сяк.
     - Значит,  ты  больше  не любишь  Егора? - спросила  меня Муся, так  же
бесцветно, как если бы речь шла о сорте сигарет. И  в глазах ее в эти минуты
не было ничего: ни осуждения, ни печали, только - вопрос.
     -  Наоборот.  Теперь я  снова  могу  думать о том,  как  я  люблю его и
вспоминать о нем, и плакать -  я действительно вдоволь наревелась за эти три
дня,  но  это  были  те  благодатные  слезы,  что  омывают  душу и  приносят
облегчение -  Конечно,  я люблю его. И всю жизнь, наверное, буду любить, как
бы она  не  сложилась  дальше.  Просто  понимаешь, произошло вот  что....  -
произнося эти слова, я еще не знала, что скажу дальше. Слова эти  произносил
некто внутри  меня, который в  эти самые мгновенья  делал  важное  открытие.
Вероятнее  всего, это  было мое подсознание, которое вдруг решило поделиться
одной из своих скрытых, как правило, сентенций.  И я с удивлением, и  крайне
напряженно внимая  себе, закончила фразу  - я простила его предательство.  И
все, что связано  с ним перестало причинять  мне  боль. Пока он  был жив,  я
грешная, не могла простить. И  запретила себе не то, что  думать о нем, но и
помнить даже, что он существует на земле. Вернее, сделала это, конечно, не я
- у меня силенок бы на  такой поступок  не хватило - а мое подсознание. Этот
тип,   ну,  ты   помнишь,  психоаналитик,  который   пытался   меня  лечить,
рассказывал, что существует  такое понятие  - " вытеснение"  Иными  словами,
все, травмирующие  наше сознание  воспоминания, вытесняются  в подсознание и
там закрываются намертво. Вот и Егор подвергнут  был вытеснению. Конечно, на
все сто процентов это не получилось даже  у моего подсознания, но на  помощь
ему  Господь послал  тебя.  Вдвоем  вы почти  справились. Ведь,  смотри, что
получается - я продолжала вслух делать для себя  открытия, заодно делясь ими
с Мусей - мы  вместе:  ты,  я и  мое  подсознание, словно  бы, сговорившись,
играли в игру, по условиям которой, Егор умер. Вспомни сама? Мы ведь, если и
вспоминали о нем, то  только в прошедшем времени. Если же я пыталась настичь
его  во  времени настоящем,  ты удерживала  меня из последних сил. И спасибо
тебе  за это огромное. Но теперь это случилась:  он  умер  по-настоящему  и,
значит, притворяться больше не надо. Понимаешь? - я задыхалась. Я была почти
в  восторге от своего открытия. Все становилось на свои места,  все обретало
завершенность и даже некоторую гармонию.







     - Не  знаю -  тихо ответила Муся. Она, по - прежнему,  был  угнетена  и
подавлена, но  мои  логические  построения,  похоже, не  ее оставили  совсем
безразличной.  По крайней  мере, я  видела,  что она уже начала размышлять в
этом же русле,  и даже готова вступить  в диалог. - Я пока не очень понимаю,
вернее, понимать - то я тебя, конечно же понимаю, но не знаю, согласна  ли я
с этим? Хотя  логика, в том, что ты говоришь, безусловно, есть. И настроение
теперешнее  твое,  как  ни  кощунственно  это  звучит,  мне  нравиться.  Да,
нравиться. Ты сейчас, почти  прежняя,  если,  конечно, сейчас тебя держат не
одни  только  эмоции.   Знаешь,  так  тоже  бывает,  человек,  в   состоянии
эмоционального   волнения,  не  важно:  положительного  или  отрицательного,
способен продуцировать очень правильные идеи, и даже начать их осуществлять,
но  потом  -  пых-х! Как воздушный шарик,  ушли  эмоции  -  и он  сдулся. Не
сердись. Я Бога молю, что бы это было не так.
     -  Да перестань ты! Я тебе верю, кому же мне  верить, если  не тебе.  И
точно тебе  сказать сейчас не могу: навсегда это во мне, или - на время. Как
ты говоришь: на эмоциях.
     -  Ладно.  Что сейчас  об  этом?  Время покажет.  -  Мусино  оцепенение
сползало  с нее  буквально на глазах,  словно  морозная  корочка  в тепле. И
только  безмерная  усталость  никуда  не  уходила, она плескалась  в  мягких
глазах, тянула вниз округлые мягкие  плечи,  не давала  пошевелиться  рукам,
бессильно упавшим на полные круглые колени
     - Знаешь  что,  Мусенька! - решила я,  продолжая  демонстрировать  свое
выздоровление, взять инициативу в  свои руки, - Давай-ка, допивая свой чай и
ступай в  ванну. А я  пока постелю тебе постель: ты на ногах не держишься. А
хочешь, я сейчас  пойду приготовлю тебе ванну с хвоей? Или с  лавандой? А ты
пака допивай чай.
     - Погоди. Сейчас  я  сама все сделаю. Но сначала я  тоже должна сказать
тебе кое-что. Дело в том, что я знала, что эта новая пассия Егора работает у
него на фирме, и вообще кое-что про нее знала.
     - Откуда?
     - Наводила справки. В  первое  время, когда ты была  особенно тяжелая (
сама того  не  замечая,  Муся употребила применительно  ко  мне определение,
которое используют обычно медики относительно своих больных. Что ж, по сути,
для нее это, видимо, так и  было ), я надеялась, что Егор одумается, что это
с ним просто так, порыв, увлечение. Пройдет,  и  он  одумается. Я же  видела
раньше, как вы были привязаны друг к другу. Я не верила, что можно  вот так,
в одночасье... В общем, я сама делала то, от чего так  отговаривала тебя. Но
мне казалось, что если это делаю я,

     - то это никак не задевает твою гордость, и самолюбие твое не страдает.
Мало  ли  что  вздумала я?  В  конце  концов,  ты  же знаешь, как  все  меня
воспринимают:  вечная  нянька  и  жилетка  для  слез.  В  общем,  мне   было
сподручнее. Я тогда говорила  и с Геной Морозовым и с Леней Красницким - они
только  разводили  руками.  Эта  женщина,  она  немногим  моложе   тебя,  но
совершенно обычная,  не красавица, не урод - нормальная среднестатистическая
девица. Взяли ее  на фирму не так давно, в отдел  рекламы.  Что-то  она  там
делала, какие-то ролики,  интервью  Егора, статьи  организовывала  в прессе.
Собственно, ты  лучше меня  знаешь, чем занимаются в отделе рекламы. А потом
она предложила Егору какой-то  проект, связанный с  политикой. Что-то  такое
относительно его продвижения то ли в Думу, то ли еще куда. Я не очень в этом
разбираюсь, да никто  собственно ничего толком  и не  знал. В общем, Егор за
этот проект ухватился, она стала  часами просиживать у него  в кабинете, они
куда-то  уезжали  на  целый  день,  приходили  какие-то   люди.  Егор   даже
распорядился выделить отдельные помещения  в офисе для  них. Молодые ребята,
между прочим, психологи, имиджмейкеры или как там это называется?
     - "Пиар"  это называется, от английского "public relation " - публичные
отношения, связи, политическая реклама, иными словами.
     -  Да, именно так.  Словом эта бригада  обосновалась в офисе, вела себя
вызывающе,  всем  хамила.  Егор  с  девицей  постоянно пребывал  на каких-то
обедах,  ужинах  с каким-то политиками Потом, он  начал откровенно  выживать
ребят. Я имею в виду Гену и Леню. Потом и вовсе начались страшные вещи, но о
них ты уже  знаешь. Никто ничего  не сумел доказать,  я  имею в виду  гибель
Морозова. Вроде какие-то неполадки с двигателем, была экспертиза. Леня решил
не дожидаться чего - то  похожего: увез семью,  сам  ушел из фирмы. Егор все
больше  завязал в  политике,  но дела  у фирмы, как  ни странно шли  в гору,
потом...
     - Ты забыла один немаловажный этап?
     - Какой? - в усталых, а теперь еще и  виноватых глазах  Муси испуганной
пташкой вспорхнула тревога
     - Ты перечисляешь все то, что происходило с Егором, так?
     - Да, из того, что мне рассказывали общие знакомые... А что?
     - Ты пропустила один этап.
     - Господи!  Да какой,  что  же  ты  меня мучаешь? - в голосе Муси  было
столько неподдельного отчаяния, что я устыдилась
     - Какой?!  Какой?! Подруга, называется:  он меня бросил, аккуарт  между
появлением пиарщиков и взрывом Морозова
     -  Ну да... -  растерянность Муси  была какой-то совсем жалкой, и я уже
почти презирала себя за глупую выходку.


     -  Ну  все,  все,  прости  меня,  гадкую  свинью. Это  я так, от обилия
неожиданной информации
     -  Да не за что  мне тебя прощать.  Ты права... Я,  наверное, так вдруг
вываливаю тебе на голову все это
     - Нет, нет, уже все в порядке, вываливай, пожалуйста, дальше...
     -  Да, собственно, уже и все.  Все,  что  я знаю Я ведь только  сначала
общалась  с  ребятами с  фирмы,  пока надеялась... А потом,  мне  просто  не
хотелось уже ничего этого знать, так было обидно...

     В  это  я верила охотно. Факт, что Муся  срослась со мной, как сиамский
близнец, в который раз получил блестящее подтверждение. Ей  было обидно. Ей!
И она совершенно искренне произнесла эту  фразу и совершенно бессознательно,
не  добавив естественное - " за  тебя" Это было для Муси одно и то  же:  я и
она.


     Этот  вечер,  как  ни странно, завершился совершенно  так  же как сотни
других на протяжении последних  шести месяцев:  Муся уложила меня в постель,
предварительно напоив настоем валерианы, совсем по-матерински  поцеловала  в
лоб, погладив невесомой пухлой рукой по волосам.
     - Спокойной ночи - сказала мне она прежним:  ровным и ласковым голосом,
источающим спокойствие и сон лучше всякой настойки
     - Спокойной ночи. Мусенька. Завтра у нас начнется совсем другая  жизнь,
новая.
     - Конечно. - прошелестела Муся, и  только  скрипнувшая дверь  известила
меня о том,  что ее уже нет в  комнате: шагов я не услышала  - Муся всегда и
везде передвигалась бесшумно.

     Я засыпала  почти счастливою,  не ведая о том, что слова  мои  окажутся
пророческими,  и  уже  сейчас,  в синих сумерках позднего  зимнего  рассвета
караулит меня другая жизнь, действительно - совершенно новая.
     Но, Боже Всемогущий!  - один ты, наверное,  знал  в эти  минуты,  каким
кошмаром обернется она для меня.





     Утро  ворвалось   в  наш  тихий  дом   тревожным   телефонным  звонком.
Собственно,  ничего тревожного в  самом  факте  звонка  не было:  Мусе часто
звонили из клиники в самое неподходящее время суток.
     Но  обе мы накануне как-то очень уверенно настроились  на  новую жизнь,
которая включала в себя и отпуск, вроде бы предоставленный Мусе.
     Потому ранний звонок принес в дом тревогу.
     Звонили из  клиники, и  просили  Мусю все же приехать и  поработать еще
несколько  дней:  не все  клиенты,  прооперированные покойным  Игорем,  были
выписаны: они хотели видеть подле себя Мусю. Ничего странного в этом желании
не было, более того - такой поворот событий вполне можно было предвидеть.
     Муся,  быстро собравшись и едва махнув мне  рукой с  порога, умчалась в
клинику. Глаза у нее при этом были виноватые.
     Все вроде бы встало на свои места.
     Ничего  пугающего  не  принес с  собой  ранний телефонный звонок,  Муся
привычно рано  понеслась  лелеять своих пациентов, но в  квартире  все равно
прочно поселилась тревога.
     Я ощущала ее присутствие,  как чуют опасную близость  противника звери.
Очевидно,  во  мне  проснулось то  самое шестое  чувство,  о  котором  много
говорят, но никто толком не знает, что это такое.
     Мне стало вдруг  боязно и  неуютно в моей  старой, обжитой, ухоженной и
теплой  квартире,  словно  в  ее  углах,  знакомых  до  мельчайшей  пылинки,
поселилась невидимая, неслышимая и неосязаемая угроза.
     На  улице  только-только  разгуливался  серый  зимний день,  небо  было
каким-то  грязно-  белым, низким.  Оно  практически  распласталось  грязными
клочьями на таких же грязных и унылых крышах домов.
     Снег  лежал  рыхлыми  сугробами,  и  там, где он  уже  растаял  или был
растоптан  тысячами  ног  -  проступали  на  свет  Божий   островки  мокрого
растрескавшегося за  зиму асфальта,  покрытого холодной бурой  кашицей грязи
вперемешку с остатками снега.
     Словом, на улице не было ничего привлекательного.
     Но,  тем  не менее, пошатавшись, некоторое время по квартире,  и решив,
что внезапный  мой  психоз,  воплотившийся в  приступе беспричинного страха,
замкнутый в четырех стенах,  может развиться, черт знает, до каких пределов,
я все же решила выйти в  этот неуютный февральский  день. Пройтись  по серым
промозглым улицам, заглянуть в магазины, и может отвлечься какой - ни - будь
незатейливой покупкой.
     Улица была многолика, но людской поток  не нес в себе ни добра, ни даже
просто сердечности.
     Напротив, это был сгусток злой, целенаправленной энергии, замешанной на
агрессии и твердой решимости для достижения своей цели снести любые преграды
на пути,  двинуть ближнего локтем под ребро, а то и вовсе короткой подсечкой
швырнуть его на землю, прямо в грязную снежную кашу.
     Таким  было суммарное настроение людей,  вмиг  взявших меня  в  плотное
кольцо. И не мне было винить их за это, ибо, двигаясь своим железным маршем,
безжалостно втаптывая  в  холодную грязь упавших, они  пытались  всего -  на
всего выжить. Такая нынче была жизнь.
     Однако некоторое время я тупо двигалась в этом чуждом потоке, заряжаясь
его злой упрямой  энергией, так же,  как и все вокруг, при  случае,  задевая
плечами прохожих, не извиняясь, но и не ожидая извинений.
     В  конце концов, мне это надоело, я устала и  замерзла, а  злая энергия
улицы не  пошла мне  впрок. Напротив - к острому  чувству тревоги,  так и не
покинувшему  меня  в  толпе,  добавилось  ощущение  собственного  бессилия и
одиночества.
     Более того, улица начала  тревожить и волновать меня, почти так же  как
пустая  квартира, чужими  пугающими  шагами  за  спиной,  холодным  взглядом
незнакомых глаз,  царапнувшим по  лицу,  визгливым скрипом  тормозов машины,
ринувшейся к тротуару, именно в том месте, где в эту секунду находилась я.
     Кто-то, опасный и очень острожный,  следовал за мной, ловко растворяясь
в толпе и используя ее, как удобное прикрытие. Кто-то, явно желающий мне зла
и  таящий уже в самом существовании своем серьезную угрозу всей  моей жизни.
Таков оказался  неожиданный  итог прогулки,  и,  чувствуя,  что совладать  с
приступом беспричинного страха,  обретающим новую силу,  мне не  удается,  я
решительно свернула в первую же ярко освещенную дверь небольшого магазина.
     Здесь было тепло,  светло, и в воздухе струился тонкий приятный аромат.
Магазинчик   был  хоть  и  маленький,  но  явно  претендовал  на  то,  чтобы
именоваться "бутиком" средней руки и, похоже, имел для того все основания.
     Любезная  девушка,  словно   и  не  подозревающая  о  существовании  за
стеклянными  витринами,  хмурой озлобленной толпы,  одарила  меня отнюдь  не
дежурной улыбкой и поинтересовалась: может ли быть мне полезной?
     Я сразу  же  и  с удовольствием  приняла  ее приветствие, и  ее улыбку,
заслонившись  ими,  как щитом  от  опасной  улицы.  Но  от  помощи  временно
отказалась,   предпочитая   самостоятельно,  не   спеша  перебрать   одежду,
развешанную  на  красивых  хромированных  кронштейнах  вдоль  стен.  Девушка
согласно кивнула  головой  и  отступила  куда-то  в  недра своего  душистого
царства, оставляя меня наедине  с великим  множеством нарядов, притягивающих
как магнит.
     Про взрослых мужчин, коллекционирующих настоящее оружие или  игрушечные
танки,  рискующих  жизнью  на  крутых  поворотах  всевозможных  ралли  часто
говорят, что в детстве они не "доиграли в солдатики".
     Однако,  никто почему-то доселе не посвятил  даже  нескольких  слов, не
говоря уже о специальном определении, женщинам,  которые в детстве, а вернее
в юности "не донаряжлись. "
     Между тем,  этот синдром в наши дни проявился особенно ярко и рельефно.
И огромное количество вполне успешных и даже более того,  дам, демонстрируют
его потрясающе  одинаково, как  механически  куклы,  изготовленные на  одном
конвейере, одной и той же игрушечной фабрики, говорят " ма-ма"
     Я тоже принадлежу к их числу.
     Суть этого весьма  примечательного  синдрома  заключается  в  том,  что
юность большинства наших женщин, из тех, кто сегодня  достиг приличных высот
на общественной  лестнице, и  в  материальном  плане  может  позволить  себе
достаточно  многое,  пришлась  на  период  острого и  по  сути  хронического
дефицита мало - мальски приличной одежды.
     То, что  продавалось в магазинах носить было категорически  невозможно,
ибо самая  привлекательная  женщина,  рискнувшая облачиться  в  эти  тряпки,
немедленно, как в страшной сказке превращалась в отвратительную бесформенную
корягу неопределенного серого цвета.
     То, что носить было можно и хотелось, было почти недоступно, потому что
купить эту одежду  можно было только " с рук" за  безумные, по тем временам,
деньги. Безумными деньгами, естественно, большинство юных женщин, населявших
империю, не располагало.
     Конечно, проблему решать пытались: шили сами по выкройкам из журналов "
Работница " и  "  Крестьянка", перешивали из старых маминых, а случалось - и
бабушкиных платьев.  Кстати,  все уважающие  себя  женские издания  тех  лет
обязательно публиковали  подробные инструкции как из бабушкиной  шали  сшить
вечернее платье в фольклорном стиле, а из форменной военной рубашки - модное
платье " сафари".
     Конечно, копили  деньги  и пускались во все тяжкие,  что  бы  купить  у
спекулянтов, которых в столицах именовали фарцовщиками.
     Еще  был "комиссионки" - магазины, в  которые счастливые обладательницы
импортного ширпотреба иногда, с барского плеча сбрасывали слегка поношенные,
но  вполне  еще  модные  вещицы.  То  была  счастливая  пора  для  продавщиц
комиссионных магазинов. Знакомством с ними гордились больше,  чему дружбой с
принцессами крови, тем паче, что последних живьем никто в глаза не видел.
     Боже  мой, какими жалкими и смешными  теперь кажутся нам, сорокалетним,
легко забегающим на Rue Cambon в Париже, чтобы за полчаса до отлета самолета
обновить  свой  гардероб   парой  костюмов   от  "CHANEL",   или  придирчиво
перебирающим костюмы  от " VALENTINO  " в Петровском пассаже родной столицы,
да и тем, даже,  кто подолгу роется на вещевых развалах у стадиона "Динамо",
те двадцатилетней давности потуги хоть немного походить на женщин.
     Мы  еще никак  не можем поверить, что больше нет необходимости капать в
перламутровый лак родного советского производства фиолетовые  чернила, чтобы
ногти  приобрели  модный  сиреневый  оттенок,  и  до  посинения  пропитывать
марганцовкой  белый  деревенский  полушубок, чтобы  получить в  итоге  почти
натуральную дубленку.
     Но маятник качнулся в другую сторону.
     И  рядом  с  мальчиками,  не  доигравшими  в  солдатики,  появились  не
донаряжавшиеся девочки.
     Они  оптом скупают  костюмы  прямо  с  парижских  подиумов,  доводя  до
помешательства модных кутюрье и пожилых европейских матрон.
     Они  толкают  к кассе  тяжело  груженые  пестрыми  тряпками тележки  на
распродажах  в дешевых  супермаркетах, и  до  хрипоты торгуются  с турецкими
лавочниками под сенью знаменитого стамбульского базара.
     Дело не в цене, и не в качестве, дело здесь исключительно в количестве.
     Они наряжаются.
     Каждая сообразно собственному достатку, уму и вкусу.
     Но при этом ни одна их них не может остановиться.
     Пусть  дверцы   шифоньеров  в  скромных  московских  квартирах  уже  не
выдерживают напора изнутри, пусть  гардеробные комнаты постепенно становятся
самыми большими комнатами  на  роскошных подмосковных виллах  - этот процесс
бесконечен. Ибо маятник далеко качнулся  в противоположную  сторону:  теперь
девочки наряжаются.
     Справедливости  ради  все  же замечу,  что  даже  у  самых злобных моих
недоброжелателей, язык не  повернется назвать меня "тряпичницей" или " рабой
вещей". Отнюдь. В  моей иерархии ценностей наряды занимают далеко  не первое
место.
     А тот самый костюм от "CHANEL ", из - за которого я чуть не опоздала на
самолет  в  Париже,  до  сих  пор  висит  на  вешалке,  украшенный  изящными
этикетками  и бирками со  знаменитым перекрестьем двух "С" - знаком  великой
женщины - Коко. Я  так не  разу и не  надевала  его, просто не представилось
случая.  Таких вещей  в  моем  шкафу  много:  в  обыденной  жизни  я  вполне
довольствуюсь джинсами и уютным свитером. Это так.
     Новая одежда