иям ЦРУ. Вот она, долгожданная "оппозиция" советскому строю,
штурмовой отряд в "психологической войне" против СССР! То, что возникновение
этой  "оппозиции" отражало  широко запланированную операцию "психологической
войны", сомнений не вызывает.
     Ныне,  когда от начала описываемых событий нас отделяет более  двадцати
лет, истоки "инакомыслия" в СССР выразители настроений этой ничтожной  кучки
изображают  в  лирических  тонах освобождения  от "идеологии".  В  1978 году
Синявский,  давно  отбывший наказание  за антигосударственную деятельность и
выехавший   из  СССР,  затеял  издание   в  Париже   крошечного  журнальчика
"Синтаксис".  Первый  номер  он  посвятил  Гинзбургу,  который,  если верить
Синявскому,  невинно  пострадал.  И  в  нем  указал  генезис  "самиздата"  -
нелегальных пасквилей, которые  "инакомыслящие"  распространяли среди своих.
По "Синтаксису", дело начиналось неожиданным открытием "того простого факта,
что  поэзия,  существующая  без  разрешения,   может  быть  без   разрешения
напечатана. Так начинался "самиздат", хотя еще и  не  было в ходу это слово.
Книжки  стихов,   собранных  Александром   Гинзбургом,  остались  памятником
поэтического  опьянения  конца  пятидесятых  годов...  Александр Гинзбург  -
судьба его  известна  - от  поэтических сборников перешел  к  составлению  и
изданию "Белой книги".  "Самиздат" пророс  "Хроникой".  Но начинался  он  со
стихов".

     Стоп.  Нужно  все-таки  объяснить  и  сделать   небольшое  отступление.
Сборники именовались  "Синтаксисом", но воспроизвести их содержание  как  по
соображениям  соблюдения  нравственности,  так  и  по  причине  соразмерного
порнографии  грязного политического содержания, хотя при этом  настаивалось,
что в  них нет  "идеологии", совершенно невозможно.  Синявский примерно в те
годы начал печатать на  Западе свои "самиздатовские" антисоветские пасквили,
спрятавшись под  псевдонимом  Абрам Терц. Совершенно  естественно,  что  ему
тогда и по сей  день рифмоплетство,  подбиравшееся  Гинзбургом,  было  милее
всего.  Главное - "свобода творчества", а вот на Руси ее никогда не было. Ни
теперь, ни прежде. Взять хотя бы Пушкина. В самом деле, разъяснил Абрам Терц
в книге "Прогулки с Пушкиным", выпущенной на Западе  в 1975 году,  разве мог
внести что-либо  приметное великий  русский  поэт по  сравнению с  тем,  что
одобряли Гинзбург и Синявский?!
     Пушкинское наследие  -  любовь к родине, гражданственность -  бесценный
дар  нашего  народа! С этим  Пушкин вошел на  века в отечественную и мировую
литературу. Об  этом ни слова. Вот каким оказывается Пушкин по Абраму Терцу:
"Если...  искать  прототипа  Пушкину в  современной  ему  среде,  то  лучший
кандидат  окажется  Хлестаков,  человеческое  alter ego  поэта...  Как тот -
толпится и французит; как Пушкин - юрок и болтлив, развязен, пуст". "Кто еще
этаким  "дуриком"  входил в литературу?"  "Пушкин,  сколотивши  на  женщинах
состояние, имел  у  них  и  стол  и дом".  "Жил,  шутя и играя,  и...  умер,
заигравшись чересчур далеко". "Мальчишка - и погиб  по-мальчишески, в ореоле
скандала". "Ошалелый  поэт".  Роман  "Евгений  Онегин"?  Абрам Терц бросает:
"Пушкин  писал  роман   ни  о   чем"...   сближал   произведения  Пушкина  с
адрес-календарем, с телефонной книгой.  "Вместо описания жизни он учинил  ей
поголовную  перепись". А в чем же цель творчества Пушкина?  Абрам Терц: "Вез
цели.  Просто  так,  подменяя  одни  мотивы  другими:  служение  обществу  -
женщинами,  женщин   -  деньгами,  высокие  заботы   -  забавой,  забаву   -
предпринимательством". "Что  ни придумал Пушкин, позорься  на веки  вечные -
все идет напрокат искусству".
     Глумление  над Пушкиным Абрама  Терца  не самоцель, а приступ к главной
цели: "С  Пушкиным в  литературе начался  прогресс... О, эта лишенная стати,
оголтелая описательность 19-го столетия... Эта  смертная жажда заприходовать
каждую пядь ускользающего бытия... в горы протоколов с тусклыми заголовками:
"Бедные люди", "Мертвые души",  "Обыкновенная  история",  "Скучная  история"
(если  скучная,   то  надо  ли  рассказывать?),  пока  не  осталось  в  мире
неописанного  угла... Написал "Войну и мир" (сразу вся война и весь  мир!)".
Бойкий Абрам  Терц единым махом  мазнул по всей великой  русской литературе,
все выброшены -  Пушкин,  Достоевский, Гоголь, Гончаров, Чехов,  Толстой. Не
выдержали, значит,  "самиздатовских"  критериев. Сделано это не только ввиду
мании величия Абрама  Терца,  ведь он  тоже  претендует  на  высокое  звание
"писателя", а  с  очевидной гаденькой  мыслишкой  -  хоть  как-то расчистить
плацдарм,  на  котором  возвысятся некие  литературные столпы, свободные  от
"идеологии", угодные ЦРУ и Абраму Терцу. Дабы новоявленные "гении" выглядели
рельефнее.
     Один  из попавших в  то время в сети "инакомыслящих", человек  нелегкой
судьбы и ныне покойный (почему назовем его Н.), незадолго до смерти вернулся
в  своих  воспоминаниях  к  окололитературному  миру  тех  лет и,  проклиная
наваждение,   оставил   горькие,   рвущие   сердце   зарисовки   становления
"идеологически свободного самиздата", появления тех, кого на Западе объявили
"истинными  выразителями"  дум и  чаяний  советских людей.  Он был одаренным
человеком  -  Н.,  судите  сами, как  он  мог писать  и  как  умел  страстно
ненавидеть собственное прошлое:
     "Теперь заглянем  в  салоны, в литературные салоны Москвы  шестидесятых
годов.  Такими  "салонами" считали квартиры  некоторых  литературных вдов  и
полулитературных   дам,   где  собиралось  "избранное  общество  талантливых
представителей литературы и искусства".
     Большой  удачей считалось заполучить на  вечер в такой  салон одного, а
лучше  двух  представителей  старшего поколения деятелей  культуры.  В  этом
случае вечер считался удавшимся. Впрочем, некоторые маститые  деятели весьма
охотно  посещали  такого рода салоны. Туда, на "литературные  вечера"  стало
модным приглашать молодых, начинающих поэтов, писателей, художников и просто
"выдающихся молодых людей"  совместно  с  девицами богемного  вида,  которых
хотелось  бы  назвать одним  весьма нелитературным словом.  А  "маститые"  с
некоторых пор почитали для себя обязанностью почаще  общаться с  современной
молодежью.  На  всякий случай:  "Кто  их  знает, мало ли что  может быть..."
Атмосфера "литературных вечеров"  с генералами, то бишь маститыми деятелями,
была насыщена  запахом коньяка и  кофе. Молодые поэты  и начинающие писатели
читали  свои  сочинения.  Именитый,   выпив   коньяку,  изрекал   что-нибудь
благожелательное, дарил два-три  анекдота из  жизни литературной, выпив еще,
неопределенно,  но  многозначительно  высказывался,  насчет либерализации  и
демократических преобразований. "Выдающиеся  молодые  люди"  смутно и  глухо
ворчали  что-то  ругательское,  поминая   нехорошими  словами  "литературных
жандармов" и КГБ. Богемные девицы курили, принимали разные позы, таинственно
шептались, хихикали  и вздыхали. Им хотелось замуж за писателя с собственной
"Волгой".  Вы спросите, кто такие "выдающиеся молодые люди"? Так буквально и
надо  понимать: выдающиеся  -  выдающие  себя.  Вот,  например,  "выдающийся
молодой человек" Александр Гинзбург - частый гость салонов - выдавал себя за
поэта и писателя-ученика Б. Пастернака,  хотя никто и  никогда не удостоился
познакомиться  ни  с  одним  из его  произведений. Говорили, что  он  где-то
учился,  но "пострадал  за убеждения"  -  исчезал на  два года.  Потом опять
появился, играл  на  сцене.  Потом опять чуть  было не  пострадал -  вовремя
раскаялся...  Правда,  некоторые "джентльмены" из уголовного  мира,  знавшие
Гинзбурга ближе, уверяли, что на два года-то он "исчезал" не за "убеждения",
а за мошенничество,  но "джентльменов" этих  в салон не приглашали... Такого
же  типа  были и остальные "выдающиеся  молодые люди",  все  эти  буковские,
осиповы,   хаустовы,  амальрики,  попросту  говоря,  недоучки,  лоботрясы  с
непомерно  развитым  апломбом  и  претензиями,  собственную  неполноценность
ставившие  в вину  обществу.  Люди трусливые, ленивые и злобные,  учуявшие в
салонах питательную среду для утоления собственного тщеславия.
     Высидев  приличное время в  салоне  литературной дамы, налюбовавшись на
именитого либерального  дядю  -  "старичок благоволит", - воочию убедившись,
что сей дяденька живет действительно  "не  хлебом  единым",  но и  коньяком,
"выдающиеся молодые люди", захватив  с собой богемных девиц,  отправлялись в
другой  салон,  попроще,  точнее,  в квартиру  одного из  них,  где, правда,
коньяка не было, зато была водка и пить ее можно не из рюмок, а  из емкостей
более вместительных. Там, хмелея, они уже громко разглагольствовали, убеждая
друг друга в том, что  если уж "старичок" говорит "либерализация", то нам-то
можно  и   стулья   ломать,  если  уж  взрослые   именитые  дяди  произносят
"преобразования  эти,  как  их,  да  - демократические!", тогда "долой  все!
Ничего не сделают! Время не то! Нынче сказано: "Оттепель"! (Ровно за сто лет
до  этого в России после  Крымском войны это  слово  было  в  большом  ходу.
Пустившие его  в обиход в середине  пятидесятых годов  XX века  не  проявили
большой оригинальности. Тогда значение  его было иное, как заметил советский
писатель С. Н. Сергеев-Ценский о Москве славянофилов и "западников": "Тютчев
назвал это межеумочное время  "оттепелью". -  Севастопольская страда, т.  2,
М., 1958, с. 101).
     "Оттепель! Оттепель!" - на разные голоса радостно подхватили в салонах.
"Оттепелью" стали там  называть период с  тысяча девятьсот пятьдесят шестого
по шестидесятые годы. Так и порешили: "Нынче, значит, оттепель.  А "до того"
был мороз".  Вот  так.  А коли оттепель, полезли на солнышко  из  оплетенных
паутиной,  затаенных углов  заплесневелые  "недотыкомки"  и  прочая нечисть,
которых и в  живых-то уж  не почитал  никто, и  тоже  с обиженными  рожицами
озабоченно поползли в "салоны". А там их принимали. Обогревали коньячком. На
них созывали  - все-таки редкость! А по московским улицам засновали хитрые и
злые  Иваны   Денисычи,  ехидно  подливая  помои  "на  дорожки,  по  которым
начальство ходит".
     А как же! Раз сказано - "оттепель",  то грибы-поганки почитают  первыми
вылезать к теплу".
     Среди  этих  поганок  замельтешила   пестрая  нечисть  с  разноцветными
дипломатическими паспортами и просто с туристскими визами. Они  очень быстро
смекнули,  с  кем имеют  дело и  на  какую  наживку можно взять  лоботрясов,
направив их устремления в русло, нужное ЦРУ  и иным западным спецслужбам.  В
самом деле,  рассудили стратеги "психологической  войны", разве  рационально
использует  свою  предприимчивость  тот   же   тогда   двадцатичетырехлетний
Гинзбург? Раздобыл тексты сочинений по литературе на  выпускных  экзаменах в
школах рабочей молодежи и пишет, вернее, списывает их за лодырей по таксе 50
рублей за  труды. Но надо было  такому случиться: в  школу, где Гинзбург под
чужой фамилией во время экзаменов списывал  со шпаргалки сочинение, приехала
кинохроника.  Мошенник  достойно  позировал  перед  объективом,  а  потом...
киножурнал увидели знакомые  лодыря. Удивились, а ничему не удивляющийся суд
воздал  жулику за  труды -  два  года  исправительно-трудовых работ. То было
первое  столкновение Гинзбурга  с законом еще в  начале шестидесятых  годов,
изображенное   впоследствии  западной   пропагандой   как   жуткое   гонение
"правдолюбца".
     Но до этого еще должно было пройти  время, а  тогда в  ЦРУ постановили:
никак нельзя упустить столь  ценный кадр. Ввиду  понятных соображений решили
держать  связь  с  Гинзбургом  и   руководить   его  деятельностью  на  ниве
"самиздата"  не  прямо,  а через НТС.  Он получил от  НТС  деньги, клише для
издания  подпольной  газеты "Посев",  где особо  указывалось  -  "московское
отделение", и  приготовился звать к террору. Да, а  как с поэзией?  Гинзбург
приискал себе сообщника, Ю. Галанскова, который писал не очень зрелые стихи,
случалось, антисоветского толка, а на этом основании, по  незримому указанию
ЦРУ, был объявлен  "поэтом". Дальнейшее хорошо известно. За  преступление по
поручению НТС - антисоветская агитация  и  пропаганда - в 1968 году Гинзбург
был осужден  на  пять лет  исправительно-трудовых  работ. Попал в колонию по
приговору суда и Галансков.
     В  ЦРУ потирали руки  -  первый,  этап операции прошел успешно:  в СССР
обнаружились  гонимые   за  "правду",   вырвавшиеся  из  круга  "идеологии".
Оставалось надеть хоть на одного  из них венец "мученика". Галансков отлично
подошел:  человек  неуравновешенный,   слабого  здоровья,  он,  по  наущению
Гинзбурга,  стал  упрямо отказываться от  медицинской помощи,  а требовалась
операция желудочно-кишечного тракта. Когда врачи вмешались в 1972 году, было
уже  поздно. Послушные ЦРУ средства  массовой  информации на Западе извлекли
все  мыслимые  и немыслимые  дивиденды из смерти  Галанскова. В общем  погиб
"поэт", совершенно не замешанный в противозаконных деяниях.
     Прошло пять лет. Выманивая доллары  у своих  покровителей,  руководство
НТС  признало:  Галансков  был  агентом  НТС.  Сбитые в  свое время с  толку
кампанией ЦРУ  - НТС в  защиту "поэта"  оторопели  - одно дело  рассуждать о
"чистой душе", томящейся в  заточении, совершенно другое - говорить в пользу
платного агента. Все  это  вызвало  известное замешательство в тех кругах на
Западе, где радеют по поводу советских  "диссидентов". Тогда 4 мая 1977 года
один   из   руководителей  НТС,  Артемов,  публично  заявил  во  Франкфурте:
"Прокатилась  волна, при этом еще волна резкой критики  наших  публикаций, о
том, что Ю.  Галансков был членом НТС. Некоторые даже решительно утверждают,
что это неправда, и они это  знают доподлинно. Между тем из писем Галанскова
в центр  НТС  видно,  что  он  не  только,  естественно,  не разглашал своей
принадлежности к нам, но и прямо отрицал ее, когда этого требовали  интересы
дела.
     Другие не оспаривают  наших отношений с Галансковым, но обвиняют  нас в
"разглашении"  этого: дескать, это подтверждает обвинительное  заключение по
его  делу, а также  ставит  в "тяжелое"  положение всех, кто  выступал в его
защиту,  -  "значит,  защищали дело  НТС!"?.. Умер в заключении осенью  1972
года... Мы  не публиковали ничего до тех  пор, пока обстоятельства позволяли
нам это. Но мы не можем навеки замалчивать" связи Галанскова с НТС.
     Вот она, пресловутая "деидеологизированная" поэзия плюс проза подрывной
работы. Вот то-то.

2

     Пожалуй,  хватит  о "поэзии" описанной  разновидности. А  как  все же с
генезисом  "самиздата"? По  каким  тропам  идут  вступающие  на  этот  путь,
сомнений  у людей, просвещенных  в профессии, нет.  Протоиерей  А.  Киселев,
военный священник власовской "армии", в середине семидесятых  годов выпустил
в США книгу  "Облик генерала  Власова". В предисловии он высказался: "В наше
время,  когда история  фальсифицируется,  когда облики  людей  искажаются до
неузнаваемости,  можно  ли  промолчать  об  исторической  правде?"  -  И  не
промолчал!  "Известно,  - заверил  протоиерей о пропаганде власовцев,  - что
многие  печатные  материалы  -  листовки,  воззвания,  газеты  -  не  только
циркулировали в европейской части  Советского Союза,  но доходили до Сибири,
до  ее  восточных  окраин.  Пленные принесли  текст  смоленского  воззвания,
которое сбрасывалось  с немецких аэропланов  над фронтом  и  оккупированными
областями,  уже заново переписанным где-то  в  Советском  Союзе.  Вот  когда
начался "самиздат"!
     Уместно  разъяснил.  По  крайней мере,  со  слов  предателя  совершенно
очевидно, что следует иметь в виду  под "самиздатом". Тогда - грязные листки
фашистской  пропаганды  во  время  Великой  Отечественной  войны.  Нужно  ли
говорить о том,  что писалось  в  том  же, например,  смоленском  воззвании,
сочиненном  гитлеровскими   разведчиками  от  имени   презренного  предателя
Власова, который, кстати, не имел к  нему никакого отношения, так как не был
в  то время в Смоленске!  Для  этого  гитлеровцы совершенно не  нуждались  в
услугах мерзавца. Откровения протоиерея небесполезно  запомнить - "самиздат"
в руках врагов Советского Союза такое же оружие, как и то, которым физически
убивали наших людей.
     То,  что выболтал  гнусный  поп-предатель,  конечно, малоприемлемо  для
представителей просвещенной части американского общества.  Сентенций  такого
рода  о  генезисе   "самиздата"   в  респектабельной  американской   научной
литературе нет,  хотя  бы  по той причине, что неприлично  вслух  признавать
полное духовное родство антисоветских пасквилей "самиздата" с геббельсовской
пропагандой. Американские исследователи идут вглубь - так, уже упоминавшийся
историк   Дж.   Гэддис  в  1978  году  обнародовал   открытие:  оказывается,
основателем  "самиздата"  является  Дж.  Кеннан-старший, приходящийся  дядей
нынешнему.  В  конце  XIX  столетия дядя  немало  путешествовал  по  России,
особенно  интересуясь  царской каторгой и ссылкой. По  возвращении в США  он
"разъезжал по всей стране,  зачаровывая аудитории своими лекциями  о русских
тюрьмах, которые он часто читал, одетый каторжанином и позванивая кандалами.
Его  многочисленные работы  вызвали негодование в  значительной  части мира,
включая Россию, где  их передавали тайком из рук  в руки  - то  была  ранняя
форма "самиздата"[3].
     Балаган, устраивавшийся Дж. Кеннаном на страданиях лучших людей России,
схватившихся  с  чудовищем  самодержавия,  российские  революционеры считали
глумлением  над  святым  делом. Известны резко отрицательные отзывы  русских
революционеров по поводу того, как Дж.  Кеннан наживал деньги на  страданиях
политкаторжан.
     Но   хватит   истории.   Профессионалы   ЦРУ  точно  указывают   истоки
"самиздата".
     Р. Клин: "Без помощи  ЦРУ эмигрантские группы из СССР и стран Восточной
Европы не могли бы публиковать в переводах множество документов, которые они
получили  из   своих   стран.  В   это  число  входят  некоторые   известные
"самиздатовские"  произведения",  Г.  Розицкий:  "Вероятно,  самым  ощутимым
результатом   "психологической   войны"   было   налаживание   контактов   с
диссидентами  в Советском Союзе. Первые  связи  с диссидентскими группами  в
Москве были установлены  на Московском  международном  фестивале  молодежи в
1957  году,  который  в  целом  был  в  основном  спонтанным  диалогом между
советской и западной  молодежью. Спустя два года,  во время выставки ЮСИА  в
Москве,  в руки  представителей  Запада  попали первые экземпляры подпольной
литературы и нелегальных  студенческих журналов. Это  и ознаменовало  начало
публикации советских подпольных  материалов на Западе, во многих случаях  их
привозят назад в Советский Союз  для более  широкого распространения. Сбор и
публикация рукописей из Советского Союза к настоящему времени  стали крупным
бизнесом"[4].
     В  стенах  ЦРУ   собрались  страстные  "книголюбы".  Ведомство  обожает
издавать книги. Правда, отнюдь не в  целях  удовлетворения запросов жаждущих
набраться знаний, а по причинам  противоположным - отравить  сознание людей.
Своего рода программа "МКультра"  в книжном деле. Комиссия  Ф. Черча собрала
некоторые  отрывочные  сведения  о  причинах,  по  которым в  ЦРУ  возлюбили
печатать  книги.  В  докладе  комиссии  были   приведены   слова  начальника
управления  специальных  (подрывных)  операций ЦРУ, который  еще в 1961 году
указал:
     "Книги отличаются от всех иных средств массовой пропаганды прежде всего
тем, что  даже  одна  книга может значительно изменить отношение и поведение
читателя в такой степени, на которую не могут подняться ни газеты, ни радио,
ни телевидение или  кино... Это,  конечно,  верно  не  для  всех  книг, и не
всегда, и не в отношении всех  читателей, но это случается достаточно часто.
Поэтому книги являются самым важным  орудием стратегической (долговременной)
пропаганды".
     По   сл