уверена в том, что все это происходило на
самом деле




     Вечер,  как ни странно сложился  совершенно обычно: с тихим,  неспешным
ужином на кухне, плавными разговорами ни о чем.
     А после мы преступили к просмотру фильма,  приобретенного сегодня Мусей
на лотках у метро.
     Фильм, по крайней  мере, если судить по  названию, был вполне в Мусином
вкусе, впрочем, за полтора года она сумела привить свои пристрастия и мне.
     Муся любила все мистическое, связанное непременно с  действием каких-то
неведомых высших сил.
     Разумеется,  это  были  не пошлые страшилки с выскакивающими из  гробов
покойниками и летающими над спящими городами вампирами.
     Нет,  Муся  всегда,  было  ли  это  видео  или  новый  роман,  выбирала
произведения   тонкие,  пронизанные  мистикой,  как  легким  туманом  бывает
пронизан вроде бы яркий осенний день.
     Это  были,  бесспорно,  красивые  веши, с  красивыми  героями, живущими
красивой  жизнью,  но  в  этой  жизни  все  складывалось каким-то  странным,
загадочным образом,  мистические события вплетались  в  ее живую ткань почти
незаметно и очень органично.
     Там были старинные замки и усадьбы слегка тронутые тлением, мебель в их
огромных залах была задрапирована чехлами, как саванами, а зеркала хранили в
своих мерцающих глубинах отражения людей, давно покинувших этот мир.
     Старинные  заброшенные парки пронизаны  были туманными аллеями, в конце
которых, еле  различимые,  являлись героям странные расплывчатые  силуэты, а
если случался в таком парке  пруд, давно не  чищенный  и затянутый  у берега
зеленой каймой  ила,  то  темная  толщь  его вод  непременно хранило  чье-то
мертвое тело.
     Определенно, вкус у Муси был, хотя и несколько специфический.
     Мне  оставалось  только   удивляться,  как  умудряется  она  в  пестром
многообразии книжных  развалов и видео  рынков, распознать именно то, что ей
надо, однако она практически никогда не ошибалась.
     Этот фильм назывался " Приведение" и, если судить беспристрастно, то на
фоне тех изысканных творений, которым обычно отдавала предпочтение Муся, он,
пожалуй слегка проигрывал.
     Не  было в  нем  тонкой недосказанности  и  странных  метаморфоз,  суть
которых так и не  прояснялась до конца, от  чего возникало ощущение, что мир
прочитанного или увиденного каким-то образом слился с миром реальным.
     От этого  становилось  немного страшно, но  все  же  хотелось дождаться
финала и  стать  его участником, пусть  даже  и,  пережив несколько пугающих
минут.
     В  этом смысле  нынешний  фильм  был,  без  сомнения,  слишком  прост и
схематичен.
     Душа погибшего от рук убийцы, мужчины, не желает покидать этот мир, ибо
в  нем  осталась  любимая им женщина,  и она  остро  нуждается в  защите. На
протяжении   фильма,  лишенный  плоти  призрак,  предпринимает  титанические
усилия,  чтобы оградить  свою  любимую от грозящей опасности и, одновременно
каким - либо образом  дать  ей понять,  что  он  рядом и хранит ее покой.  В
финале  он  добивается  своего:  уничтожает  врага, последний  раз  является
любимой, которая только теперь понимает, кому  обязана  жизнью, и возносится
на небеса с чувством выполненного долга, оставляя женщину, в светлой грусти,
любви и надежде, что рано или поздно они обретут друг друга.
     Однако на меня фильм вдруг подействовал совершенно неожиданным образом.
     Собственно,  ничего  неожиданного  в  этом  как  раз  не  было,  скорее
наоборот.
     Но в те минуты я  оказалась не в состоянии анализировать свои чувства и
эмоции. Они просто захлестнули пустоты моей души и  неожиданно разбушевались
там.
     В герое  фильма, я,  конечно  же,  немедленно увидела Егора, а  главную
героиню, разумеется, отождествила с собой.
     История  выписывалась  наивная,  детская, не  дотягивала  она  даже  до
хорошей сказки.
     Но душа моя наполнялась ее содержанием, как живительной влагой.
     Сердце щемило  от жалости  к себе и нежности к Егору, который оттуда из
своего небытия простирает мне руку помощи.
     Я  даже  не заметила,  что  плачу,  однако,  тихие слезы мои немедленно
привлекли внимание Муси.
     Тихо щелкнул выключатель,  вспыхнула настольная лампа,  в лучах которой
рассеялся полумрак комнаты.
     Муся,  приподнявшись на локте, со своего дивана тревожно вглядывалась в
меня.
     - Что с тобой?
     - Все нормально. Гаси свет. Давай смотреть дальше.
     -  Нет, погоди. -  Она  торопливо  шарила рукою  вокруг  себя в поисках
телевизионного  пульта,  и,  обнаружив  его,  наконец,  тут   же   выключила
магнитофон.
     -  Ну, зачем?  -  искренне возмутилась  я.  Грубо  оборвана  была пусть
примитивная, но уже моя сказка.
     - Господи, я сразу должна была сообразить. - Муся вроде бы и не слышала
моей реплики. Я для нее снова была больной, и в эти минуты она упрекала себя
за неверно выписанное лекарство. По крайней мере, прозвучало все именно так.
     - Включи, пожалуйста, фильм - предприняла  я еще одну попытку вернуться
в свою сказку.
     - Погоди. Сначала успокойся.
     - Хорошо.  - Я  послушно вытерла  слезы.  - Успокоилась.  Теперь включи
фильм
     - Погоди еще минутку. Мы его, конечно, досмотрим, если ты настаиваешь.
     - Я настаиваю
     - Но послушай. Ты же не станешь отрицать, что это очень слабый фильм?
     - Это не имеет значения
     - Для чего? Для чего это не  имеет значения? Для того, чтобы тебе опять
начать  свои нелепые фантазии?  Вспомни, сколько мучений они приносили тебе?
Теперь же, это еще более нелепо, и глупо, потому что...
     - Почему? Ну что же ты замолчала? Потому, что Егора нет на свете? Да? А
ты уверена, что  это значит, что его  вообще  нет? - Я почти выкрикнула  эту
фразу и остановилась,  сама,  испугавшись  того, что  только что произнесла.
Потому,  что я впервые не только сказала, но и подумала об этом. И мысль эта
очень многое, из того, что происходило со мной последние дни, вдруг осветила
новым,  совершенно  иным светом. В этом свете бесследно растворялись все мои
удушливые  страхи,  развеивались  смутные,  тягостные  предчувствия,  и  мир
обретал совсем иные очертания и краски Время замерло для меня.  И прекратило
существовать пространство. Идея,  которая могла перевернуть всю  мою  жизнь,
требовала  немедленного распознания. Что она  - истина в конечной  инстанции
или ложный сигнал, вспыхнувший в тумане моего больного сознания?
     Я молчала, мучительно пытаясь найти ответ.
     Некоторое время  молчала  и Муся,  продолжая, приподнявшись  на  локте,
внимательно наблюдать за мной.
     Она первой нарушила молчание:
     - Нет, не уверена. И  никто  не может быть  в этом уверен.  Но  и  жить
исключительно  этой  верой  -  все  равно,  что  заживо похоронить себя. Это
безумие.
     - Почему же, если никто ни в чем не может быть уверен?
     - Именно  потому. Потому, что  никому не известно, на  самом  деле, что
ожидает  каждого  из  нас после  смерти. Хочется  верить, что  не безмолвие,
беспамятство, тлен?  Да, хочется.  Хочется  верить,  что  близкие нам  люди,
покинувшие этот  мир, не  навсегда  потеряны  нами, что они где-то  рядом и,
возможно, в самый трудный момент смогут помочь. Ужасно  хочется! Но никто не
может утверждать этого  стопроцентно. Да, с кем-то, когда-то,  что-то  такое
происходило...  Кому-то  виделось  что-то,  кто-то  ощутил нежданную  помощь
извне...  И  вроде   бы...   вроде  бы...  вроде  бы...   Смутные   истории,
воспоминания, дошедшие  через  третьи руки, мамины  предчувствия и бабушкины
вещие сны. Не  более того. Не  более! Верить  можно сколько угодно. И верить
полезно. Жизнь тогда  не кажется такой уж безысходной и пустой. Я верю. И ты
верь. Но жить только этой верой нельзя. Еще раз говорю тебе: это безумие!
     - Да что именно - безумие?
     -  Не лукавь!  Ты прекрасно понимаешь, о  чем  я. Сейчас ты плетешь для
себя паутину опасного мифа.  Ты пытаешься  поверить в то,  что, покинув этот
мир,  Егор, вдруг  решит опекать и защищать тебя  оттуда, из своего небытия.
Что он сможет и захочет это делать. Кстати говоря, да, и захочет!
     - Добрая ты, Муся
     -  Добрая.  Лучше  я  сейчас  сделаю  тебе больно,  чем  буду  спокойно
наблюдать, как ты распаляешь свое больное воображение опасными фантазиями, а
потом страдаешь потому, что они не воплощаются в реальность
     - Да с чего ты взяла, что я плету какие-то там паутины?
     - Да с того, как ты уцепилась за  этот дурацкий фильм. И ревешь, к тому
же. Тут не  надо  быть ненавистным тебе  психоаналитиком,  чтобы  понять ход
твоих мыслей. Остановись. Это даже не красивая сказка. Это очень примитивная
плохая выдумка, которая не заслуживает внимания. А уж тем более того,  чтобы
примерять к ней собственную ситуацию.
     - Ну, хорошо,  успокойся.  В  конце концов, это ведь не  я  купила  эту
кассету!
     - Да, кассету купила я. И в том раскаиваюсь. Прости, что испортила тебе
вечер. Ты по-прежнему настаиваешь на том, что бы досмотреть фильм?
     - Нет, не настаиваю.
     - Слава Богу!

     Это был очень интересный диалог.
     Вернее, внешне, он не был ничем примечателен.
     Но кроме наших слов, звучавших в тишине пустой квартиры, имелось у него
еще и внутреннее содержание.
     И оно сильно отличалось от внешнего.
     Впервые за полгода  нашего  совместного  житья-бытья я откровенно лгала
Мусе,  потому что каждое слово, сказанное ею вызывало во мне волны протеста.
Они вскипали  в моей душе,  постепенно наполняющейся  новым содержанием,  но
отчего - то не выплескивались наружу.
     Мне ведь и раньше случалось не соглашаться с Мусей, и мы могли  спорить
часами, доходя до ссор  и  взаимных  обид. Но  сейчас  некая внутренняя сила
сдерживала волны моего несогласия, предоставляя им бушевать внутри.
     И я лгала Мусе.
     Ложь давалась  мне на удивление легко, и нисколько  не  обременяла  мою
совесть.
     Поверила ли мне Муся, я не знаю.
     Мы мирно  разошлись по своим комнатам, обменявшись ничего не  значащими
фразами.


     Проснулась я от какого-то негромкого, но отчетливого различимого шума.
     Сознание,  которое как известно  частично  хранит бдительность  и в  во
время сна, уже  успело  проанализировать  характер разбудившего меня  шума и
сейчас  услужливо выдало  свое заключение: шум  издавали падающие в гостиной
предметы.
     Я запоздало взглянула на часы: было без  пятнадцати семь  утра и, стало
быть, Муся уже собирается на работу.
     Однако  ни разу  за  все  полтора года нашей совместной  жизни,  она не
потревожила мой  сон  не  то  что  - шумом, слабым скрипом двери  или  тихим
звяканьем чашки на кухне. Впрочем, она всегда, при любых обстоятельствах и в
любое время суток  перемещалась  в пространстве бесшумно. Это было, пожалуй,
самое удивительное ее свойство, разумеется, из числа свойств физических.
     Об   удивительных   свойствах  Мусиной  души  можно  было  рассказывать
бесконечно.
     Кроме того,  сейчас Мусе было  совершенно нечего делать в  гостиной. Ее
утренний  маршрут по квартире пролегал между  ее комнатой, ванной,  кухней и
прихожей.
     Мне стало интересно, и, подражая Мусе, я постаралась бесшумно подняться
с постели, миновать пространство своей комнаты, открыть дверь и для начала -
просто выглянуть в коридор.
     Маневр  удался  вполне,  однако  существенных  результатов  не  принес:
коридор был пуст, и, следовательно, если я  хотела  все  же выяснить природу
непривычного шума,  (  а я хотела!  ) необходимо было  двигаться  дальше, по
возможности  - столь  же тихо, и желательно при этом не  попасться на  глаза
Мусе.
     На небольшой территории моей квартиры - задача была довольно сложной.
     Однако  мне  повезло:  коридор был  пуст,  а  дверь в  гостиную  слегка
приоткрыта. Оставалось сделать несколько шагов и, затаив  дыхание, прильнуть
к узкой дверной щели.
     Сознание меня не обмануло: разбудившие меня  звуки  разнеслись по  дому
именно из гостиной, и это был, действительно, шум падающих предметов.
     Книг.
     Книги рассыпала Муся, причем с самой верхней полки книжного шкафа.
     Сейчас она торопливо  собирала их, ползая по ковру, и  почти  завершила
эту работу, намереваясь, судя по всему, водрузить книги обратно.
     "  Интересно, что вдруг  потребовалось  ей из этих книг? "- подумала я,
продолжая свое наблюдение
     На  верхней полке  традиционно стояли самые  нечитаемые  книги:  старые
справочники,  путеводители,  календари,  -   словом  то,  что   раньше,  без
сожаления,  сдавали в макулатуру, а теперь -  непонятно  было  куда  девать.
Выбрасывать книги на помойку у меня как-то не поднималась рука.
     Ларчик, однако, открылся скоро и просто.
     Собрав книги в аккуратную стопку, Муся,  взобравшись на стул, водрузила
их на  прежнее место, однако, прежде чем  расставить книги вдоль полки,  она
поместила в самой ее глубине еще один предмет.
     Это  была  кассета  с   видеофильмом,  яркая  упаковка  которой  хорошо
запомнилась мне вчера.
     Упрятав, таким  образом, кассету, Муся  принялась аккуратно расставлять
книги, а я, стараясь производить как  можно меньше шума, отступила от  двери
гостиной  и  поспешно  вернулась  к  себе  под  одеяло,  на  всякий  случай,
накрывшись с головой.
     Днем  я, конечно же, извлекла фильм  из Мусиного тайника,  и досмотрела
его до конца.
     Впрочем, это было уже лишним.
     Фильм сделал свое дело, определив направление моих  мыслей, а вернее  -
фантазий.
     Я возвратила кассету  на  место,  восстановив  на книжной полке прежний
порядок, и вечером встретила Мусю, как ни в чем ни бывало.






     Следующие несколько дней не принесли с собой ничего.
     Ровной,   бесцветной   чередой   тянулись   они,  одинаковые,   хмурые,
наполненные ожиданием и тоской.
     Утром одного из  них телефонный  звонок,  бесцеремонно  разорвал пелену
моего сна.
     Пока  я,  просыпаясь  окончательно,  вяло  тянулась  к  трубке,  звонки
прекратились,   а  из   прихожей,  где  стоял  второй   аппарат,   раздались
приглушенные  звуки Мусиного голоса. Значит, она еще была дома  и  поспешила
подойти к телефону, пока его настойчивые трели не разбудили меня.
     Вероятнее  всего, звонили ей, и я зарылась  головой  в подушку, надеясь
подхватить  обрывки  нарушенного  сна,  однако  спать  мне  сегодня  уже  не
пришлось.
     Скрипнула  дверь моей комнаты:  Муся тихо  приоткрыла  ее и застыла  на
пороге, не решаясь будить меня, хотя, очевидно, нужда в том была.
     - Я  не сплю - говорю я недовольным сонным голосом, одновременно садясь
на кровати
     -  Это тебя  - Муся  протягивает  мне трубку и лицо  у нее  при этом  и
испуганное и растерянное одновременно

     В трубке знакомый  женский  голос, однако,  спросонья я  не могу  сразу
вспомнить, кому он принадлежит.
     Впрочем, женщина на том конце провода, предусмотрительно избавляет меня
от необходимости напрягать память, сразу же представляясь.
     Звонит секретарь Егора.
     -  Я обещала держать вас  в курсе событий. Так вот, сегодня  тело Егора
Игоревича, наконец, доставили в  Москву. Столько держали... почти три недели
прошло, но вот... вчера привезли... - она тихонько всхлипывает  и продолжает
говорить уже  сквозь слезы - Похороны завтра. Сначала отпевание  в церкви на
Комсомольском проспекте. Знаете, возле метро, такая красивая, маленькая...
     Еще бы мне  не знать храма Николы в  Хамовниках! Егор  любил  его более
всех других храмов в Москве. В нем он крестился несколько лет назад, придя к
этому решению самостоятельно  и  очень непросто. В  этом храме собирались мы
обвенчаться, но как-то вышло так, что не успели.
     - Да, я знаю этот храм
     - Отпевание в двенадцать, потом  похороны  на  Ваганьково - она  совсем
захлебнулась  слезами,  а у меня  никак не находилось слов ее  утешить, да и
просто поблагодарить



     Ваганьково.
     Конечно, ни на каком другом кладбище, Егор и не мог быть похоронен.
     Даже  в  смерти  он не  изменил своей традиции  -  пользовать все самое
лучшее.
     Однако, не сам же он организовал себе место на Ваганьковском кладбище?
     Впрочем,  влиятельных  друзей  у  него всегда было  достаточно.  Кто-то
расстарался, исполняя свой последний долг. Собственно, это было справедливо.
Жизнь складывалась так, что Егору довелось хоронить не  одного своего друга,
и  всякий раз именно он решал  вопрос  о выделении  места  на  Ваганьковском
кладбище.
     Даже идиотская  поговорка  прочно сидела  в его  лексиконе:  "  Мы тебя
похороним на Ваганьково" - отзывался он немедленно на чье - либо жалобное: "
Я этого не переживу" или " Скорее я сдохну, чем... ".
     Теперь на Ваганьково хоронили его.
     - Вы придете? - совладала, наконец, с душившими  ее рыданиями  женщина,
рискующая общаться со мной в той ситуации,  которая сложилась в  их  офисе и
наверняка еще более обострилась в эти дни.
     - Не знаю - честно ответила я
     - Но почему?  Вам некого  бояться и  стесняться нечего Мне  кажется, вы
обязательно должны прийти...
     - Я подумаю. Спасибо вам.
     - Пожалуйста. До свидания - она  положила трубку, по-моему окончательно
разочаровавшись во мне, и сожалея о том, что вообще позвонила.

     Мне было жаль ее доброго ко мне отношения, теперь очевидно утраченного,
но  опущенная  на  рычаг  трубка  избавляла  мне  я  от необходимости что-то
говорить и объяснять ей.
     Однако оставалась еще  Муся, и  от нее нельзя было отгородиться простым
движением руки, опускающей трубку.
     Она ждала объяснений.
     И ожидание ее было настолько напряженным, что лицо  покрыла непривычная
бледность, а  глаза превратились в крохотные поблескивающие гвоздики, каждый
из которых вонзился в меня до самой шляпки.
     Не могу сказать, что  мне  доставляло удовольствие  мучить  Мусю, но  и
пускаться  в подробные объяснения, которых она ожидала так  требовательно, я
была не в состоянии.
     Однако, молчать далее было невозможно.
     - Звонили из офиса Егора
     - Я знаю, она представилась. И - что?
     - Его тело привезли в Москву.
     - Понятно. И что теперь?
     - Ну что теперь? Теперь его будут хоронить
     - Когда?
     - Завтра
     - Уже завтра?
     -  Да.  А чего же ты хочешь? Он и так  уже  больше  трех недель...  - я
замялась  не  в  силах  подобрать  слова,   определяющие  столь   длительное
пребывание тела без погребения.
     - Да, да... Это ужасно.  Правда,  ведь  столько дней уже прошло  с  его
смерти
     - Ну вот, теперь, наконец, похоронят, как полагается.
     - Где?
     - А как ты думаешь?
     - На Ваганьковском?
     - Конечно. Помнишь, он всегда сам приговаривал
     - Да, помню. Жутко даже.
     - Да ничего жуткого, просто дурацкая была поговорка
     - И ты пойдешь?
     - Нет -  отвечая Мусе, одновременно, приняла это решение  для  себя.  И
совершенно  точно знала, что  оно будет  неизменным.  Более того, уже  в эти
минуты, я уверена была, что поступаю правильно и никогда не  пожалею о  том,
что поступила именно так
     - Но почему? - изумление Муси было совершенно искренним и безграничным,
но  вместе  с  тем,  я  отчетливо  различила  в  нем  и  некоторый отголосок
облегчения.  Мне он  были  хорошо  понятен:  в душе  Муся была категорически
против  того, чтобы я появлялась  на похоронах Егора. По ее  разумению,  это
было  непосильным испытанием для  моей  нервной системы.  Однако, остановить
меня, вздумай  я  все  же отправиться  на  похороны, она  бы не  смогла, да,
возможно, что  не  стала бы  и  пытаться. В конце концов, она не имела права
лишить  меня  возможности последний раз взглянуть на  Егора  и  сказать  ему
последнее  "  прости". Это  было  бы  слишком жестоко. Теперь  Муся испытала
огромное облегчение, однако, она  не очень верила в искренность моих слов, и
это  немедленно отразилось на  ее лице. В состоянии сильного волнения, Муся,
как  правило,  прекращала  контролировать  свою  мимику, и  тогда ее  полное
невыразительное обычно  ли