уманному плану.  Она возникла  в
результате  внутренних причин развития организации,  тех изна-
чальных стимулов,  которые в нее были заложены еще в  процессе
революции.  Сталин  мог быть или не быть,  но система не могла
развиваться иначе,  ибо он был не только ее создателем,  но  и
был создан ею.  Горбачев мог состояться или не состояться,  но
система необходимо должна была рухнуть.  Раньше или позже, так
или иначе,  но она должна была развалиться,  ибо она оказалась
несостоятельной в борьбе за место под солнцем на нашей  груст-
ной планете. Просто она могла рухнуть по-иному.
     Существовала иллюзия,  что в нашем советском обществе от-
сутствовала конкуренция. Действительно в производственной сфе-
ре она  почти  не возникала,  поскольку в ней законами был ут-
вержден монополизм - все,  что надо было делать,  кто и за что
отвечает расписывалось по отраслям.  Но люди оставались людьми
и хотя Система стремилась утвердить принципы винтика,  превра-
тить коммунистический фаланстер в человеческий вариант термит-
ника, люди оставались людьми с их страстями, желаниями. Биосо-
циальные законы продолжали действовать. Поэтому конкуренцию на
рынке товаров заменила иная конкуренция.  Возник  иной  Рынок,
возникла система отбора людей, не по удачливости в бизнесе - в
производстве, торговле, как это происходило в обществе свобод-
ного предпринимательства,  а по принципу служения Системе,  то
есть иерархии,  тем которые стоят на ступеньку выше. И главным
стало обеспечивать их покой.  Стабильность - приказано не бес-
покоить! Вот идеал - Рынок сиюминутного благополучия.
     Вот главное  за  что  ценились люди,  а беспокойных людей
система отбраковывала  и отправляя на переферию общества,  по-
добно тому,  как капиталистическая система отбраковывает, отб-
расывает  за  борт  неудачливых бизнесменов.  И постепенно все
этажи экономической и политической власти все больше и  больше
заполнялись людьми способными обеспечивать комфортноые условия
существования своим вышестоящим. Причем сиюминутные, без оцен-
ки перспективы. Вот почему у работников любых аппаратов - пар-
тийных,  ведомственных,  неизбежно  вырабатывалась  психология
временщиков,  предельно  простого  удовлетворения  сиюминутных
потребностей вышестоящих.  Что  же  касается  отраслей-монопо-
листов,  то у них и не может быть других целей. И давление ВПК
постепенно ослабевало - ведь паритет в области вооружения  был
достигнут.  А  дальше - с минимум беспокойств,  на достигнутом
было необходимо удержаться.  А для этого не надо выдумать  что
то такое свехестественное!
     Вот мы  и стали копировать западные "проверенные" образцы
- проще и надежнее. Система постепенно все чаще и чаще отказы-
валась развивать собственные идеи и не только в области вычис-
лительной техники.  Проще и меньше риску "сейчас ошибиться". А
о будущем,  о том,  что такой путь запланированное отставание,
что он  ведет к деградации интеллектуального потенциала нации,
никто особенно и не думал.  А о записках "наверх" от тех,  кто
видел грядущие опасности никому, по существу, и дела никому не
было.
     Но еще хуже было то, что монополизм в промышленности кон-
сервировал старые технологии всюду,  в том числе и в оборонной
сфере и постепенно превращал вторую державу мира в некое арха-
ическое учреждение,  сильное только своими  воспоминаниями.  И
мы,  специалисты,  связанные в военно-промышленным комплексом,
это отлично понимали. И мучительно искали выхода.
     Я думаю,  что тогда, когда факт нашего отставания в воен-
ной сфере был по настоящему осознан в верхних  эшелонах власти
и началась перестройка. Я бы не хотел особенно хулить ее авто-
ров - много ли людей тогда отдавали отчет в том,  что происхо-
дило.  Только  теперь мы стали понимать,  что разрушение нашей
системы было предопределено. И еще - это была часть общего ми-
рового кризиса. Но об этом как-нибудь в другой раз.
     Так или  иначе,  но  уже  в  60-х  годах  начался процесс
постепенной деградации  нашей промышленности,  в том числе,  и
военной - начало устаревать  оборудование,  уменьшаться  коли-
чество новых изделий. Первыми этот спад почувствовали люди за-
нимавшиеся опытными разработками - интерес к оргнинальным  но-
вым  техническим  конструкциям и новым идеям стал заметно уга-
сать.
     Итак, в  начале  60-х  годов был достигнут "военный пари-
тет". Только объяснить, что означает такое замысловатое слово-
сочетание  было  совсем не просто.  Мы этого не умеем делать и
сейчас.  Я думаю, что и сами военные не очень то отдавали себе
отчет в том, какой смысл следует в него вкладывать. Может быть
самое точное значение этого термина  состоит  в  обывательском
утверждении:  каждая  из  двух сверхдержав могла полностью и в
одночасье уничтожить друг друга.  А заодно и все живое на пла-
нете. Я его воспринимал, как достижение такого уровня вооруже-
ний,  когда война сверхдержав и  их  собственное  самоубийство
становятся синонимами.
     Вот когда это случилось, у наших военных и политиков воз-
никло ощущение  самодостаточности  -  теперь можно не беспоко-
иться.
     А как  следствие  -  начали слабеть прямые стимулы совер-
шенствования вооружения.  Предложения разных технических  нов-
шеств  и изобретений,  требующие дополнительных волнений и пе-
рестроек встречали в ведомственных  корридорах  все  меньше  и
меньше энтузиазма. Атмосфера в промышленных кругах стала круто
меняться и очень мало походить на то,  с чем мы вошли в после-
военный мир.
     Как следствие этого процесса интерес оборонной промышлен-
ности к  исследованиям поиского характера тоже стал снижаться.
А вместе с ним менее интенсивными становились  и  обращения  к
академическим коллективам.   Теперь   уже   не  промышленность
приходила к нам с просьбами о проведении тех или иных исследо-
вательских работ, а мы - академические теоретики стали пытать-
ся заинтересовать промышленность,  дабы она своими влияниями и
финансовыми  возможностями поддержала наше слабеющее существо-
вание.  Время,  когда промышленность не могла без нас обойтись
ушло. И я думаю, что навсегда!
     В таком  развитии событий была еще одна немаловажная при-
чина. И она тоже была связана с монополизмом отраслей.  Отрас-
левые конструкторские  и технологические институты стали заво-
дить свои собственные теоретические отделы  и  сумели  в  этом
преуспеть: к началу 60-х готов теоретические группы в отрасле-
вых НИИ и КБ представляли уже значительную силу.
     Особенно остро все это сказалось,  опять же на  состоянии
дел с вычислительной техникой. Военная промышленность пошла по
линии создания и использования  специализированных электронных
машин.  А универсальные компьютеры, которые нужны были, прежде
всего, исследователям, перестали быть в центре внимания произ-
водителей.  Оригинальные отечественные разработки, которые нам
позволили на заре истории развития вычислительной техники про-
вести  все  расчеты необходимые для создания ядерного оружия и
запуска человека в космос, постепенно сходили на нет! Их стали
замещать машины,  так называемой, единой серии - неудачные ко-
пии устаревших образцов фирмы IBM.  А талантливые конструкторы
наших собственных компьютеров стали спиваться. И не в перенос-
ном, а прямом смысле! Что еще остается делать талантливому ху-
дожнику, если ему поручают копировать чужие картины?
     Еще хуже обстояло дело с процессом  внедрения электронной
техники в  управленческую,  торговую  и хозяйственную деятель-
ность, что было особенно выгодным, с точки зрения эффективнос-
ти производства. Конечно, кое что делалось, но скорее под дав-
лением общественности,  чем в силу производственной необхорди-
мости. И  заторможенность  технического  прогресса  была также
легко объяснима той  отраслевой  монополизацией  и  разбиением
всей нашей жизни на уделы,  которые сверху до низу пронизывали
все наше существование.
     Коль нет конкурента,  коль ты единственный производитель,
то и  незачем что то усовершенствовать,  стараться - и так съ-
едят, ведь больше есть нечего! Да и к тому же принцип "не бес-
покоить".  Тем  более внедрением новой управленческой техноло-
гии,  основанной на компьютерной обработке информации, которая
влечет особое  беспокойство.  Ведь  эта  самая компьютеризация
всегда связана с необходимостью учиться, переучиваться на ста-
рости лет.  И,  что самое страшное для любого чиновника, такая
смена технологии неизбежно связана с перестройкой управленчес-
кой  структуры.  То есть с заменой одних людей другими.  А это
всегда болезненно  для  любых организацонных структур.  И если
такую перестройку можно избежать, то любой чиновник готов зап-
латить за это немалую цену.
     Вот так, постепенно, все и начало изменяться к худшему. И
мы у себя в Вычислительном Центре и на Физтехе очень скоро по-
чувствовали эти изменения.  Приходилось искать  новые  области
для работы.  По другому работать самим и по другому учить сту-
дентов.  Ракетно-космическая тематика и в Академии Наук начала
себя  исчерпывать.  Такое,  может  быть  было  и естественным,
поскольку наши работы стали потихоньку превращаться из поиско-
вых в рутинную инженерную практику. И совсем не был неправ наш
тогдашний Президент Академии М.В.Келдыш,  когда он  говорил  о
необходимости использовать весь тот математический аппарат, те
навыки и знания,  которые мы приобрели,  работая  по  тематике
ВПК,  в  гражданской  сфере - если бы они там были нужны!.  Он
призывал нас к новым поискам. Келдыш, может быть лучше чем кто
либо, чувствовал "начало конца". Послевоенный взлет стал выды-
хаться,  Система переходила в стационарное состояние,  которое
мы позднее  назовем состоянием застоя.  Но это было ее естест-
венное состояние - неисправимое без коренного изменения  самих
основ Системы и,  прежде всего,  отраслевого монополизма.  Вот
этого мы тогда не  понимали  и  стремились  многое  исправить,
апеллируя к разуму, к науке. Результаты известны.
     Меня, все эти изменения касались самым  непостредственным
образом.  Я  получил государственную премию за теорию движения
тела с жидкостью - другими словами за разработку теоретических
основ  динамики  жидкостной ракеты.  За асимптотические методы
расчета траекторий космических аппаратов,  позволяющие обеспе-
чивать устойчивость счета при минимальной ошибке, я был избран
членом международной Академии Астронавтики - одним словом, вся
моя деятельность и все мои успехи были связаны с ракетной тех-
никой.  А в этой области, перспективы масштабных академических
исследований становились все более и более проблематичными.
     У меня было два пути.  Первый - возвращаться  в  "чистую"
инженерию. Второй - искать новые приложения своим силам а Ака-
демии, то есть новые научные проблемы.
     Первый был  более  простым - в промышленности у меня была
хорошая репутация.  Кроме того, я получил весьма лестные пред-
ложения и от Челомея и от Янгеля, стать их заместителем по те-
оретической проблематике.  Однажды я даже дал  свое  согласие.
Правда это было в состоянии сильного подпития.
     Янгель в Днепропетровске,  в самом городе имел загородную
усадьбу - дом окруженный довольно большим лесом.  Не парком, а
куском леса - место великолепное и рядом со  знаменитым  Южным
КБ. И вот однажды ранней осенью, которая восхитительна в Ново-
россии, я был его гостем.  Цель приглашения -  мой  переезд  в
Днепропетровск. И  вот за обильным возлиянием - а у Янгеля все
было богатырским и ракеты и возлеяния, я дал свое согласие.
     Но на  утро  после тяжелого похмелья,  после того,  как я
просидел с группой его ведущих инженеров,  стараясь вникнуть в
суть задач, я понял, что уже не могу расстаться с той свободой
мысли, которая была у меня в Академии.  Я  отказался,  понимая
сколь многого я лишаюсь и избрал второй путь.
     Келдыш отнесся весьма неодобрительно к моему  отрицатель-
ному решению.  Оказалось, что мое приглашение в Днепропетровск
было его инициативой.
     У меня  никогда  не  было с М.В.Келдышем каких либо особо
добрых отношений,  но он несколько раз пытался поднять меня на
высокие административные ступеньки.  И каждый раз я отказывал-
ся.

ИССЛЕДОВАНИЕ ОПЕРАЦИЙ - ГЕРМЕЙЕР,
БЕЛЛМАН, ЗАДЕ

     С начала 60-х годов в Советском Союзе - Москве, Ленингра-
де, Киеве, стали довольно интенсивно заниматься методами опти-
мизации. Это была своеобразная страница жизни довольно большо-
го коллектива советских ученых, - математиков, инженеров, эко-
номистов,   связанная   со  многими  иллюзиями  и  наполненная
разочарованиями. Отыскание оптимальных решений всегда занимало
в метематике весьма значительное место. Тем более, что доволь-
но много инженереых задач сводились к проблемам оптимизации. С
появлением электронных вычислительных машин в этом направлении
открылись новые перспективы.  И многим,  в том числе и  автору
этих размышлений,  казалось, что работы в области оптимизации,
теории оптимального управления,  прежде всего,  откроют  новую
страницу в  истории государства и не останутся чисто математи-
ческими упражнениями. Я не думаю, что это была дань марксизму,
поскольку и  на Западе увлечение идеями оптимизации в то время
было повсеместным.
     Традиционно, со времен великого Эйлера,  физика и механи-
ка, а затем и практика машиностроения были основными  "постав-
щиками" вариационных  задач.  Однако  в конце 50-х годов новое
поле деятельности было  открыто  не  традиционными  интересами
чистой  математики  и рутинной инженерной практикой,  а той же
ракетной техникой, о которой я уже столько говорил в этой кни-
ге. Вывод  на  орбиту некоторого груза требует огромных затрат
энергии.  Поэтому становится весьма актуальной проблема выбора
такой траектории  стартового  участка космической ракеты,  при
движении вдоль которой,  с той же затратой топлива, можно было
бы вывести на орбиту лишний килограмм полезного груза. Первый,
который понял суть этой проблемы  был  Д.Е.Охоцимский.  Еще  в
46-ом, году, будучи студентом, он опубликовал работу ей посвя-
щенную.
     Оказалось, что задачи выбора оптимальной траектории выхо-
дят за  рамки классического анализа (того вариационного исчис-
ления, которое было создано Эйлером  и  Лагранжем)  и  требуют
разработки новых математических подходов.  И он уже содержался
в знаменитой статье Охоцимского.  Но решающий шаг, увы, сделал
не он. А о статье Охоцимского помнят только отдельные специал-
исты.
     Дело в  том,  что  лет  через  пять  после  этой  работы,
Л.С.Понтрягин опубликовал  свой  принцип  максимума.  Им  была
предложена чрезвычайно простая и элегантная конструкция,  поз-
воляющая сводить эти нестандартные задачи  анализа  к  краевым
задачам для  обыкновенных дифференциальных уравнений - задачам
трудным,  но все же решаемым классическими методами численного
анализа. Но,  по  моему глубокому убеждению,  решающий шаг все
таки был сделан Охоцимским - именно он впервые  показал, пусть
на примере, как надо решать такие задачи. Для этого он исполь-
зовал,  так называемые, игольчатые вариации и объяснил некото-
рые особености оптимальных траекторий. Впрочем, игольчатые ва-
риации придумал еще Лежандр в начале XIX века, но кто помнит о
таких вещах?
     Так или иначе,  заключительное слово было сказано Понтря-
гиным. И это - "абсолютная истина"!  Мне всегда было жаль, что
"понтрягинцы" не ссылались на основополагающую работу студента
дипломника мехмата МГУ, каким был в ту пору Дмитрий Евгениевич
Охоцимский. Впрочем таков стиль наших математиков -  не  заме-
чать, всего того,  что сделано не  ими. Пантрягицев - особенно.
     Мне всегда казалось, что самое главное в науке понять ос-
новную сущность,  основную идею, дать ее рельефную интерпрета-
цию. Строгое доказательство, возможность его предельного обоб-
щения также необходимы - это закрепление  позиций  знания,  но
истинное развитие  науки  определяют интерпретации,  они несут
нечто существенно более важное,  чем строгое доказательство  -
то понимание, которое необходимо для продуцировния новых идей.
     Я помню, например, как в начале 50-х годов Андрей Василь-
евич Бицадзе дал несколько замечательных примеров иллюстрирую-
щих свойство сильной эллиптичности.  Однако позднее в сознании
математиков эти результаты оказались связанными с именем  про-
фессора Вишика, который, кажется, в своей докторской диссерта-
ции построил общую теорию таких систем.  Как ни важна была ра-
бота Вишика,  но само открытие свойства сильной эллиптичности,
интепретация его особенностей были,  прежде всего, достижением
Бицадзе, его вкладом в математику. Не чисто спортивный резуль-
тат,  не техническое преодоление трудностей,  что  традиционно
особенно цениться математиками,  а понимание "души" проблемы -
вот что меня всегда привлекало в первую очередь.  Вот почему я
так ценю работу Охоцимского. Почему и сам ушел из чистой мате-
матики.
     По этой же причине, когда в начале 60-х годов я начал чи-
тать на Физтехе курс методов оптимизации, я решил пересмотреть
все истоки принципа максимума и постараться проделать до конца
тот путь,  на который вступил Охоцимский.  В своем курсе я  не
стремился строить и излагать какую либо строгою теорию. К тому
времени, с точки зрения матаматики,  все уже было давно понято
и все основные результаты получены.  Но мне хотелось дать сту-
дентам такую интерпретацию, которая позволила бы увидеть сколь
по существу прост этот принцип,  как он  естественным  образом
связан с классическим математическим анализом,  его  идеями  и
что принцип максимума выводится практически традиционным обра-
зом, опираясь лишь на идеи Лагранжа и Лежандра.
     Исследования оптимизационных проблем я постарался  поста-
вить более  широко,  рассматривая  их  в качестве естественной
составляющей более общей проблемы построения теории  и методов
отыскания рациональных решений.  Другими словами, я считал не-
обходимым в таком институте как наш, ориентированном на эффек-
тивные  решения прикладных задач с помощью вычислительной тех-
ники, изучать проблемы оптимизации в контексте той дисцинлины,
которую  в послевоенные годы стали называть исследованием опе-
раций.  В Вычислительном Центре была организована  лаборатория
исследования операций, возглавить которую я пригласил Юрия Бо-
рисовича Гермейера, моего старого друга Юру Гермейера, с кото-
рым  мы еще в школьные годы ходили в кружок Гельфанда,  жили в
одной комнате в общежитии на Стромынке, будучи студентами мех-
мата и работали вместе в конце сроковых годов в НИИ-2 у одного
и того же главного конструктора Диллона.
     В это  же время в МГУ академиком А.Н.Тихоновым начал соз-
даваться факультет  прикладной  математики  и  кибернетики.  Я
представил  Андрею Николаевичу профессора Гермейера.  Они друг
другу,  кажется, понравились. Во всяком случае, Гермейер орга-
низовал  и стал заведовать на новом факультете кафедрой иссле-
дования операций.
     У нас  возникла очень неплохая и работоспособная коопера-
ция по оптимизационной проблематике: несколько активно работа-
ющих лабораторий ВЦ и две кафедры - моя кафедра прикладной ма-
тематики в МФТИ и кафедра Гермейера в МГУ.  Но для меня  такая
кооперация была гораздо больше чем просто кооперация. Рядом со
мной оказался теперь мой старинный друг,  которому я мог пове-
дать все свои мысли,  которого я не стеснялся и,  который меня
знал настолько,  что не стал бы обо мне думать хуже независимо
от  той или иной бредовой идеи,  которая могла бы придти мне в
голову.
     Работа в  теории  оптимального  управления,  потянула еще
целую цепочку задач и очень рассширила круг людей,  с которыми
я оказался в контакте. Я начал проводить регулярные всесоюзные
математические школы по теории  оптимального  управления.  Они
проходили в самых разных местах Советского Союза - в Молдавии,
Эстонии,  на Волге,  в Сибири...Приглашали мы  и  иностранцев.
Особенно из социалистических стран. Начал складываться своеоб-
разный коллектив, в рамках кото