Владивостока, где  он учился в гимназии,
или  душными летними ночами в  копнах свеженакошенного  сена, окружали  они,
ребетня,  как  стайка  серых  воробушков, деда,  а  тот,  весьма  польщенный
вниманием,  степенно  оглаживал широкую  седую  бороду,  ласково  гладил  по
головушке  младшую  его  сестренку  Настену   и   пускался  в  воспоминания.
Ровесников в станице у  него не  было, а молодые,  в  расцвете, мужики все о
повседневных  делах  гутарили,  вот  он и отводил  душу  с  детьми. Любил он
старину помянуть, а помянув - увлекался и увязал в ней глубоко, не вытащишь.
     Дед   рассказывал,  как  его  отец  крепостной  крестьянин  был  сослан
помещиком "за продерзости" еще в восемьсот пятом  в Забайкалье,  женился там
на  бурятке  и  остался  заводским крестьянином  при  Нерчинских  серебряных
заводах.  Вот  откуда  у  Ивашниковых  широкие  скулы,  темные  глаза,  чуть
приплюснутый нос и  густые черные волосы.  Таких  здесь называет гуранами  -
ясно дня  всех  -  помесь русаков  с бурятами.  Куда бы не забросила  судьба
русских людей - в горы ли Кавказа, в  таежные ли дебри Сибири, в песчаные ли
пустыни  и оазисы  Средней  Азии  или бескрайние  степи Забайкалья  -  везде
приходилось им сталкиваться с местным людом, иной  раз в кровавых сечах,  но
большей  частью  удавалось налаживать мирные  отношения, влиять на  их быт и
самому подвергаться влиянию.  Да и шли-то в те  края дальние главным образом
солдаты, казаки, ссыльные да каторжные, вот и брали в жены местных девушек -
отличных  хозяюшек,  трудолюбивых,  покладистых,  детей  рожавших   крепких,
ядреных,  сперва с явным преобладанием монгольских  кровей, но  годы спустя,
сменив несколько поколений, круто замешанных на русской крови, все  более  и
более  похожих  на природных русаков; но приглядись - гурана  всегда  узнать
можно.
     В начале семисотых годов, с открытием в Нерчинском  крае богатых рудных
месторождений,  здесь  стали  строить  государевы  серебряные   заводы.  Для
обеспечения  заводов  и  рудников рабочими  руками и  продовольствием,  сюда
начали переселять крестьян из более заселенных мест Сибири, либо по царевому
Указу  1760 года помещики  ссылали крестьян "за продерзости", либо  в  зачет
рекрутов  ссылали крестьян не старее сорока пяти лет с их семьями. Сюда же с
1764  года стали ссылать вывозимых из  Польши русских крестьян, негодных для
зачисления в  пешие  и конные  сибирские  полки.  Более  же всего  население
Забайкалья  увеличивалось  за счет  ссыльных на  поселение или каторгу, а  с
изданием  в 1822 году Устава о  ссыльных, такое  положение вещей закрепилось
окончательно.
     С   присоединением   к   России   Приамурья   и   установлением  широко
раскинувшейся границы с Китаем возникла необходимость в надежной ее охране и
защите,  ведь допрежь отношения с соседом худые  были, но вооруженного  люда
здесь  было  мало.   Вот  и  получилось  так,  что  русский  казак,  кочевой
пограничный стражник из  местных бурятов и приписанный к  заводам и рудникам
крестьянин, нередко из бывших каторжников, объединились в одно Забайкальское
казачье войско. Было это в 1851 году.
     К ним частенько присоединялся отец и, дополняя деда, рассказывал, как в
пятьдесят девятом году,  вслед  за отрядом полковника Константина Федоровича
Будогосского, пришел он на озеро Ханка и остался здесь в основанном казаками
посту Турий Рог. Через шесть  лет  сюда приехали  переселенцы из Воронежской
губернии  и отец присмотрел себе  невесту.  С тех пор Ивашниковы значительно
увеличились количественно. Уж как увлекательно рассказывали дед и отец о тех
временах, когда они  осваивали  Уссурийский край, мальцы могли слушать, пока
не выгорал керосин в пятилинейке.
     ...- Очень  тяжело  доставалось  первопроходцам. Селились казаки  вдоль
границы  по  Уссури  и  от озера  Ханка  до самого  моря. Переселение велось
поспешно,  надо  было  как  можно  быстрее  заселить  новые  земли,  создать
пограничную стражу,  обезопасить мирное население от  возможного неприятеля.
Станицы   располагались   на  примерно  одном   расстоянии   -   верстах   в
двадцати-тридцати одна от другой, для взаимопомощи на случай нападения и для
удобства   почтовой   гоньбы.  Вот  и   получалось,   что   часто  поселения
располагались в  вовсе непригодной для этого  местность.  Нетронутая  тайга,
полная дикого зверя - ужо  пришлось повоевать  с  тигром и  медведем; плохие
иной раз  почвы для  земледелия,  периодически  повторяющиеся  наводнения по
шесть-семь футов выше ординара, изматывающий гнус..., все это отнимало массу
энергии  и затрудняло жизнь на новом месте. Много  лет  пришлось привыкать к
новому климату, местным условиям, горькой  и тяжелой ценой  доставался опыт,
прежде чем уссурийский казак окончательно здесь освоился.
     Дед помолчал, задумавшись, вспоминая, и протяжно запел, -
     Нас на Амур-то ведь силой селили.
     Сунут в болото и скажут, - "село".
     Не до работы. На службах мы гнили.
     Как не пропали давно?
     - А какие были станички, помнишь? - толкал в бок отца дед, - крохотные,
в пяток, десяток базов, сообщение между ними затруднительно, весной и осенью
вьючное, лошадками,  а летом на батах  и  лодках,  которых было очень  мало.
Снабжение  забрасывалось  раз  в  году -  от Хабаровки по Уссури  на  барже.
Хорошие,  крепкие  дома  ставили  редко  -  мало  народу,   вечная  нехватка
инструмента, заботы о пропитании...  Вот и селились семьи  в жалких лачугах.
Едва  ли  не ежегодно  донимали  инфекционные  болезни, в особенности  оспа,
завозимая из Маньчжурии китайцами, а врачебной помощи не было.  Скот страдал
от чумы. С весны и до осени мириады гнуса и комаров делали жизнь сущим адом,
невозможно было воздух вздохнуть, мошка в рот лезла, тело неимоверно зудело,
скот не работал, доходя до бешенства - покоя не было ни днем, ни ночью.
     - А как мы  казаки,  -  хлопал ладонью по желтым  лампасам на  штанинах
отец, - то, помимо борьбы с дикой природой, заботы о хлебе насущном, скоте и
пашне, постоянно приходилось отвлекаться на несение пограничной  службы. Как
только Приморская область стала заселяться русскими, начали строиться посты,
станицы,  деревушки  и  город  Владивосток, сюда, привлекаемые  возможностью
заработать, хлынули массы китайского и корейского люда, задавленного крайней
нуждой в своих пределах.  А вслед за ними появились и большие банды хунхузов
-  китайских разбойников, которых дома ожидала смерть, либо солдат  в бегах,
дезертиров.  Слово  "хунхуз"  в  переводе  с  китайского  означает  "Красная
борода".  Красных  бород  они не носят,  но,  видимо, имеется  ввиду человек
меченый,  изгой.  Китайские  военачальники  крупно  наживаются,   присваивая
выделяемые на питание и обмундирование солдат деньги,  и  содержат  в частях
значительно  меньше  людей,  чем отчитываются перед начальством. Вот  эти-то
выгнанные из армии солдаты, либо беглецы  от жизни тяжелой и наказаний, а то
и  беглые  каторжники  собираются  в  банды   и  живут  разбоем  купцов,  не
останавливаясь иной раз и перед нападением на русские деревушки и станицы. Б
Китае люди живут трудно и голодно, не могут прокормить себя  и семью, вот  у
них и возникает необходимость устраивать бунты и бежать в разбойники.
     Вспоминая,  отец горячился,  бурно  жестикулировал, да  и  дед входил в
азарт,  и  они,  перебивая  друг  друга  рассказывали,  - Особенно  массовое
нашествие  хунхузов  в Приморскую область  произошло  в шестьдесят седьмом и
шестьдесят  восьмом  годах.  Привлеченные  запахом   наживы   в   наши  края
устремились  тысячи и  тысячи китайцев  из  южных провинций  Маньчжурии.  Но
далеко  не  все они собирались заниматься честным  трудом.  Вдруг  появилось
огромное количество китайских разбойников, которые  стали  грабить и убивать
мирное китайское и русское население. В  Южно-Уссурийском крае  наших  войск
тогда  расквартировано было  немного,  да  и  те,  главным  образом, строили
казармы да обеспечивали  себя продовольствием. Все  это  пришлось бросить  и
заняться охраной мирного населения. А  когда летом шестьдесят седьмого  года
на острове  Аскольд под Владивостоком обнаружили золото и открыли прииск, то
туда  массой  хлынули китайцы  из  Маньчжурии.  Золото  добывали  они  самым
примитивным  способом, хищнически  срывали вершки,  и  отправляли  золото  в
Китай.  Тогда  для охраны острова и  назначили шхуну  "Алеут". В конце года,
следуя  из  Николаевска  в залив Посьета, шхуна  зашла  на остров  и команда
обнаружила  там  большое  количество  хищников-китайцев.  С  большим  трудом
выдворили  моряки  с  острова  грабителей, а для  предотвращения  в  будущем
расхищения русских богатств  военный губернатор  Приморской области  адмирал
Казакевич приказал  выставить  в расположенной рядышком, на  материке  бухте
Стрелок особый военный пост и усилить  военный отряд  в бухте  Находка. Отец
лично  участвовал в тех боевых событиях, страшно этим  гордился, досконально
их знал и любил вспоминать.
     - Китайским разбойникам это не понравилось и они выпустили обращение ко
всему китайскому населению объединяться в  отряды и  повсеместно нападать на
русских, чтобы истребить  их и самим пользоваться богатствами края.  Китайцы
Сучанской долины было последовали их призыву, но военный отряд из двух рот и
батареи горной  артиллерии быстро навел  там  порядок. В  апреле следующего,
шестьдесят  восьмого года шхуна "Алеут"  вернулась к острову Аскольд и опятъ
моряки  нашли там  китайцев,  велев  им убираться вон. Но китайцы  оказались
вооружены и  в  перестрелке убили трех матросов,  ранили  офицера, доктора и
восемь нижних чинов. Очень китайцы возгордились своим первым успехом и через
день напали на военный пост в бухте Стрелок. Солдаты не ожидали от них такой
дерзости, за что и поплатились, потеряв несколько человек.  От бухты Стрелок
хунхузы двинулись к деревушке Шкотово,  напали на нее, жителей  поубивали, а
дома сожгли.
     Китайцев и корейцев  в  крае  жило очень  много,  занимались они вполне
мирным трудом, людьми были приветливыми и работящими, никаких зверств от них
дети  не  ожидали  и  поэтому  с  изумлением  слушали  отца.  А  дед  кивал,
подтверждая каждое его слово.
     - Обрастая мелкими бандами хунхузов и насильно  вовлекая в отряд мирных
китайцев,  они двинулись на  большое  село Никольское, как саранча заполнили
его,  разграбили  и  сожгли. Тогда Уссурийский край был объявлен на  военном
положении. По приказу военного  губернатора  из казаков верхних  уссурийских
станиц  сформировали сводный отряд и  доставили его по  реке Сунгаче и через
озеро Ханку в Камень-Рыболов. Мы их здесь уже давно ждали и, соединившись, и
наметив план действий, форсированным маршем двинулись к  селу Никольскому. У
хунхузов была своя разведка, они  вышли  нам навстречу и завязали бой. Шесть
часов  шла  оживленная  перестрелка, а мы  были молоды,  кровь  кипела,  все
рвались  в  драку...  Командир  крикнул добровольцев,  нас  набралось  сорок
человек, ну, и  ударили в  штыки.  Хунхузы, как  и все разбойники, оказались
трусливы, знала кошка чье  мясо съела,  словом,  они дрогнули и побежали.  С
нашей стороны в  бою участвовали сто семьдесят пять человек, а хунхузов было
более  четырех  сотен.  У  нас они  убили  одного  казака, ранили  офицера и
барабанщика,  а  сами  потеряли  до  пятидесяти  человек.  Еще  дней  десять
прочесывали мы всю округу до моря, уничтожали мелкие банды  хунхузов, а всех
подозрительных удаляли с нашей территории...

     После окончания гимназии во Владивостоке Иван Ивашников  приехал домой,
в станицу, надеясь за  зиму подготовиться  к поступлению в университет, да и
отцу помочь  в хозяйстве. Однажды, ранней весной это было, в  их двор заехал
станичный атаман, спрыгнул со своего конька, неторопливо поговорил с отцом и
вышедшим во двор дедом о погодах, поинтересовался, когда они думают начинать
распахивать  южные  склоны, с которых  снег уже  сошел,  а потом велел Ивану
собираться.
     - Опять хунхузы  пошаливать стали. Дет двадцать  прошло,  как мы их под
Никольском  распатронили,  страх у них  пропал... Днями  отправляйся в путь.
Доберешься  до  Имана  и  поступишь  в  распоряжение  к  начальнику  участка
подъесаулу Новицкому.
     Видя  недовольство отца, атаман, свирепея, твердо сказал, -  Завтра же.
Коня  не  брать,  служить  будешь в Амурско-Уссурийской  казачьей  флотилии.
Глядишь, на пароходе накатаешься, речником станешь..., - пошутил атаман.
     Круто повернулся, шагнул  к  коньку,  ногу в  стремя  и, уже  в  седле,
повторил, - Завтра же!
     -  Ишь,  раскомандовался,  -  пробурчал  вслед  ему  отец.  Считая сына
разбалованным  городом  и  наукой,  с  этой весны  собирался  он приучать  к
нелегкому крестьянскому труду, хотя дед и твердил, что время упущено и толку
все равно уже не будет.
     - Кончил гимназию,  пусть  дальше учится. В Москву  едет или Петербург,
глядишь, лет через пять инженером-путейцем вернется, в нашу станичку чугунку
проведет, на паровозе покатает, - частенько шутил он,  как бы приучая отца к
мысли, что  уж  если дал сыну образование в гимназии, не стреножь, отправляй
учиться дальше.  Отец же остро жалел землю, которой было с избытком, не было
лишь  сил  обработать,  а  сдавать  в аренду китайцам-корейцам,  как  делали
многие, он не хотел, воспитанный кормиться своими руками.
     Деда  Иван  очень  любил.  Это  по  его  настоянию  послали  Ивана   во
Владивосток  в  гимназию.  Крестьянской  же работы Иван  не  чурался,  но  и
чувствовал, что приходится ему напрягаться. Не то, что сверстники, у которых
любое дело выходило как бы самим собой.
     - Привычки нет,  -  отмечал  дед, глядя,  с каким  усердием и старанием
запрягал ли внук коня, шел за плугом или плотничал.
     В Имане Ивана  направили на строящийся пароход, где предстояло служить,
до заморозков, пока река не станет. Прибыв в затон,  от  которого раздавался
звонкий стук клепальных молотков, Иван нашел свой пароход и представился его
капитану  -  крепко  пожилому, бородатому,  невысокому,  с  цепкими  глазами
человеку в шинели путейского инженера.
     - Казак Иван Ивашников прибыл для прохождения службы.
     -  Иван  Павлович  Ювачев,*  -  представился  капитан  в  ответ,  мягко
улыбнулся, внимательно оглядел парня  и задумчиво произнес, -Тезка,  значит.
Что же, рад познакомиться, надеюсь, не подведем друг друга...
     *.Ювачев Иван Павлович родился 23  февраля  1860  года в Петербурге.  В
1878  году окончил Морское  техническое училище  Корпуса Флотских штурманов,
после чего был направлен  для прохождения службы на Черное море, где вошел в
военную организации  "Народной воли".  По поручение М.Ю.Ашенбреннера  создал
революционный  кружок  среди  молодых  офицеров  флота  и  армии  в   городе
Николаеве.  В феврале  1883 года по  предательству  Дегаева был арестован  и
вместе с Людмилой  Волкенштейн  предстал  перед  судом  по "Процессу военной
организации  партии "Народная воля". Суд проходил с  24 по 28  сентября 1884
года в Петербурге. Кроме двух женщин  -  Веры Фигнер и Людмилы Волкенштейн -
перед царским  судом предстали  еще двенадцать  человек,  в том числе  шесть
офицеров:   подполковник   М.Ю.Ашенбреннер,   мичман   И.П.Ювачев,   поручик
артиллерии  Н.М.Рогачев,  лейтенант флота барон А.П.Штромберг, штабс-капитан
артиллерии Н.А.Похитонов и поручик А.П.Тихонович.
     Особенно  поразило  царских  сатрапов то,  что среди революционеров они
видели   заслуженных   боевых  офицеров,  имевших   многочисленные   награды
Ашенбреннера  и Похитонова.  На  суде русские офицеры  твердо  и  настойчиво
проводили свои  революционные взгляды. Так,  штабс-капитан  Н.Д.Похитонов  в
своем последнем слове говорил, что,  участвуя в войне за освобождение болгар
от  турецкого  ига,  видел,  что "братушки"  живут  гораздо  свободнее,  чем
русские;  на книжном рынке он увидел такие книги, появление которых в России
немыслимо и карается  каторгой. На процессе Ювачев был приговорен к смертной
казни через повешение, вскоре замененной пятнадцатью годами  каторги. Первые
четыре года он провел  в Петропавловской крепости и Шлиссельбурге,  а  летом
1887  года,   вместе  с  участниками  "Ульяновского  процесса"   Пилсудским,
Волоховым, Горкуном и Канчером  из Одессы в трюме парохода "Нижний Новгород"
Добровольного флота был отправлен  на Сахалин. Лишь  в  Красном  море  с них
сняли кандалы.  На каторге Иван Павлович находился десять лет, большую часть
которых служил смотрителем метеорологической станции в селе Рыковском. 0 нем
упоминает А.П.Чехов в своем труде "Остров  Сахалин". В  1895 году Ювачев был
переведен  в крестьянское сословие, переезжает во Владивосток и в марте 1896
года начинает работать  в  качестве командира парохода Уссурийской  железной
дороги.  Иван Павлович  много  времени  уделяет  литературной  деятельности,
становится видным публицистом. Им написаны "Восемь лет на Сахалине", "Борьба
с хунхузами на маньчжурской границе", "Шлиссельбургская крепость",
     "Из воспоминаний старого моряка". Экземпляр  его книги "Восемь  лет  на
Сахалине" с автографом есть в библиотеке Приморского Филиала Географического
общества СССР. Умер Иван Павлович Ювачев в 1936 году в Ленинграде.

     Так  началась   долгая  военная   служба  уссурийского   казака   Ивана
Ивашникова.  Поселили  его  в  землянке,  кольцо  которых опоясывало  затон.
Населены  они  были  мастеровыми  стихийно  возникшего  заводика  по  сборке
пароходов. Разобранные речные пароходики доставлялись из России на пароходах
Добровольного   флота  во  Владивосток,  а  потом  в   вагонах  южной  части
Уссурийской железной дорога. Собирали их в Имане, поселке, где речка с таким
же  названием  впадала  в  Уссури,  и  через   который  железная  дорога  из
Владивостока проходила дальше, на  Хабаровск.  Отсюда они  и разбегались  по
всему  Амуру и его  притокам.  А  пока  Иван  принялся за  столярные работы,
которых было  множество на  строящемся  пароходике.  Через неделю на пароход
пришли  еще трое казаков станицы Венюковой, с урядником Евстаховым во главе,
беспокойным, лет за тридцать казаком, ужасно любившим покомандовать.
     -  Пароход будет баржи  с грузом по реке  таскать, а мы охрану нести от
хунхузов,  -  разъяснил  он то, что  все уже  давно  знали. Видно было,  что
назначением он доволен - в рейсе по  Уссури от  Имана до Хабаровки и обратно
станицы Венюковой не миновать,  так что дома быть надеялся он  часто. В трех
верстах от Венюковой находилась пристань Щебенчиха строящейся северной ветки
железной дороги, грузу  туда  шло много... Да и  новая форма  прибавляла ему
весу в собственных  глазах - фуражка  с желтым околышком и черной лентой, на
которой  золотыми буквами  сияло  "Амур.-Уссур.  казачья  флотилия",  черный
флотский бушлат  и черные погоны, обшитые желтым кантом. И конь на  пароходе
не нужен - пусть дома работает.
     Где-то  он  прознал,  что  капитан  их  парохода -  бывший  сахалинский
каторжник,   да    к   тому   же    политик,   замышлявший    убить   самого
государя-императора, о чем поведал, явившись  поздно и дополняя  к  тяжелому
духу сохнувших портянок запах ханшинного перегара  и соленой черемши.  Жизнь
его с этих пор значительно  усложнилась - и команды капитана исполнять надо,
и боязно - как бы впросак не  попасть, а вдруг каторжник-капитан чего не  то
скомандует. Приходилось дядьке Евстахову напрягаться.  Он даже ходил куда-то
советоваться  и вернулся  окончательно запутанный, но  и явно важничающий от
сознания своей значимости.
     - Сполнять приказы велено, да приглядывать, как бы чего...
     В мае  пароход,  подцепив  на  буксир  пяток деревянных барж,  принялся
бегать по  Уссури с  грузами, доставляемыми из Владивостока, и заходя во все
станички,  а  чаще  всего   на  пристань  Щебенчиху.  Река  Уссури  широкая,
извилистая,  с  быстрым течением и  обилием  островков и проток.  На  нашем,
правом берегу, расположились десятка  два казачьих ста