восхищен, старался все запомнить,
и Катерина даже придумала что-то  вроде  стихотворения,  повторяя  его  по
дороге. "Тигры - будто бы коты, а лошадки  -  как  ослы.  Белки  -  словно
мышки, гориллы -  как  мартышки".  Она  быстро  повторила  его,  и  Дэмьен
рассмеялся, потом она пересказала его еще быстрей, и он рассмеялся громче.
Они хохотали всю дорогу до зоопарка.
     В тот зимний воскресный день в Лондоне было солнечно, и  зоопарк  был
заполнен посетителями до  отказа.  Звери  тоже  наслаждались  солнцем,  их
голоса были слышны повсюду, даже  у  входных  ворот,  где  Катерина  взяла
напрокат прогулочную коляску для Дэмьена.
     Они остановились около лебедей и наблюдали, как ребятишки кормят этих
красивых птиц. Катерина с Дэмьеном подошли поближе, но в эту минуту лебеди
вдруг прекратили есть и, величественно развернувшись, медленно  отплыли  к
середине пруда. Там они остановились и с царской надменностью смотрели  на
ребятишек, кидающих им хлеб и зовущих вернуться. Но лебеди не трогались  с
места. Когда Катерина с Дэмьеном отошли, лебеди снова подплыли к детям.
     Подходило время обеда,  и  людей  становилось  все  больше.  Катерина
пыталась отыскать клетку, у которой стояло бы  поменьше  зрителей.  Справа
висел плакат "Луговые  собаки",  и  они  направились  туда.  По  пути  она
рассказала Дэмьену все, что знала о луговых собачках. Подойдя  к  вольеру,
Катерина увидела, что и здесь народу не меньше.
     Неожиданно животные попрятались в свои норы,  а  толпа  разочарованно
зашумела и начала расходиться. Когда Дэмьен вытянул шею, чтобы  посмотреть
на собак, он увидел только кучи грязи и разочарованно взглянул на мать.
     - Наверное, они тоже  пошли  обедать,  -  сказала  Катерина,  пожимая
плечами.
     Они пошли дальше, купили сосиски и булочки и съели их на скамейке.
     - Мы пойдем  смотреть  обезьян,  -  сказала  Катерина.  -  Ты  хочешь
посмотреть на обезьян?
     Путь до вольера  с  обезьянами  сопровождали  таблички  с  названиями
животных,  и  они  подошли  к  длинному  ряду  клеток.  Глаза  у   Дэмьена
засветились от нетерпения,  когда  он  увидел  первое  животное.  Это  был
медведь,  уныло  передвигающийся  взад-вперед  по  клетке,  равнодушный  к
галдящей толпе. Но стоило Катерине с  Дэмьеном  подойти  поближе,  медведь
встрепенулся. Он остановился, посмотрел на них и сразу же удалился в  свое
логово. В соседней клетке сидела большая  дикая  кошка;  она  застыла,  не
сводя с них своих желтых  глаз.  Дальше  жил  бабуин,  который  неожиданно
оскалился, выделив их из толпы проходящих  мимо  людей.  Катерина  ощутила
действие, которое они производили  на  зверей,  и,  проходя  мимо  клеток,
внимательно наблюдала за животными. Они не сводили глаз с Дэмьена. Он тоже
почувствовал это.
     -  Наверное,  ты  им  кажешься  вкусным,  -  улыбнулась  Катерина.  -
По-моему, это верно.
     Она подтолкнула коляску на соседнюю дорожку. Из павильона  доносились
крики, веселый смех, и Катерина поняла, что впереди вольер  с  обезьянами.
Она оставила коляску у входа и взяла Дэмьена на руки.
     Внутри было жарко и противно пахло, ребячьи голоса звенели повсюду, и
звук этот усиливался, эхом отражаясь от стен. Они стояли у дверей и ничего
не видели, но по  возгласам  посетителей  Катерина  поняла,  что  обезьяны
играют в  самой  дальней  клетке.  Она  протолкнулась  вперед  и  увидала,
наконец, что  происходило  в  клетке.  Это  были  паукообразные  обезьяны,
находившиеся в прекрасном расположении духа: они раскачивались  на  шинах,
бегали по клетке, развлекая публику акробатическими трюками.  Дэмьену  это
понравилось, и  он  рассмеялся.  Катерина  продолжала  проталкиваться,  ей
хотелось встать в первом ряду. Обезьяны не обращали внимания на людей, но,
когда Катерина и Дэмьен подошли поближе, настроение их  резко  изменилось.
Игра сразу же закончилась, животные начали  нервно  выискивать  кого-то  в
толпе. Люди тоже  замолчали,  удивляясь,  почему  замерли  животные.  Все,
улыбаясь, ждали, что они так же внезапно снова разыграются.  Вдруг  внутри
клетки раздался вой - сигнал опасности и тревоги.  К  нему  присоединились
крики других  обезьян.  Звери  заметались  по  клетке,  пытаясь  выскочить
наружу. Они бросались во все стороны,  разламывали  проволочную  сетку,  в
безумии царапали друг друга, пуская в ход зубы  и  когти,  на  их  раненых
телах выступа кровь. Толпа в ужасе притихла, а Дэмьен хохотал, указывая на
обезьян, и с удовольствием  наблюдал  за  кровавой  сценой.  Страх  внутри
клетки разрастался, и одна большая обезьяна кинулась вверх  к  проволочной
сетке на потолке, зацепилась шеей за проволоку,  тело  ее  задергалось,  а
потом бессильно повисло. Люди в ужасе закричали, многие бросились к двери,
но их крики тонули в визге животных. С вытаращенными глазами и оскаленными
пастями обезьяны метались от стены к стене. Одна из них  начала  биться  о
бетонный пол и упала, дергаясь в  судорогах,  остальные  прыгали  рядом  и
кричали в страхе. Люди, расталкивая друг друга, рванулись к выходу. Вместо
того  чтобы  убежать  от  вольеров,  Катерина  продолжала  стоять,   будто
окаменев. Ее ребенок смеялся. Он указывал на истекающих кровью  обезьян  и
заливался смехом. Это именно ЕГО они испугались.  Это  ОН  все  сделал.  И
когда бойня в клетке усилилась, Катерина пронзительно закричала.



                                    6

     В Пирфорде ее ждал Джереми.  Джереми  надеялся,  что  она  приедет  в
хорошем настроении, и попросил не подавать обеда до ее приезда. Они сидели
за маленьким столиком, Торн смотрел на Катерину, пытавшуюся спокойно есть,
но напряжение сковывало ее.
     - С тобой все в порядке, Катерина?
     - Да.
     - Ты все время молчишь.
     - Наверное, просто устала.
     - Много впечатлений?
     - Да.
     Она отвечала коротко, будто не хотела расспросов.
     - Понравилось?
     - Да.
     - Ты взволнована.
     - Разве?
     - Что случилось?
     - Что могло случиться?
     - Я не знаю. Но ты чем-то расстроена.
     - Просто устала. Мне надо поспать.
     Она попыталась выдавить из себя улыбку, но у нее не получилось.  Торн
забеспокоился.
     - С Дэмьеном все в порядке?
     - Да.
     - Ты уверена?
     - Да.
     Он внимательно посмотрел на Катерину.
     - Если что-нибудь было не так... ты бы рассказала мне, правда? Я хочу
сказать... насчет Дэмьена.
     - Дэмьена?  Что  может  случиться  с  Дэмьеном,  Джереми?  Что  может
случиться с нашим сыном? Мы ведь так счастливы!
     Катерина слегка улыбнулась, но выражение ее лица оставалось грустным.
     - Я хочу сказать, что двери нашего дома  открыты  только  для  добра.
Темные тучи обходят наш дом стороной.
     - Но что же все-таки _с_л_у_ч_и_л_о_с_ь_? - тихо спросил Торн.
     Катерина опустила голову.
     - Мне кажется... - ответила  она,  пытаясь  совладать  с  голосом,  -
...что мне надо обратиться к врачу. - В глазах ее застыло  отчаяние.  -  У
меня... страхи. Причем такие страхи, которых у нормального человека просто
не может быть.
     - Кэти, - прошептал Торн. - ...Какие страхи?
     - Если я тебе расскажу, ты меня запрячешь подальше.
     - Нет, - убедительно ответил он. - Нет... я люблю тебя.
     - Тогда помоги мне, - взмолилась она. - Найди врача.
     По щеке поползла слеза, и Торн взял ее за руки.
     - Конечно, - сказал он. - Конечно.
     И тут Катерина разрыдалась. То, что произошло днем,  осталось  камнем
лежать на ее сердце.


     Психиатра в Англии найти было не так просто, как в Америке, но тем не
менее Торну удалось разыскать такого, которому можно было доверять. Он был
американец,  правда,  моложе,  чем  хотелось  бы  Торну,  но  с   хорошими
рекомендациями и огромным опытом. Его звали  Чарльз  Гриер.  Он  учился  в
Принстоне и работал интерном в Беллеву. Особенно ценным было  то,  что  он
некоторое время жил в Джорджтауне и лечил нескольких сенаторских жен.


     - Обычная проблема жен политических деятелей - алкоголизм,  -  сказал
Гриер, когда  Торн  расположился  у  него  в  кабинете.  -  Я  думаю,  это
происходит от чувства одиночества.  Чувства  собственной  неполноценности.
Из-за ощущения, что они не представляют цельной личности.
     - Вы, конечно, понимаете, что наш разговор строго  конфиденциален,  -
сказал Торн.
     - Разумеется, - улыбнулся психиатр. - Люди доверяют  мне,  и,  честно
говоря, больше я им ничего не  могу  предложить.  Они  не  обсуждают  свои
проблемы с другими, боясь, как бы их откровение не "аукнулось"  им.  А  со
мной можно. Не могу обещать многого, но вот это именно могу.
     - Она должна прийти к вам?
     - Просто дайте ей мой номер. Не _з_а_с_т_а_в_л_я_й_т_е_ ее приходить.
     - Да нет, она сама хочет прийти. Она просила меня...
     - Хорошо.
     Торн поднялся, и молодой врач улыбнулся.
     - Вы позвоните после того, как поговорите с ней? - спросил Торн.
     - Сомневаюсь, - просто ответил Гриер.
     - Я хочу сказать... если вам будет что сказать.
     - Все, что мне надо будет сказать, я скажу ЕЙ.
     - В смысле, если вы будете БОЯТЬСЯ за нее.
     - Она склонна к самоубийству?
     - ...Нет.
     - Тогда мне нечего за нее бояться. Я уверен, все не так серьезно, как
вы предполагаете.
     Приободренный, Торн направился к выходу.
     - Мистер Торн?
     - Да?
     - А зачем вы пришли ко мне?
     - Чтобы увидеть вас.
     - Для чего?
     Торн пожал плечами:
     - Наверное, посмотреть, как вы выглядите.
     - Вы хотели сообщить что-нибудь важное?
     Торн почувствовал себя неловко. Немного подумав, он покачал головой.
     - Вы хотите сказать, что мне самому нужен психиатр? Я так выгляжу?
     - А я? - спросил психиатр.
     - Нет.
     - А у меня есть свой врач, - улыбнулся Гриер. - При  моей  работе  он
просто необходим.
     Эта беседа  расстроила  Торна,  и,  вернувшись  в  свою  контору,  он
размышлял над ней весь день. Сидя у Гриера, он почувствовал, что ему  надо
все рассказать, все, о чем он никогда никому не говорил. Но  что  хорошего
могло из этого получиться? Этот обман стал уже частью его жизни.


     День тянулся медленно, и Торн решил подготовить одну важную речь.  Ее
предстояло  произнести  на  следующий  вечер   перед   группой   известных
бизнесменов, там будут  присутствовать  представители  нефтяных  компаний.
Торн  стремился,  чтобы  его  выступление  послужило  в   конечном   итоге
установлению мира на Ближнем Востоке. Из-за длительного арабо-израильского
конфликта Арабский блок все  дальше  отдалялся  от  США.  Торн  знал,  что
арабо-израильская вражда была исторической и корнями уходила  в  Священное
писание. - Для этого он решил проштудировать  целых  три  издания  Библии,
надеясь выяснить для себя кое-что с помощью вековой мудрости. Кроме  того,
тут была еще и практическая цель, потому что  во  всем  мире  трудно  было
найти аудиторию, на которую не произвели бы впечатления цитаты из Библии.
     В тишине кабинета Торн услышал стон, доносившийся из комнаты наверху.
Он повторился дважды и прекратился. Торн вышел из кабинета и  тихо  прошел
наверх, в комнату Катерины. Она спала беспокойно,  лицо  ее  было  покрыто
потом. Джереми подождал, пока дыхание ее не выровнялось, а потом вышел  из
комнаты и направился к лестнице. Проходя по темному коридору, он  заметил,
что  дверь  миссис  Бэйлок  была  слегка  приоткрыта.  Огромная   женщина,
освещенная луной, спала на спине. Торн  собрался  идти  дальше,  но  вдруг
застыл, пораженный ее видом. На лице лежал толстый слой белой пудры,  губы
были безвкусно намазаны ярко-красной помадой. Ему стало  не  по  себе.  Он
попытался найти этому объяснение, но ничего не приходило на ум.
     Закрыв дверь, Торн вернулся к себе и посмотрел на разложенные  книги.
Он чувствовал волнение, сосредоточиться никак не удавалось,  и  глаза  его
бесцельно блуждали по страницам. Маленькая Библия Якова  была  открыта  на
книге Даниила, и он молча уставился в нее.

     "...И восстанет на месте его презренный, и не  воздадут  ему  царских
почестей, но он придет без шума и  лестью  овладеет  царством.  И  полчища
будут потоплены им и сокрушены...  он  будет  идти  обманом  и  взойдет  и
одержит верх с малым народом. Он войдет в мирные и  плодоносные  страны  и
совершит  то,  чего  не  делали  отцы  его  и  отцы  отцов  его.   Добычу,
награбленное имущество и богатство будет расточать своим,  и  на  крепости
будет иметь замыслы свои. И будет поступать царь тот по своему  произволу,
и вознесется, и возвеличится выше всякого божества, и о Боге богов  станет
говорить хульное, и будет иметь успех, доколе же свершится гнев:  ибо  что
предопределено, то исполнится".

     Торн порылся в столе, нашел сигареты, потом налил себе  стакан  вина,
стараясь занять себя рассуждениями и не думать об  увиденном  наверху.  Он
снова принялся перелистывать страницы.

     "Горе вам, на земле и на море, ибо дьявол с  гневом  посылает  зверя,
ибо знает, что время его мало... Здесь мудрость. Кто имеет ум,  тот  сочти
число зверя. Ибо это число человеческое.  Число  это  шестьсот  шестьдесят
шесть".
     Армагеддон. Конец света.
     "...и придет Господь... и стоять он будет на горе Олив, что  напротив
Иерусалима, на восточной стороне его... И  Господь  Бог  придет  со  всеми
своими святыми".

     Торн закрыл книги  и  выключил  настольную  лампу.  Долгое  время  он
просидел в тишине, раздумывая над книгами Библии, над тем, кто их сочинил,
и зачем вообще они были написаны, затем прилег на кровать  и  заснул.  Ему
приснился страшный сон. Он видел себя в женской одежде, хотя знал, что  он
мужчина. Он находился на шумной улице.  Подойдя  к  полицейскому,  пытался
объяснить, что заблудился и ему  страшно.  Но  полицейский  не  слушал,  а
продолжал управлять движением.  Когда  машины  приблизились  к  Торну,  он
почувствовал ветерок. Ветер усиливался,  и  машины  поехали  быстрее.  Ему
показалось, что он попал в шторм. Ветер стал таким сильным, что  он  начал
задыхаться. Джереми схватился за полицейского,  но  тот  его  не  замечал.
Джереми  закричал,  но  крик  потонул  в  бушующем  ветре.  Черная  машина
неожиданно поехала на него, и Джереми не мог сдвинуться  с  места.  Машина
приближалась, и он увидел лицо шофера. Ни одной человеческой черты не было
на этом лице, шофер начал хохотать, плоть расступилась в  том  месте,  где
должен быть рот, оттуда выплеснулась кровь, и машина наехала на него.
     В этот момент Торн проснулся. Он задыхался и был в поту. В  доме  еще
спали. Торн с трудом сдерживался, чтобы не зарыдать.



                                    7

     Торн должен был произнести речь перед бизнесменами в отеле  "Мэйфер",
забитом к семи часам до отказа. Посол  заявил  помощникам,  что  хотел  бы
довести эту речь до прессы,  и  газеты  поместили  заметку  о  собрании  в
дневных выпусках. Народу собралось много, явилось немало репортеров и даже
просто людей с улицы, которым разрешили стоять в задних рядах.
     Проходя  к  своему  месту,  Торн  заметил  среди   небольшой   группы
фоторепортеров того, которому он разбил камеру перед посольством. Фотограф
улыбнулся и поднял вверх  новый  аппарат,  Торн  улыбнулся  ему  в  ответ,
обрадованный  столь  миролюбивым  жестом.  Потом  подождал,   пока   толпа
затихнет, и начал свою речь. Он говорил о мировой экономической  структуре
и о важности "Общего рынка". В любом  обществе,  даже  в  демократическом,
рынок играл огромную роль, он был как бы  общим  знаменателем,  подводимым
под разные культуры. Когда один хочет продать, а другой купить, появляется
основа для мирного сотрудничества. Когда же один хочет  купить,  а  другой
о_т_к_а_з_ы_в_а_е_т_с_я_ продавать, вот тогда мы и  делаем  первый  шаг  к
войне. Торн говорил  о  человечестве,  о  том,  что  все  люди  -  братья,
наследующие богатства земли, которые должны достаться всем.
     - Мы живем все вместе, - сказал он, цитируя Генри Бестона, -  в  сети
времени. Все мы пленники великолепия и тяжелого труда на земле.
     Речь захватывала, и публика внимательно ловила  каждое  слово.  Потом
посол перешел к вопросам политических беспорядков  и  их  последствий  для
экономики. Торн заметил в зале группу арабов и обратился непосредственно к
ним.
     - Легко понять, какое отношение беспорядки имеют к нищете,  -  сказал
он, - но надо еще помнить, что цивилизациям может  грозить  падение  и  от
избытка _р_о_с_к_о_ш_и_!
     Торн говорил страстно, и Дженнингс, стоявший у стены,  поймал  его  в
объектив и начал торопливо щелкать аппаратом.
     - Есть одна грустная и парадоксальная истина,  -  продолжал  Торн,  -
уходящая корнями во времена царя Соломона. Те, кто рожден для богатства  и
знатного положения...
     - Уж вы точно должны кое-что об этом знать, - выкрикнул вдруг  кто-то
из задних рядов. Торн замолчал, вглядываясь в  публику.  Крикун  умолк,  и
Торн продолжал:
     - Еще во времена фараонов в Египте те, кто родился  для  богатства  и
знатного положения...
     - Ну-ну, расскажите нам об этом! - опять раздался тот же голос, и  на
этот раз толпа возмущенно зашевелилась. Торн напряг зрение. Реплики бросал
какой-то бородатый студент в драных джинсах.
     - Что вы знаете о бедности,  Торн?  -  продолжал  он.  -  Вам  же  не
пришлось гнуть спину ни одного дня в жизни!
     Толпа  недовольно  зашикала  на  студента,  некоторые   начали   даже
покрикивать, но Торн поднял руки, требуя тишины.
     - Молодой человек хочет что-то сказать. Давайте его выслушаем.
     - Если вы так заботитесь о том, чтобы поделить все богатство,  почему
не делитесь своим? - громко говорил парень. - Сколько у вас миллионов,  вы
знаете? А знаете, сколько людей в мире  голодает?  Вы  знаете,  что  можно
сделать на ваши карманные деньги?  На  ту  зарплату,  которую  вы  платите
своему шоферу, вы смогли бы кормить в Индии целую семью в течение  месяца!
А растительностью с вашей сорокаакровой лужайки  перед  домом  можно  было
накормить половину населения Бангладеш! На деньги, которые вы  тратите  на
устройство вечеринок для своего ребенка, можно было бы  основать  больницу
прямо здесь, на юге Лондона! Если вы призываете людей делиться богатством,
покажите пример! Не  стойте  здесь  перед  нами  в  костюме  за  четыреста
долларов и не вещайте о бедности! Действуйте!
     Выпад студента  понравился  публике.  Парень  явно  выигрывал  раунд.
Раздались даже аплодисменты, и все тут же  замерли,  ожидая,  что  ответит
Торн.
     - Вы закончили? - вежливо спросил он.
     - Каково ваше богатство, Торн? - выкрикнул юноша. - Как у Рокфеллера?
     - Гораздо меньше.
     - Когда Рокфеллера выбрали вице-президентом, газеты сообщили, что его
состояние  немногим  больше  трехсот  миллионов.  Вы  знаете,  что   такое
"немногим больше"? Это еще тридцать три миллиона! Это даже и в  расчет  не
берется! Это его карманные деньги, в то время как половина населения Земли
умирает от голода! В  этом  нет  ничего  оскорбительного?  Неужели  одному
человеку может понадобиться столько денег?
     - Я не мистер Рокфеллер...
     - Это мы видим!
     - Вы позволите мне ответить?
     - Один ребенок! Один голодающий ребенок! Сделайте что-нибудь хотя  бы
для одного голодающего ребенка! Тогда мы вам поверим! Протяните  ему  руку
вместо своих речей, только руку, протяните ее голодающему ребенку!
     - Возможно, я уже сделал это, - спокойно ответил Торн.
     - Ну, и где же он? - спросил парень. - Где ребенок? Кого  вы  спасли,
Торн? Кого вы пытаетесь спасти?
     - Некоторые из нас  имеют  обязанности,  которые  выходят  далеко  за
интересы одного голодающего ребенка.
     -   Вы   не   можете   спасти   мир,   Торн,   пока    не    поможете
одному-единственному голодающему ребенку.
     Публика была явно на стороне студента.
     - Я в невыгодном положении, - ровным голосом заявил Торн. - Вы стоите
в темноте и произносите свои обвинения оттуда...
     - Тогда дайте свет н