помахала рукой и исчезла в чреве речного трамвая.
     Вот так все и было той удивительной осенью 45-го.
     Я пробовал заниматься. Ездил в Ярославль в публичную биб-
лиотеку. Убедился, что забыл математику - совершенно! Все нау-
ки были от меня где-то бесконечно далеко - еще в той прошлой и
совсем нереальной жизни.  И,  тем не менее,  она существовала.
Более того,  она все приближалась. И понемногу становилась ре-
альностью - к ней надо быть готовым.  Пробывал и писать стихи.
Быстро понял,  что это не мой удел - так иногда,  для себя под
настроение, а серьезно.... тоже нет.
     Я много был на едине с природой и ко мне порой снова при-
ходило безмолвное спокойствие Ладожского озера.  Я сегодня уже
не могу припомнить то,  о чем думалось в те часы. Я строил ка-
кие-то планы,  фантазировал.  Потом пробовал говорить о них  с
друзьями.  Но сам для себя я знал,  что все это пока игра. Что
настоящая жизнь впереди и идет она,  меня ни о чем не  спраши-
вая. И произойдет все так, как призойдет!
     Я знал, что пока надо служить в полку. Будущее само пока-
жет, что и как.  А служба у меня пока получалась. Дело свое я,
кажется знал.  Начальство меня ценило, товарищи тоже. Ну а то,
что чины росли медленно - в этом ли дело?  На то я  и технарь!
Зато и демобилизовывать меня никто не собирался.  За плечами у
меня Академия имени Жуковского - не так было много оружейников
с таким дипломом. На всю дивизию я один. Вот так я и рассуждал
тогда.
     И все же я понимал, что, то состояние, в котором я пребы-
вал -  временное.  Я чувствовал приближение перемен и ждал их.
Но даже не догадовался откуда они могут придти. Мне даже в го-
лову не приходили те повороты судьбы, которые меня ожидали.
     Но несмотря  на послепобедную эйфорию,  я уже тогда пони-
мал, что рассвет пока так и не  наступил  и  остро  чувствовал
смысл ивановской строки:"так далеко до завтрашнего дня".
     Впрочем, это ощущение в той или иной степени  не покидало
меня всю жизнь.

МОЙ ПОСЛЕДНИЙ ВОЕННЫЙ ПАРАД

     В первых числах ноября наша дивизия перелетела в  Прибал-
тику. Ее  полки  расположились  на аэродромах в Якобштате (как
его звали русские и немцы или Якобпилсе по латышски) и  Круст-
пилсе -  двух городках,  расположенных по обе стороны Западной
Двины. Штаб дивизии разместился в  столице  Курляндии,  старом
немецком городе Митава, который латыши переименовали в Елгаву.
Для него отвели старый замок, вернее большой дом, который, как
говорили, принадлежал еще Бирону.
     Я поселился вместе с Володей Кравченко,  который тоже по-
лучил звание капитана. Мы сняли комнату у учительницы русского
языка. Елисеева со мной уже не было. Его должны были демобили-
зовать и он остался в Туношной. Демобилизация шла не очень ак-
тивно.  Пока  демобилизовали  лишь  несколько техников старших
возрастов, которые сами хотели уйти в гражданку. Летный состав
не  трогали - медицинские комиссии ожидали только весной.  На-
чальство стремилось сохранить профессиональные кадры. И летчи-
ков и техников.  Но несколько человек по медицинским показате-
лям было все же отстранено от летной работы - в  мирное  время
требования к здоровью ужесточились, да и самолеты теперь у нас
стали по-сложнее.
     Весной 46-го был демобилизован  мой  непосредственный на-
чальник - дивизионный инженер по вооружению подполковник Тама-
ра. Его  подвела  графа  об образовании - "ЦПШ и 20 лет коман-
дирскрй учебы - именно учебы", а не учобы. А ЦПШ - абревиатура
церковно-приходской школы.  По нынешним временам, это 4 класса
деревенской школы.  Он вышел из простых оружейных мастеров.  А
достиг  в своей профессии очень многого.  Во время войны прек-
расно справлялся со своими обязанностями - я  многому  у  него
научился.  Особенно хорошо он знал стрелковое оружие,  гораздо
хуже понимал прицелы и совсем пасовал перед разными расчетами.
Он, например, меня спрашивал: "ну объясни мне почему синус бы-
вает и большой и маленький?" Он  совершенно  не  разбирался  в
таблицах стрельбы, особенно реактивными снарядами. Но зато ве-
ликолепно умел ремонтировать  и  отлаживать  любое  стрелковое
оружие, как никто другой в дивизии. И нас всех он этому научил
- оно у нас во всех полках всегда было  всегда  исправным.  Он
был  добрым  и хорошим человеком и мы с ним сдружились за годы
войны.  Любил попивать - впрочем кто тогда не любил  попивать?
Тем более, что спирта было -  море разливанное.
     Уехал от нас Иван Тимофеевич Тамара в свою Северскую зем-
лю и,  как рассказывали,  устроился механиком в МТС.  Я же был
назначен на его место и он мне сдавал дела.  Меня все поздрав-
ляли - место дивизионного инженера для капитана  -  более  чем
почетно, тем более, что в соседнем полку нашей дивизии, полко-
вым инженером был майор Алексеев,  которого,  как старшего  по
званию,  и прочили на должность дивизионного инженера.  Но на-
чальство выбрало меня.
     Странная была эта наша зима 45-46го года. Все было непри-
вычно - прежде всего безделие. Летом и осенью 45-го в Туношной
мы осваивали новый бомбардировщик и новое незнакомое  вооруже-
ние. Порой было даже разобраться не легко кое в чем новом, бы-
ли полеты,  были учебные стрельбы. Одним словом была осмыслен-
ная работа,  у  каждого  было  дело.  Конечно,  это был уже не
фронт. Исчезло постоянное напряжение, постоянные дежурства. Но
дело оставалось.  В Прибалтике же дела , осмысленного дела уже
почти не было.  Его приходилось выдумывать. Я постепенно начал
понимать,  что означает строевая служба в  мирное  время.  Лев
Толстой  ее  назвал узаконенным безделием.  Я бы еще добавил -
непрерывным поиском и выдумыванием дела. Бензина больше не да-
вали  -  он  нужен  был теперь для других дел.  Поэтому полеты
практически прекратились.
     Все это имело множество пренеприятнейших следствий. Нача-
лось повальное пьянство,  дебоши, пошла волна венерических за-
болеваний. К этому располагали и тогдашние  латвийские  нравы:
женщины оказались поразительно доступными.  Ничего подобного в
России не было. Каждая пьянка превращалась в оргию. Дисциплина
падала. Бесконечные ЧП и разбирательства личных дел.
     Но бывали моменты, когда мы снова чувствовали себя насто-
ящей кадровой частью. Я помню девятое мая 1946-го года. Празд-
новалась первая годовщина дня Победы.  В Якобштате было решено
провести гарнизонный парад. На параде я шел в составе сводного
офицерского батальона нашей дивизии.  Мы вяло,  кое как, почти
не в ногу прошли мимо начальства и уже покинули площадь. Вдруг
кто-то запел - запел шуточную строевую песню,  которую пели  в
те годы в авиационных военных учебных заведениях:

         Давно уж знаем
         Ходить как надо,
         А все же ходим,
         Как ходит стадо... и т.д.

     Батальон подтянулся,  шаг стал четким - любо дорого смот-
реть! Командир  дивизии  догнал на виллисе нашу колонну:  "Что
мерзавцы, пройти как следует перед трибунами не могли,  а  тут
вдруг курсантскую жизнь вспомнили?" А в ответ, не сговариваясь
в пару сотен молодых глоток,  батальоен гаркнул  такое  "УРА",
что стало ясно - есть порох в пороховницах.
     У меня лично тоже была довольно трудная зима: я продолжал
искать себя и дело,  которое могло бы меня  по-настоящему  за-
нять. Служба постепенно стала терять для меня всякую прелесть.
Вместо изучения и эксплуатации новой техники,  чем мы  занима-
лись на Волге,  приходилось придумывать какое либо дело, чтобы
занять людей,  хотя бы уберечь от пьянства.  Мы проводили раз-
личные  проверки  в эскадрильях,  устраивали разные "тревоги".
Даже занимались строевой подготовкой.  Служба в строевой части
меня начала по-настоящему угнетать.
     Но никогда ничего не рисуется одними черными красками - у
меня образовалась своеобразная отдушина. Среди всякого трофей-
ного хлама,  которого было в избытке, я обнаружил забавный ав-
томобиль. Он назывался "фиат-западная пустыня". Трудно сказать
откуда  он  взялся в Латвии,  ибо был приспособлен для езды по
пескам. На  нем  стояли широченные колеса,  больше похожими на
самолетные дутики, чем на обычные автомобильные колеса. Прохо-
димость его была потрясающая. К тому-же у него было правое уп-
равление, а слева стоял пулемет. Первыми этот экспонат обнару-
жили  мои механики на какой то свалке трофейного имущества. Мы
его прибуксировали на аэродром и отремонтировали  - оказалось,
что на нем можно еще ездить. Эта смешная машина дала мне дело,
которым можно было заниматься с удовольствием.  И я  начал  на
нем раскатывать.  Изъездил я всю Латвию.  Пулемет я,  конечно,
снял, но всегда возил с собой автомат: в лесах еще пострелива-
ли,  хотя дороги, в особенности большие, были уже безопасными.
Все же однажды недалеко от городка с ласковым  именем  Мадона,
он мне пригодился.  Я лихо отстреливался,  но все же несколько
пробоин в кузове я потом обнаружил.
     Этот автомобиль дал мне свободу передвижения,  которой  я
хорошо попользовался.  Очень часто, иногда два раза в неделю я
ездил в Ригу. Мне там было интересно все, а люди прежде всего.
Я перезнакомился с множеством людей и несколькими русскими ин-
теллигентами, оставшимися от дореволюционных времен и со  мно-
гими латышскими  интеллектуалами.  Я  специально не употребляю
термин "интеллигенция", ибо латышской интеллигенции я так и не
обнаружил.  Сначала я был удивлен, а потом понял, что ее еще и
не могло быть - она просто не успела "созреть".  До революции,
рижская интеллигенция - это русские и немцы.  Причем,  немцы в
Прибалтике  и  немцы в Германии,  даже в близкой Пруссии,  это
совсем разные немцы.  Все эти  Корфы,  Рененкамфы,  Плеве,  не
просто служили верой и правдой русскому престолу,  но и внесли
заметный вклад в русскую  духовную  жизнь.  Они  действительно
восприняли нашу культуру. Благодаря жэизни в России они и сами
во многом изменились, показав на деле возможность и благотвор-
ность симбиоза православия и лютеранства.  Я это видел по Риге
и вспоминал свою бабушку.  Хотя она до самой смерти  сохранила
лютеранство  и  по  ее просьбе была похоронена по лютеранскому
обряду,  она всегда ходила в православную церковь и крестилась
по-русски.  Она по культуре была очень русской, любила и знала
ее, внося в повседневный быт собранность и рационализм.  К со-
жалению  латыши к нашей культуре были восприимчевы значительно
хуже немцев - я понял почему именно латышии делали революцию и
служили в ЧК.
     Ездил я и в Двинск - по латышски Даугавпилс.  Он располо-
жен на Двине выше и недалеко от Якобштата.  Впрочен,  в Латвии
все недалеко.  Двинск  это старый русский город и в нем живут,
по преимуществу русские и сохранился какой-то старый  и  милый
мне быт.  Я  подружился с одним немолодым учителем математики,
ездил к нему в гости и даже оставался ночевать.
     Весной я был назначен инженером дивизии, но в Митаву пол-
ностью не переехал,  так как полки стояли в Якопштате и Круст-
пилсе и  дел  у  меня  здесь  было  много.  Да и от начальства
по-дальше. В Якобштате мы с Кравченко снимали хорошую комнату,
а в Митаве я спал на диване в своем "кабинете" - так я называл
коморку под лестницей в старом замке,  которую мне определили,
как служебное помещение.
     В июле, событие произошло чрезвычайное!
     Был жаркий воскресный день и я,  в компании своих друзей,
нежился на берегу Двины. Вдруг из штаба полка прибежал солдат.
"Товарищ капитан, срочно в штаб"!
     Меня встретил дежурный офицер:"Тебя,  несмотря на воскре-
сенье срочно разыскивает дивизионный кадровик. Полетишь на ко-
мандирском У-2".
     Часа через полтора я стоял  перед  дивизионным  "кадрови-
ком" -  сумрачным  немолодым  майором:  "У тебя,  что - тетя в
Москве?  Читай!" И протягивает телеграмму:"Срочно откомандиро-
вать  капитана  Моисеева в распоряжение начальника руководящих
кадров главного управления ВВС.  Вершинин." А был тогда маршал
Вершинин главкомом авиации. За такой подписью телеграммы в на-
шу дивизию еще никогда не приходили.  "Завтра сдашь дела Алек-
сееву. Я его уже вызвал. Получи командировочное предписание и,
чтобы через два дня ноги твоей здесь не было. Ясно!"
     Почему, отчего я вдруг понадобился Москве? Я ничего тогда
не понимал в происходящем,  но все  приказания  выполнил.  Что
греха таить - с радостью.
     Так что же произошло?  Какая сила меня, полкового инжене-
ришку вдруг перенесла в штаб Военно Воздушних  Сил  Советского
Союза? Для того, чтобы объяснить тот поворот судьбы, который я
искал, который я ждал и даже предчувствовал,  и в  тоже  время
для меня совнршенно неожиданный, я должен вернуться назад.

ВНЕШНЯЯ БАЛИСТИКА ПРОФЕССОРА КРАНЦА

     Начальником политотдела дивизии был подполковник, а может
быть и полковник - я уже запямотывал,  Фисун. Большой нетороп-
ливый украинец. Раньше он был замполитом в нашем полку. Судьба
нас свела еще в 42-ом году и он  мне  давал  рекомендацию  для
вступления в партию.  Политработник он был никакой. Зато прек-
расный летчик.  Летал много, охотно и с успехом - бывают люди,
получившие в дар от природы воинское счастье. Подполковник Фи-
сун обладал  им в полной мере.  Потом у него начало неладиться
со здоровьем,  ему запретили летать и он полностью перешел  на
политработу.  Получив повышение и уйдя в дивизию, он продолжал
ко мне хорошо относится и регулярно проявлял те или иные знаки
внимания.
     Однажды Фисун   вызвал   меня  в  политотдел  и  дал  мне
трофейную книгу.  Это  была  работа  известного немецкого бал-
истика Кранца,  посвященная внешней балистике ракетных  снаря-
дов:"Посмотри  Моисеев,  вроде бы по твоей части?" Тогда я еще
не совсем забыл немецкий язык и без особого труда начал читать
сочинение  Кранца.  Это  занятие  оказалось и приятным и инте-
ресным и вносило разнообразие в мое строевое существование.  У
моего  знакомого в Двинске я взял какой то курс высшей матема-
тики - из моей головы всякая  математика  весьма  основательно
выветрилась,  и начал разбираться в премудростях тогда еще но-
вой науки - расчета траекторий ракетных снарядов.
     Надо сказать,  что я довольно быстро стал восстанавливать
свои математические познания и чтение книги  Кранца  оказалось
делом не  очень трудным.  Я не только сумел разобраться в этом
сочинении, но и увидел целый ряд  возможностей  усовершенство-
вать его работу. Кранц, со свойственным для всех немцев педан-
тизмом и отсутствием чувства юмора,  для целей совершенно ути-
литарных, развил общую теорию движения ракеты в гравитационном
поле круглой вращающейся Земли.  И уже из  этой  общей  теории
стал выводить правила для расчета траекторий ракет, которые мы
сейчас относим к классу земля-земля!  а тогда  они  назывались
V-2.
     Но в Академии я учил балистику под руководством Д.А.Вент-
целя,  одного из самых блестящих профессоров,  которых я когда
либо слушал.  Он ко всему относился с огромным чувством юмора,
а в науке исповедовал религию своего учителя - знаменитого ад-
мирала и академика  А.Н.Крылова:  неверная  значащая  цифра  в
расчетах,  это  ошибка,  а  лишняя после запятой - пол-ошибки.
Всякие лишние усложняющие вычисления,  не мотивированные необ-
ходимостью - смертный грех!  Вот так!  Любая прикладная теория
должна бить в точку - быть предельно простой!
     А тогда ракеты летать далеко еще не могли - десятки  кил-
лометров. Даже знаменитая V - 2 (ФАУ-2), летала всего на две с
небольшим сотни киллометров. Поэтому теория Кранца для решения
балистических задач тех лет,  мне показалась "сверхизбыточной".
И его книга мне не понравилась.
     Я поставил себе простую задачу в  духе  Крылова-Вентцеля:
как научиться вычислять траектории балистических ракет неболь-
шой дальности наиболее простым способом, опираясь, желательно,
на приемы,  уже известные артиллеристам. Я с этой задачей, ка-
жется, справился и построил простые формулы для поправок, поз-
воляющие  использовать существовавшие в то время балистические
таблицы.  Написанное сочинение составляло,  что  то  около  10
страниц. Встал вопрос: а что с этими страничками делать?
     Когда я еще учился в  Академии,  то  прослушал  несколько
лекций по балистике ракетных снарядов. Их прочел нам Ю.А.Побе-
доносцев - "гражданский профессор" и,  как его рекомендовал ге-
нерал Вентцель "отец советской реактивной техники". Его лекции
произвели на меня определенное впечатление.  Я с ним пару  раз
разговаривал и, как говорится, он мне запал в душу, настолько,
что даже в качестве выпускной  работы  я  делал  балистический
расчет бетонобойной  бомбы с дополнительной (т.е.  реактивной)
скоростью. Как оказалось и Победоносцев меня запомнил.
     Мне казалось,  что в контактах с профессором Победоносце-
вым  должен быть мой академический преподаватель Е.Я.Григорьев
- очень способный, молодой подполковник. Вот ему - то в Акаде-
мию Жуковского  я и послал написанные странички с просьбой пе-
редать их Юрию Александровичу  Победоносцеву.  Как  выяснилось
однажды,  мои странички до адресата дошли.  И не только дошли,
но и сделались истинной причиной моего неожиданного  вызова  в
Москву и полного расставания со строевой службой.  Но тогда об
этом я ничего не знал.  Мне и в голову не  приходила  истинная
причина переполоха, который наделал мой отъезд - никакого зна-
чения своему  письму  я не придал,  а тем более тем наброскам,
которые я сделал.

РАССТАВАНИЕ С ПОЛКОМ

     Последствия моих упражнений в немецком языке и балистике,
мне довелось узнать уже через несколько дней.  А пока - пока я
сдал свои дела в дивизии и вернулся в полк, где я очень быстро
завершил свои несложные сборы.  Но тут произошла осечка. Я на-
деялся  забрать  с собой свой "фиат-западная пустыня" и триум-
фально уехать на нем в Москву.  Представляю,  какой  бы  фурор
(тогда говорили,  "фураж"!) он бы произвел!  Я считал его пол-
ностью своим, поскольку мои механики вернули его из абсолютно-
го небытия.  Однако,  не тут-то было.  Оказывается на него уже
давно положил глаз помошник командира дивизии по хозчасти. По-
ка  я был дивизионным инженером,  он мне не мешал пользоваться
моим фиатом.  Но,  тихо, тихо, никому ничего не говоря, он его
уже  давно  оприходовал  -  теперь  это было уже имущество со-
ветской армии (как потом выяснилось его личной - как и при ны-
нешней приватизации).  И я уехал,  как все смертные на поезде.
     Мое расставание с полком сопровождалось  такой  попойкой,
которой в истории полка,  кажется никогда не было. Даже в день
Победы.
     Все началось рано утром,  когда нам позвонил наш командир
полка и потребовал,  чтобы я и Кравченко к нему пришли - неза-
медлительно! Подполковник Андрианов был, что называется, воен-
ная косточка - сын военного, он с детства был настроен на вен-
ную службу.  Всегда подтянуьый,  стройный молодой.  Никогда не
хмелел. Летал много,  с удовольствием,  бывал в тяжелейших пе-
редрягах. В полку все считали,  что он давно должен был бы по-
лучить героя.  Но чрезмерная храбрость и военная удачливость в
сочетании с самостоятельностью не очень нравиться вышестоящим.
     Лет через пять-шесть я его неожиданно встретил в Ростове.
И не где нибудь, а в бане. Я уже разделся о шел мыться. Прохо-
дя мимо зеркала, неожиданно увидел в нем знакомое лицо: Андри-
анов, в кителе без погон,  стоял у зеркала и прихорашивался. Я
невольно остановился.  Он увидел меня в зеркале и сразу узнал,
хотя я был в костюме Адама:"Инженер - так твою растак,  ты от-
куда взялся?"
     Я быстро оделся и мы пошли ко мне. Моя покойная жена была
смущена неожиданным визитом.  Однако собрала на стол,  что Бог
послал - жили мы тогда очень "аккуратно",  и мы долго и славно
поговорили. Вскоре после моего отъезда из полка, Андрианов по-
лучил  полковника  и был назначен заместителем командира диви-
зии.  Однако,  с ним он не поладил и был выведен за штат. А во
время очередного сокращения армии - демобилизован,  верее уво-
лен в отставку.  Сейчас он работает в райисполкоме в какой  то
из станиц.  Но медицинская комиссия признала его годным к лет-
ной