-х  годах,
когда итальянский кинематограф попал под влияние модных сексуальных  комедий
и  ярких  излишеств  Федерико  ФЕЛЛИНИ  (см.),  точка   зрения   Ортезе   на
экономические и человеческие  отношения  стала  еще  более  мрачной,  и  его
единственный цветной фильм, снятый для  крупной  киностудии,  "И  la  vita!"
("Вот это жизнь", 1964) пришлось переснять, потому что финал сочли чрезмерно
пессимистичным. (Фильм  повествует  о  любящей  матери,  которая  становится
проституткой, чтобы оплатить лечение сына, страдающего шизофренией. В финале
ленты она поступает в домработницы к богатой флорентийской супружеской паре,
но в первоначальном  варианте  фильм  заканчивался  иначе  -  когда  героиня
накопила достаточно денег, чтобы вывезти семью из тесной и грязной квартиры,
она теряет обе ноги во время странного происшествия с пылесосом.)  Последний
фильм Ортезе так и не был  показан  широкой  публике.  Фильм,  шокирующее  и
безжалостное  обвинение  военным  и,  по  словам  режиссера,  "гимн   упадку
человеческого духа", "Sergente  Cesso"  ("Сортирный  долг",  в  американской
версии: "Армия - это дерьмо", 1972) не смог найти прокатчика, и его  увидела
лишь горстка людей, в том  числе  некий  итальянский  критик,  который,  как
говорят, покинул зал через десять минут и  сообщил  репортерам,  что  Ортезе
"следует усыпить, как больное животное". Не сумев собрать средства на съемки
очередного фильма, Ортезе последние три  года  жизни  провел  затворником  в
горах Тосканы, где скончался от пневмонии зимой 1975 года.

***

   Значит, существует утраченный фильм Ортезе! В нервном  возбуждении  Терри
дочитывал последние фразы. Он сразу понял:  поиск  известных  и  неизвестных
фильмов этого режиссера уже стал его навязчивой идеей. Утром  в  понедельник
он позвонил своей научной руководительнице  и  получил  разрешение  взять  в
качестве темы диплома жизнь и творчество Ортезе.
   Понятное дело, окружение  никогда  не  разделяет  твои  навязчивые  идеи.
Несколько недель, всякий раз, когда Терри хотел объяснить свое  отношение  к
этим фильмам или устраивал для своих друзей просмотр в кинозале студгородка,
он неизменно натыкался на прочный барьер скуки  и  непонимания.  И  в  конце
семестра  у  него  случилась  небольшая  стычка  с  Робертом   -   на   тему
киноэстетики.
   - Почему тебе никогда не нравятся веселые фильмы? - спросил Роберт, когда
они вышли из здания киноведческого факультета. - Почему тебе нравятся только
печальные и гнетущие фильмы? Почему ты не любишь кино, которое любят другие,
например, "Касабланку", или ту рождественскую картину  с  Джеймсом  Стюартом
?
   - Потому что  они  не  являются  произведениями  истинных  художников,  -
ответил Терри. - В них нет никакой тайны, никакой загадки.
   - Но это же снобизм. Честно говоря, Терри, ты сам  -  крайнее  проявление
снобизма. Ты ведь уверен, что единственный фильм, который стоит смотреть,  -
тот, которого никто никогда не увидит?
   И действительно, хотя Терри разослал в архивы и кинохранилища всего  мира
более двадцати запросов о Сальваторе Ортезе, он так и не смог обнаружить  ни
одной копии самого неуловимого фильма режиссера. Тем не  менее,  неудача  не
помешала Терри написать реферат в 5000 слов под названием  "Демонстрация  не
демонстрированного:  социологическое  исследование  зрительских  отзывов  на
фильм Сальваторе Отрезе "Сортирный долг"". Реферат привел в  полный  восторг
научного руководителя, и Терри  по  ее  совету  теперь  собирался  отправить
работу в престижный кинематографический журнал "Кадр".
   - И вот что еще, - сказал Роберт. -  Мне  кажется,  это  глупо  -  писать
статью о фильме, которого ты даже не видел.
   - А кто видел? В том-то все и дело. Он вообще существует?
   - Терри, по-моему, ты сходишь с ума. Знаешь, ты меня очень  тревожишь.  Я
беспокоюсь за твое душевное здоровье и твое физическое состояние.
   - Кто бы говорил, - отмахнулся Терри. Они уже подошли  к  его  машине,  и
теперь он искал в карманах ключи. - У тебя самого очень странная  навязчивая
идея. - Сообразив, что перегнул палку, Терри добавил мягче:
   - Роберт, когда ты с этим покончишь?
   - А зачем мне это делать?
   Терри вздохнул и забрался на сиденье водителя.
   - Значит, ты со мной не едешь?
   - Нет. Она сказала, что, возможно, пообедает "У Ионы". Пожалуй, поищу  ее
там.
   - Все закончится слезами, - сказал Терри,  заводя  двигатель.  -  Я  тебя
предупреждаю.
   - Сегодня утром тебя искал какой-то парень, - вспомнил  Роберт.  -  Такой
маленький, странный. С американским акцентом.
   Терри скривился.
   - Не Джо Кингсли?
   - Точно, он. Сказал, что хочет спросить тебя о чем-то важном.
   - Наверняка ничего срочного, - сказал Терри и рванул по кольцевой  дороге
студгородка на безответственной скорости, всего однажды взглянув в  зеркало,
где мелькнула фигура Роберта, - тот  все  стоял  на  автостоянке,  одинокий,
словно вросший в землю.

8

   Уже много лет Терри не вспоминал о Сальваторе  Ортезе  и  его  мифическом
утраченном фильме. Но во вторник утром,  покинув  клинику,  чтобы  автобусом
добраться до студгородка, он  изумленно  отдался  ярким  воспоминаниям  и  с
редкой остротой вновь испытал  давние  муки  голода  по  запретному  знанию.
Прежнее  чувство  овладело  им,  едва  он   переступил   порог   библиотеки.
Автоматические двери раскрылись с шорохом, похожим на чувственный выдох (еще
одно короткое напоминание о студенческих годах), и вскоре Терри стоял  перед
хорошо знакомыми стеллажами с рядами зеленых журнальных корешков. Некогда он
столь фанатично изучал эти издания, что до сих пор  помнил  почти  наизусть:
"Positif", "Кинокритика", "Свет и звук", "Cahier du cinйma". Именно  с  этих
полок он начал свои поиски  -  после  того,  как  просмотрел  все  ежегодные
указатели к журналам и все до единой ссылки на Ортезе и  его  фильмы.  Каким
страстным он был в те дни, каким увлеченным. В беседе  с  доктором  Дадденом
Терри назвал студенческие годы периодом депрессии, но теперь ему стало ясно,
что он заблуждался. Да, он спал по четырнадцать часов в сутки,  но  тогда  у
него была цель. Когда же рассеялась вся эта энергия? Когда он позволил хаосу
поглотить себя?
   Терри размышлял над этим вопросом,  не  устояв  перед  искушением  выпить
чашечку  кофе  в  пустом  ресторане,  примыкавшем  к  Центру  искусств.   Он
рассчитывал нанести ностальгический визит в забегаловку "У  Ионы"  -  старое
кафе самообслуживания,  -  однако  заведение,  похоже,  кануло  в  лету.  За
прошедшие двенадцать лет в университете  случилось  немало  перемен  -  даже
ресторан  был   новенький,   с   иголочки,   осиянный   сверканием   зеркал,
хромированной мебели и дюжины  абстрактных  скульптур  из  цветного  стекла.
Рядом с рестораном находился такой же новенький  кинотеатр,  а  также  новые
концертный зал и театральный центр имени Стивена  Уэбба  -  эта  подробность
могла бы навести Терри на размышления, обрати он  на  нее  внимание.  Но  он
погрузился слишком глубоко в раздумья над загадкой своих утраченных идеалов,
слишком  сосредоточился  на  желании  вспомнить,  помимо  прочего,  и   свое
последнее исследование, посвященное Ортезе. Наверное, это было во время  его
поездки в Италию в ноябре 1984 года. Терри тогда побывал в Милане и  написал
эссе о том, как снимают кино, но "Кадр" так и не опубликовал  статью.  Затем
на несколько дней он остановился в Риме, где сумел получить допуск к архивам
киностудии "Чинечитта", умело обаяв очаровательную и сексуальную  секретаршу
с карими глазами; ее обязанности как раз и состояли в том, чтобы не  пускать
таких, как Терри. Но кареглазая секретарша впустила его в архив  слайдов,  и
там, проведя двенадцать часов по колено в пленке и черно-белых  фотографиях,
Терри нашел (как он мог об этом забыть?) то,  что  искал.  Почти  нашел.  Во
всяком  случае,  он  отыскал   доказательство,   что   фильм   действительно
существовал, что пропавшая лента вовсе  не  является  порождением  слухов  и
журналистских измышлений. В архиве Терри нашел фотографию.
   Один-единственный  снимок.  Бледный  намек  на   киноленту,   которая   в
воспаленном воображении  Терри  успела  превратиться  в  кинематографический
аналог чаши Грааля, но именно потому фото было особенно ценно. Что же  стало
со снимком? Вот тут и крылось  самое  невероятное:  Терри  едва  помнил.  Он
определенно привез ее с собой из Италии и наверняка где-нибудь спрятал, но с
тех пор он, по меньшей мере, шесть раз переезжал, и теперь понятия не  имел,
сохранилась ли  фотография  после  всех  этих  перемещений.  Терри  проникся
внезапным ужасом - неужели он потерял ее?
   Как мог он так небрежно обойтись с бесценной реликвией?  Если  "Сортирный
долг" длился два часа при скорости двадцать  четыре  кадра  в  секунду,  то,
значит, из 172 800 изображений,  составлявших  фильм,  он  раздобыл  (точнее
сказать, украл),  возможно,  единственную  уцелевшую  картинку.  Впервые  за
двенадцать лет до Терри дошла вся значимость этого факта.
   Терри засомневался, сможет ли он продержаться  в  клинике  до  конца,  не
ринется ли в Лондон, чтобы разыскать фотографию в забитых  хламом  ящиках  и
папках, которые ныне притворялись мебелью в его квартире.
   Терри заказал еще одну чашку кофе, но с удивлением обнаружил,  что  не  в
силах ее допить. Подумав, что  причина  в  чрезмерной  кофейной  горечи,  он
добавил сахару, но и сладость не помогла. Терри заметил, что  у  него  мелко
подрагивают  руки.  Он  чувствовал  себя  бодрым  и  полным  сил,  странное,
искусственное  возбуждение  накладывалось  на  глубинное   спокойствие,   не
покидавшее его все последние дни. Терри вдруг захотелось немного прогуляться
пешком - совершенно не характерное для него желание.
   Прогуливался он большую часть второй половины дня -  сначала  по  городу,
отыскивая некогда любимые места и уже без всякого удивления  не  обнаруживая
их. Не стало кафе "Валладон" -  на  его  месте  теперь  была  книжная  лавка
христианской литературы. Исчез ресторан "Планетарий" - его заменили турцентр
и непрезентабельный музей, который предлагал ознакомиться с местной историей
в  интерактивном  режиме.  Библиотека,  впрочем,  стояла  на  месте,  как  и
"Полумесяц", и гостиница "Корона", где иногда останавливались его  родители;
никуда не делся и кинотеатр - с проблеском профессионального интереса  Терри
отметил, что там крутят "Историю игрушек",  "Клетку  для  пташек"    и
"Два сапога пара" - 4. Воздух в городе был каким-то спертым, в нем ощущалась
затхлость, своего рода аромат грустных воспоминаний, которые возвращаются  к
тебе, когда открываешь забытый ящик со старым барахлом.  Очень  скоро  Терри
впал в полное уныние. И тогда он двинулся к Эшдауну по тропе  над  скалистым
обрывом,  которой  в  студенчестве  лениво  пренебрегал,  но  теперь   тропа
неудержимо манила обещанием энергичных  физических  упражнений  и  очищающим
бризом. Терри рассчитал, что если поторопится, то вернется в  клинику  минут
за десять до назначенной на пять часов встречи с доктором Дадденом.

***

   В то время как Терри  решительно  шагал  вдоль  обрыва  к  Эшдауну,  Сара
медленно и задумчиво возвращалась парком домой. Вчерашняя встреча с Руби все
еще будоражила ее воспоминаниями.
   Шла последняя неделя июня, но лето еще не заявило о себе во  весь  голос.
Нескольких солнечно-облачных дней оказалось  достаточно,  чтобы  большинство
лондонцев решило,  будто  наступило  тепло,  и  повсюду  можно  было  видеть
тенниски, шорты и футболки, хотя небо  серело  хмарью,  а  крепкий  северный
ветер упорно грозил мелким  дождичком.  Даже  в  своем  строгом  учительском
костюме Сара то и дело поеживалась от холода, и потому  увидев  на  скамейке
Элисон Хилл, она первым  делом  подумала,  что  девочка  продрогла  и  очень
одинока.
   Сегодня в школе устроили спортивные состязания, поэтому уроки  во  второй
половине дня отменили. Сара посмотрела начало соревнований и решила,  что  в
ее присутствии особой нужды нет. Школьники, не участвовавшие в  состязаниях,
могли выбрать на свое усмотрение - остаться болеть за спортсменов  или  уйти
домой. То, что Элисон не выбрала ни то, ни  другое,  встревожило  и  удивило
Сару.
   - Здравствуй, - сказала она, нависая над маленькой  фигуркой.  -  Что  ты
здесь делаешь, да еще совсем одна?
   - Просто сижу, - спокойно ответила Элисон.
   - Ну, тогда… ты не против, если я немного посижу рядом?
   Элисон, у которой не было особого выбора, покачала головой.
   - Не стала смотреть соревнования? - спросила Сара, опускаясь на скамью.
   - Нет.
   - Скучновато, да?
   - Угу.
   - Так… - Сара помолчала, обдумывая вопрос. - Ты живешь где-то неподалеку?
Наверное, мы почти соседи.
   - Рядом, - согласилась Элисон. Она махнула в сторону  парковых  ворот.  -
Вон там. Не на главной дороге, но близко.
   - Ты имеешь в виду улицу Семи Сестер?
   - Да.
   - Ну что ж, совсем рядом с моим домом, - сказала Сара.
   Формально,  конечно,  это  ложь,  но  в  данных  обстоятельствах   вполне
оправданная ложь, - подумала она.
   - Хочешь, пойдем домой вместе? По парку лучше не ходить в одиночку.
   - Я не могу попасть домой, - сказала Элисон. - Мама на работе.
   - А ключа у тебя нет?
   Элисон покачала головой.
   - Никак не могу найти. Он лежал в ранце. Наверное, оставила его дома.
   - А когда твоя мама вернется?
   - Она сказала, что в семь.
   То есть еще через четыре часа. Выяснив, что у  Элисон  нет  родственников
или соседей, которым можно было бы позвонить,  Сара  пришла  к  неминуемому,
хотя и вынужденному решению. Отказавшись  от  смутных  планов  принять  душ,
подремать,  прочесть  несколько  глав  из  романа  Лорри  Мур     и  наконец  засесть  за  отчеты,  она
предложила:
   - А как  насчет  того,  чтобы  пойти  ко  мне?  Отдохнешь,  попьешь  чаю,
посмотришь телевизор.
   Не выказав восторга, Элисон сдержанно кивнула.
   - Хорошо.
   - Тогда пойдем?
   Они встали и молча дошли до ворот парка. Сара гадала,  почему  Элисон  не
упомянула отца. Ей смутно помнился разговор в учительской несколько  месяцев
назад. Отца у девочки не было, в этом Сара не сомневалась, но вот бросил  он
семью недавно, или, может, его вообще никогда не было, она  не  знала.  Сара
вспомнила то странное стихотворение Элисон,  и  подозрение  ее  переросло  в
уверенность.
   - Ты на днях прочла замечательное стихотворение, - сказала Сара.  -  Тебе
кто-нибудь помогал? У тебя есть дома телескоп?  Тебе  нравится  смотреть  на
звезды?
   Элисон застенчиво покачала головой.
   - Нет, просто… я начала писать, и слова сами пришли…
   - Очень грустное стихотворение, - сказала Сара. - Мне было жалко  звезды,
жалко, что они остались одни, после того как  самая  большая  умерла.  Ты  с
самого начала хотела написать грустное стихотворение?
   - Ну… - начала Элисон и замолчала.
   Сара поняла, что расспросами она ничего не добьется. И еще поняла, что не
может смириться с мыслью, что Элисон всю вторую половину дня проведет у  нее
дома, будет сидеть на  краешке  дивана,  подавленная  и  испуганная,  жевать
печенье и тусклыми от  скуки  глазами  смотреть  детский  канал.  И  поэтому
отсрочки ради они завернули в ближайший "Макдоналдс", где  Сара  взяла  кофе
(или нечто, имитирующее кофе), а Элисон - филе-о-фиш и шоколадный  коктейль.
Казалось, визит в кафе немного взбодрил девочку, хотя разговорчивей  она  не
стала; через пятнадцать минут беседа окончательно выдохлась.
   - Пойдем, пожалуй, - сказала Сара, взглянув на часы. - Но сначала я хочу,
чтобы ты еще раз поискала ключи. Ты уверена, что их нет в ранце?
   Элисон открыла портфель и с  покорным,  даже  смиренным  видом  принялась
шарить внутри. Сара, наблюдавшая за девочкой, вздрогнула,  по  спине  у  нее
пробежал холодок.
   - Что это? - мягко спросила она, вытягивая шею.
   Широко  распахнутые  виноватые  глаза  Элисон  красноречиво   молили   не
настаивать. Но Сара уже не могла остановиться. Она сдвинула тетради и  мятый
серый свитер, заглянула в ранец и со  смятением  убедилась,  что  мимолетный
взгляд ее не обманул: на дне ранца лежало какое-то  мертвое  животное.  Одно
короткое и неприятное мгновение  Сара  думала,  что  это  крыса,  но  зверек
оказался маленькой бурой мышкой-полевкой.  Элисон  где-то  раздобыла  клочок
зеленого бархата и как сумела завернула  в  него  животное.  Судя  по  виду,
зверек умер недавно, скорее всего, день назад.
   - Элисон, - сказала Сара, глядя девочке в глаза, - ты никогда, никогда не
должна держать в портфеле мертвых животных. Они переносят болезни. Ты можешь
очень тяжело заболеть. Ты ведь носишь в своем ранце еду?
   - Иногда, - ответила Элисон. - Если мама дает мне с собой сандвичи.
   -  Вот   что.   Когда   придешь   домой,   ты   должна   попросить   маму
продезинфицировать   ранец.   Впрочем   нет,   мы   с   тобой   вместе   его
продезинфицируем, когда заглянем ко мне. А  сейчас  давай  сделаем  так.  Не
станем выбрасывать мышку  здесь,  в  ресторане,  чтобы  у  нас  не  возникло
неприятностей, но выйдем на улицу, и там я заверну ее в салфетки и выброшу в
ближайший мусорный бак.
   - Но это не мусор, - возразила Элисон чуть не плача.
   - Где ты ее нашла?
   - В школе. У футбольного поля.
   - И что ты хотела с ней сделать?
   - Взять домой и похоронить.
   Далеко-далеко, за много лет от нее, всплыло незваное воспоминание, и Сара
улыбнулась  (совершенно  неуместно).  Она  вспомнила  нелепый   разговор   с
Робертом, то был всего второй их разговор, Роберт тогда  говорил  о  мертвой
кошке, а она, думая, что он имеет в  виду  свою  мертвую  сестру,  с  ужасом
слушала, как его отец  собирается  оттащить  покойницу  в  сад  за  домом  и
похоронить  в  мусорном  мешке.  Недоразумение  это  показалось  Саре  столь
восхитительным, что ей захотелось хихикнуть; она даже подумала, не стоит  ли
рассказать о том давнем случае Элисон - вдруг поможет снять  напряжение;  но
одного взгляда на невинное  и  доверчивое  лицо  девочки,  на  подрагивающую
нижнюю губу, на глаза, опухшие от слез, которые (как  заподозрила  Сара)  не
высыхали много ночей, хватило, чтобы задушить эту мысль в  зародыше.  Вместо
этого она просто встала и повела Элисон к двери, едва ли не в  панике  думая
про себя: Эта девочка терзается смертью. Одержима смертью.
   До семи оставалось еще три часа. Благополучно избавившись от  мыши,  Сара
принялась  искать  другие  предлоги,  чтобы  оттянуть  возвращение  в   свой
безмолвный дом. Несколько минут ходу - и глазам ее предстало спасение в виде
многозального кинотеатра. Сара подтолкнула Элисон ко входу, они остановились
в фойе у афиш.
   - Ты часто ходишь в кино? - спросила Сара.
   - Не очень. Иногда на каникулах. Мы берем напрокат кассеты.
   Большинство фильмов совершенно не годилось - во всяком случае  на  афишах
имелись надписи "До 15"  и  "До  18".  Но  один  фильм  выглядел  достаточно
многообещающе: комедия "Два сапога пара" - 4.  Рекламный  плакат  не  внушал
особого доверия - два полицейских в форме целились друг другу  в  физиономии
из гигантских пистолетов, внизу надпись: "ОНИ ВЕРНУЛИСЬ - ОНИ ВНОВЬ  ВЗЯЛИСЬ
ЗА ДЕЛО - ОНИ ЕЩЕ БЕЗУМНЕЙ!" Но Сара вспомнила, что именно этот фильм  Терри
столь пространно превозносил в газете на прошлой неделе.  "Удовольствие  для
всей семьи" - не это ли он написал  в  заключении?  Что  ж,  остаток  второй
половины дня они с Элисон побудут своего рода семьей, а в  удовольствии  они
обе точно нуждаются. Сара купила два билета, и они вошли в зал.
   Потребовалось всего несколько минут, чтобы  Сара  поняла,  что  допустила
ужасную ошибку. Фильм был омерзителен настолько, что знай она  заранее,  сто
раз  бы  подумала,  смотреть  ли  его  вообще,  уже  не  говоря  о  компании
впечатлительного и неискушенного ребенка девяти лет. И причина была вовсе не
в кошмарном юморе - во время сцен, безудержно смешных по замыслу  режиссера,
Элисон сидела неподвижно, пребывая в  полном  недоумении  (чего