опасаются усиления позиций  России  в
Корее. Но можно сыграть  на их разногласиях. А  именно: минуя  Броуна, через
проамериканское  крыло "независимых" собрать информацию о таможенных оборах,
основной    статье   доходов   королевства,   и   доходах   от   горнорудной
промышленности.  Эти сведения помогут  господину  Алексееву  принять  нужное
решение.  И Ким Де-кун  поможет  нам  собрать  эту  информацию,  потому  что
объективно это на руку ее корейским друзьям проамериканской  ориентации и  в
ущерб противоборствующему крылу их партии.
     - Блестяще, - заключил полковник Путята, - действуйте.

     В офицерской  форме подъехал прапорщик  Ивашников  к дому  дядюшки  Ким
Де-кун - в то время мэра Сеула - и велел слуге позвать девушку. Она выбежала
едва ли не тот час, старясь выглядеть любезной и радушной.
     - Проходи, Иван, - пригласила она его в дом.
     - Здравствуй, Ким Де-кун, -  приветствовал  ее Ивашнаков, -  у меня для
тебя кое-какие вести.
     - Вот спасибо. Рассказывай!
     - Я  говорил с  господином Алексеевым  о тебе и  твоем  отце.  Господин
Алексеев  очень  недоволен размерами поступлений в казну. Он считает, что их
должно быть достаточно для  выплаты всех долгов и  закрытия  расходной части
бюджета.  Я рассказал  ему с  твоих  слов,  что  японцы  запрещают  облагать
таможенными  сборами  свои  грузы,   либо  дают  неправильные  сведения  для
начисления ластовых сборов. Дело осложняется тем, что мистер Броун не желает
расставаться с  должностью генерального таможенного комиссара  и  не  отдает
хранящиеся у него бухгалтерские  книги. А  господин Алексеев намерен  менять
всех служащих таможен.
     - И моего отца?
     -  Дело  не  в личности,  он хочет навести порядок  в финансовых  делах
империй.
     - А где он возьмет новых людей?
     - Он думает, что в стране достаточно честных молодых людей, заботящихся
об интересах Кореи.
     - А ему-то что за дело до интересов Кореи? К тому же эти долги... Пусть
о них заботятся те, кто давал в долг.
     -  Я восхищаюсь  твоей  наивностью,  Ким Де-кун. Во-первых,  долги надо
отдавать и  надо за  займы платить проценты. Это очень большие деньги. И чем
дольше ты не отдаешь долг, тем более растут проценты. Во-вторых, начисляются
штрафные пени - это тоже  большие деньги. Но не  обижайся,  я понимаю тебя -
платят  в основном бедняки, чего их жалеть... Есть и другая сторона вопроса.
Китайцы вам  пока  не  страшны, но японцы, под предлогом обеспечения выплаты
долга, будут  изымать  все доходы от  таможен, как указано  в  соглашении  о
займе. И ваша нищая страна  станет еще беднее. Кроме того,  не довольствуюсь
таможенными  сборами, они могут оккупировать страну.  Желание сделать  это у
них не иссякло.
     -  Ты  думаешь, что  таможенными сборами  можно покрыть государственные
долги? - нерешительно спросила Ким Де-кун, размышляя о чем-то.
     -  Да,  господин Алексеев  считает, что  правильно собранные таможенные
пошлины и ластовые  сборы в  трех главных портах страны - Чемульпо, Фузане и
Гэнзане  составят громадную сумму, вполне достаточную  для выплаты долгов  в
ближайшие два-три  года. Он говорит, что в отделениях  японского банка, куда
сдают  таможенные  сборы, ведется  двойная бухгалтерия.  Одна  с  подлинными
цифрами, а другая - для введения  в  заблуждение  министерство финансов. Его
интересует подлинная отчетность.
     - Но это же в отделениях японского банка...
     - Да, но в которых только управляющие и кассиры - японцы, в основном же
работают корейцы и через их руки проходят все денежные документы.
     - Хорошо.  Иди, Иван. Мне пора на занятия. Я обдумаю твои слова. А если
я сумею достать записи той, правильной бухгалтерии, он не уволит моего отца?
     - Мне трудно  сказать,  но опытные специалисты ему будут очень нужны. Я
попрошу за твоего отца.
     Ким Де-кун  глубоко вздохнула, на что-то решаясь, и  повторила, -  Иди,
Иван.
     Она проводила его  до ворот  и пообещала через неделю побывать у него в
миссии.

     И она пришла,  правда  через две  недели.  Но  зато она  принесла копии
сводных отчетов таможенных и ластовых сборов по трем главным портам Кореи за
этот год, отражающие  подлинные поступления. Удача была неслыханной! Поручик
Минаев  рассчитал правильно - одной ей никогда бы не удалось  получать такие
сведения.  Тут,  без  сомнения,   распорядилась  твердая  и  властная  рука.
Пользуясь  этими  данными,  господин Алексеев  потребовал ревизии финансовых
операций  отделений японского банка  и добился возвращения в казну  огромных
сумм! Из них были  выплачены не только китайские долги,  но  и два  из  трех
миллионов,  занятых  у Японии. Мало того, господин  Алексеев  настоял, чтобы
император издал указ о передаче заведования золотыми и серебряными рудниками
министерству  земледелия,  торговли  и  промышленности  с   непосредственным
контролем министерства финансов.
     Однако, оказывая помощь господину Алексееву в сборе чисто экономических
сведений,  поручик Минаев не  учел,  что  задевает  интересы буквально  всех
чиновников государственного аппарата, распоряжавшихся денежными  сборами  по
своему  усмотрению  и  грабивших   страну.  Антирусская  пропаганда   партии
"независимых" наложилась  на возникшую  ненависть даже  прежних  сторонников
сближения с Россией.
     В  марте  следующего,  уже  девяносто  восьмого  года  в  Сеуле  прошли
демонстрации с требованием изгнать иностранцев, в ходе которых опасно ранили
переводчика   русской   миссии   Ен   Па-са.   Очевидна   была   антирусская
направленность  этих  демонстраций,  умело  организованных и направляемых, и
русскому  министру-резиденту  господину  Шпейеру пришлось сделать запрос, на
который император Кореи ответил, что он крайне благодарен за помощь военными
инструкторами, дворцовой охраной и финансовым советником, но  обстоятельства
изменились и сейчас он в них не нуждается.
     За  исключением  небольшого   количества  дипломатов   миссии,  русским
пришлось  покинуть  Корею.  Штаб  округа  отозвал  и  поручика  Минаева,  но
прапорщик Ивашников  был оставлен в отряде охраны  миссии. Прощаясь, поручик
Минаев невесело заметил, что получив новое назначение, сообщит Ивашникову и,
если будет возможность, постарается перетянуть его к себе.
     -  Если  ты согласишься, -  добавил он, хлопая Ивашникова  по  плечу. -
Знаешь,  я  много  думал,  что, по  моему, делая благое  дело, мы  позволили
обернуть его во зло. Уходя, мы оставляем Корею в руках японцев. А только что
заключенное соглашение  между Россией и  Японией -  не  более, чем  филькина
грамота.
     Он  имел в  виду соглашение, по которому  обе империи  признали  полную
независимость  Кореи  и  обязались воздержаться от  всякого вмешательства во
внутренние дела этой страны.


ВИТТЕ. ПЕТЕРБУРГ.

     Прошло  достаточно  много   времени,  но  Сергей   Юльевич   постарался
восстановить в памяти все события той осени 1897 года, участником которых он
был  или узнал о которых из многочисленных источников. Все  они  с печальной
неизбежностью  вытекали   из  наших  же  предпринятых  ранее  действий,  или
бездействия, как и непродуманных, поспешных шагов графа Муравьева, вызванных
острой   завистью  к   успехам   министра  финансов   и,   отчасти,   своего
предшественника     на     посту    министра    иностранных     дел    князя
Лобанова-Ростовского.
     С него-то, графа Муравьева, и следует начать. Сергей Юльевич считал его
совершенно  пустым  человеком, да и другие, его знавшие, утверждают, что  он
человек  литературно  малообразованный,  а  во  многих отношениях  и  просто
невежественный, жуир, любитель хорошо  пообедать, а во время обеда порядочно
выпить.  Да и  служебным  делам он  уделял  весьма  мало  времени.  Стал  он
министром  иностранных  дел  лишь  потому,  что занимал  пост  посланника  в
Копенгагене,  а  эта должность  давала  известную близость  к  императорской
фамилии,  и  во  времена  Александра  III,  и  позже  посещавшей  Копенгаген
вследствие близких родственных отношений с датским королевским домом.
     Поле деятельности у посланника в Дании,  естественно, весьма  узко,  но
проявить  способности  царедворца  давало   широкие  возможности.  Отсюда  и
карьера...
     В   конце   июля,  накануне  визита  в  Россию  германского  императора
Вильгельма  II,   Сергея  Юльевича   информировали,  что  Муравьева  посетил
германский  посланник князь  Радолин и, в числе других вопросов предстоящего
визита, вскользь  поинтересовался,  как  долго  Россия  думает  пользоваться
китайской  гаванью  Цзяочжоу.  На  это  Муравьев  ответил,  что   Россия  не
собирается  отказываться  от  стоянки  для  своей  Тихоокеанской  эскадры  и
предстоящей  зимой. Как теперь  догадался  Сергей Юльевич,  это  был  первый
пробный шар.  Вскоре  последовали и другие настойчивые  шаги  весьма  вязких
германцев.
     В первый  же  день  по  прибытию германского императора Вильгельма II в
Петергоф,  по принятому обычаю,  устраивался парадный официальный  обед.  Не
успел Сергей  Юльевич приехать  к назначенному  часу в  Петергоф, как к нему
подошел один из состоявших при Вильгельме офицеров и сказал,  что германский
император  желает  с ним  познакомиться  и прямо  сейчас просит зайти в  его
апартаменты. После  недолгой  беседы Вильгельм заявил,  что он  знает, какой
Сергей Юльевич мудрый  и выдающийся  государственный  деятель, а потому, как
совершеннейшее  исключение, жалует ему  орден Черного Орла!  И добавил,  что
этот орден жалуется лишь царским особам и  министрам  иностранных дел, а для
него, министра финансов, он делает особое исключение, так как это исключение
еще никогда не делалось. И вручил орден.
     Через несколько дней,  в  Петербурге, князь  Радолин еще раз  пригласил
Сергея Юльевича к своему императору и тот  заговорил, что желательно было бы
установить   боевые   пошлины   против   американской   сельскохозяйственной
продукции, наводнившей европейские рынки. Сергей Юльевич ответил,  что лучше
было  бы  установить прочные союзные  отношения между  Россией, Германией  и
Францией, к  которым примкнут и остальные  государства  Европы.  Этот единый
международный континентальный союз освободит Европу от тех тягостей, которые
она на себя наложила для взаимного соперничества. Европа неизбежно расцветет
и  установит на долгие времена свое  доминирующее  положение над всем миром.
Сейчас, вспоминая, что  орден Черного Орла германский император вручил ему в
Китайском садике  отведенных  ему в Петергофе  апартаментов,  Сергей Юльевич
понимал, что  разговор о боевых пошлинах против североамериканцев  был всего
лишь   отвлекающим   маневром,   а   эту  взятку   он   получил,  чтобы   не
противодействовал Германии в ее восточной политике.
     Вскоре  после  отъезда  германского  императора,  Сергей  Юльевич  имел
встречу  по  какому-то делу  с  генерал-адмиралом  великим  князем  Алексеем
Александровичем,  и  тот рассказал, со  слов государя-императора,  что когда
вдвоем с германским императором они возвращались однажды в  экипаже мирно из
какой-то поездки, Вильгельм,  совершенно бесцеремонно, спросил, не будет  ли
император Николай возражать, если Германия займет порт  Цзяочжоу для стоянки
своих кораблей. Государь человек крайне деликатный,  к тому же Вильгельм был
его  гостем, и ему было  весьма  неловко отказать категорически.  Но  что он
ответил, великому  князю он так  и  не сказал.  Кажется,  по  своему мягкому
характеру государь-император не смог прямо отказать в этой в  высшей степени
некорректной просьбе, а германский император коварно истолковал, что русский
государь дает на это свое благословение, и решил этим воспользоваться.
     И тогда германцы принялись развивать успех. В начале октября к товарищу
министра иностранных  дел  Ламздорфу  явился германский  поверенный в  делах
Чиршки, князь  Радолин  был в отпуске,  и заявил, что  в  ближайшем  будущем
германские военные  корабли  имеют  намерение зайти в Цзяочжоу  и что устная
договоренность об этом была достигнута между императорами в Петергофе.
     Владимир Николаевич Ламздорф человек прекрасный, отличного сердца, друг
своих друзей, в высокой степени образованный, хотя  и кончил только пажеский
корпус,  весьма  глубоко знает все  секретные дела  министерства,  но  очень
осторожный. Он спокойно выслушал Чиршки и ответил, что Россия получила право
на стоянку своих кораблей только на  прошедшую зиму,  а  сейчас  там русских
кораблей нет  и неизвестно,  с  каким  лицом китайцы встретят там  внезапное
появление германских военных кораблей.
     Немцы поняли позицию русского МИД однозначно, что у них развязаны руки,
а  вскоре  последовало  сообщение об  убийстве  в  Шаньдуне двух  германских
миссионеров. Но и тогда  еще  Вильгельм II опасался жесткой позиции России и
послал    государю    телеграмму,   чтобы    развеять    все   сомнения.   И
государь-император  дал столь  нужный в  высшей степени коварному Вильгельму
ответ, что он  не может одобрить либо не одобрить  его распоряжения  послать
германскую эскадру  в Цзяочжоу, так  как недавно узнал, что  эта гавань была
занята  русскими   кораблями  только   на  одну  зиму.   Естественно,  немцы
обрадовались, ведь Россия формально отказывается от всех прав и претензий на
эту  гавань, и  буквально в  тот  же день, 14  ноября  1897  года германская
эскадра была в Цзяочжоу.
     В   высшей  степени  некорректные   действия  германского   императора,
воспользовавшегося  молодостью  и деликатностью  государя, внесли  известные
затруднения  в деятельность  графа Муравьева.  Он был поставлен  в неудобное
положение,  ведь  Цзунли-ямынь в  свое  время  обещал  сохранить  за Россией
преимущественное право на эту гавань и  у него были все основания опасаться,
что и другие нации набросятся  на  китайские порты севернее  английской зоны
влияния.
     Муравьев, заручившись известной поддержкой императора Николая, принялся
было по дипломатическим каналам настаивать на выводе германской  эскадры  из
Цзяочжоу,  предлагая  потребовать от китайской стороны  наказания виновников
гибели миссионеров и угрожал не только ввести в Цзяочжоу русскую эскадру, но
и  вовлечь  в  Шаньдунский инцидент  другие державы, имея в  виду Англию,  с
которой Германия имела натянутые отношения.
     Сергея Юльевича тоже возмутило весьма коварное поведение Германии. Ведь
не  минуло еще  и  двух месяцев,  как  из  Пекина вернулся князь  Ухтомский,
ездивший  туда  вручать Ли Хунчжану  первый  миллион взятки  и  которого  он
просил,  будучи  уверенным  в  известной  расслабленности  берущих,  убедить
китайскую сторону  согласиться все  же  на  нашу линию от  трансманьчжурской
магистрали к  Желтому  морю. Но Ли Хунчжан категорически отказал Ухтомскому,
заявив, буквально, что не пустит нас в комнаты, где у них жены и малые дети.
     Тогда Сергею Юльевичу и  пришлось вплотную заняться корейскими  делами,
где как раз образовалось симпатизирующее  России  правительство. Он назначил
туда финансового  советника королю и сумел добиться  передачи ему управления
корейскими таможнями от англичанина Броуна.
     Муравьев   продолжал  настаивать   на  выводе  германских  кораблей  из
Цзяочжоу,   но  управляющий   морским   министерством   адмирал  Тыртов,   в
сравнительно  недавнем  прошлом  начальник объединенной  Российской  эскадры
Тихого  океана, не согласовав с ним  своих действий,  отправился к  государю
императору  и  доложил,  что  посылать  русские  корабли  туда  ему  кажется
неудобным, раз уж германцы ее заняли. Тем более, что морское министерство не
считает эту гавань подходящей для базы русской эскадры ввиду ее отдаленности
от Владивостока и совершенной отрезанности от России.
     И  государь опять,  по мягкости  и  нерешительности  своего  характера,
дрогнул и согласился с Тыртовым.
     Какое фиаско русской дипломатии! Впрочем,  от Муравьева иного и ожидать
не следовало.
     А   немцы  тем   временем  обратились  в   Лондоне   к  главе  кабинета
правительства Ее величества лорду Солсбери,  и тот ответил в том смысле, что
Великобритания не будет иметь  ничего  против,  если  Германия  обоснуется в
каком-либо китайском порту, и чем севернее, тем лучше.
     Злорадствуя, немцы позлатили пилюлю, ответив  через русского посланника
в  Берлине  Остен-Сакена,  что  их  присутствие не  должно  стеснять русские
корабли, если  бы  они  захотели пребывать  там,  пока Россия не обзаведется
собственным постоянным  поселением  во  внутреннем Желтом море.  И,  кстати,
Цзяочжоу находится  не внутри, а около  русской сферы интересов, и  Германии
удобней  будет прийти России на помощь, хотя бы и против Японии. Более того,
император Вильгельм  лично прибыл в русское посольство  в Берлине и принялся
убеждать  Остен-Сакена,  что вопрос  о Цзяочжоу  был по-братски решен обоими
императорами в  Петергофе, и что  солидарность  интересов неизбежно приведет
обе  империи  к единству действий  перед лицом  общей опасности,  намекая на
Японию.
     Японцы, говорил  император  с бесстыдным  германским коварством, вообще
омерзительные субъекты  и от них можно  ожидать  чего угодно,  но германская
эскадра, имея базу  недалеко от русской,  всегда будет бок-о-бок  с русскими
кораблями,  против  любого  врага  - будут  ли они называться  японцами  или
англичанами. Впрочем,  японцы к войне  ранее 1905 года готовы не будут, а до
того времени наши эскадры перетопят все их корабли.
     Этого-то  Сергей Юльевич  и боялся. Ведь Вильгельм прямо толкает нас на
войну с Японией. Тогда он отправился к  Чиршки  и сказал ему, что германский
император  очень  его  ценит  и  говорил,  что  когда  он  захочет попросить
германского императора о чем-либо, то может  это сделать через посольство, и
вот  теперь он просит телеграфировать  императору, что в интересах  России и
Германии вам следует удалиться из Цзяочжоу, потому  что этот шаг повлечет за
собою другие шаги, которые будут иметь самые ужасные последствия.
     Через несколько дней  Чиршки приехал в министерство к Сергею Юльевичу и
показал ответ германского императора  на его телеграмму.  Вильгельм писал, -
"Передайте  Витте,  что из  его телеграммы  я  усмотрел,  что  ему некоторые
обстоятельства, весьма существенные и касающиеся  этого дела,  неизвестны, а
потому последовать его совету мы не можем".
     Буквально на  следующий день состоялось совещание под председательством
государя императора Николая II. На  совещании присутствовали военный министр
Ванновский, Сергей Юльевич, управляющий морским министерством адмирал Тыртов
и  министр  иностранных   дел  граф  Муравьев.  Обсуждалась   записка  графа
Муравьева.Первое  слово предоставили Муравьеву.  Он сразу заявил, что весьма
опасается  захвата  Порт-Артура  англичанами,  и  что  надо  воспользоваться
занятием немцами Цзяочжоу и решить, наконец, вопрос с  портом. Хотя  он и не
компетентен  в  морских  делах, но России  крайне желательно  иметь гавань в
Тихом   океане   на  Дальнем   Востоке,   а  Порт-Артур   и   Даляньвань  по
стратегическому  своему   положению  имеют  громадное   значение.  И  такого
благоприятного случая, как сейчас, может не повториться. Нечего сыпать перед
ними бисером... Следует поступать, как, скажем, немцы в Новой Гвинее, Того и
Камеруне, а теперь и в Цзяочжоу, вместо того, чтобы едва ли не заискивать. И
перед  кем? -  риторически  вопрошал он,  театрально  заламывая ухоженные, в
старческой  коричневой гречке руки. -  Китай сейчас приучен японцами уважать
силу  и  могущество и  не более  опасен,  чем какой-нибудь  Сиам  или  любое
негритянское  княжество  в Африке, так  что бесполезно  и  бесцельно тратить
время на  дружеские  увещевания в  Цзунли-ямыне,  надо немедленно  следовать
примеру Германии.  Конечно,  это  может  показаться  до странности  диким  и
невероятным,  что  государство, империя  с  четырехсотмиллионным  населением
оказалось неспособным защитить себя от нескольких десятков тысяч неприятеля.