Вентцеля и Пугачева. Бывал я
и на заседаниях в Староконюшенной Академии.  Вот на  одном  из
таких заседаний и произошел эпизод,  благодаря которому я ока-
зался на подступах к Олимпу.
     В те годы специалистов в области балистики занимали проб-
лемы рассеивания (или кучности стрельбы) неуправляемых  ракет-
ных снарядов. Христиановичем, Гантмахером и Левиным был разра-
ботан простой метод расчета с успехом применявшийся  во  время
войны для  реактивных снарядов,  используемых в наземных уста-
новках легендарных "Катюш". Однако применение этого метода для
авиационных  ракетных  снарядов давало совершенно неверные ре-
зультаты.
     Владимир Семенович Пугачев,  который делал доклад, на пя-
мятном заседании,  наглядно  объяснил  присутствующим,  почему
этот метод,  удостоенный в свое время Сталинской премии нельзя
применять для расчета рассеивания авиационных систем. Суть де-
ла в том,  как справедливо  утверждал  будущий  действительный
член Академии Наук СССР, что реактивная тяга это некоторый нес-
тационарный случайный процесс.  А так как активный участок, на
котором работает реактивный двигатель,  у авиационных реактив-
ных снарядов достаточно протяженный,  то связать закон распре-
деления снарядов у цели с параметрами этого случайного процес-
са вроде бы пока и невозможно.  Все это Владимир Семенович нам
объяснял,  написав сложнейшее уравнение Фокера-Планка-Колмого-
рова.
     Дмитрий Александрович Вентцель,  который  вел  заседание,
поблагодарил докладчика и коротко резюмировал:"Итак, в ясном и
высоконаучном докладе показано,  что нам пока неизвестно что и
как надо мерить у этого случайного процесса,  а тем более рас-
считывать траекторию   снаряда,   который  находится  под  его
действием.  Ну что-ж,  как говорил Алексей Николаевич Крылов -
поставить задачу, это уже наполовину ее решить".
     В ночь  после  доклада  я  уезжал в Харьков.  Мне удалось
достать билет только в общий,  битком набитый вагон и  у  меня
было только сидячее место.  О сне нечего было и думать.  И всю
ночь я размышлял о прошедшем заседании.  Мне казалось противо-
естественной сама мысль об использовании сложных уравнений для
функций распределений - уравнений, которых мы не умеем решать.
И зачем нам столь подробная  информация.  Я  вооруженец,  если
угодно, артиллерист.  Для  расчета  потребностей в боеприпасах
мне достаточно  знать  только  средне-квадратичное  отклонение
снаряда  у  цели.  А  для  этого  мне достаточно знать то-то и
то-то.  Так понемногу этой ночью у  меня  выстраивалась  некая
схема  логических  узелков,  которая позволяла совсем по-иному
поставить задачу расчета рассеивания и  обработки  результатов
стендовых  испытаний  реактивного двигателя снаряда.  А дальше
дело уже оставалось за техникой анализа.
     Я довольно быстро со всем справился, но меня глодали сом-
нения - уж больно простой оказалась задача.  Эта простота меня
очень смущала,  поскольку я не был специалистом в теории веро-
ятностей и уж совсем ничего не понимал в теории случайных про-
цессов - новой области,  которая тогда только, только начинала
развиваться. Я поехал к Александру Михаиловичу Обухову ученику
академика Колмогорова.  Мы с ним кончали Мгу в один год и я не
боялся показать ему свое невежество.  Он, как мне помнится, не
воевал и к этому времени был уже доктором наук.  Я, как истин-
ный военный тогда благовел перед званиями и стал  обращаться к
нему на "Вы". Он, правда не сразу, но затем, как истино интел-
лигентный человек тоже перешел на "Вы".  Вот с того  памятного
разговора и  до  самой его смерти,  мы,  два бывших сокурсника
стали обращаться друг с другом  на "Вы".
     Оказалось, что все у меня правильно.  Более  того,  Алек-
сандр Михаилович мне показал cовсем свежую,  46-го года статью
Дуба (Doob),  в которой известный американский  математик,  по
какому то другому поводу использует похожие рассуждения.
     Окрыленный я  позвонил  Вентцелю  и попросил поставить на
его семинаре мой доклад.  Доклад был назначен и через месяц  я
привез законченную рукопись работы и довольно долго ее расска-
зывал придирчивым слушателям на семинаре. На моем докладе при-
сутствовал будущий академик, тогда начальник кафедры воздушной
стрельбы Академии имени Жуковского,  только что получивший ге-
неральское  звание профессор В.С.Пугачев.  После моего доклада
он произнес хвалебную речь и сказал, что мною написана хорошая
диссертация и он готов стать моим оппонентом.  О чем и был на-
писан протокол и представление кафедры Вентцеля.  Мою рукопись
у  меня отобрали,  и поставили на ней гриф "совершенно секрет-
но". И через полтора месяца была назначена моя публичная защи-
та на Ученом Совете факультета авиационного вооружения.
     Эти научные  успехи  были  встречены в Харькове совсем не
однозначно. Кое кто искренне порадовался и меня поздравлял. Но
генерал Хадеев тоже вполне исренне....  огорчился:  "Вот защи-
тишся  и  уедешь.  Подобрать нового начальника учебного отдела
будет нетрудно - место выгодное! Представлю того-же майора По-
тапова - это был мой заместитель -,  но с кем же я буду играть
в преферанс и кто будет ходить четвертый этап в этафете?"
     Но, тем не менее,  дело шло к защите.  Я быстро сдал пос-
ледний кандидатский экзамен - это была философия. Получил чет-
верку и был счастлив!  Сдавал экзамен вместе с  Воровичем.  Он
тогда пребывал в Академии в качестве адъюнкта - по гражданской
терминологии, аспиранта.  Он готовился долго и как все, что он
делал -  сверхдобросовестно.  Но получил он всего лишь тройку!
Я, тем более, почувствовал себя на коне.
     И вот однажды я поехал в Москву на защиту.  И не с окази-
ей,  как ездил по своим научным делам. Училище мне дало офици-
альную командировку,  причем на целую неделю.  А  сама  защита
чуть было не сорвалась.
     Вторым моим оппонентом был назначен полковник доцент Бой-
ко, о котором слушатели говорили так: Бойко бойко ставит двой-
ку -  человек педантичности и занудливости необыкновенной. Вот
и мне он тоже чуть было не поставил двойку.  Отзывов о диссер-
тации пришло много и все были отличные,  но отзыва второго оп-
понента не  было.  А без второго оппонента защита состоятся не
может.
     Я пошел на кафедру где работал мой оппонент.  Ноги у меня
дрожат - завтра защита, а отзыва нет. В чем дело? А он мне го-
ворит буквально следущюее: "Я еще не во всем у Вас разобрался.
Видите ли Моисеев,  мне надо еще один-два месяца".  Вот так! А
защита завтра!
     И снова добрый случай и снова добрые люди.
     В коридоре я встретил Володю Семенова.  Мы с ним были од-
ного выпуска - май 42-го.  Но он на фронт не попал,  а был ос-
тавлен в Академии в качестве адъюнкта.  Успел защитить диссер-
тацию и обогнать меня в звании:  он только-что получил майора.
Впоследствии Владимир Михаилович Семенов сделался доктором на-
ук, вышел в генералы и был под занавес своей  военной  карьеры
заместителем по научной части начальника знаменитого тридцато-
го института.
     Я ему поплакался - завтра защита, а тут такое!
     "Пошли к Соловью,  чего нибудь придумаем".  Генерал-майор
Соловьев был  начальником нашего факультета и человеком доста-
точно доброжелательным,  хотя и трусоватым. Пришли, докладыва-
ем. Соловей пожимает плечами и сетует о неприятностях, которые
могут последовать для ученого совета,  если защита сорвется  -
на меня ему,  разумеется,  наплевать.  Вроде бы уже отрезанный
ломоть. И тут Семенов подает блестящую идею.
     "Товарищ генерал,  разрешите  мне завтра выступить вторым
оппонентом". "А диссертация?  Она же секретная". "Устроим!" "А
отзыв?" "Напишем!"  "Ну  авиация,  смотрите не подведите!" "Не
подведем!" - ответили мы уже хором.
     Диссертация была, действительно с высоким грифом и храни-
лась под семью печатями. Но кто поверит диссертанту, что у не-
го нет черновиков? И они у меня конечно были. А кроме того го-
лова - это ведь самый надежный сейф для секретных  документов.
Мы поехали к Володе домой. Он был уже женат. Его жена Лена нас
накормила обедом и мы сели работать.
     Володька Семенов  был  очень способным человеком.  Слегка
безалаберный, слегка с ленцой - что греха таить?  Но был всегда
прекрасным  товарищем  и когда надо понимал все быстро,  делал
четко и хорошо.  За два часа он во всем разобрался. Еще час мы
с  ним  вместе писали отзыв,  а потом - само собой разумеется,
весьма неплохо выпили. Я у него остался ночевать. Утром вместе
поехали в  Академию.  А  к трем часам дня я уже был кандидатом
технических наук.
     Защита прошла под барабанный бой. Очень хорошо говорил В.
С.Пугачев. Не ударил в грязь  и  Володя  Семенов,  первый  раз
выступавший в  качестве иоппонента.  Его похвалил Соловей -"не
подвели!" Было много людей из гражданских КБ и  НИИ.  Задавали
вопросы.  Я  получил  много  лестных предложений.  Генерал За-
лесский - начальник НИИ-2 звал меня к себе и я этим  приглаше-
нием однажды воспользовался.
     Пришел на защиту и профессор Победоносцев.  Тогда то он и
рассказал мне о судьбе письма, которое я написал ему еще буду-
чи инженером дивизии. И мне стали понятными неожиданные выкру-
тасы моей судьбы. После защиты мы с ним долго гуляли по корри-
дорам Академии и он мне убедительно втолковывал, что я должен,
нет, обязан приложить все усилия,  чтобы уйти из армии. И не в
неизвестность. Теперь, когда я кандидат наук, да в такой быст-
ро развивающейся и престижной области,  как ракетная техника и
реактивная наука,  каждое КБ меня возмет. Возможностей много и
материально я буду обеспечен не хуже чем в армии.
     А еще он мне сказал - "Но Ваше место, я в этом убежден, в
ВУЗ,е. Демобилизуйтесь и приходите на мою кафедру в МВТУ".
     Нет ни в чем он меня тогда не убедил.  Уж очень  казалась
заманчивой устроенность  кадровой  офицерской  службы.  Я  был
представлен  к  очередному званию и генерал Хадеев обещал дос-
рочно представить к званию подполковника, благо я занимал пол-
ковничую должность. Была уже и собственная комната - впервые в
жизни.  Правда  в ней кроме раскладушки,  табуретки и стола на
трех ножках ничего не было.  Но тем не менее у меня  уже  была
свя крыша над головой.  Все это казалось заманчивым. Что греха
таить!"
     Но не зря говорят, что лучший учитель - Жизнь!

Я ВОЗВРАЩАЮСЬ В ГРАЖДАНСКУЮ ЖИЗНЬ

     Возвращение в  Харьков  было  триумфальным.  Хадеев  меня
поздравил публично. Но за праздничными днями пошли будни.
     И они оказались куда менее привлекательными, чем предыду-
щая  харьковская  деятельность  и чем то,  на что я расчитывал.
Концепция Училища была составлена,  планы утверждены, курсанты
появились и началась рутинная работа учебного отдела - состав-
ление расписаний, проверка занятий, заполнение форм отчетности
и тому подобное.  Одним словом началась полная забот жизнь во-
енного чиновника,  который к тому-же и находится все  время  в
поле  зрения своего начальства.  Поездки в Москву прекратились
вместе с окончанием пускового периода.
     Вместе с этими поездками прекратились и  научные семинары
в Академии  Жуковского  и разговоры,  наполнявшие жизнь особым
содержанием. Я  пробовал завязать контакты в Харьковском мате-
матическом обществе и с  Университетом.  Математическую  жизнь
города возглавлял тогда Наум Ильич Ахиезер - первоклассный ма-
тематик и доброжелательный человек. Харьковские математики от-
неслись ко мне с симпатией. На их семинарах я даже сделал пару
докладов. Но наши интересы были уж очень разные. Я жил тогда в
мире  инженерных  задач,  а они были все "чистые" математики и
занимались классическим анализом.
     Так же как и несколько лет тому назад, когда я еще служил
в дивизии,  я  снова,  но с еще большей остротой почувствовал,
что регулярная армейская или чиновная служба - не по мне! Надо
было что существенное менять во всей моей жизни.
     Я не сразу пришел к мысли о необходимости оставить армию.
Форму носить привык, как и чувствовать себя кадровым офицером.
Гражданская жизнь меня слегка страшила своей неопределенностью
и высокой мерой самостоятельности и ответствености  за  самого
себя. Но постепенно я понял неизбежность расставания с армейс-
кой жизнью. Иного пути у меня просто не было. Все то, что вок-
руг происходило,  что  приходилось  делать,  я воспринимал как
"преджизнь". Ежевечерне  я  думал о том,  что мне уже 30 лет и
что надо что-то устраивать, надо...А что надо, я пока не очень
то и понимал.  И постепенно пришел к пониманию необходимости -
надо снимать погоны.  Хоть и страшно,  но надо!  И чем быстрее
это случиться. И однажды написал рапорт.
     Хадеев был мрачен и неприветлив,  как в первый час  нашей
первой встречи  в  штабе ВВС.  Он долго смотрел на мой рапорт.
Читал и перечитывал.  А потом взял ручку и написал на  рапорте
очень смешные  и мудрые слова:  "Использовать по специальности
не могу.  С мотивом демобилизации не согласен". Дело было сде-
лано: согласно устава армейской службы, я теперь мог обращать-
ся в высшие инстанции. Рапорт ушел в Москву.
     Через пару месяцев в Училище пришел приказ о моей демоби-
лизации,  причем  за подписью того самого генерала Орехова,  с
которым я встречался уже дважды. Он наверное был рад избавить-
ся раз и на всегда от назойливого подчиненного.
     Новый 49-ый  год я встречал уже без погон,  но в кителе -
цивильный пиджак у меня заведется еще совсем не скоро.
     Еще летом  я договорился о своей возможной работе в НИИ-2
и МВТУ.  Защита открыла, практически, все двери. Я начал зани-
маться динамикой управляемых реактивных снарядов.  Эта дисцип-
лина делала  только  свои первые шаги и каждый,  даже незначи-
тельный результат воспринимался чуть ли  не  как  открытие.  Я
часто выступал с докладами,  публиковался в закрытых изданиях.
Мне казалось,  что в слующем году я смогу представить рукопись
книги,  которую я писал,  в качестве докторской диссертации. В
этом меня очень поддерживал профессор Победоносцев и ряд  моих
коллег. Мне казалось, что моя жизнь уже навсегда связана с тем
техническим миром,  в который я вошел.  Но судьбе было  угодно
распорядится по-другому.
     Однажды все рухнуло,  когда арестовали мою мачеху.  Я уже
об этом рассказывал - меня отовсюду выгнали и мне пришлось уе-
хать  из  Москвы в Ростов и начать все совсем заново!  Почти с
нуля.
     Жизнь оказалась, действительно, совсем новой и была отде-
лена непроходимой стеной от всего, что было раньше. Из прошло-
го остался только один Ворович, такой же изгой, как и я. Приш-
лось прекратить все контакты с моими друзьями  по  Академии  и
моими преподавателями.  Я допускал возможность для них всевоз-
можных неприятностей - как никак,  а контакты с кандидатоми  в
арестанты вряд  ли могли приветствоваться соответствующими ор-
ганами. Единственный человек из "старого мира",  который  мной
интересовался,  причем по собственной инициативе, и которого я
иногда посещал - примерно раз в год, был Д.А.Вентцель.

ДОКЛАД У М.В.КЕЛДЫША

   Жизнь и вправду пришлось начинать сначала. Семья, универси-
тет в Ростове - все было совсем не так,  совсем не  похоже  на
то, что было в предыдущей жизни.  Но одно я знал теперь совер-
шенно твердо  -  я  буду учить студентов и заниматься наукой в
меру своих возможностей. И не математикой, в том ее понимании,
которое исповедовалось на математическом отделении МГУ,  кото-
рое я окончил. Я буду заниматься теоретическими исследованиями
проблем, имеющих совершенно конкретное содержание - физическое
или техническое.  Но каких задач - этого я еще не знал. Ракет-
ной техникой я заниматься не мог,  будучи лишенным допуска,  а
других задач я пока не знал.  Однако принципиальный выбор  был
уже сделан. И этим я обязан Д.А.Вентцелю.
     Когда я пришел на кафедру теоретической механики, мой но-
вый начальник доцент А.К.Никитин сразу же задал мне вопрос - а
какими задачами я собираюсь заниматься.  Он рассматривал  меня
как  специалиста  и ждал ответа,  А что я мог ему ответить?  Я
действительно не знал чем я буду заниматься.
     Надо сказать,  что и потом,  мне всегда было трудно отве-
чать на подобные вопросы.  Мне всегда было очень трудно плани-
ровать  свою  исследовательскую  деятельность.  Я мог говорить
только о направлении,  а конкретные вопросы  возникали  как-то
сами собой.  Я никогда не могу сказать заранее более или менее
точно то,  что я буду делать.  Порой я начинал одно, а получа-
лось сосем другое. Я думаю, что это особенность любой творчес-
кой деятельности.  Как-то я прочел у Симонова фразу -  "..и  я
пошел  писать  для газеты стихи о смерти Сталина".  Я не читал
этих стихов,  но думаю,  что они не могли  бы  быть  хорошими.
Убежден, что нельзя писать стихи по заказу, как и думать о не-
понятном тоже по заказу!
     Любое исследование - всегда размышление о  непонятном.  И
получается оно лишь  тогда,  когда  входит  в  жизнь,  в  твою
собственную, когда  о  нем  думаешь  все  время.  Один наш со-
курсник,  человек очень  посредственных  способностей  защитил
докторскую диссертацию,  раньше очень многих, кто считался та-
лантливыми.  Я удивился, когда мне сказали о его научных успе-
хах.  А  другой  мой  сокурсник,  очень  талантливый математик
Александр Львович Брудно мне ответил:  "Ну и что? Он все время
только и думал о своем флаттере".
     Задачи, которыми я начал заниматься и, которые через нес-
колько лет  составили предмет моей докторской диссертации воз-
никли тоже,  более или менее, случайно. Как только я начал ра-
ботать в университете мне поручили подготовить серию задач для
дипломных и курсовых работ по гидродинамике.  Эту дисциплину я
знал плохо, точнее совсем не знал. И поэтому искал задачи, ко-
торые были бы близки тем областям математики, которые я изучал
в университете. А это была теория нелинейных возмущений линей-
ных операторов.  Так я вышел на задачи  теории  гравитационных
волн в ограниченных объемах жидкости,  то есть на задачи о ко-
лебании жидкости в сосудах и ограниченных водоемах.
     Я начал разбираться в этих задачах и вскоре появились да-
же некоторые результаты.  Я написал о них  небольшую  заметку,
страниц на 5 или 6.  Ее первым читателем был покойный М.Г.Хап-
ланов, который,  по существу переписал ее заново - такое коли-
чество замечаний он мне сделал.  И во время  одного  из  своих
приездов в Москву, я встретился с профессором Я.И.Секерж-Зень-
ковичем,  специалистом по теории волн и милейшим человеком. Он
одобрил мою заметку и предложил мне сделать доклад на семинаре
математического института у академика М.В.Келдыша.
     Мстислав Всеволодович Келдыш  находился  тогда  в  зените
своей научной славы. Он еще не стал Президентом Союзной Акаде-
мии и не был безымянным Главным Теоретиком,  также как и Коро-
лев  еще не был Главным Конструктором.  Но ряд блестящих работ
по теории несамосопряженных операторов выдвинули его  в  число
самых "острых" математиков  "сборной команды мира по математи-
ке". В тод год ему исполнилось только - только 40 лет.  Но  он
был уже действительным членом Академии Наук Союза и директором
организующегося института прикладной математики.
     Келдыш славился удивительной быстротой сообразительности.
Во время семинаров он понимал  суть  дела  не  только  быстрее
всех в аудитории,  но,  как мне кажется,  и самого докладчика.
Владея  такой остротой мышления,  он не скрывал своего превос-
ходства. Поэтому не удивительно, что люди его семинаров побаи-
вались и терялись в его присутствии.  Это ощущение усугублялось
еще одной его особеностью.
     Люди обычно делятся на два очень разных типа. Одни, назо-
вем их доброжелательными.  Таких,  наверно,  большинство.  Они
apriori  считают  каждого  нового человека умным и порядочным.
Позднее они с грустью убеждаются,  что не все умные и  не  все
порядочные.  Но есть и другие, которые каждого незнакомого по-
дозревают в глупости и подлости.  А,  потом,  тоже  с  грустью
убеждаются, что не все дураки и не все мерзавцы. Мое многолет-
нее знакомство с К