ремени года, отнють не
дешево. Оказалось, что наш обед - весьма посредственное нарпи-
товское произведение.  Снова вопрос и снова немое пожатие пле-
чами. Я думаю, что мой спутник уже давно не был в обычной сто-
ловой в роли простого смертного.
     Затем, к неудовольствию сопровождающего инструктора,  по-
шел в городскую библиотеку -  несколько  чистеньких  и  уютных
комнат.  Заведующая  -  ушедшая  недавно на пенсию учительница
русского языка,  из местных казачек - была интеллигентна, умна
и не  лишена  чувства юмора.  Разговор настроил меня на добрый
лад. Почувствовав мой интерес,  она мне долго  рассказывала  о
своем житие - бытие,  о крае и его традициях. А я, в это время
думал - какие приятные люди живут в этих станицах.  Как с ними
легко  иметь дело.  Как они все понимают,  знают и умеют.  Как
важно им не мешать! Не мешать и жить и работать.
     Я распрощался и получил приглашение зайти еще  и  завтра:
меня собирались  напоить чаем.  Дав обещание обязательно прие-
хать, я уже совсем в добром настроении поехал  к  председателю
колхоза.
     В правлении его не было.  Мой инструктор  выразил  неудо-
вольствие: "его  же предупредили,  что я приеду!" Председатель
был на полевом стане - еще киллометров 20 по  бескрайней,  уже
убранной пустынной степи. Неожиданно мы очутились в совершенно
удивительном месте. Небольшой хуторок в глубокой балке, журча-
щий ручеек наполняющий ставок,  а кругом яблоневый сад - я по-
думал: "а как же здесь хорошо в апреле или мае?" Впрочем,  хо-
рошо было и в августе.
     Председатель, оказался  моим  ровесником и,  увидев среди
моих колодок ленинградскую медаль сразу же настроился благоже-
лательно к заезжему гостю.  И, для начала завел военный разго-
вор. Оказалось, что мы с ним в одно и тоже время были на стан-
ция  Хвойная,  что  на  Волховском фронте.  Только тогда я был
старшим лейтенантом, а председатель старшим сержантом. 3-5 ми-
нут  общих воспоминаний и наш хозяин перешел со мной на "ТЫ" и
я стал для него просто любопытствующим Николаичем.  Имя Никита
ему, что-то не понравилось.
     Председатель повел нас обедать. Это было не совсем лишнее
после стандартного нарпитовского обеда. Свежайший борщ со сме-
таной, какое-то мясо на второе. На столе кувшин с молоком, ар-
буз на закуску. А хлеб - давно я не ел такого хлеба! Я расска-
зал моему председателю и о рынке,  где торгуют  кавказцы  и  о
нарпитовском обеде...  Он нахмурился:"Знаю, все знаю Николаич!
Не мешали бы мне эти молодчики - он покосился на моего спутни-
ка  - завалил бы всю станицу продуктами.  И моим усатым гостям
здесь и делать было бы нечего.  И  обеды  в  ресторане  не  из
консервов бы делали.  А знаешь, сколько я беру за обед, который
ты сейчас съел? - он совсем оживился - не поверишь. Полтинник.
И доход еще с него имею.  Иногда до 20 копеек. А нарпит даже с
его рублем прогорает!"
     Вечером я долго сидел с главным агрономом.  Тоже из каза-
ков, лет пятидесяти.  Кончил заочно сельхозинститут. Всю жизнь
в поле. Меня интересовало как реализуются рекомендации ставро-
польских ученых.  "А  никак.  По  весне получаем из Ставрополя
разнарядку - где и что и  как...Тут  не  до  самодеятельности.
Даже вместе с учеными".
     Утром, покидая наш гостеприимный хуторок, я застал отвра-
тительную сцену. Мой спутник, тыкая орал на нашего агронома. А
пожилой человек стоял перед ним на вытяжку и оправдываясь  го-
ворил:"Вы не  волнуйтесь Николай Степанович,  все будет в ажу-
ре.."
     Когда мы  сели  в  машину и поднялись из балки на степные
просторы, я не выдержал и устроил моему спутнику разнос.  "Ни-
колай Степанович!  Ну как Вы так можете?.  Вы же ему в сыновья
годитесь. Какое Вы имеете право говорить ему "ТЫ"?  Откуда та-
кая грубость?  Да  и  понимает он все в сто раз лучше чем Вы".
Мой спутник явно обиделся. Но говорить резко побаивался. Вроде
бы гость от Горбачева,  да и с нашим первым обедает вместе. Но
насупившись он мне сказал фразу, которая была хуже любого кри-
ка:" Вы же их не знаете, дай им только волю. Они такое..." Что
"такое" я уже не слушал.  И до самого Ставрополя угрюмо молчал
погрузившись в собственные мысли.
     Через месяц или через два,  А.А.Никонова и меня пригласил
к себе  М.С.Горбачев.  Он был тогда секретарем ЦК по сельскому
хозяйству, т.е.  ведал  в  те времена всем сельским хозяйством
страны. Александр Александрович уже был тогда избран президен-
том  ВАСХНИЛ,а.  Разговор шел о Ставрополье,  о взаимодействии
Большой Академии со ставропольским сельхозинститутом,  в част-
ности.  Обстановка  была рабочая и более чем доброжелательная.
Михаил Сергеевич интересовался  успехами  института,  проявлял
понимание многих деталей - обсуждение шло легко и деловито.
     Но в конце произошел сбой.  Михаил Сергеевич меня спросил
о моем общем впечатлении о состоянии дел в Ставрополье,  о том
как используются результаты работ  института,  как  они  внед-
ряются в практику.  Успокоенный мирным деловым тоном разговора
я сказао то, о чем думал последнее время. "Край на подъеме. Это
очевидно. Там много дельных и знающих людей. Но есть одна беда
- аппарат крайкома:  вмешивается когда не надо и во что не на-
до!" И начал приводить примеры.
     По ходу моего рассказа,  Горбачев  все  больше  и  больше
мрачнел. И  неожиданно,  лаконичной репликой прервал мой расс-
каз; "Аппарат,  это гораздо сложнее чем Вы думаете".  Никакого
обычного монолога.  Сухое расставание без каких либо пожеланий
на прощание.  Хозяин кабинета был явно рассержен. Только позд-
нее я  понял  свою  бестактность - нельзя прикасаться к святая
святых.
     В системе  власти и,  прежде всего партийной власти,  су-
ществовали определенные неписанные правила  игры, обязательные
для всех и для рядового инструктора, и для секретаря ЦК и, как
потом мы поняли, и для генсека, тоже. Все они были в системе и
все держались на одностороннем "ТЫ", в частности. Именно аппа-
рату принадлежало все, он был истинным владетелем собственнос-
ти. Но каждому было отпущено только то, что было ему положено,
и отдыха,  и продовольствия, и других жизненных благ, ну и ко-
нечно, обращения "ТЫ" со всеми,  стоящими ниже,  чем ты в пар-
тийной иерерхии.  И категорический запрет обсуждать  что-либо,
относящиеся  к этим прерогативам,  с кем либо из нас,  стоящих
вне системы,  вне номенклатурного аппарата и  даже  со  своими
коллегами,  стоящими на нижних ступеньках. То, что происходило
за зелеными заборами, то о чем говорили там, что ели и что пи-
ли  нас не касалось.  Это была тайна,  которая охранялась куда
строже, чем все военные секреты вместе взятые.
     И мой инструктор безобразничал в колхозах,  орал на пожи-
лых людей не потому,  что это требовало дело,  не потому,  что
они допустили те или иные огрехи,  а для того, чтобы люди каж-
додневно, ежечастно чувствовали,  кто есть настоящий хозяин на
этой земле.  Если бы они потеряли, хоть одну из ниточек, кото-
рыми был связан Гуливер,  то они потеряли бы все. Я думаю, что
Горбачев,  лучше чем кто либо понимал эти правила игры. Сейчас
я уже знаю,  что эти правила игры сложились  постепенно,  сами
собой.  Что они даже противоречили интересам партии и ее влас-
ти, что следование им вело саму партию к  гибели.  Но  сделать
никто  ничего  не мог,  даже если и понимал трагизм положения.
Теперь я думаю, что Горбачев это тоже понимал.
     И, тем не менее мне кажется, что он все же  переоценивал,
сковывающий потенциал Системы. Это помешало ему, однажды, пра-
вильно поставить цели и выбрать более легкий путь вывода наше-
го общества на "естественный" путь развития.

ШОРЫ ГОРОДСКОГО МЫШЛЕНИЯ
И ЛИБЕРАЛИЗАЦИЯ ДЕРЕВНИ

     Мои поездки по Ставрополью,  разговоры с людьми, занимаю-
щими самое разное общественное положение, создали определенный
образ южнорусского  крестьянства и дали представление о многих
реалиях нашего сельского хозяйства и знания того,  что  невоз-
можно прочесть ни в газетах ни в книгах. Более того, благодаря
знакомству со Ставропольем у меня,  уже к концу 70-х годов на-
чала  складываться  система  представлений о том,  каким может
быть рациональное устройство жизни,  рациональная  организация
производства деревенского мира.  Я понял,  что дело не в сель-
хознауке,  не в агрономии,  а тем более  не  в  информатике  и
компьютеризации.  У нас много первоклассных агрономов,  людей,
профессиональный уровень которых позволяет обеспечить  умелое,
рациональное ведение хозяйства,  потенциальные возможности ко-
торого в настоящее время используются преступно мало.
     Самое главное  сегодня - организация сельхозпроизводства,
система собственности,  правовые отношения человека  и  земли.
Вначале это были мои, всего лишь, размышления вслух и разгово-
ры с теми людьми, мнение которых для меня было важным. Позднее
я начал об этом говорить публично и, наконец, основные мысли я
изложил  в  моей книге "Пути созидания".  Но,  как я убедился,
своих адресатов  эта книга не нашла (впрочем,  их может быть и
нет!) и какого либо заметного влияния  на  образ  мышления  не
оказала.
     Далеко не  сразу я пришел к более или менее окончательным
суждениям: шоры городского мышления и некоторые принципы,  ко-
торыми, оказалось,  не  так то легко и поступиться,  мне долго
мешали поверить тому, что я видел. Первое, что я понял - мерт-
вящий, убивающий  все живое диктат партийного чиновника.  Дело
было даже не в том,  что такой чиновник в своей массе не очень
грамотный, что он не очень способен и не очень хочет вникать в
суть конкретных задач.  Все значительно сложнее. Партийный чи-
новник имеет свои приоритеты,  действует и приказывает, исходя
из собственных корпоративных интересов,  из общих правил игры.
Он может быть и грамотным человеком, но его поступки регламен-
тированы, прежде всего, этими правилами, а не интересами конк-
ретного хозяйства, района и даже края.
     Но прямой  отказ от раз установившегося порядка был смер-
телен для десятков тысяч людей, имеющих власть и допущенных до
"тела страны"  - ее реальных собственников.  Конкретных людей,
думающих не о крае,  стране или партии,  а пекущихся  о  своих
конкретных сиюминутных делах, людей, которые отлично понимали,
что значит в их судьбе,  установившийся в  стране  порядок.  И
сопротивление  любым  ограничениям  единовластного руководства
всем до хозяйственных мелочей,  включительно, будет отчайным -
не на жизнь,  а на смерть. Тем более, если речь всерьез пойдет
об утверждении иного права собственности.  Я думаю, что Горба-
чев это понимал куда лучше чем я.
     Потом колхозы - еще одно заблуждение горожанина.  Я  при-
надлежу  к тому поколению,  которое не по рассказам,  а своими
глазами видело весь  ужас  коллективизации.  Новое  крепостное
право - оно внедрялось огнем и мечем.  И одновременно,  вполне
целенаправленно уничтожалась лучшая,  наиболее работящая часть
крестьянства. Под нож шли самые думающие, самые профессиональ-
но грамотные мужики!  А утвердившийся колхозный строй  поражал
своей нелепицей, нерациональностью, глупостью и безхозяйствен-
ностью.  Мне,  московскому жителю казалось,  что мужики должны
все и  поголовно  его ненавидеть и мечтать о полном разрушении
колхозного порядка.  Но я испытал шок - оказалось,  что все не
так,  все  гораздо сложнее.  Оказалось,  что подобная линейная
трактовка всего лишь досужие рассуждения теоретика. Да, к тому
же еще и горожанина.
     Среди крестьян,  преимущественно  из казаков,  с которыми
мне довелось беседовать по душам,  я встретил самое разное от-
ношение к проблеме  собственности  на  землю  и  к  колхозному
строю.  Были такие, которые рвались в бой. Их позиция была од-
нозначна: "Эх, дали бы мне землицу и "не мешали бы мне власти,
поработал бы я всласть" - их точку зрения в рифму мне высказал
как-то один сорокалетний казак.  Дальше он мне изложил план  -
боевую диспозицию,  как он мне сказал - что и как надо делать,
что выгодно,  а что не выгодно. Но таких было до удивления ма-
ло.
     Для меня была совершенно неожиданной,  та симпатия к  ко-
лхозному образу жизни, к колхозным порядкам, которую я обнару-
жил. Помня сопротивление крестьян во  времена коллективизации,
я был уверен, что возвращение собственности будет для всех не-
бесным даром. Но не тут-то было: все оказалось не так. Многое,
очень многое  в колхозном строе не нравилось станичникам - ру-
гали они его последними словами.  Ругали бригадиров, неграмот-
ность председателя, пьянство начальства (и не только начальст-
ва), казнокрадство.  Но последнее вовсе не означало  необходи-
мость распустить колхозы.  Скорее, главный лейтмотив был такой
- хорошо жить миром. Вот бы те из райкома да края не мешали бы
нам! Своим бы умом бы пожить! И слышал я такое не сегодня, а в
средине годов семидесятых. 20 лет тому назад!
     Потом я пытался перепроверить подобные  впечатления  и  в
калужской области, и в Беллоруссии, и в Подмосковье. Тенденции
сохранялись, хотя  они и были менее яркими и отчетливыми,  чем
на Северном Кавказе. Там еще довольно сильны казацкие традиции
- они давали дополнительный фон. Кроме того, колхозы в Ставро-
полье были богатые,  люди жили в довольстве - стоило  ли  этим
рисковать?  Конечно,  не все было ладно - невооруженным глазом
были видны плоды бесхозяйственности, плохой  организации.  Все
понимали, что и в тех благополучных краях можно было жить куда
лучше. Впрчем,  для того,  чтобы это понять не нужно было быть
специалистом  -  в этом мог разобраться даже математик.  Вот о
том и сетовали, разговаривавшие со мной мужички.
     Но многое я еще тогда не понимал. Конечно, богатство края
играло свою  роль,  играли роль и традиции казаков,  привыкших
жить миром и многие из которых полагали,  что и в колхозах ми-
ром можно все устроить чин чином. Но не только в традициях бы-
ло дело.
     Однажды я  разговаривал с одним очень пожилым колхозником
из иногородних. Из небогатых середняков. Он еще помнил как хо-
зяйствовал самостоятельно.  Задал я ему один прямой  вопрос  -
хотел бы он иметь собственный надел, работать самостоятельно и
жить независимо.  Ответ был длинный и неоднозначный:  "с одной
стороны",  "с другой стороны".  Но главное было в том, что мой
собеседник в любых условиях не очень бы стал стремиться  снова
стать единоличником.  Да, живет он похуже чем до коллективиза-
ции, хотя в отличие от казаков был средняком из средняков: ка-
заки те,  по его мнению, больше на кулаков смахивали. Но рабо-
тал он тогда от зари до зари. И если землю дадут, то снова ему
так же придется работать.  Но даже не это его пугает.  Сегодня
он под защитой государства.  Оно за него думает, но оно же его
и кормит.  "А если неурожай?  А появится новая техника?  А как
торговать зерном? Это не виноград отвести на базар. Как нынче,
так  спокойнее".  И  я понял тогда истинный смысл некрасовских
строк:
           Порвалась цепь великая,
           Порвалась и ударила
           Одним концом по барину,
           Другим по мужику!...
     И обрел я тогда глубочайшую убежденность - конечно,  кол-
хозы в их современном виде долго не просуществуют.  Но,  упаси
Боже, их  распускать декретом.  Все должно делаться медленно и
сверхосторожно.  Нельзя,  чтобы при разрыве цепи удар пришелся
по  производителю.  Здесь в деревне мы сталкиваемся с извечным
противоречием,  присущим обществу и человечеству вообще. В нем
должны уживаться очень разные люди. Одни с неуемной энергией -
агрессоры от природы, стремящиеся к богатству и славе, готовые
работать  день и ночь и рисковать всем,  даже жизнью порой для
мифических, им одним понятных целей. Но есть и другие, которые
готовы удовлетвориться скромными условиями жизни. Они избегают
напряженной работы и,  особенно,  ответственности.  Им  важнее
всего гарантированность,  стабильность существования. Их стра-
шит неизвестность перемен.
     Это разнообразие людских характеров и стремлений  - залог
неравенства людей,  их  борьбы  между  собой и трудностей в их
совместной жизни.  Но оно же и счастье рода человеческого, это
его шанс для преодоления всего того, с чем человек сталкивает-
ся на тернистом пути своей истории.
     Вот тогда на грани восьмидесятых я понял всю неизбежность
и неотвратимость перестройки всей организации нашего  сельско-
хозяйственного производства. Ну и в силу своей профессии начал
обдумывать возможную стратегию перестройки сельского хозяйства
и принципы необходимой (я бы сказал,  неотвратимой) "революции
сверху".  Я пробовал делиться своими мыслями, но меня не очень
понимали - ни реформаторы, ни консерваторы. Ближе всего к мое-
му пониманию  был  мой коллега по Академии Народного Хозяйства
В.А.Тихонов. Он  заведовал  в  Академии   кафедрой   экономики
сельского  хозяйства  Но у него была совсем иная аргументация.
Понял я в те годы и то,  что именно сельское хозяйство -  ключ
будущего  развития страны.  Его судьба куда важнее для страны,
чем любые ракеты и танки и промышленность должна научиться да-
вать в достатке и дешево всю необходимую деревне технику:  нет
вопроса деревни - есть вопрос страны.  Но как его решить? Одно
очевидно  - город должен сделаться экономическим партнером де-
ревне, а рынок - ориентированным,  главным образом на деревню.
И без активной политики государства этого сделать нельзя.
     Нечто подобное я однажды сказал М.С.Горбачеву.  Он внима-
тельно посмотрел на меня, ничего не ответил, но, как мне пока-
залось, именно с этого момента стал относиться ко мне со  вни-
манием и несколько раз просил кое о чем подумать и написать.
     Итак я понимал,  что без революции сверху  не  обйдешься.
Декреты необходимы.  Но такие, которые бы освобождали волю лю-
дей, давали бы проявится тому естественному неравенству людей,
которому человечество обязано своим развитием.  Но должны быть
и декреты, которые были бы способны уберечь человека от грозя-
щих ему  опасностей,  дать  ему  определенные гарантии.  А эти
опасности предстоит еще увидеть!  И  не  не  так  много  людей
способны предусмотреть их появление.
     Вот здесь мы и приходим к неизбежной  проблеме  собствен-
ности - собственности на землю.

ЗЕМЕЛЬНАЯ СОБСТВЕННОСТЬ -
ЧТО Я ПОД ЭТИМ ПОНИМАЮ.

     Деревня -  именно  здесь  решается сегодня судьба страны,
судьба нации.  И это,  несмотря на то, что деревня практически
выродилась и крестьянина как общественной силы  в  стране  уже
почти нет.  Нам сегодня надо не просто решать вопросы деревни,
а в ряде районов страны,  воссоздавать деревню заново. Точнее,
содействовать созданию нового деревенского мира,  того необхо-
димого фундамента любого общества и его культуры,  который  не
только дает ему пропитание, но и является естественным связую-
щим звеном между землей и человеком и тем самым самым  воссоз-
дает многие моральные ценности.  Ощущение "власти земли", этой
непреходящей,  вечной ценности человека, не может не быть важ-
нейшей составляющей культуры рационального общества. Как бы мы
его не называли!
     Я убежден, что как только будет найден ключ к воссозданию
деревенского мира   и   начнутся   соответствующие   процессы,
городская жизнь тоже пойдет по новому,  нужному нам руслу. Од-
ним словом,  стабилизация общества  через  стабилизацию  дере-
венского мира. Если угодно, это доктрина - изначальная позиция
всех моих будущих рассмотрений.  Она родилась во время  "моего
хождения  в народ" и,  как я понял позднее,  она соответствует
нашим национальным традициям. Многим она покажется спорной, но
чем  больше я узнаю российскую жизнь,  тем больше я вижу аргу-
ментов ее обосновывающих.
     Я не   могу  согласится  с  известным  постулатом  Маркса
об "идиотизме деревенской жизни". Все идет своим чередом. Рож-
даются те или иные жизненные уклады, порой непонятные и чужие.
Но в каждом из них есть и своя логика,  свои изначальные резо-
ны.  Да, цивилизация все больше и больше становится городской.
Но связь с землей порваться не может.  Ее не  заменит  никакая
гидропоника.  Ощущение общности и п