я сейчас  тебе скажу.  Мне  очень неприятно. Нет,  если
честно, мне очень больно, когда  все это  происходит. Когда я теряю контроль
над собой, в беспамятстве являюсь тебе, о чем-то умоляю... Понимаешь?
     - Думаю, что понимаю. Но поверь, ты вовсе не был жалок
     - Допускаю. В этот раз. Неизвестно, что  будет в другой. И вообще, я не
желаю, чтобы ты общалась со мной, когда я не в себе Это понятно?
     - Понятно.  Но как я могу этого избежать? Не забывай: я ведь тоже в это
время сплю.
     -  Да. Ты  спишь. Но есть такие таблетки,  которые делают сон настолько
глубоким, что человек перестает видеть сны. Я точно знаю, что  есть. Достань
их. И пей перед сном. Я больше не хочу этих встреч во сне. Ты поняла меня?
     - Да
     - Ты сделаешь это?
     - Попытаюсь
     - Спасибо. Когда -  ни - будь  я расскажу  тебе все  сам, но сейчас  не
надо.
     - Чего не надо?
     -  Не надо тебе знать  больше того, чем  я  тебе рассказываю.  Потом ты
поймешь, почему. А пока просто поверь мне. Ладно?
     -  Ладно. Но  раз уж так случилось, что я все же выслушала тебя  против
твоей воли, может, все-таки, объяснишь мне, что ты имел в виду?
     - Что именно тебя интересует?
     - Каким образом  ты хотел искупить свою  вину передо мной и  почему  от
этого мне станет только хуже?
     - Каким образом... Каким образом... А каким бы ты хотела? Ну, вот скажи
честно,  что  я  должен  был  сделать,  по  твоему разумению, чтобы  ты меня
простила?
     - Очень просто: вернуться ко мне
     - Вот, и я так думал
     - И что же?
     - И оказалась полная чепуха!
     - Почему?!!!
     -  Потому что, я вернуться к тебе, как ты понимаешь, сейчас уже не могу
никак, и значит...
     - Что значит?
     - Ничего не значит! Бред и безумие, вот что это значит!
     - Помнишь, ты всегда требовал от меня: сказала "а" - говори "б"
     - Помню
     - Так говори: "б"
     - Не хочу
     - Я все равно знаю, что за ним стоит!
     - И что же?
     - Если  ты не можешь вернуться ко мне, то  для того, чтобы мы оказались
вместе, я должна придти к тебе сама
     - Откуда ты это взяла?
     - Я же рассказывала тебе: картинка в журнале, женщина в церкви, могилы,
кресты. Ты не стал слушать... И только во сне умолял меня подумать над этим.
     - Над этим.... Потому и прошу тебя: не слушай то, что я говорю во сне
     - Но я уже услышала, и подумала, и все  поняла. Ты ведь это имел в иду,
когда говорил, что хотел искупить вину, но  снова обрек  меня на  страдание?
Ведь это?
     - Я не буду тебе отвечать
     - Пожалуйста,  можешь не отвечать. Но теперь я знаю точно, что это так.
Только вот  страдание - в чем  оно?  Это смерть?  Но  ведь можно умереть, не
страдая? Разве нет?
     - Я сказал: не хочу обсуждать эту тему.
     - Но ответь хотя бы на один вопрос
     - Какой?
     - Мы точно окажемся вместе, если я... в общем, покину этот мир?
     -  Конечно!  То есть...  не знаю И, вообще, не смей  задавать мне такие
вопросы!  Я  не хочу,  я  не  буду  подталкивать тебя  к этому... Это  бред,
глупость, наивные мечты дурака, который...
     - Который, что?
     -  Все.  Хватит на  сегодня.  Я не могу больше.  Ухожу... Что же  ты не
спрашиваешь, приду ли я еще?
     - Придешь?
     - Приду. Ты теперь точно знаешь, потому и не спрашиваешь. Приду, потому
что не могу без тебя долго обходиться. Я теперь вечно при тебе.
     - Но душа не может вечно находиться здесь, подле меня
     - Не может, вернее не должна, но будет, не сомневайся...
     - Но ведь ей это тяжело
     -  Тяжело?  Ей это  невыносимо.... Но  кто же виноват?! Только я. Я так
решил, я так хотел. Так и вышло.
     - Но ведь все может измениться?
     -  Все. Не провоцируй меня, я дважды на одни грабли не наступаю.  Ушел.
До скорого....

     Я остаюсь одна в чате.
     На самом  же деле, это  совсем  не так,  потому, что  со мной  остается
теперь ночная тайна Егора.
     Теперь это вовсе не тайна.
     Я разгадала ее всю,  до  донышка, несмотря на то, что  виртуальный Егор
противился этому изо всех сил
     " Так ли уж противился?  - вдруг спрашивает меня кто-то ироничный,  и в
глубине души я вынуждена согласиться с ним - Нет, не так. Скорее, делал вид,
что противится. А сам... "
     Но эту мысль я гоню.
     Пусть так.
     Пусть  Егор  стыдливо,  скрываясь  и  лукавя,  сам  подталкивал меня  в
разгадке своей ночной тайны, но разве он не имел на это права?
     Может, нет у него более сил терпеть эту муку неприкаянности?
     Нет, как бы там ни было, не мне судить его.
     Мне предстоит задача куда более сложная.
     Спасти его, сделав шаг ему навстречу.
     Или отречься, обрекая  себя  на тоску и одиночество  в  реальной земной
жизни.



     Телефон звонит снова.
     Громко и  настойчиво,  словно ему известно,  что я глубоко  погружена в
собственные мысли, и не сразу реагирую на его мелодичный призыв.
     На этот раз, звонит, действительно, Муся.
     Время  еще  не доползло до обеденного,  а она  уже  раздобыла для  меня
координаты  некой  совершенно  замечательной  ясновидящей,  из тех,  которые
"настоящие", ничего общего не  имеют с  шарлатанами,  никогда не рекламируют
себя, и часто  не  просят никакой платы за свою работу.  Муся верна себе,  и
если уж берется за дело, то делает его основательно и до конца.
     И теперь, она не просто отыскала координаты современной Кассандры, но и
сумела договориться с той обо мне.
     Потому что Кассандра людей  " с улицы  " вообще не принимает, а  люди с
рекомендациями  всего  лишь занимают очередное  место в списке страждущих ее
помощи.
     И список тот растянулся на многие дни.
     Так что если я и могла рассчитывать на аудиенцию, то не ранее чем через
две-три недели.
     - Но тебе  же надо проконсультироваться немедленно.? Потому что, потом,
ты просто передумаешь идти, или уже  отпадет  необходимость: вдруг  он снова
перестанет тебе сниться? -  Резонно рассуждает Муся. Лед в ее голосе заметно
подтаял, и  то обстоятельство,  что  я все  же обратилась к ней за  помощью,
похоже,  значительно  ослабило степень  ее обиды. Теперь она готова  была  и
далее  служить мне  добрым  ангелом  и  прилежной  сиделкой,  стоило  только
намекнуть на то, что  я  снова этого желаю. Но я не намекаю. Однако, обижать
Мусю мне не хочется, поэтому я легко соглашаюсь с ее доводами.
     -  Все может быть. И  ты  права. Уже завтра я  могу  передумать.  Ты же
знаешь, как я ко всему  этому отношусь. Хотя сейчас понимаю: в  другом месте
мои сомнения вряд ли разрешат
     - Конечно, не разрешат. Слава Богу, что теперь ты это понимаешь.
     - Но как тебе удалось ее уговорить?
     -  Пациентка.  - Коротко отвечает  Муся. И  этим  все  сказано.  Что ж,
провидицы  не перестают от этого быть  женщинами, им тоже хочется  выглядеть
моложе.

     Выясняется,  что Кассандра,  которую на самом  деле зовут  Дарьей, ждет
меня уже через  час в Сокольниках, и значит  времени на сборы, а  главное! -
долгую беседу с Мусей у меня уже нет.
     Впрочем. Муся и сама понимает это, и прощается  коротко,  позволяя себе
лишь одну просьбу: позвонить ей после возвращения.
     Возможно,  в дальнейшем,  после  этого звонка,  она  и рассчитывает  на
большее, но я обещаю ей только это - звонок после визита к Кассандре
     Но, сразу же, дабы избавить ее от волнений.



     Кассандра встречает меня на пороге своей квартиры.
     Обычной  квартиры  в  обычном  старом  московском  доме,  из  тех,  что
сохранились  еще  кое -  где  в  тихих  двориках,  отгороженных  от  ревущих
магистралей изгородью более современных зданий.
     Они, как  правило, невысоки  - этажа в два или  три,  сильно обшарпаны,
потому что никто не собирается их ремонтировать.
     Напротив, все только и ждут, когда же, наконец, дом пойдет под снос. Во
дворе  большого дома освободится свободное  место,  а  жильцы  получат новые
квартиры.
     Квартир в таких домах, как правило, совсем мало  - пять или шесть, и те
представляют  собой всего  лишь огрызки  некогда  приличных парадных  зал  и
гостиных,  жилых   комнат,  просторных  коридоров,   узких  черных  лестниц,
крохотных лакейских и комнат  прислуги когда-то добротного московского дома,
принадлежавшего достойной семье.
     Потом,  когда задули ледяные революционные  ветры, и прошелся по стране
смерч экспорприаций, хозяев дома вышвырнули  за порог, а милый  уютный  дом,
изуродовали, раскромсали,  на крохотные норки- огрызки, в которые заселялись
новые хозяева жизни, вернее те, кто таковыми был формально объявлен.
     Теперь в этих домах доживали свой век, как привило, очень пожилые люди.
     Чудом  выжившие  потомки   бывших  хозяев,  которым  иногда  от  щедрот
оставляли  для  проживания одну  комнатенку.  Другие  бедолаги,  не  смевшие
рассчитывать  на  лучшее  жилье:  отбывшие  свое   заключенные,  иногородние
рабочие,   рабским  трудом  заслужившие  право  на   вожделенную  московскую
прописку, и еще Бог весть кто.
     Но Кассандра,  как упрямо называю я про себя эту женщину, вовсе не была
похожа на иногороднюю рабочую или отбывшую свой срок преступницу.
     Скорее, она из тех, настоящих, владельцев дома.
     Уж очень видна порода.
     И вся она какая-то хрупкая: от тонкой лебединой шеи, до узких ладоней с
ломкими длинными пальцами.
     Про таких вот, сдается мне, чуть гнусавя, пел когда-то грустный клоун -
Вертинский: " Вы ангорская кошечка, статуэтка японская, вы капризная девочка
с синевой  у  очей, вы такая  вся  хрупкая,  как  игрушка саксонская.... " И
что-то там еще подобное: надрывно и щемяще.
     Я  плохо  представляю  себе,  как  выглядят,  на  самом  деле, японские
статуэтки и саксонские  игрушки, но мне отчего-то кажется, что  именно так и
выглядят, как эта Кассандра по имени Дарья.
     -  Проходите!  - говорит мне  она  тихо, и  голос ее мелодичен и  полон
расслабляющего тепла. - Мне звонила Машенька.
     - Машенька? - я совершенно  забыла, что Мусю на самом деле зовут Мария,
а  уж назвать ее Машенькой мне бы  никогда  не пришло  в голову. Потому, что
Машенька  в  моем  понимании  -  это,  либо  девочка  из  когорты  сказочных
персонажей, либо милая юная девушка с золотистой косой до пояса. Именно так.
Но Кассандра думает иначе.
     - Я зову ее Машенькой, потому что Муся - имя для пожилой родственницы -
приживалки, годной  только для того, чтобы ходить  за больными и  мыть после
гостей посуду.
     - А Муся всегда занимается  только этим - думаю я, следуя за женщиной -
статуэткой  по широкому  коридору, стены которого сплошь заставлены книжными
полками. Полки чередуются с  какими-то неразличимыми в полумраке картинами в
тяжелых  и вроде бы золоченых рамах.  И еще  думаю,  что  тремя словами  она
удивительно  точно определила амплуа  Муси,  но она неожиданно прерывает мои
мысли
     -  Потому вы  все  и  привыкли  использовать  ее  лишь  как  сиделку  и
домработницу. Имя многое определяет в судьбе человека, вот приклеилось в ней
это - Муся, и никто за ним уже не видит в ней ничего большего.
     - Возможно - быстро соглашаюсь я, и опасливо думаю про себя: " В мыслях
надо  быть осторожней. Вдруг она и на самом деле умеет их читать"  Хотя  для
того,  чтобы  сейчас  определить  ход  моих  мыслей  по  поводу  Муси-  Маши
достаточно простой проницательности и логики.
     - Походите.  - Приглашает  меня  Кассандра,  открывая  дверь  одной  из
комнат.  - И не  удивляйтесь -  Замечание более чем уместное, потому что  из
атмосферы  старой,  а   судя  по  коридору,  даже  древней,  дореволюционной
квартиры, я попадаю в  холодный  сверкающий  мир хромированной стали,  белой
кожи и матового  стекла.  Мир самого что  ни на есть победившего  авангарда.
Предо мной - словно экспозиция на выставке модного интерьера. - Предки мои в
этом доме жили еще до революции  - продолжает объяснять Кассандра, - и после
нее - тоже, однако вместо  всего дома  занимали  только  три комнаты, как-то
отгороженные в отдельную  квартиру. Им еще повезло. Это потому, что дед  был
профессор медицины, психиатр и пользовал некоторых номенклатурных  товарищей
и  их  родню.  А  когда  настали  другие  времена,  и  родителям  предложили
переселиться  в новую, по тем временам вполне приличную квартиру,  бабушка -
она тогда была еще  жива встала насмерть: "уезжайте с Богом хоть к черту  на
кулички (  она дерзкая была: могла  и такое завернуть ), а  я здесь  умирать
буду!  " И  все  остались.  А потом привыкли, и  уж  когда  бабушка  умерла,
родители  никуда переезжать не  захотели.  Потом, наверное, и  я  не пожелаю
сдвинуться с  места. Ну  а пока  в  этом  тереме царя  Гороха,  единственную
дерзость я себе все же позволила: вот, комнату свою оформила по собственному
вкусу. Так и живем. Здесь  XXI век, а  за стеной - Х1Х или того раньше. Но я
вас заболтала. Располагайтесь!

     Расположиться в  этом  царстве  двадцать  первого  века было не  так-то
просто.
     Диваны  ослепляли кипенной белизной,  садиться на них было как-то  даже
неловко,  а тонкие хромированные  ножки,  удерживающие  на  себе  причудливо
изогнутые массивы, не внушали доверия. От этого  к неловкости добавлялся еще
и страх.
     Такими  же   белоснежно   -  хрупкими   казались  и  кресла,   небрежно
расставленные по большой почти пустой комнате.
     Остальное  убранство  ее  составляли  полки из  голубоватого,  матового
стекла,  как  гирлянды  нанизанные  на  тонкие стальные  нити,  свисающие  с
потолка.
     Конструкция тоже казалась  шаткой, и  удивительно  было, как удерживает
она  на себе изрядное  количество книг, какую-то электронную технику - то ли
музыкальный  центр,  то  ли  что-то  еще  более  хитрое  и  крутое, но  тоже
поблескивающее матовым серебром корпуса.
     Еще замечаю я в этой белой комнате стол.
     Очевидно  за  ним  работает  хозяйка,  поскольку  на  столе  -  раскрыт
портативный  компьютер,  разбросаны   дискеты,   бумаги  и  несколько  ярких
маркеров.
     Но и стол, как все здесь, не очень похож на себя.
     В том смысле, что очень мало напоминает обычный письменный стол.
     Следуя  традиции этого авангардного  мира, стол тоже сделан  из стекла,
слегка  голубоватого,  как и  полки  на  стене, а  основанием ему служат три
скрещенные толстые стеклянные трубки, тоже, разумеется, голубого прозрачного
стекла.
     Хозяйское  кресло с  одной  стороны  стола -  белое  кожаное с  высокой
спинкой, вращается хромированной ножке, а  гостю,  если он надумает сесть  к
столу, предлагается почти такое же, но несколько пониже.
     Последняя деталь интерьера этой комнаты - телевизор, но корпус  и ножки
его тоже выполнены из серебристого металла.
     Тем не менее, обитель Кассандры мне нравится.
     И бегло  оглядывая ее, я даже  вздыхаю  с некоторым облегчением, потому
что в душе ожидала и боялась  попасть в какую  - ни  - будь мрачную пещерку,
увешанную пучками  ядовитых трав, засушенными змеями и  крокодилами, или, на
крайний случай, мерзкими масками каких-то людоедских племен и фрагментами их
же накальной живописи.
     У Кассандры, на абсолютно белых стенах, кроме полок- гирлянд висит  еще
пара картин  - в сине-голубых  холодных тонах, изображение на  них  простому
смертному понять невозможно, но  графический хаос, тем не менее, притягивает
взор и требует внимания.
     Еще одна картина ярким пятном пламенеющая на белой стене, тянет  взгляд
к себе.
     Возможно,  она несколько диссонирует с  общим  стилем и цветовой гаммой
комнаты, но, неискушенной в живописи, мне полотно  это  кажется  удивительно
сильным.
     На  холсте сочными и даже несколько мрачными красками изображен крест с
распятым на нем Создателем.
     Но вид распятия необычен.
     Кажется, что художник писал его, паря в высоте строго над крестом, и от
того, на полотне запечатлена только низко опушенная голова с буйно вьющимися
темными волосами, закрывающими лицо.
     Далее изображение, стекается в одну точку, к  основанию креста, которое
едва касается не тверди земной, а водной поверхности.
     И кажется, что водоем этот не имеет дна, так темны его воды.
     А крест, одновременно напоминает меч, чудным каким-то образом вонзенный
острием в волны.
     Странная эта картина влечет меня к себе.
     И я  даже  несколько  сожалею, что нет  у  меня времени  рассмотреть ее
лучше,  и  попытаться  понять,  что  же водило  кистью  художника:  Господне
откровение или дьявольский мираж.

     - Садитесь лучше в кресло  -  видя мое замешательство,  приходит мне на
помощь Кссандра
     -  Спасибо -  я сажусь очень  осторожно,  готовая  ко всему, но  зыбкое
сооружение оказывается довольно  удобным, позволяющим разместиться комфортно
и даже расслабиться. Сама Кассандра  легко подкатив ко мне другое,  такое же
кресло усаживается в нем строго напротив меня и довольно близко.

     Теперь я могу рассмотреть ее как следует.
     В   ярком  холодном  свете   белой   комнаты  первое  мое   впечатление
усиливается.
     Передо мною женщина, которой, по  всему, полагалось  бы родиться, как в
раз в  том  веке, что господствует  за  стенами ее  устремленной  в  будущее
комнаты.
     Ей  бы  сейчас  не   сидеть  напротив  меня  в  белом  кресле  странной
конструкции,  а смотреть  из золоченой  рамы  портрета,  подернутого  тонкой
паутинкой трещинок, как дымкой времени.
     А  вместо  узких  черных  джинсов  от "  Версаче"  и черного же тонкого
свитера, хрупкую фигурку ее должны овивать " упругие шелка" воспетые поэтом,
уже  тогда, на  заре минувшего ныне  века, тосковавшего по перьям  на шляпах
незнакомок.
     Ему, надо  полагать, было  ведомо: скоро незнакомки облачатся  в  узкие
джинсы и простенькие свитерочки.
     И  вместо  шляп,  из  - под  которых  тугими спиралями  спадали локоны,
обрамлявшие  чудные лица,  явлены будут  миру,  в  котором, не осталось  уже
настоящих поэтов, небрежно заколотые на затылки "хвостики".
     А  тонкие запястья  Кассандры,  единственным украшением  которых служат
модные нынче маленькие часы от " Гуччи" в  стальном корпусе и на стальном же
браслете! Разве не для них творили лучшие ювелиры Фаберже?
     Нет, определенно, если она не  призрак, сошедший с  полотен  старинного
дома, то уж наверняка точная копия одной из своих прабабушек.
     Она,  между  тем, тоже разглядывает  меня, и  дорого  бы я дала теперь,
чтобы постичь ее мысли.
     - Ну что ж - начинает она между тем своим глубоким и  довольно низкими,
но замечательно мелодичным голосом - Машенька сказала мне о  вас, только то,
что вы для ее очень близкий, родной человек. И что  у вас возникли  какие-то
проблемы,  понять  природу которых  вы  не можете. Вот  и все,  что  я знаю.
Однако, вы пришли ко мне, и, стало быть, вы согласны принять мою помощь? Так
ли я понимаю это?
     - Да.
     - В таком случае, вы должны будете  рассказать мне,  что беспокоит вас,
хотя бы в самых общих чертах. Вы согласны, что просьба моя уместна?
     - Да, конечно
     - Скажите мне,  вам  будет легче начать говорить самой или  вы  хотите,
чтобы я задавала  вам  вопросы?  Подумайте. В  этом нет никакой разницы  для
меня, но вы не должны испытывать неловкости или дискомфорта.
     - Я думаю, что смогу говорить сама. По крайней мере, сначала.
     -  Тогда,  пожалуйста, расслабьтесь, постарайтесь  принять  ту  позу, в
которой  вам  будет наиболее удобно. Вы можете пересесть на  диван, или даже
прилечь.
     - Нет, мне вполне удобно здесь.
     - Отлично. Тогда, вы можете начинать, и прошу вас, не задумывайтесь над
тем, как построены ваши фразы,  последовательны ли они, удачно ли  подобраны
слова. Вы можете говорить и о том, что вдруг возникает  у вас в голове, даже
если эта мысль, покажется вам, не имеющей отношения к тому, о чем  вы хотите
мне рассказать. Не отвлекайтесь на то, чтобы попускать ее или анализировать,
говорите,  это тоже может оказаться важным для меня. Случайных мыслей  у нас
практически не бывает  - Голос Кассандры  необычен сам по себе, но с