твенные  силы  мгновенно
покинут его. И тогда на долю Фрэнсиса останется лишь бегство.  Он  будет
искать убежища у себя дома, в Италии.
   Фрэнсис, как никто другой, ощущал себя песчинкой в этой  безграничной
пустыне. Когда отец де Карло  двадцать  лет  тому  назад  отправлялся  в
Лондон, рядом с ним находились шесть  помощников.  Внезапно  вспомнив  о
священнике, Фрэнсис грустно вздохнул. Уже лежа на смертном одре,  старик
только и повторял, что жертва их была принесена не зря, что  им  удалось
завершить  свою  миссию.  Де  Карло  отошел  в  мир  иной  в  счастливом
неведении. Кроме того, старик был не один. В  его  последний  час  рядом
находился брат Фрэнсис.
   Молодой монах перекрестился. Богохульно так рассуждать. До  тех  пор,
пока с ним Господь, Фрэнсис не одинок. Однако мысль о  Боге  не  утешила
юношу. Эх, если бы рядом  оказался  кто-нибудь,  с  кем  можно  было  бы
разделить это тяжкое бремя...
   Фрэнсис упал на колени и начал исступленно молиться. Он потерял  счет
времени. И только покалывание в ногах возвратило его к действительности.
Юноша поднялся и, умывшись,  переоделся  в  чистое  белье.  Внезапно  он
почувствовал себя агнцем, ведомым на заклание. Его вновь  охватил  дикий
страх, и юноша вдруг истерично рассмеялся.
   Перед уходом Фрэнсис снова запустил пленку  Поля  Бухера.  Монах  так
часто  слушал  эту  запись,  что  буквально  наизусть  знал  весь  текст
исповеди. Он мог вспомнить каждый  вздох  и  каждую  паузу  в  признании
Бухера. И знал теперь,  что  нужно  делать.  Ибо  Бухер  рассказал,  где
спрятаны кинжалы. Фрэнсис продолжал вслушиваться в  хриплый,  старческий
голос, будто набираясь сил. Бухер словно  обращался  к  нему..,  с  того
света. А это уже была поддержка.
   Пленка  кончилась.  Фрэнсис  щелкнул  тумблером  магнитолы,   включая
приемник. Узнав точное время,  юноша  прислушался  к  новостям,  пытаясь
вникнуть в ход происходящий событий. В информационной сводке  сообщалось
о сосредоточении войск на русско-китайской границе,  о  взаимном  обмене
нотами протеста. Напряжение в этом регионе неуклонно возрастало,  и  все
миротворческие акции Белого дома, ООН и Совета Безопасности  оказывались
напрасными.
   И вот так изо дня в день. По кругу. С утра до вечера  одна  и  та  же
тягомотина.
   Фрэнсис вздохнул, невольно коснувшись крошечного распятия,  висевшего
на груди. Он уже спускался  по  лестнице,  когда  хозяйка  крикнула  ему
вслед, что его спрашивают  по  телефону.  Женский  голос.  Поблагодарив,
юноша взял трубку. Он испытывал неловкость. Ведь ему  никто  никогда  не
звонил. В Субиако телефонов вообще не  было.  Потому  что  отсутствовала
сама необходимость в них.
   Звонила Анна. Фрэнсис почувствовал,  как  краска  мгновенно  заливает
лицо. Ее губы находятся в каком-то  дюйме  от  трубки,  женское  дыхание
почти касалось его уха. Анна хотела встретиться, заявив, что  это  очень
важно, и продиктовала свой адрес. Можно заодно и пообедать,  -  добавила
она.
   Опустив трубку, Фрэнсис почувствовал дрожь в коленях. Прежде никто  с
ним так не разговаривал. В интонациях Анны он уловил нечто,  заставившее
его густо покраснеть.  До  этого  момента  окружающие  воспринимали  его
только как брата Фрэнсиса. Зато для Анны он  стал  просто  Фрэнсисом.  И
скорее всего женщина усмотрела совершенно иной смысл в обратном  адресе,
оставленном на конверте. Юноша принялся истово молиться,  прося  Господа
только об одном - ниспослать ему силу, дабы устоять перед соблазном.
   Дрожа от холода и нервного возбуждения, Фрэнсис к полудню добрался до
Пирфорда.  У  ворот  поместья  он  заметил  человека  в  униформе.   Тот
внимательным взглядом окинул проходившего мимо Фрэнсиса. Юноша  выдержал
этот  взгляд  и  заспешил  дальше,  вспоминая  слова   Бухера:   система
электронного слежения, охрана - все в точности соответствовало описанию.
И Фрэнсиса снова обуял безотчетный ужас. Тот груз, что обрушился на  его
неокрепшие юношеские плечи, был неимоверно тяжел.

***

   Фрэнсис ровным счетом ничего не смыслил в интригах.  А  уж  по  части
выуживания той или иной информации он вообще был профаном. Вот  если  бы
дело касалось, к примеру, латыни или столярного ремесла, тут  уж  он  бы
блеснул мастерством...
   Конечно, это не трудно - взять да и сообщить,  где  спрятаны  кинжалы
или что поместье под охраной! А вот  как  проникнуть  в  церквушку?  Для
этого, похоже, нужна целая армия профессионалов, а не какой-то  одинокий
монах.
   Взглянув на небо, Фрэнсис перекрестился. Он  словно  ожидал  озарения
свыше. Если божественное  провидение  не  поможет  Фрэнсису,  шансы  его
сводятся к нулю. Юноша медленно двинулся вдоль восточной стены.  Бормоча
по-латыни  молитву,  он  не  заметил,  как  охранник  опустил  руку   на
зажужжавший селектор.

***

   Вилл Джеффрис считался человеком наблюдательным. Однако в этот раз он
не услышал ни шороха. Джеффрис как  раз  докладывал  Дэмьену  о  встрече
министров иностранных дел в Пекине, когда, подняв  глаза,  увидел  вдруг
невесть откуда появившегося зверя.  Обнажив  клыки,  со  вздыбленной  на
загривке шерстью, пес уставился на Дэмьена, который также не сводил глаз
с собаки. Раны на его шее внезапно начали кровоточить, и Джеффрис  вдруг
почувствовал на губах привкус  крови.  Его  мгновенно  замутило.  Может,
просто  воображение  разыгралось,  или  их  троих  действительно  что-то
связывало?
   - -Дэмьен? - Вильям легко коснулся руки  юноши.  И  тут  же  невольно
отпрянул,  когда  Дэмьен  повернул  голову.  Глаза  юноши  сузились   до
ослепительных желтых точек, изо рта пахнуло смрадом, и Джеффрис мог лишь
догадываться, какое именно слово сорвалось с губ Дэмьена:
   - Назаретянин...
   Джеффрис растерялся. Не зная, как  реагировать  на  происходящее,  он
задал один-единственный идиотский вопрос:
   - В чем дело, Дэмьен?
   Резко повернувшись, Дэмьен стремительно зашагал прочь из зала, собака
последовала за ним, а Джеффрис, почувствовав внезапный озноб,  приник  к
камину. Раскрытая кожаная папка с докладом осталась на столе. Еще минуту
назад отчет казался ему чрезвычайно важным делом, теперь же  он  и  яйца
выеденного не стоил. Джеффриса до смерти перепугал взгляд Дэмьена.  Черт
с ним, с Пекином, да и со всеми остальными мелочами. Джеффрис судорожным
движением плеснул коньяку в свой бокал.

***

   Дэмьен стоял на коленях в часовне и молился. Тут его и застал Джордж.
Старый дворецкий нутром чуял, когда в нем нуждались,  и  сейчас  выдался
именно такой момент. Собака  отступила,  пропуская  Джорджа  внутрь,  но
старик,  сделав  шаг  вперед,  остановился  на  пороге.  Он  замер   как
вкопанный, заметив  издалека,  как  слезы  струятся  по  щекам  Дэмьена.
Джорджа охватила глубокая жалость, ведь только он один знал о  безмерном
одиночестве юноши. Но чего-чего, а сочувствия  Дэмьену  не  требовалось,
ибо, обратив одиночество  в  одержимость,  он  уже  не  обращал  на  нее
внимания. Он сотрет в порошок этот  затхлый  мир,  избавит  человека  от
вечного выбора между добром и злом. Разрушение  как  освобождение!  Пора
положить конец человеческим несчастьям и мучениям.  Вот  тогда  наступит
мир - вечное царство мертвых.
   Дэмьен медленно повернул голову и поднялся с колен.
   - Я чувствую Его божественную силу,  -  вымолвил  он.  -  Назаретянин
снова нанес мне удар.
   - Так было предначертано, - едва слышно подтвердил Джордж.
   Дэмьен поник головой и, велев следовать за ним, вышел из часовни.
   Странная процессия двинулась  по  коридору:  впереди  шагал  юноша  в
черной сутане, за ним семенил шаркающий старик, а следом плелась собака.
Натужное дыхание с хрипом вырывалось из могучей груди животного.
   Миновав  лужайку,  они  медленно  направились  вверх  по   холму,   к
церквушке.
   У самых церковных ворот Дэмьен застыл на  месте,  вцепившись  в  руку
старика.
   - Вот здесь ты и наткнулся на знамение, - пробормотал он.
   - Нет, не я, сэр, я ведь не знал,  что  в  чреве  зверя  вынашивается
другой зверь.
   - Не важно. Все равно,  ты  поступил  правильно.  -  В  голосе  юноши
послышались теплые нотки. - Тебе  недолго  осталось  прозябать  на  этой
земле.
   Джордж кивнул.
   - Тебе воздается за твою преданность. Дэмьен не заметил тени  страха,
промелькнувшей  на  лице  слуги.  Последнее  время   Джорджа   неотвязно
преследовало сомнение. И, что еще  хуже,  дворецкий  знал  его  причину:
благостью и любовью, казалось, был напоен воздух  вокруг.  И  весь  этот
елей что-то уж очень стремительно распространялся на  людей,  включая  и
Бухера. Ох уж эта отвратительная жажда покаяния! Но  ведь  и  вездесущий
Дэмьен пронюхал сей неотвратимый факт. Так какого  же  черта  он  мучает
сейчас своего слугу, обещая тому вечное проклятье? Неудачная шутка?
   Покосившись на Дэмьена, Джордж увидел, что его хозяин  прислонился  к
воротам и не сводит пристального взгляда с церкви. Как  и  отец,  Дэмьен
никогда не осмеливался ступать на священную церковную  землю,  и  Джордж
отлично знал, что он при этом испытывал.
   Вот и теперь, стоя напротив церкви, Дэмьен с пеной у  рта  выкрикивал
проклятия,  он  буквально  исходил   яростной   ненавистью.   Отраженные
громоподобным эхом, страшные слова его метались среди каменных развалин.
   - Назаретянин! Ты все еще  веруешь,  что  сможешь  поразить  меня,  -
воскликнул Дэмьен. - Но ведь твой тысячелетний мир  -  жалкая  насмешка.
Нынешнее человечество куда более жестоко, чем прежнее.  Раковая  опухоль
поразила  весь  его  организм,  и   планета   принадлежит   силам   зла,
Назаретянин.
   Оцепенев, вслушивался Джордж  в  яростную  эскападу  своего  хозяина.
Внезапно старик ощутил в груди ноющую боль, голова  его  закружилась,  а
тело вдруг словно обмякло. Джордж почувствовал,  что  вот-вот  упадет  в
обморок. Только не  сейчас!  Дэмьен  неистовствовал,  обрушивая  гневные
тирады на своего извечного противника.
   - Сейчас никак нельзя, - еле слышно прошептал Джордж, вперив взгляд в
худую спину юноши.
   Ему нельзя умереть сейчас, прервав на полуслове своего повелителя, он
не хочет раздражать его. Джордж с трудом удерживал равновесие,  чувствуя
усиливавшуюся дрожь В слабых коленях. А Дэмьен бушевал до тех пор,  пока
не выплеснул наконец всю свою ненависть. Казалось, он обессилел.
   - Еще один тщедушный  лакейчик,  -  хищно  прищурившись,  ухмыльнулся
Дэмьен. - И на какой помойке ты их только находишь, Назаретянин? Что  ж,
новый попик достойно пополнит список  твоих  сгинувших  прихвостней.  Ты
щедрой пригоршней швыряешь их мне одного за другим, так же, как когда-то
бросал моему отцу, твердо зная при игом, что все они обречены. Что ж  ты
за ханжа такой, а? Какая тебе радость от их гибели? Уж больно ты охоч до
их бессмертных душ, а, Назаретянин! Неужели тебе так  необходимо,  чтобы
они побыстрее забрались под твое крылышко?
   Дэмьен умолк, устремив взгляд куда-то вдаль, за поле.
   - Чушь собачья, - уже спокойно обронил он. - Эта  твоя  пешка  ровным
счетом не представляет никакой опасности. Бедняга.
   В полумиле от церквушки стоял Фрэнсис. Прижавшись к восточной  стене,
юноша тревожно вглядывался сквозь ограду в заросли  кустов  и  деревьев.
Внезапно он вздрогнул: в глубине окутанного сумраком сада вспыхнули  два
желтых огонька. Молитва застряла в горле юноши.

Глава 8

   Три ночи подряд Фрэнсис почти не смыкал глаз. Снова  повторялось  то,
что с ним уже однажды случилось в ранней юности, когда он совершил грех,
соблазнившись картинками "блуда" из Священного  писания,  а  само  слово
"блудница"  вызывало  перед  мысленным  взором   все   новые   и   новые
сладострастные  видения.  Даже  образ  девы  Марии  пробуждал  в   юноше
совершенно определенные желания. Об этом наваждении Фрэнсис не  смог  бы
рассказать ни на одной исповеди, даже отцу де Карло.
   Теперь искушение вернулось в облике Анны. Ее лицо и  соблазнительная,
высокая грудь терзали юношу во сне, который смахивал скорее на тревожное
забытье, на парализующую,  болезненную  полудрему.  Утром  же,  открывая
глаза, Фрэнсис чувствовал, как вина невыносимым грузом  обрушивается  на
его душу, а он до сих пор не знает, как спастись от наваждения.
   Но и дни превратились в пытку. На заре Фрэнсис садился в электричку и
ехал за город. Подходил к огромному особняку и,  прислонясь  к  железной
решетке, долго глядел сквозь  нее  в  сад.  Он  пытался  заставить  мозг
придумать что-нибудь. Но спасительного решения не находилось, и Фрэнсис,
как побитая собака, понуро возвращался в Лондон.
   Недалеко от гостиницы юноша набрел на церковь и с тех пор наведывался
туда каждый день, умоляя Господа указать  ему  путь.  Фрэнсис  вспоминал
библейские сюжеты и то, как Христос восстал из мертвых, пообещав  людям,
что силы тьмы отступят в конце концов и придет  Его  царствие.  Четко  и
ясно, но вот как  все-таки  незаметно  проскользнуть  в  церквушку  мимо
чудовищной собаки? Фрэнсис поднял глаза, устремляя взгляд к распятию  за
алтарем, и ему вдруг почудилось, будто Иисус взирает на него с  жалостью
и сожалением.
   Никто не укажет ему путь. Он одинок и предоставлен самому себе.
   На четвертую ночь все опять повторилось.  Обливаясь  холодным  потом,
Фрэнсис внезапно проснулся, пытаясь стряхнуть с себя остатки кошмара.
   Губы Анны ласкали его тело, нежно приникая к нему. Фрэнсис вскочил  и
бросился в ванную, срывая на ходу пижаму. Он долго стоял под прохладными
струями, пытаясь  смыть  с  себя  и  вину,  и  грех.  Закрыв  глаза  под
освежающим потоком воды, Фрэнсис вспоминал слова священника о  том,  что
Сатана имеет власть над человеческими умами и что  зверь  находит  самое
уязвимое место, чтобы проложить путь искушению. А  уж  предсказать  его,
оказывается, пара пустяков. Так и не открывая глаз, пошатываясь, Фрэнсис
вернулся  в  постель,  скользнул  под  простыню   и   потянулся.   Вдруг
почувствовал запах  -  густой,  сладковатый  запах  плоти.  В  следующее
мгновение юноша ощутил легкое прикосновение, и вот уже у самого его  уха
раздался хрипловатый от страсти, срывающийся голос Анны.  Он  нашептывал
чудовищные мерзости.
   Фрэнсис  закусил  губу  и  зажмурил  глаза.  Он  попытался   вытащить
распятие, висевшее на груди, но не смог: мешало что-то мягкое и влажное.
Юноша взревел, вырываясь из-под  душившей  его  простыни,  и  кинулся  в
коридор. Там он упал, обхватив руками колени и уткнув в стену лицо. Рано
утром в таком положении его нашла хозяйка.
   Фрэнсис начал было бормотать какие-то жалкие оправдания в свой адрес,
пытаясь убедить женщину, что иногда колобродит во сне, однако это ему не
удалось. Хозяйка  лишь  скептически  бросала  красноречивые  взгляды  на
синяки и кровоподтеки, покрывавшие его шею. Уж больно смахивали  они  на
отметины чрезвычайно разгулявшейся страсти.

***

   Анна  разозлилась  не  на  шутку.  Этот   итальяшка   имел   наглость
продинамить ее. Он так и не явился. Анна, поджидая юношу,  вылизала  всю
квартиру. Она даже купила цветы и, расставив их в вазы,  прикинула,  что
так он будет чувствовать себя поуютнее. А он даже не соизволил позвонить
и извиниться. Зато теперь вдруг объявился средь бела дня, когда она  его
вообще не ждала.  Анна  только-только  выпорхнула  из-под  душа:  волосы
мокрые, никакой  косметики  и  в  помине,  халатик  полураспахнут.  Анна
холодно улыбнулась и проводила юношу в гостиную.
   Фрэнсис очень  изменился.  Похоже,  что  он  не  спал  целую  неделю:
бледность и "усталость проступали даже сквозь загар.
   Ладно, главное, что он все-таки сподобился явиться. То-то Джек Мейсон
порадуется, что она отыскала итальянца.
   Коснувшись в разговоре какой-то чепухи, Анна  выразила  надежду,  что
ему нравится ее квартира.
   - Мои джунгли, - продолжала она распинаться, но вдруг  рассмеялась  и
извинилась, что цветы не очень-то свежие. Потом  предложила  выпить,  но
Фрэнсис не дал ей договорить.
   - Послушайте, я завтра уезжаю, - робко пробормотал он.
   - Да?
   - И я снова хочу повторить то, что рассказывал однажды очень  смелому
человеку, когда впервые попал в Лондон. Хотя я предупреждал его, что он,
возможно, сочтет меня за сумасшедшего.
   Анна нетерпеливо хмыкнула. Опять старая песенка, как и в прошлый раз.
Приступал бы уж сразу к делу, а не пялился ей в вырез, как  какой-нибудь
прыщавый школяр.
   - Если я вам скажу, что выполняю миссию и  что  я  единственный,  кто
может это сделать, пожалуйста, поверьте мне.
   - Хорошо, но...
   - Я могу в любой момент  погибнуть,  и  это  не  пустые  слова  и  не
мелодрама.
   -  Ради  Бога,  Фрэнсис.  -  Анне  порядком  поднадоела  затянувшаяся
прелюдия, и она, кипя от негодования, заметалась из угла в угол.  Уперев
руки в бедра, Анна так завелась, что  не  заметила,  как  халат  на  ней
распахнулся.
   Зажмурив глаза, Фрэнсис на мгновенье отвернулся. Потом протянул  Анне
перевязанный пакет, запечатанный красной сургучной печатью.
   - Пожалуйста, сохраните его, - попросил юноша, отводя глаза. - Если я
вдруг не вернусь, вскройте  пакет.  И,  может  быть,  тогда  вы  наконец
забудете о Торнах. Я уверен в этом.
   Анна  едва  заметно  покачала  головой  и  собралась  было   высмеять
Фрэнсиса, но тот внезапно положил руки ей на плечи.
   - Просто имейте в виду, - с жаром воскликнул юноша, -  что  все,  кто
вступал на путь, на который вступил теперь и я,  погибли.  Если  и  меня
постигнет та же участь, обещайте, что передадите бумаги властям.
   - Да, но это зависит...
   - Обещайте, - вошел в раж  итальянец,  вцепившись  Анне  в  плечо.  -
Обещайте, что вы забудете о Торнах.
   Его настойчивость и бесцеремонность вывели из себя Анну. Кроме  того,
юноша, похоже, собирался оторвать ей руку. Выдернув ее, Анна бросила  на
монаха сердитый взгляд.
   - Обещайте же мне! - оглушительно взвыл Фрэнсис.
   - Да отвяжись ты! - взорвалась Анна.
   Грубость как будто отрезвила его. Итальянец отступил на шаг.  Тряхнув
головой, он, как во сне, умоляюще протянул к ней руку.
   Нет, Анне  не  показалось.  Красноречивый  жест  не  вызывал  никаких
сомнений. Разозлившись на  этого  смазливого  красавчика,  женщина  лишь
усмехнулась.
   - Ну, ну, дружок, на шуры-муры у нас с тобой нет времени.
   Фрэнсис подскочил к Анне настолько внезапно, что она не  успела  даже
отпрянуть, почувствовав его губы у себя на шее. Выставив колено, Анна  с
силой оттолкнула юношу.
   - Вон отсюда! И поскорее, - презрительно бросила она.
   Поднявшись на ноги, Фрэнсис забормотал слова извинений. В голосе  его
слышались слезы и неподдельная мука.
   - Анна, пожалуйста, простите. О, Матерь Божья, что я  натворил,  -  в
промежутках между рыданиями всхлипывал юноша, однако Анну его  раскаяние
ничуть не тронуло.
   - Уходите, - холодно повторила она. - Что вы тут нюни распустили?
   И Фрэнсис ушел, не проронив больше ни слова.

***

   Теперь он понял, как нужно действовать. Надо просто  перелезть  через
забор, добежать до церкви, опередив собаку, и забрать кинжалы. Ну, а  уж
если не получится, то все равно конец один.
   Его больше не волновало, что  с  ним  случилось.  Его  вообще  больше
ничего не волновало. Он повел себя, как животное, и  нет  ему  прощенья.
Фрэнсис плелся по улице, шепча  скороговоркой  молитвы  и  надеясь,  что
Господь все-таки не отвернется от него за содеянный грех.
   Он и сам не помнил, как забрел в  район  Сохо.  Сплошь  и  рядом  его
окружала расцвеченная неоновыми огнями реклама,  предлагавшая  на  выбор
все  грехи,  какие  только  есть  на  белом  свете.   Мужчины   призывно
подмигивали Фрэнсису из-за столиков, а размалеванные девицы  преграждали
ему путь. Фрэнсис окончательно потерял голову, не переставая  удивляться
про себя, как это полиция допускает подобное безобразие.
   Проститутки не  отличались  особой  привлекательностью.  Наоборот,  в
большинстве своем такие особы казались ему вызывающе отвратительными.  И
- что было выше понимания Фрэнсиса - эти уличные шлюхи неудержимо влекли
его. Он не знал мирской жизни.