: Мне вовсе не трудно о нем говорить.
   ПСИХОАНАЛИТИК: …У меня сложилось впечатление, что вы недоговариваете.
   ПАЦИЕНТ: Это не так. Просто я не очень хорошо помню.
   ПСИХОАНАЛИТИК: Существует тонкое различие  между  забытым  и  подавленным
воспоминанием.
   [Запись ответа ПАЦИЕНТА отсутствует.]

***

   Уже давно Роберт не мочился стоя. Даже когда он торопился, мочевой пузырь
был переполнен, а снаружи ждала очередь, он предпочитал сесть  на  унитаз  и
облегчиться без спешки. Мысль о том, чтобы встать над унитазом и  направлять
струю, рискуя обрызгать все вокруг, вызывала у него отвращение. Даже  думать
об этом было неприятно.
   Он сидел на унитазе, обхватив голову руками, наклонившись вперед и слегка
покачиваясь. Вечер выдался долгим и неумеренным: все были взвинчены,  и  все
слишком много выпили. Самые благоразумные уже  легли  спать.  Ближе  к  ночи
Терри  блистал,  изливая  на  приглашенных  запас   своих   шуток,   которые
становились все неприличнее и смешнее. До  Роберта  доносился  смех.  В  том
числе - смех Сары.
   Сара и Вероника расстались, невероятно.  Она  сама  сказала  ему  сегодня
вечером. Все кончено. Их любовь и его мука.
   Но что это значит для него?
   Вернувшись на кухню, он хотел  сначала  постоять  в  дверях,  понаблюдать
происходящее со стороны и решить, стоит ли погружаться во все это или  лучше
незаметно подняться наверх и лечь спать. Но, похоже, с тем, чтобы  стоять  в
дверях или где-либо еще, имелись проблемы: простая  попытка  остановиться  и
как-то разобраться со взбесившимся пульсом, могла  закончиться  падением;  и
Роберт, отшвырнув на задворки сознания мысль о том, что он не просто пьян, а
пьян как никогда в жизни, нетвердой  походкой  пересек  кухню  и  благодарно
рухнул на стул рядом с Сарой. Вокруг стола теснилось человек десять, так что
им  с  Сарой  приходилось  прижиматься  друг  к  другу,  пьяно  соприкасаясь
головами, а Терри все говорил и говорил,  и  смех  прокатывался  волнами  от
одного слушателя к другому.
   - …и тогда он решает купить жене  подарок  к  юбилею,  к  десятилетию,  и
думает про себя: куплю-ка я ей зверушку…
   Стол был заставлен полупустыми бутылками и стаканами. Роберт  не  помнил,
какой стакан его. Он  попробовал  на  вкус  жидкость  в  первом  попавшемся,
убедился, что это виски, и наполнил его чем подвернулось под руку.  Какая-то
кислятина.
   - …и тогда он идет в зоомагазин, а продавец говорит: "Почему  бы  вам  не
взять щенка?", а он отвечает: "Нет, у нее  уже  есть  щенок".  Тогда  хозяин
говорит: "Ну, тогда попугайчика?", а он  отвечает:  "Нет,  у  нее  уже  есть
попугайчик"…
   Роберт сознавал, что рука Сары трется о его руку, что плечо ее  давит  на
его плечо, когда она тянется за бутылкой. Она пила джин, чистый - все, с чем
его  можно  было  смешать,  давно  закончилось.  Сара  наклонилась   вперед,
предвкушая кульминацию рассказа, в уголках ее губ уже дрожал смех, но  глаза
были тусклыми и усталыми.
   - …и тогда продавец говорит: "А как насчет вот этого?", достает эту тварь
и сажает ее на прилавок. Человек удивляется: "Что это?",  продавец  начинает
объяснять, и человек соглашается: "Отлично". Кладет тварь  в  ящик  и  несет
домой к жене…
   Вероника сидела на противоположном  от  Сары  конце  стола,  так  что  их
взгляды почти не встречались. Они весь вечер  практически  не  разговаривали
друг с другом, но ни одна - явно стремясь продемонстрировать упорство  -  не
уходила. Вероника пила воду из-под крана. Время от  времени  она  исподтишка
бросала пристальный  взгляд  на  Роберта  и  Сару,  которые  сидели,  словно
приклеенные друг к другу, и наливались спиртным.
   - …и вот он приходит домой и вручает подарок. Жена снимает обертку,  а  в
ящике сидит огромная зеленая лягушка с огромной пастью  и  толстыми  губами,
просто сидит и пялится на нее…
   Роберту хотелось уйти. Ему отчаянно хотелось уйти, но он не мог заставить
себя оторваться от Сары. Как получилось, что они сидят рядом? Кто из них это
все подстроил?
   - …и тогда она смотрит на лягушку и говорит: "А это еще что за хрень?"  А
он отвечает: "Это, моя дорогая, южноамериканская лягушка-хуесос"…
   Все  уже  смеялись,  но  смех  Сары  звучал   громче   остальных.   Почти
истерически.  Роберт  посмотрел  на  нее,  увидел   трясущуюся   челюсть   и
вздымающиеся плечи, и внезапно встревожился. Что-то было не так.
   - …и жена спрашивает: "И что мне с ней делать?" А он говорит:  "Научи  ее
готовить и отваливай".
   Новый взрыв смеха, новая волна толкнула Сару и Роберта друг  к  другу,  и
несколько  секунд  они  прижимались,  ослабевшие  от  хохота,  но  когда  он
попытался оттолкнуть ее, то понял, что обмякшее тело Сары не слушается. Руки
и ноги беспомощно болтались, Сара повисла на нем,  словно  тряпичная  кукла,
глаза ее были широко раскрыты, рот застыл в улыбке. Роберт  легонько  потряс
ее.
   - Сара! Сара, что случилось?
   Смех вокруг стих, и все уставились на безвольное  тело  Сары  в  объятиях
Роберта.
   - Боже мой, а я думал, что это я напился, - сказал кто-то,  но  шутка  не
вызвала веселья.
   - Она в обмороке.
   Вероника встала и подошла к Роберту.
   - С ней все в порядке. Такое  уже  бывало.  Долго  это  не  продлится.  -
Вероника села рядом с Сарой, взяла ее за одну руку, Роберт - за другую,  они
осторожно приподняли ее, и Сара обвисла  между  ними.  -  Приготовьте  воду.
Холодную. - И она зашептала Саре в ухо:
   - Все в порядке, Сара. Давай. Все в порядке. Просыпайся…
   Медленно, спустя несколько секунд, в глазах Сары снова затеплилась жизнь,
тело напряглось, она снова контролировала свои мышцы. Сара  моргнула,  потом
зевнула, подобно человеку, пробудившемуся от глубокого сна.
   - О боже, я… такого сильного еще не…
   - С тобой все в порядке? - Роберт склонялся над ней.  -  Все  хорошо?  Ты
сознавала, что происходит?
   - Конечно, сознавала, - сказала Вероника. - Она…
   - Да. Я слышала, что вы говорили. Просто  ничего  не  могла  сделать.  Не
могла пошевелиться. - Навалившись на стол, Сара осторожно поднялась на ноги.
- Мне очень жаль, что я испортила веселье,  но…  пожалуй,  мне  стоит  пойти
спать…
   То ли потому, что странное поведение Сары сбило всем  настроение,  то  ли
просто все чувствовали, что вечер пошел наперекосяк,  но  все  разом  начали
отодвигать стулья, зевать, кивать и бормотать, что да, мол,  пора;  и  через
несколько минут все  разошлись,  разбрелись  по  коридорам,  едва  не  забыв
пожелать друг другу спокойной ночи.
   Сара поднялась на второй этаж, Роберт и Вероника заботливо маячили рядом,
хотя она уже не выглядела слабее или болезненней остальных.  Терри  отставал
от них на несколько шагов.
   На верхней ступеньке Сара повернулась к Веронике и  выпалила  напряженной
скороговоркой:
   - По-моему, комната Мишель сегодня свободна. Я там лягу.
   Вероника неслышно пробормотала что-то  и  направилась  к  своей  комнате.
Терри пожелал всем спокойной ночи, добавив, что утром еще с ними встретится.
И Роберт с Сарой остались наедине.
   В доме было очень тихо. Казалось, все  обитатели  его  уснули  мгновенно.
Когда тишина стала слишком гнетущей, Роберт попробовал завязать разговор:
   - Неплохой получился вечер.
   Сара как-то странно смотрела на него  -  с  какой-то  сбивчивой,  птичьей
пристальностью, - не проявляя никакого  желания  двигаться.  Роберт  силился
вспомнить, где находится комната Мишель, чтобы проводить Сару туда.  Наконец
он сообразил, что комната - рядом с лестницей, и они  как  раз  стоят  у  ее
двери.
   - Ты уверена, что нормально себя чувствуешь? - спросил он.
   - Да, спасибо. Мне гораздо лучше. - Сара не сводила с него глаз.
   - Хорошо. Ты нас так перепугала. С тобой ведь такое уже случалось?
   - Пару раз.
   - Тебе надо сходить к врачу.
   - Да пустяки. Просто на меня находит, когда я слишком сильно смеюсь.
   В кухне еще кто-то был: оттуда донесся приглушенный стук и звон разбитого
стекла, затем внизу погас свет.
   - Хочешь, я помогу тебе лечь?
   - Вообще-то, нет, - сказала Сара. В коридоре  было  темно,  но  глаза  ее
безжизненно поблескивали в сумраке. - Я хочу, чтобы ты лег со мной.
   Следующие свои слова Роберт потом вспомнить не мог.
   - Может, это не самая лучшая мысль?
   Сияние в глазах Сары померкло.
   -  Не  самая.  -  Слова   повисли   в   темной   тишине,   окончательные,
бесповоротные.
   - Ну, я хочу сказать, - заторопился Роберт, - что  сейчас,  возможно,  не
самое подходящее время или…
   Сара шагнула к двери,  осторожно  открыла  ее  -  еще  мгновение,  и  она
исчезнет в комнате.
   - Спокойной ночи, Роберт, - сказала она.
   Он  выкрикнул  ее  имя  -  или  ему  показалось,  что  выкрикнул.   Дверь
затворилась, щелкнул замок.
   Отупев от шока Роберт стоял в темноте и смотрел на закрытую дверь. Из-под
нее не пробивалось ни единого лучика: Сара не включила свет. Роберт не знал,
шагнуть ему к двери и постучать или  же  развернуться  и  уйти  к  себе.  Он
повернулся и  сделал  несколько  шагов  по  коридору,  остановился  и  опять
озадаченно  замер  в  темноте  -  он  дрожал,   парализованный   собственной
нерешительностью,  сжимая  и  разжимая  кулаки.  Попятился  обратно,   потом
развернулся  и  на  цыпочках  подошел  к  комнате.   Он   стоял   у   двери,
прислушиваясь,  затаив  дыхание.  Через  секунду-другую  у   него   возникло
подозрение, которое быстро переросло в уверенность: Сара точно так же  стоит
по другую сторону двери, припав к ней, прислушиваясь к его тихим движениям в
коридоре. Странно, что он не может поднять руку и коснуться двери, хотя  они
разделены всего лишь парой дюймов дерева. Он внимательно вслушивался, и  ему
чудилось, что он улавливает дыхание - глубокое, взволнованное дыхание. Шорох
руки или тела о дверь, скольжение ткани по дереву.  Но  после  паузы  другой
звук - глухой стук где-то в  глубине  комнаты:  то  ли  что-то  ударилось  о
кровать, то ли туфля упала на пол -  заставил  Роберта  решиться.  Он  занес
руку, чтобы постучаться - что он скажет, когда она откроет? -  отбросил  эту
невротическую и неуместную  мысль,  рука  приблизилась  к  двери,  собралась
стукнуть и снова замерла.  Вместо  того,  чтобы  коснуться  двери,  костяшки
пальцев коснулись век, и  Роберт  принялся  яростно  тереть  глаза.  Рыдание
сотрясло его тело: он чувствовал себя очень пьяным и очень уставшим.  Роберт
повернулся и быстро двинулся по коридору к своей комнате.
   Следующим ощущением, которое он мог припомнить, была резкая боль в  левой
руке. Он опустил взгляд на ладонь и увидел следы от зубов. Он сидел на узкой
кровати в своей комнате  и  кусал  себе  ладонь,  вонзая  зубы  в  основание
большого пальца - сильно, но все-таки  не  до  крови.  Свет  включен,  брюки
сняты. Валяются на полу рядом с гардеробом.
   Роберт встал и тут же покачнулся  -  не  только  от  выпитого,  но  и  от
неверия. Случившееся было выше  его  понимания:  с  одной  стороны  хотелось
вычеркнуть это из памяти, а с другой - восстановить  и  пережить  мельчайшую
подробность. Неужели она в самом  деле,  в  самом  деле  попросила  его  это
сделать? И неужели он в самом деле отказался?
   Такого больше не повторится, - сказал он себе. - Она никогда меня  больше
не попросит.
   Он подобрал брюки. Может, одеться и вернуться к ее комнате?
   Где ботинки?
   Вернись.
   Но он ведь отказался;  и  как  только  отказался,  ее  приглашение  стало
недействительным - окончательно и бесповоротно.
   И призраки, что грозно шепчут…
   Роберт исхитрился просунуть ногу в штанину, принялся  засовывать  другую,
потерял равновесие, запрыгал и упал. Падая,  задел  головой  угол  тумбочки,
череп и шею пронзила острая боль. Он скрючился на полу, тронул скулу рядом с
ухом - под пальцами была кровь.
   Воспрянуть налегке рожденным вновь…
   - Обратной дороги нет, - вслух произнес он.
   Роберт высвободился из брюк, достал из кармана  носовой  платок,  сел  на
кровать и приложил платок к ране. Ссадина была неглубокой,  и  кровь  вскоре
остановилась. За этими действиями он протрезвел  -  как  ему  показалось,  с
необычной быстротой. Дрожащий, бесштанный, он вдруг  понял,  что  до  смерти
хочет все записать, подошел к столу, взял фломастер,  пролистнул  блокнот  в
поисках чистой страницы - после бесчисленных черновиков его стихотворения.
   Вероятно, один вид собственных литературных терзаний  сфокусировал  боль,
смятение и усталость в одно-единственное чувство: ярость. Все эти  робкие  и
такие тяжкие  попытки  выразить  себя,  все  эти  многочисленные  черновики,
исправления, поправки и дополнения, обдуманные  и  безжалостно  вычеркнутые,
переиначенные и выстраданные, годились  теперь  лишь  для  презрения.  Какой
смысл в тайных потугах, какой смысл в этом сжирающем  время  ишачьем  труде,
если у него не хватило ни смелости, ни присутствия духа взять  то,  что  ему
преподнесли на блюдечке. Он  смотрел  на  слова  на  странице,  пока  те  не
превратились в беспорядочные, бессмысленные значки, пока не утратили смысл.
   Он взял фломастер и жирно  перечеркнул  по  диагонали  последний  вариант
стихотворения. Затем крест-накрест провел  еще  одну  черту.  Мягкий  кончик
фломастера прорвал бумагу. Поверх  черновых  вариантов  он  яростно  царапал
непристойности, дырявя фломастером бумагу, наконец схватил блокнот,  изорвал
его и отшвырнул клочки.
   Все еще сжимая фломастер, он встал, пошатнулся и навалился на  стену.  Не
так уж он и протрезвел, как ему казалось.
   Сара сейчас лежит в постели, в нескольких шагах по коридору и,  наверное,
спит, ее комната погружена во мрак, ее дверь заперта. И она  больше  никогда
его не попросит.
   Тупой, тупой, тупой…
   Твердя это, он бился головой о стену - несильно, но  почему-то  по  стене
размазывалась кровь. Видимо, рана снова открылась. Все тем же фломастером он
карябал на стене слова.
   МУДАК, МУДАК, МУДАК, МУДАК…
   Он прекратил выводить буквы, почувствовал, как ноги подкосились, и понял,
что сползает на пол по стенке  гардероба.  Взглянул  на  кровать  и,  собрав
последние силы, швырнул на нее свое тело. И потерял сознание.

***

   Мучительная жажда разбудила Роберта через несколько часов. Будь он  более
опытен по части выпивки, знал бы, что вставать сейчас  не  нужно  -  это  не
более чем краткий перерыв, когда следует влить  в  себя  несколько  стаканов
воды, после чего, шатаясь,  вернуться  обратно  в  постель  и  проспать  еще
три-четыре часа, хотя бы до полудня. Но ощутив неестественный,  лихорадочный
прилив бодрости, совпавший  с  первыми  лучами  солнца,  Роберт  решил,  что
окончательно проснулся; кроме того, его внимание привлекли голоса снизу,  из
кухни. Он сполоснул лицо холодной водой, вылез из вчерашней одежды и влез  в
свежую. Перед выходом из комнаты, бросил  взгляд  на  стену  у  гардероба  и
устыдился надписи, накарябанной ночью.  Он  навалился  на  тяжелый  шкаф  из
тикового дерева и сдвинул на несколько дюймов к окну. Надпись  оказалась  за
шкафом - теперь Роберт мог спуститься на кухню.
   Там он обнаружил трех вчерашних собутыльников: те суетились с  тостами  и
кофе, а один даже отважился приготовить полноценный  завтрак.  У  всех  были
одинаковые лица - слегка пришибленные, с неестественно горящими глазами. Они
спросили,  что  с  ним  стряслось,  он  ответил,  что  не  стряслось  ничего
страшного, и разговор иссяк. Ни Терри,  ни  Сара  еще  не  показывались,  но
вскоре появилась Вероника. Она сухо кивнула Роберту, направилась прямиком  к
холодильнику и быстро расправилась с литровым пакетом апельсинового сока.
   - Жажда? - глупо спросил Роберт, когда она допила.
   Вероника пропустила вопрос мимо ушей.
   - Тебя ночью кто-то бил?
   - Нет. Случайно ударился.
   - А то я подумала, что  любовнички  поссорились,  -  сказала  Вероника  и
принялась кромсать хлеб толстыми ломтями.
   Вошел Терри в пижаме.
   - Только что блеванул, - сообщил он, не обращаясь ни к кому конкретно.
   - Мы тебя прощаем, - сказал Роберт.
   - Прямо на телефон. Хотел позвонить домой.
   Терри был единственным обитателем Эшдауна, за  кем  должны  были  заехать
родители. Остальные либо надеялись, что их кто-нибудь захватит с собой, либо
планировали уехать на собственных машинах, как только более-менее  придут  в
себя. Под вялостью и недомоганием таилось непривычное и  тревожное  чувство:
им осталось провести вместе лишь несколько часов, прежде чем  расстаться  и,
быть может, никогда больше не встретиться.
   - Мне нужно глотнуть  свежего  воздуха,  -  сказал  кто-то,  когда  запах
яичницы с беконом овеял кухню.
   - Хорошая мысль. Давайте прогуляемся.
   Теперь их было восемь, и они зашагали по  дорожке  над  обрывом  к  самой
высокой скале. Роберт подумал, что алкоголь  еще  не  выветрился,  так  что,
формально говоря, все они еще пьяны. В воздухе висела теплая, влажная дымка,
сквозь которую пробивалось бледное солнце,  сдавленное  облаками,  и  потому
способное лишь на тусклый, изжелта-серый свет,  что  падал  на  вздымающийся
океан.
   Роберт вырвался вперед, но его вскоре нагнал Терри.
   - Это… Сара вчера была в порядке?
   - Наверное.
   Терри покачал головой.
   - Ну и дела. Кстати, что у тебя с лицом?
   Роберт не ответил. Терри, словно опасаясь, какое  впечатление  произведут
его слова, неуверенно промямлил:
   - А она упоминала… что-нибудь говорила о нашей… договоренности?
   - Какой договоренности? - спросил Роберт. Слишком поспешно спросил.
   - Так она тебе ничего не сказала?
   - Ты о чем?
   - Ну тогда ладно… Ты ведь знаешь, что  в  сентябре  я  начну  работать  в
"Кадре"?
   - Да.
   - И ты знаешь, что я собираюсь снимать квартиру в Лондоне?
   - Да, конечно.
   Вообще-то Роберт уже отказался  от  предложения  Терри  занять  свободную
комнату - сначала он хотел выяснить планы Сары.
   - И ты знаешь, что Сара и Вероника расстались и потому больше не ищут дом
где-нибудь поблизости?
   - Ради бога, Терри, ближе к делу.
   - Ну… - Терри бросил последний, пытливый взгляд на друга и выдал:
   - Она собирается жить со мной.
   Роберт с ужасом уставился на него.
   - Жить с тобой? Как это?
   - Ну, то есть, она собирается занять одну из комнат.
   - Но… когда она решила?
   - Вчера, перед вечеринкой. - Терри схватил Роберта  за  плечо  и  неловко
встряхнул. - Не думай,  ничего  такого.  Между  нами  ничего  нет.  И  самое
замечательное - в квартире есть еще  одна  комната,  так  что  и  ты  можешь
поселиться с нами. Там три комнаты. Как Эшдаун, только в Лондоне.  -  Роберт
ошеломленно молчал. Терри понял, что слишком многого сейчас от него хочет. -
Обдумай, - добавил он. - Позже поговорим.
   Терри быстро зашагал вперед, и вскоре к нему присоединились другие -  они
огибали Роберта, а тот стоял столбом в центре тропинки, спиной к  океану,  и
взгляд его не отрывался от серых башенок  огромного  дома.  Через  несколько
минут он увидел, как в дверях показалась Сара. Он повернулся и пошел  прочь,
но так медленно, что Саре не составило труда его догнать. Ее немытые  волосы
казались темнее и тоньше обычного. Накануне вечером он смыла макияж, а утром
не  накрасилась.  Кожа  была  очень  бледной,  на  верхней  губе   выскочила
лихорадка. Глаза были тусклыми, веки опущены. Одета Сара  была  в  джинсовую
куртку, плотную хлопчатобумажную рубашку  и  вельветовые  бутылочного  цвета
штаны.
   - Спасибо, что подождал, - сказала она, пряча взгляд.
   Компания впереди замедлила шаг.
   - Выглядишь так себе, - сказал Роберт.
   Сара рассмеялась.
   - Это я-то? Ты себя видел? Что с тобой стряслось?
   - С мебелью поссорился.
   Сара, казалось, не расслышала. Лицо ее было полно беспокойства,  если  не
смятения.
   - Сегодня утром все выглядят кошмарно, - добавил Роберт. -  Может,  и  не
самое лучшее - заканчивать на такой ноте.
   Они смешались с остальной компанией,  но  при  этом  держались  отдельно,
храня свою близость, несмотря на раздававшийся со все  сторон  бессмысленный
дружеский треп.
   - Вче