они очень ловко завлекли девушку в свои брачные
планы. Один из них ухаживал, другой великодушно поощрял. Но даже Дэлмон не
знал, что было на самом деле у старика на уме. Только дьяволу было это
известно. Затем несколько дней тому назад Дэлмон сделал ужасное открытие.
Дело в том, что он ухаживал за мисс Рэй не совсем против своей воли. Но он
был только орудием в руках Водрея. И вдруг он узнал, что это орудие, эту
марионетку собираются сломать и выкинуть. Он наткнулся в библиотеке на
какие-то заметки Водрея. Эти заметки, хотя они и были очень тщательно
зашифрованы, открыли ему, что старик собирается сделать донос в полицию. Он
понял замысел Водрея и, очевидно, остолбенел, как и я, когда впервые узнал
об этом плане из тех же заметок, так и оставшихся в библиотеке. В момент
свадьбы жениха должны были арестовать, с тем чтобы отправить потом на
виселицу. Разборчивая невеста, отвергшая жениха за то, что тот побывал в
тюрьме, достанется в жены висельнику. Вот что считал сэр Артур Водрей
артистическим завершением дела.

Смертельно бледный Ивэн Смит молчал. Далеко на дороге они увидели мощную
фигуру и широкополую шляпу доктора Эббота, направлявшегося к ним навстречу.
Даже во внешнем облике его чувствовалось сильное волнение. Но они сами были
гораздо более потрясены всем случившимся.

- Как вы сказали, ненависть ужасная штука, - сказал наконец Ивэн, - и
только одна мысль дает мне сейчас некоторое облегчение: вся моя ненависть к
бедному Дэлмону исчезла - теперь я понял, при каких обстоятельствах он
снова стал убийцей.

Молча они прошли оставшуюся часть пути и встретились с толстым доктором,
спешившим к ним. Его большие руки, затянутые в перчатки, были раскинуты в
жесте отчаяния, седая борода развевалась по ветру.

- Ужасная новость! - воскликнул он. - Найдено тело Артура. По-видимому, он
погиб у себя в саду.

- Боже мой! - сказал патер безжизненным тоном. - Какой ужас!

- И больше того, - продолжал, задыхаясь, доктор. - Джон Дэлмон поехал за
Верноном Водреем, племянником покойного, но Вернон утверждает, что даже не
слыхал о нем. Кажется, Дэлмон бесследно исчез.

- Боже мой! - сказал патер Браун. - Как странно!