ь
важно. Мы врезались. Мы вмазались.
   Мы с треском влетели в очень твердую поверхность. В общем, если есть  те,
кто не понимает нормальный  человеческий  язык,  объясняю  по  буквам  -  мы
вляпались в неприятности. Как говорят гномы - из огня да в полымя!
   Удар телеги  о  стену  был  страшен.  Кли-кли,  стоявший  как  заправский
канатоходец на борту телеги и так и не  дождавшийся  моего  "два",  попросту
улетел в неизвестном направлении. Гоблина как ветром сдуло, и ему еще крупно
повезло. В отличие от шута, мы с Угрем находились в телеге.
   От  столкновения  мир  в  глазах  содрогнулся.  Мне  показалось,  что  из
Безлюдных земель прибежала парочка ретивых великанов и станцевала джангу  на
моих ребрах. Как они (ребра, конечно же!) остались целы, это еще тот вопрос.
В ушах стоял звон, в глазах сверкали  звездочки,  левый  бок  я  отбил  себе
полностью, к тому же голова казалась неимоверно тяжелой.
   Неизвестно сколько времени я так пролежал. Может, секунду, а может, целый
век. Звезды из глаз исчезли не сразу, то и  дело  одна  или  две  появлялись
незнамо откуда, танцевали в веселом хороводе не менее веселую пляску и вновь
пропадали. Ко всем вышеперечисленным неприятностям можно  добавить,  что  от
удара соображал я с трудом и какими-то урывками. Все  дальнейшие  события  я
лицезрел как бы со стороны.
   Вот надо мной склонился Кли-кли. Надо  сказать,  что  гоблин  был  цел  и
невредим, если не считать ссадины на щеке и порванного плаща.
   - Гаррет! Да Гаррет же! Тьма тебя раздери! Вставай! Вставай же!
   Чего он так кричит? Я же не глухой. И откуда здесь столько досок? Ах  да!
Телега!
   - Вставай, Танцующий в тенях! Они близко!
   Х'сан'кор съешь его язык! Ну чего этот шут ко мне пристал? Мне бы с часок
отлежаться, и я буду как новенький. Пусть Угря достает! Кстати, как  он  там
поживает?
   Пришлось совершить  над  собой  усилие,  отвлечься  от  Кли-кли,  который
пытался мне что-то втолковать, и повернуть голову в сторону  предполагаемого
нахождения воина. Ага! Угорь рядом со мной,  только  руку  протяни.  Лицо  у
парня залито кровью, он опирается руками на трофейный меч и пытается  встать
с колен. Я даже зауважал Дикого еще сильнее.  Упорный  все-таки  парень  наш
Угорь!
   - Беги, Кли-кли! Предупреди! - просипел воин.
   Бежать? От кого? И  предупредить  кого?  В  глазах  Кли-кли,  услышавшего
приказ воина, вспыхнула борьба демонов.
   - Давай, шут, - сам не знаю для чего сказал я. Голос у меня был ничуть не
лучше, чем у Угря. - Предупреди кого надо, и мы с тобой выпьем пивка...
   В горле у меня настолько пересохло, что я готов был вылакать все Холодное
море, несмотря на то что оно очень соленое.
   - Постарайся выжить, Танцующий!  -  Кли-кли  бросил  на  меня  прощальный
взгляд и исчез из поля зрения.
   Куда это он? А! Ну конечно! Побежал куда-то  предупреждать  кого-то.  Вон
как смылся, видать, тоже пива хочет. Большой ему в  этом  удачи!  И  личного
счастья...
   Угрю встать не дали. Какие-то люди окружили его, выбили  из  руки  меч  и
ударили по затылку. Угорь упал на землю и  больше  не  шевелился.  Я  сделал
попытку подняться, но отчего-то руки и ноги меня не слушались, и я  попросту
закрыл глаза, давая понять этим нехорошим людям, что разговаривать с ними не
намерен.
   Тысяча демонов тьмы! Ну и вмазались же мы в так  некстати  подвернувшийся
дом! Ну не мог он, что ли, отойти в сторонку?!
   Тьма! Не о том я думаю. А о чем надо думать? Эх! Голова моя голова!
   - Этот жив? - спросил кто-то стоявший надо мной.
   - Угу! Но в отключке! - Говоривший весьма ощутимо пнул меня под ребра.
   Я же говорю, нехорошие люди!
   - Берем с собой, или одного нам хватит?
   - Одного хватит. - Еще один пинок. - Этого в расход.
   - Я тебя в расход быстрее отправлю! - Еще один голос.  -  Обоих  с  собой
берем! Или ты такой умный и с Ризусом сам будешь разговаривать?
   - Да я же пошутил!
   - Пошутил, мать твою! Недомерка упустили!
   - Да что может этот гоблин?
   - Может! Еще как может принести нам целый воз неприятностей!
   - Послать ребят вдогонку?
   - Ха! Ты бы еще через год опомнился! Он на своих коротеньких  ножках  нас
всех обгонит! Гоблина уже не достанешь, он в переулках затеряется  так,  что
днем с фонарем не сыщешь. Хватит разговоров. Грузите этих,  пока  стража  не
нагрянула и народ не стал собираться!
   Меня взяли за ноги и за руки и  куда-то  понесли.  Вот  так  всегда.  Как
только в городе случается серьезная заварушка, всех  стражников  и  прохожих
попросту сдувает с улиц. Потом, когда наступает тишь да гладь, они, конечно,
появляются и бьют себя пяткой в грудь. Мол, задержали нас неотложные дела, а
то бы мы их всех!
   Меня бросили на что-то жесткое. Кто-то ругнулся, хлопнула  дверь,  и  пол
дернувшись, заскрипел. Кажется, я очутился в карете. Но почему же  меня  так
бесцеремонно уронили? Ребята могли вежливо пригласить  прокатиться  с  ними.
Неужели они думали, что  я,  такой  вежливый  и  безотказный,  не  соглашусь
залезть в карету?
   Х'сан'кор! Не о том я думаю!
   Кто-то тихо застонал у меня над ухом. Угорь?
   Пришлось  открыть  глаза,  чтобы  удовлетворить  свое  любопытство.   Как
оказалось, я лежу на полу кареты по соседству с потерявшим  сознание  Угрем.
Кроме нас тут находились ребята-арбалетчики, которые не далее как пять минут
назад попытались подстрелить некоего Гаррета и его компанию.
   У орков есть великолепная  поговорка:  "Любопытство  гоблина  в  Лабиринт
завело". Один из нехороших парней заметил, что я открыл глаза и воскликнул:
   - Эй, этот пришел в себя!
   Я хотел ему сказать, что я, собственно, никуда и не уходил и я не этот, у
меня есть имя, но язык отчего-то отказался слушаться.
   - Так выруби его, - безразлично посоветовали арбалетчику.
   Последнее, что я увидел, прежде чем погрузился в темное ничто,  -  камнем
падающую на меня дубинку.

Глава 6
РАЗГОВОРЫ В ТЕМНОТЕ

   Я шел по широкому темному коридору, стены которого были  выложены  грубым
булыжником и покрыты чем-то очень похожим на мох или лишайник.  Света  здесь
практически не было, и  мне  приходилось  касаться  стены  рукой,  чтобы  не
пропустить случайный поворот.
   Потолок плясал, как спятивший  дождевой  червяк.  Трижды  я  касался  его
макушкой, но стоило сделать всего лишь несколько шагов - и сколько  ни  тяни
руку вверх, никакого потолка под пальцами не ощущается - лишь пустота,  тьма
и слабый сквозняк, гуляющий в высоте.
   В голове у меня роились тысячи вопросов. Как  я  сюда  попал?  Куда  иду?
Зачем? Что ищу во тьме этого подземелья? И подземелье ли это?
   Очень сомнительно, особенно если  исходить  из  того,  что  через  каждые
двадцать шагов моя рука натыкалась на дверь. Металлическую дверь с маленьким
решетчатым окошком. Двадцать шагов грубого камня и мха под  рукой,  а  затем
пальцы ощущают холодный и мокрый от подземной сырости металл. А затем  снова
двадцать шагов камня.
   У меня создавалось  ощущение,  что  я  нахожусь  на  самом  нижнем  ярусе
какой-то огромной тюрьмы.
   Коридор казался бесконечным.  Иногда  из-за  дверей  доносились  стоны  и
бормотание, но большей частью за металлическими преградами  жила  оглушающая
тишина. Кто находился в этих подземных казематах? Узники,  безумцы,  пленные
или души тех, для кого дорога в свет или тьму закрыта на веки вечные? Ответа
на эти вопросы у меня не было, так же как и  желания  узнавать,  кто  же  на
самом деле сидит в камерах.
   Когда я проходил мимо очередной двери, из-за нее раздался безумный хохот.
Я от неожиданности отпрыгнул к  противоположной  стене  коридора  и  ускорил
шаги, стараясь оказаться как можно дальше от сумасшедшего узника.  Но  хохот
еще долго эхом отражался от стен и потолка и, подгоняя, бил меня по спине.
   Спустя три вечности, когда я уже сбился со  счета  шагов,  мне  почудился
слабый запах моря.
   Да, так пахло в Портовом городе Авендума,  когда  ветер  дул  со  стороны
Холодного моря. Это был запах соли, запах водорослей, запах морских  капель,
оставшихся после набегающих на пирс волн, запах  чаек,  которые  по  вечерам
встречают рыбачьи лодки. Запах свежей прохлады, запах рыбы,  запах  бриза  и
запах свободы.
   Чернильная тьма отступила, и  медленно,  жутко  медленно  из  тьмы  стали
проступать призрачные очертания коридора. Откуда-то сверху пробивался робкий
луч дневного света. Я остановился и, задрав  голову,  посмотрел  на  голубое
пятнышко неба, видимое через маленькое окошко, пробитое  в  высоком,  просто
недосягаемом для меня потолке. На лицо мне упал солнечный луч, и я  невольно
зажмурил глаза. Ветер, который вместе с  солнечными  лучами  проскользнул  в
отверстие, донес мерный гул, как будто недалеко  от  меня  вздыхал  уставший
после целого дня тяжелой работы великан. Где-то поблизости находилось  море,
и прибой было очень хорошо слышно.
   Море?! Но каким образом? Как оно тут могло очутиться?! Куда же я все-таки
попал? И самое главное, как я сюда попал?
   Оставшись торчать на одном месте, я  точно  не  найду  интересующих  меня
ответов, поэтому я распрощался со светом и направился  дальше  по  коридору,
вновь нырнув в неласковую тьму. Глаза к мраку привыкали долго, и  один  раз,
едва не потеряв опору под ногами, я чуть было не грохнулся. Остановившись  и
вытянув вперед правую ногу, пощупал пол.
   Так я и думал. Лестница. Как назло, она уходила куда-то вниз, в еще более
густой и непроглядный (если такое вообще возможно)  мрак.  Я  остановился  и
принялся размышлять, что мне делать дальше?
   Дорога вниз, в глубокое подземелье тюрьмы (буду называть это  место  так,
пока точно не узнаю, где нахожусь) для меня была крайне нежелательна.  Сагот
знает, на что я там наткнусь. Да и бродить во тьме  я  могу  очень  и  очень
долго. Мне бы вместо этой лестницы найти лестницу  наверх,  и  желательно  к
выходу из этой странной и загадочной тюрьмы.
   У меня, собственно,  было  всего  два  выхода  из  создавшейся  ситуации:
вернуться назад, в самое начало своего пути, или все же  спуститься  вниз  и
поискать лестницу, ведущую наверх. Первый вариант был  даже  более  разумен,
чем второй, но пройти весь этот долгий  и  утомительный  путь  назад  я  был
просто не в состоянии.
   Оставалось идти вперед, и только  вперед.  Решившись,  я  стал  осторожно
спускаться по лестнице. При мне не было ни масляного фонаря, ни  факела,  ни
тем более магического "огонька", и идти приходилось на  ощупь.  Спускаясь  и
держась рукой за стену, я считал ступени. Их  оказалось  шестьдесят  четыре.
Крутые и избитые то  ли  временем,  то  ли  тысячами  ног,  ходивших  здесь,
ступеньки привели меня в очередной коридор.
   Этот коридор оказался полным близнецом того, по  которому  я  шел  совсем
недавно.  Тот  же  чернильный  мрак,  тот  же  затхлый  и   холодно-влажный,
пробирающий до мурашек воздух, те же стены, сложенные  из  грубого  камня  и
покрытые шершавым мхом-лишайником, те же металлические двери  с  решетчатыми
оконцами. Единственное отличие этого коридора от первого  я  заметил  только
тогда, когда стал считать шаги. Двери в стенах находились через каждые  сто,
а не через двадцать, как было раньше, шагов.
   Здесь было намного холоднее, чем в верхнем коридоре, и я спустя  какое-то
время, сам того не замечая, начал  дрожать.  Идти  приходилось  медленно,  в
темноте я боялся налететь на неожиданную преграду или попросту  свалиться  в
провал, яму или попасть еще в  какую-нибудь  неприятность.  После  того  как
справа от себя я оставил седьмую по счету дверь, стены коридора  изменились.
Грубая каменная кладка и  мох  пропали,  уступив  место  базальтовой  скале.
Неизвестные строители прорубали  весь  дальнейший  коридор  прямо  в  горной
породе. У меня возникло подозрение,  что  я  попал  в  казематы  гномов  или
карликов. Скорее всего, карликов, потому как, если вспомнить  о  неожиданном
существовании моря и освежить знания по географии, можно предположить, что я
на востоке гор Карликов. Именно  здесь  горы  граничат  с  морем  Бурь,  или
Восточным океаном, как называют это море  жители  Пограничного  королевства.
Спрашивать себя,  каким  образом  я  очутился  в  такой  дали  от  Ранненга,
бесполезно. В голову лезли самые нелепые мысли.
   Далеко-далеко впереди во мраке мигнул светлячок света. Я остановился  как
вкопанный и стал всматриваться в даль. Огонек еще раз  мигнул.  Ага!  Скорее
всего, это пламя еще плохо разгоревшегося масляного фонаря.  Пламя  тихонько
покачивалось в такт чьим-то шагом и медленно удалялось от меня.
   Сейчас я не раздумывал. Огонь - это разумные существа, даже если они и не
очень дружелюбно настроены к неожиданным посетителям. Надо просто  держаться
от несущего фонарь человека в небольшом  отдалении,  вести  себя  как  можно
незаметнее и надеяться на то, что нечаянный проводник выведет меня  из  этой
воистину странной и загадочной тюрьмы.
   Я устремился за огоньком, презрев  опасность  споткнуться  о  неожиданное
препятствие и поломать себе  ноги.  Нагнать  незнакомца  оказалось  довольно
легко - он плелся со скоростью огра, объевшегося человечины.
   Пробежав мимо лестницы,  ведущей  наверх  (именно,  по  ней  пришел  сюда
неизвестный), я догнал путника.
   Старик. Лица его я не видел, но по сгорбленной спине, шаркающей  походке,
дрожащей старческой руке,  которая  сжимала  масляный  фонарь,  и  по  седым
волосам я без всяких сомнений и колебаний понял, что  этот  человек  старик.
Неизвестный путник был одет в старую рваную дерюгу грязно-серого цвета, хотя
я готов заложить последний золотой, что в далекие седые годы эта дерюга была
великолепным камзолом. Массивная связка ключей, висящая на  потертом  поясе,
противно дребезжала в такт его шагам. В другой руке дед стиснул то ли миску,
то ли тарелку. Что в ней находилось, я разглядеть не  смог,  но  старик  нес
миску аккуратно, и его рука, в отличие от руки, несущей фонарь, не  дрожала.
Дед шел, держа фонарь в вытянутой руке, и его тень, увеличенная в  несколько
раз, танцевала на стенах.
   Я крался в десяти шагах от старика, стараясь держаться на границе тьмы  и
света фонаря. Старик шествовал молча и лишь иногда гулко кашлял. Кашель деда
отчего-то  напомнил  мне  кашель  старого  магистра  Арцивуса.  Да,   старый
волшебник Ордена со своими молниями и огоньками был бы сейчас очень  кстати.
Но полно мечтать, Арцивус далеко в Авендуме, готовит магов к "торжественной"
встрече Неназываемого.
   Дед шаркал, кряхтел, кашлял и ругался. Я боялся, что старикан  развалится
прямо на ходу, так и не добравшись до цели своего похода в этом  подземелье.
Но коридор,  на  мое  счастье,  неожиданно  закончился,  и  дед,  покряхтев,
остановился возле  крайней  двери.  Надсмотрщик,  как  я  прозвал  про  себя
старика, поставил миску и фонарь на пол и снял с пояса связку ключей.
   Я так и не смог разглядеть лицо старика, он стоял ко мне вполоборота. Дед
бормотал и придирчиво перебирал ключи в руках.  Наконец  он  остановил  свой
выбор на огромном медном ключе и сунул его в замочную скважину. Старый  хрыч
попробовал повернуть ключ в замке, но из этого у него  ничего  не  вышло,  и
надсмотрщик, кляня тьму и того, кто ее породил, вытащил ключ  и  вновь  стал
греметь связкой, ища более подходящий.
   Тут до меня стал о доходить, что, когда старик двинется в обратный  путь,
я окажусь прямо на его  дороге,  если  только  не  потороплюсь  добежать  до
лестницы. А в кромешной  темноте  бежать  бесшумно,  не  видя  ни  стен,  ни
ступенек, довольно  проблематично,  если  не  сказать  что  сложно.  Как  бы
медленно ни шел старик, если он меня и не увидит, то услышит обязательно.
   Дед возился с ключами, а я отчаянно искал выход из  возникшей  неприятной
ситуации. Можно, конечно, дать старику по тыкве, но где  гарантия,  что  без
него я найду дорогу наверх? Новая лестница вполне способна привести  меня  в
незнамо какой лабиринт, и бродить я в нем буду до скончания веков.  Так  что
вариант с оглушением старика отпадает.
   Спрятаться мне на его пути негде - свет от фонаря захватывает коридор  во
всю ширину, и как бы я ни жался к стенам, все  равно  меня  сможет  заметить
даже слепой крот.
   Напротив двери, с которой сейчас возился старик, была  дверь,  ведущая  в
другую камеру. Вот именно, что была. Теперь на ее месте зиял  угольно-черный
проем,  ведущий  в  открытую,  а  следовательно,  пустую  камеру  (ну  какой
ненормальный будет сидеть в камере, у которой отсутствует дверь?).  Дверь  с
сорванными петлями, приличными вмятинами на  стальном  теле  и  покореженной
решеткой на окне аккуратно лежала возле  стены.  Не  знаю,  кого  держали  в
камере, но, увидев, что узник смог сотворить  с  дверью,  я  не  позавидовал
стражам тюрьмы, когда это  существо  вырвалось  на  свободу.  Да-да,  именно
существо! Ни один нормальный человек не способен  оставить  на  пятидюймовых
стальных листах такие вмятины (если только он  в  течение  трехсот  лет  без
остановки не стучал в дверь своей дубовой башкой).
   Старик наконец нашел ключ, поднял с земли фонарь,  осмотрел  находку  при
более ярком свете, удовлетворенно крякнул и вставил ключ в замок.  Пока  дед
натужно кряхтел и возился с дверью, я проскользнул в двух шагах  от  него  и
нырнул в темноту ниши.
   Старик перестал ворочать ключом в замке  и  резко  втянул  носом  воздух.
Сейчас он напоминал застывшую в стойке охотничью собаку, почуявшую,  что  за
ее спиной проскользнула лиса.
   Но мне было не до странностей дедули. Я чуть было не выскочил  обратно  в
коридор, потому как вонь в пустующей камере заставляла предположить,  что  в
ней без перерыва в течение десяти лет блевала армия гномов.  Я  закрыл  лицо
рукавом камзола и постарался дышать ртом.
   Получалось это с трудом, потому как запах был резким и отталкивающим и  у
меня начали слезиться глаза. Все время, пока я стоически пытался бороться  с
вонью, старик неподвижной статуей  стоял  возле  отпираемой  двери.  Неужели
проклятый дед что-то заподозрил?
   Надсмотрщик еще раз  втянул  носом  воздух,  потряс  головой,  как  будто
прогонял невесть каким образом  свалившееся  на  него  наваждение.  Как  же,
папаша, как же! Меня сквозь такую вонь ты не почуешь! Даже если у  тебя  нюх
имперской собаки!
   Запах из камеры старику пришелся не по нраву,  и  он  продолжил  войну  с
упрямым  дверным  замком.  Пока  надсмотрщик  открывал  дверь,  я   старался
сохранить остатки  завтрака  в  желудке.  Если  только  смогу  выбраться  из
подземелья, то выброшу пропахшую одежду, а сам на  месяц  залезу  в  горячую
ванну, чтобы избавиться от ужасающей вони,  которая,  казалось,  проникла  в
каждую частичку тела.
   Замок все же поддался, лязгнул,  и  дед  торжествующе  хохотнул.  Ржавые,
несмазанные петли завизжали, а затем дверь  камеры  приглашающе  отворилась.
Старикан поднял миску и, освещая себе путь фонарем, вошел в камеру.
   До моих ушей донеслось слабое звяканье цепи.
   - Проснулись? - Голос у старика сейчас был резким и хриплым. - Оголодали,
небось, за три дня-то?
   Ответом надсмотрщику была тишина. Лишь цепь еще раз звякнула,  как  будто
невидимый мне узник пошевелился.
   - А! Гордые! - хохотнул дед. - Ну-ну! Вот вам вода. Хлеб, простите, забыл
в караулке. Но  вы  не  волнуйтесь,  красавицы.  Я  вам  в  следующую  ходку
обязательно захвачу. Денька через два.
   И опять довольный смех. Плохой смех, злой.
   Я выглянул из своего укрытия, надеясь рассмотреть, что творится в  камере
напротив, но увидел лишь приглушенный свет от фонаря и спину старика.
   - Ну, я пошел, приятно оставаться. А водичку ты  пей,  она,  конечно,  не
павлины в грибах или клубника со сливками, но тоже вкусная!
   Дед вышел из камеры, и дверь, заскрипев, начала закрываться.
   - Постой! - Один из узников все же решился заговорить.
   Женщина!
   - Ишь ты! - удивился дед, и скрип двери прекратился. -  Одна  заговорила.
Чего тебе?
   - Сними цепь!
   - А больше ты ничего не хочешь?
   - Сделай, как я сказала, и получишь т