щий вопрос,  перебросила мне этот
мостик.
     Потому что ответ на второй мой вопрос для  меня далеко не так очевиден,
как предыдущий.
     Но я уже  твердо решила для себя, не покидать белую обитель  Кассандры,
не получив ответы на все свои вопросы.
     Ибо принимать решение, это тоже  я знала  теперь наверняка, буду уже  в
ближайшие дни, а  может, и часы. А потому, другого  случая обратиться к этой
неземной женщине у меня уже не будет.
     И я задаю ей свой второй вопрос
     - В  том-то и дело. Вы правы:  все, что только что было сказано вами, я
понимала и сама или почти понимала, а вернее - чувствовала. Но вот то, о чем
хочу я спросить вас сейчас, бередит мне душу сильнейшими сомнениями.
     - Я  знаю, о  чем вы. Не подбирайте слов,  они даются вам  с трудом,  я
вижу.  Я скажу за вас.  Вы почти готовы теперь самостоятельно  и добровольно
переступить границы миров, чтобы воссоединиться с вашим возлюбленным, как он
того и желал. Но вас гложут сомнения: произойдет  ли  это  не самом деле? Не
сыграет  ли с  вами  судьба или кто-то иной,  в чьей  власти наши  встречи и
расставания, злую бессердечную шутку. И, оборвав свой  путь по этой земле, в
ином пространстве вы не обретете друг друга, и вечного покоя. Так ли?
     - Да, совершенно так.
     -  Мне  жаль, но я  разочарую  вас тем,  что не стану отвечать на  этот
вопрос. Потому что  любой мой ответ, каким-то образом, но  непременно окажет
влияние на ваше  решение, а этого быть не должно, я  уже говорила об этом. В
утешение,  расскажу  вам одну  притчу,  которую очень люблю,  и вспоминаю  в
минуты,  когда  сама  стою  перед  трудным  выбором.  Она коротка. Странник,
путешествующий в горах, оступившись, сорвался с тропы  в отвесную  пропасть,
на  каменистом  дне  которой,  ждала  его неминуемая  смерть. Он уже парил в
смертельно падении,  как  вдруг, под  руку ему попалась тонкая ветка  хилого
деревца,   чудом  прижившегося  на  гранитной  поверхности  скалы.  Отчаянно
вцепился в нее несчастный, но деревцо, было чахлым, ветка тонкой, и с каждым
мгновеньем  он ощущал, как рвутся под тяжестью его тела,  слабые  корни. Еще
минута - другая - деревце оторвется от скалы, и он продолжит  свое падение в
бездну.  И тогда несчастный, в страстном душевном порыве обратился к Господу
с просьбой о помощи. И так искренен и силен был его зов, что Господь услышал
его, и отозвался  вопросом. " Веришь ли ты в меня? " - " Верую, Господи!!! "
-  "Крепка ли твоя вера? "  - " Крепка, Господи. Как же может быть не крепка
моя  вера, если я воззвал к тебе, и ты отозвался?!!!  " - " Что ж, если вера
твоя, и вправду, так сильна, разожми руку, и отпусти несчастную ветвь... "
     - И что дальше?
     - А ничего. У этой притчи нет конца. Потому, что конец ее каждый должен
постичь самостоятельно. И это все, что могу я ответить вам.
     - Спасибо,  и  за  это. Но есть  еще один, последний вопрос, который не
дает мне спокойно принять решение.
     - Что ж, задавайте - последний, хотя я готова говорить с вами и далее.
     - Мы часто сегодня  упоминали Создателя, надеюсь,  что не всуе. Но ведь
согласно его учению, добровольный уход из этого мира - смертный грех. Как же
тогда могу я мечтать о блаженстве и покое в мире ином?
     - А разве вам доводилось беседовать с самим Создателем?
     - Бог мой, разумеется, нет
     - Тогда отчего вы  так уверены, что он так же  твердолоб и непреклонен,
как некоторые  из тех, кто  вещает  от  его  имени  и вершит его именем свой
собственный суд?
     - Но Писание...
     - Потому  и Писание, что писано людьми, причем многократно переписано и
переведено на разные языки. И потом, обратитесь к тому же Писанию, только не
так,  скороговоркой, как происходит чаще всего.  Какую  гибкость и  тонкость
души  проявляет Иисус бесчисленное множество раз!  Как  трепетно касается он
каждой судьбы  и каждой души, оказавшейся в поле  его божественного видения!
Впрочем,  повторю снова,  это вопрос вашей  веры и  вашего  восприятия  воли
Господней.  Разве не явил он ее вам, позволив несчастной душе вашего  Егора,
обратиться  к вам? Но -  думайте! Думайте сами.  Решение  должно быть только
вашим. И  если вас так уж страшит факт добровольного  ухода  из этой жизни -
молитесь. Господь милосерд, и уже, явив вам столько милостей, возможно, явит
и другую, избавив вас от тяжких сомнений.

     Таковы были последние мои вопросы.
     И ответы Кассандры вполне удовлетворили меня.
     Теперь мне было, о чем размышлять, принимая свое последнее решение.
     Она была щедра. И пищи для этих размышлений я получила достаточно.
     И только странное затишье моей души несколько пугает меня.
     Но  думаю,  она  просто  готовится  сейчас  к  тяжкой  работе,  которая
предстоит ей уже этой ночью.
     Однако теперь только вечер, и я коротаю  его в надежде еще раз говорить
с Егором.
     Я много о чем хочу и должна сказать ему. Но пока он не  ищет встречи со
мной.
     И  чат,  в который я  постоянно  выхожу,  оживляется  только  при  моем
появлении.
     Нет, Егор, конечно же, не станет просто караулить меня в чате, он снова
даст один из своих прежде странных, а теперь забавляющих меня знаков.
     И я жду.
     Пока же, нужно исполнить слово, данное Мусе.
     И хотя рука  моя  долго и очень неохотно тянется к  трубке  телефона, а
пальцы, словно нечаянно попадают все не на те кнопки, я все же иду до конца.
     Муся срывает трубку, не дав дозвучать даже первому сигналу вызова.
     Я  отчетливо  вижу ее, окаменевшую  возле  телефона  в  застывшей позе.
Взгляд уставлен в одну точку, руки сжаты в замок руками на полных коленях.
     Так она могла сидеть часами, когда ждала чего-то важного.
     Сейчас  важнее всего на свете для нее был мой звонок, и  рассказ о том,
чем завершилось общение с Касандрой.
     Но я  проявляю верх неблагодарности,  причем окрашенной самыми  черными
красками,  потому,  что  вовсе  не  собираюсь  посвящать  Мусю  во  все, что
произошло со мной в прозрачной обители Кассандры.
     И я отчего-то уверена, что, и она ни за что не сделает этого, какой  бы
Машенькой не была для нее Муся.
     - Ну  что?  -  голос Муси  так переполнен  чувствами,  что  даже вопрос
звучит, не так банально, как мог бы, в любом другом случае
     - Спасибо тебе. Ты была права: она настоящая.
     - Я это  знаю  давно. Что она сказала тебе? Или ты  не можешь говорить?
Если она предупредила, не рассказывать, то не смей, не надо. -  Бедная Муся!
Она  не может даже  представить себе, что я могу не захотеть рассказывать ей
обо всем, без всякого на то заперта от Кассандры.
     - Нет, ничего такого она мне не говорила
     - Тогда рассказывай! Я  извелась в ожидании, я так переволновалась, что
даже сердце прихватило. Но если хочешь, я сейчас возьму такси и приеду?
     - Нет, что ты! Куда ехать, с больным сердцем? Да и нет необходимости. Я
в полном порядке. Она  мне  здорово  помогла.  Даже  на  душе как-то светлее
стало.  - вдохновенно вру я. Прости, Господи, и ты, Муся, прости, но не могу
я иначе. Слава Богу, она, по-моему, не улавливает фальши.
     -  Конечно!  Наконец-то  ты  уверовала!  Ведь  сколько я  тебе об  этом
толковала!  Давно бы уже....  - Муся неожиданно спотыкается на полу - слове,
не в  состоянии  сформулировать  какого  же  результата  давно  добилась  я,
воспользуйся ее советами. И, вроде бы, даже смущается этого, словно нечаянно
едва не сказала что-то бестактное. Не понято только - что? Другое дело: если
бы  Мусе было  известно истинное состояние  моих дел,  тогда она  не  то что
смутилась,  а натуральным  образом сгорела  бы дотла. На  секунду в душу мою
заползает скользкая холодная змейка сомнения: уж не  поделилась ли Кассандра
своими наблюдениями и  открытиями с  добросердечной  Машенькой?  Но Муся уже
преодолела  невидимый  порожек,   и  несколько   взволнованно,  но  уверенно
заканчивает фразу - обрела покой душевный. И прекратила метаться от прощения
к проклятиям.




     Змея быстро выскальзывает на волю, покидая мою душу.
     Нет, не предавала меня Кассандра, даже благородной спасительнице моей -
Мусе.
     А замялась та потому, что с языка  у  нее в тот  момент  рвались слова,
которые  она,  право  слово!  -  давно  должна  была бы  уже  сказать мне, и
наверняка томилась от собственной нерешительности.
     Муся  была  права, и  сейчас,  проговорившись, наконец,  сформулировала
очень точно.
     Я и  вправду долгое время страдала от того,  что не  могла окончательно
определиться в своем отношении к Егору.
     То корчилась в судорогах отринутой любви
     То сгорала от ненависти и желания скорой и страшной мести.
     Теперь  Муся, наконец, решилась произнести это вслух и,  замерла на том
конце трубки, в пугливом ожидании моей реакции.
     Но я спокойна.
     - Вот именно. Ты абсолютно права. Теперь с этим покончено.
     - Но что сказала Даша?
     - Она сказала, что  все мои  сны, - это неплохо. По крайней мере, в них
нет ничего страшного.  Просто  душа Егора покидает навсегда этот мир и хочет
проститься со мной, и получить прощение - я сочиняю на ходу, и удивляюсь той
легкости, с которой, ложь моя обретает вполне гармоничные формы, не лишенные
даже некоторого изящества.
     - Да, как же мы забыли про это!  - неожиданно подхватывает мои фантазии
Муся. - Ведь время  летит удивительно быстро и скоро сорок дней со  дня  его
гибели.  Но  знаешь,  это, наверное,  потому, что похоронили  его  не сразу,
спустя целых три недели, вот  кажется, что  все  произошло совсем недавно, а
ведь уже скоро....
     -  Да,  - соглашаюсь я, и тоже впервые вспоминаю, что  сороковые  сутки
после смерти  Егора наступят уже очень скоро, и значит, следуя  христианской
теории, душа его должна будет  окончательно покинуть землю.  Не потому ли, с
каждым днем, она, общаясь со  мной, становится все  более  раздражительна  и
тревожна?
     - Значит, Даша сумела пообщаться с ним, раз она сказала тебе это: и про
прощение, и про вину. Видишь,  теперь ты  можешь, наконец, простить его,  он
сожалел о том, что произошло, и сожалеет.
     - Да, это самое главное. Теперь - могу.
     -  Но  ты поверила  ей? Ведь  ты всегда сомневалась  в том, что у людей
могут быть такие возможности?
     - Поверила. Она рассказала мне много такого, чего знать не могла
     - Я надеюсь, ты не думаешь, что ей что-то рассказывала я?
     - Нет, не думаю. Потому что, этого не знала даже ты.
     - Только поэтому?
     -  Конечно,  нет, Мусенька, не только. Но неужели ты не понимаешь, что,
если  бы  я,  хоть  на  секунду, могла  предположить,  что  вы с ней  можете
поступить подобным образом, я бы к ней пошла?
     - Ну, слава Богу! А то знаешь... ты ведь такая недоверчивая.
     - Нет, ей я верю.
     - И что же она велела теперь тебе делать?
     - Как что? Простить его, отпустить с  Богом его душу, и начинать жить с
чистого листа.  Но  знаешь...  -  я вдруг  вспоминаю просьбу  Егора,  добыть
какие-то таблетки, лишающие возможности видеть сны, - она сказала мне, что я
быстрей успокоюсь, если все же перестану видеть Егора во сне. Сны возбуждают
меня, будоражат воспоминания, а мне, да и его душе сейчас лучше, если я буду
спокойна.
     - Но разве это возможно: запретить себе видеть сны?
     - Нет, разумеется, но ведь есть какие-то таблетки....
     -  Конечно,  таких  препаратов  достаточно  много,   в   том  числе   и
всевозможные антидепрессанты. - Быстро соглашается со мной Муся. - Но они не
так  уж  безвредны,  знаешь,  привыкание  и  все  такое,  возможны  побочные
действия... Их выписывают, и довольно осторожно....
     -  А ты  не могла бы  мне  что - ни  - будь  такое  достать? Я ведь  не
собираюсь принимать долго...
     -  Я попробую... Думаю,  что смогу Я поговорю  с  нашими докторами. Да,
наверняка, мне не откажут. Хорошо.
     - Спасибо. Но только, если можно, то побыстрее...
     - Да, понимаю, наверное, тебе и надо- то всего до сорока дней... Потом,
может, он и сам перестанет тебе сниться.
     - Вот  именно, так она и сказала. И я  сама  тоже так чувствую.  Ладно,
Мусенька? Осталось совсем недолго.
     - Конечно, завтра же, постараюсь что-то раздобыть. А сейчас у тебя есть
что- ни- будь успокоительное или обыкновенное снотворное?
     - Есть что-то, по- моему.
     - Если не очень сильнодействующее, выпей перед сном даже пару таблеток.
Это  не так  уж вредно.  Ну,  будешь  завтра немного вялой, зато  сон  будет
крепче.
     - Да, я сейчас так и сделаю. А завтра, как проснусь, сразу созвонимся.
     -  Хорошо, дорогая. Ложись. И ни о чем плохом не думай, все уже позади.
Спокойной ночи.  - Муся кладет трубку, явно умиротворенная, даже счастливая.
Мне  жалко  Мусю,  но  жалость  эта растворяется  почти незаметно  где-то  в
глубинах моего сознания.  На  первом же  плане его внезапно возникает мысль,
что  таблетки, которые  - уверена! завтра  добудет  мне  Муся,  вполне могут
оказаться пригодны не только для того, чтобы  лишить меня возможности видеть
сны. Эта мысль снова вызывает во мне волну страха, но уже не такого сильного
и непреодолимого как прежде.
     Я на самом деле решаю выпить на ночь снотворное,  справедливо  полагая,
что, если Егор вдруг захочет пообщаться, то найдет способ разбудить меня.
     Засыпая, я пытаюсь высчитать, когда же действительно наступит сороковой
день после гибели Егора.
     И по моим подсчетам выходит, что не далее, как завтра.
     " Надо будет пойти  на кладбище - уже  в полу - сне думаю я, но  чей-то
голос,  то  ли извне,  то ли  из  глубин моего сознания, слабо различимый  в
пелене забвения, аккуратно поправляет меня.
     "Прийти, - шелестит он едва слышно, - не пойти, а прийти... "
     Я  хочу спросить  его, какая же  в том разница, но  не успеваю:  глухая
беспросветная темнота поглощает меня полностью.
     Снов этой ночью мне не сниться.




     Просыпаюсь я  только во втором часу  дня,  и  чувствую себя  совершенно
разбитой,  словно  минувшая  ночь  была  из  числа тех,  прежних, почти  уже
забытых, когда до рассвета я не могла сомкнуть глаз.
     Однако голова моя ясна, и первая мысль,  которая всплывает в ней,  едва
только  я осознаю себя частицей окружающего  мира, это воспоминание о  тихом
шепоте, пригрезившемся или услышанном мною, на самом деле, в полу - сне.
     Сейчас  мне  хорошо  понятна разница  между  "  пойти"  и "  прийти"  в
контексте последних событий.
     И я думаю об этом " прийти" уже почти без страха.
     Только  легкое  волнение  веет  слабым  холодком  в  районе  солнечного
сплетения.
     Но это волнение совсем  иного  толка,  чем страх, сковывавший  меня при
мысли о смерти еще совсем недавно.
     Это волнение хорошо знакомо мне. Оно  охватывает меня всегда перед тем,
как мне предстоит проделать какую-то новую непривычную работу. И относится к
тому, как все пройдет в конечном итоге, справлюсь ли я с новым делом?
     Вот о чем волнуюсь я теперь.
     Что ж,  то, что предстоит  мне в  ближайшие дни вполне можно  назвать "
новым, непривычным" делом.

     Нужно вставать, хотя делать мне абсолютно нечего.
     Я просто жду двух,  а вернее трех событий: известий от Егора,  таблеток
от Муси и... собственной смерти.
     Последнее, очевидно,  все же  потребует от меня некоторых  действий, но
их, само собой я осуществлю в самый последний момент.
     Однако, к уходу из жизни надо готовиться.
     Я много раз читала об этом и слышала в обыденных разговорах.
     В принципе, я понимаю, что  необходимо привести в порядок свои бумаги и
вещи, потому что скоро к ним прикоснуться руки чужих людей.
     Очевидно, следует сделать какие-то  распоряжения на счет того нехитрого
имущества, которым я располагаю, поскольку наследников обладающих бесспорным
правом на него, у меня нет.
     Но ничего этого делать мне категорически не хочется.
     В конце концов, какое мне будет дело, кто и куда потащит мой старенький
компьютер, кому достанется моя роскошная машина, и как  поделят  мой  вполне
еще приличный гардероб и украшения те, в чьей власти они окажутся?
     Бумаги, письма, фотографии, старые кассеты с  записями моих программ на
телевидении....  Все это было мне совершенно ни к чему. И лень было вставать
из теплой постели  и  тащиться на промозглую серую улицу, а  вернее во двор,
еще более  унылый  и грязный, только ради того,  чтобы  выбросить все это  в
мусорный контейнер, если это все равно сделают потом какие- то другие люди.
     Тайн, которые они могли  обнаружить  в  моих бумагах  или файлах  моего
компьютера, у меня, отродясь, не было.
     Что же еще?
     Разумеется,  перед этим принято писать письма,  с  объяснениями  своего
поступка: обвинениями или, напротив, просьбой никого не винить.
     Но - кому?
     Родители мои к счастью, в  данной ситуации, для них и  для  меня, давно
покинули  этот  мир,  я была их единственным  ребенком, и никого из  дальних
родственников, о  которых  изредка  вспоминала  бабушка и  уж совсем редко -
мама,  попросту не  знала..  Такая была  у  меня  семья: немногочисленная  и
замкнутая.
     С  друзьями,  которыми  когда-то  давно  Бог меня  не  обидел,  успешно
разобрался  Егор, и писать им  теперь  было бы, по меньшей мере, глупо, а  в
принципе, и не очень честно. Дескать, вот вам, подарочек от бывшей подруги -
терзайтесь  теперь  угрызениями  совести  и организуйте  похороны.  Впрочем,
кому-то из них все равно придется всем этим заняться.
     Конечно, следовало написать Мусе.
     Удар, который  я готовилась нанести ей был несправедливым,  жестоким и,
вне всякого сомнения, очень тяжелым для нее.
     Но и на это не было у меня сил.
     Может быть потом, в самую последнюю минуту, но только не сейчас.

     Однако, Мусина интуиция, похоже, не знала границ.
     Я еще  размышляла  над  тем,  как  жестоко  и  несправедливо  собираюсь
поступить по отношению к ней, а настойчивый телефонный звонок, в этот момент
уже призывал меня очередной раз убедиться в безграничной Мусиной преданности
и железобетонной обязательности.
     - Ты извини,  я наверняка разбудила тебя, ты ведь принимала снотворное,
но я сейчас  уйду в операционную,  и быть может  надолго. И  я  подумала: ты
будешь  звонить,  когда  проснешься,  меня  не  станут  звать,  и ты  будешь
дергаться: достала я тебе таблетки или нет. Поэтому, вот и звоню. Прости
     - Да, не извиняйся ты. Во- первых, я уже проснулась сама. А, во-вторых,
это же мне нужны таблетки, так что какие могут быть проблемы?
     - Ну, все- таки....
     - Никаких, все- таки. Достала?
     -  Да, конечно. Это не очень сильные таблетки, так что принимать их
не опасно. Но все же не увлекайся, не более  двух на ночь. Доктор, с которым
я консультировалась, сказал, что тебе это будет даже полезно, сон укрепиться
и улягутся эмоции.
     - Отлично. То, что надо.
     - Я завезу их тебе сегодня вечером, хочешь?

     Ну уж, нет.
     Чего  - чего, а провести  сегодняшний  вечер  с Мусей, я  хотела  менее
всего.
     Надо было срочно что-то придумать, убедительное и не обидное.
     Лгу  я  беззастенчиво, без оглядки даже на то, что эту ложь Муся  может
легко проверить.
     В конце концов, скоро это не будет иметь для меня значения, зато сейчас
прозвучит весьма убедительно.
     - Знаешь, - слегка поколебавшись, не очень уверенно сообщаю я  Мусе,  -
сегодня вечером я хочу поехать к Дарье.
     - Да? - если Муся и удивляется, то  не очень. Ей-то как раз мое желание
вполне  понятно,  и  даже, наверное,  доставляет  некоторое  удовлетворение.
Беспокоит ее другое - А ты спросила у нее разрешения? Она  ведь не принимает
просто так.
     - Конечно, спросила. И она велела приезжать обязательно.
     -  Замечательно!  -  Муся не просто радуется, она в  восторге, ведь  я,
наконец, следуя ее заповедям, обретаю исцеление. - Ты себе не представляешь,
как я  за тебя рада! Она ведь очень не простой человек, и далеко не со всеми
берется работать. Ну, уж если взялась,  то можешь быть уверена: