друг проводит ее до дома, и  она
сама откроет дверь. Но глупышка потеряла ключи.  -  Вполголоса,  словно  про
себя, она добавила:
   - Похоже, в последнее время она стала растеряхой.
   - Простите, - сказала Сара, - но это  же  ненормально.  Во-первых,  я  не
уверена, что в школе у Элисон есть подруги. Она не очень-то  общительна.  А,
во-вторых, неудивительно, что она  постоянно  все  теряет,  -  девочка  явно
переживает очень трудный и несчастливый этап.
   -  Давайте-ка  отбросим  эту  доморощенную  психологию,  -  сухо  сказала
Ребекка. - Вы  лучше  скажите,  какое  отношение  все  это  имеет  к  вашему
странному поступку? Зачем вы повели ее на фильм,  который,  судя  по  всему,
достаточно  жесток  и  неприятен,  чтобы  вывести  девочку  ее  возраста  из
душевного равновесия.
   Ее голос прибавил как по части громкости, так и по части пронзительности.
У Сары не было ни малейшего желания с самого начала вступать в пререкания.
   - Не стоит выяснять, кто и в чем виноват, - сказала она. - Мы обе  желаем
Элисон добра, так что давайте не будем забывать, что на самом деле мы с вами
заодно. А раз так… - тут она позволила пробиться стальным ноткам,  -  …  мне
нужно ваше заверение, что этого больше не повторится.  В  противном  случае,
мне придется доложить об этом в соответствующие органы.
   - Да, конечно, - без намека на любезность согласилась Ребекка  и  тут  же
добавила:
   - А я бы хотела, чтобы в следующий раз вы хорошенько подумали, прежде чем
вовлекать мою дочь… в неподобающие развлечения.
   Сара выдержала  небольшую  паузу,  которая  казалась  ей  вполне  весомым
ответом. Затем спросила:
   - Отец Элисон сегодня дома?
   - Отец Элисон здесь не живет, - сказала Ребекка.
   - Тогда чем занимается ваш муж, если это не бестактный вопрос?
   - Мой - кто?
   - Ваш муж.
   - У меня нет мужа.
   - Тогда ваш партнер.
   - Мой партнер, - Ребекка слегка подчеркнула  это  слово,  -  мой  партнер
умер.
   Именно это Сара и предполагала услышать. Но слова все равно потрясли ее -
как своей бесповоротностью, так и спокойной, почти бесстрастной прямотой,  с
какой были произнесены. Сара склонила голову.
   - Простите.
   - Ничего страшного.
   Ребекка осушила бокал.
   - Мне кажется, теперь… кое-что понятно.  -  Сара  подняла  взгляд.  -  Вы
видели стихотворение, которое Элисон написала в качестве домашнего  задания?
Про звезды?
   - Да.
   - Полагаю… полагаю, Элисон в каком-то смысле имела в виду отца.
   Взгляд Ребекки был пристален, испепеляющ и нетерпелив.
   - Отец Элисон жив.
   - Жив? Но, по-моему, вы только что сказали…
   - Я сказала, что ее отец здесь не живет. Но он очень даже жив. Вообще-то,
это мой брат.
   Сара с трудом понимала.
   - Ваш брат? Но в таком случае… я хочу сказать, как?..
   - Не волнуйтесь. Перед вами вовсе не случай инцеста, о чем вы  непременно
бы сообщили в социальные органы.  Видите  ли,  я  не  являюсь  биологической
матерью Элисон. С формальной точки зрения я прихожусь ей тетей.
   - Тетей. Понятно. Но в таком случае кто… кто биологическая мать?
   - Мой партнер. Точнее, партнерша. Которая, как я уже сказала, умерла.
   Сара многое бы отдала за то, чтобы соображать побыстрее. Она не понимала,
откуда в ней эта вялость, это безволие.
   - Значит, ваш партнер - женщина?
   - Да. - Ребекка встала и подошла к окну. - Впрочем, я не вполне  уверена,
что вас это касается.
   - Да, вы правы. Не касается.
   - Почему-то вы не кажетесь мне человеком широких взглядов.
   Отвечать Сара не стала - слова до нее попросту не дошли.
   - Сколько лет вы жили вместе? - спросила она.
   - В августе исполнилось бы одиннадцать. Он умерла почти год назад.
   Некоторое время они молчали. Ребекка снова села, и Саре  показалось,  что
напряжение, владевшее  хозяйкой,  постепенно  спадает.  Последние  несколько
месяцев Ребекка, наверное, мало с кем могла поделиться  своими  мучительными
откровениями.  Когда  Сара  задавала  следующий  вопрос,  голос  ее   звучал
неуверенно и мягко, словно она вручала хрупкий подарок.
   - А как она… умерла?
   - Непристойно, - ответила Ребенка. Но это была последняя попытка бравады.
Внезапно маска соскользнула с ее  лица,  оно  сморщилось,  и  в  Ребекке  не
осталось ничего, кроме горя, нескрываемого и безутешного. - Она покончила  с
собой.
   Но заплакать она себе все же не позволила.
   Сара молчала. Она не могла  решиться  на  расспросы.  Она  понимала,  что
Ребекка и так расскажет все.
   - Газеты придумали название  для  таких  случаев,  -  продолжала  Ребекка
прерывающимся голосом. - "Яппи-стресс". Такой синдром. Десять лет  работаешь
в Сити, как проклятый, зарабатываешь кучу денег, и потом вдруг оглядываешься
на свою  жизнь  и  не  можешь  понять,  зачем  все  это  делал.  У  нее  был
классический случай. В пятницу вечером ехала по Южному Лондону - бог  знает,
что она делала в Южном Лондоне, - нашла удобный длинный  тупик  с  кирпичной
стеной в конце, разогналась до девяноста миль в час  и  врезалась  в  стену.
Уничтожила служебный "БМВ". И себя в придачу.
   - Это… это ужасно, - сказала Сара и тут же поморщилась от убожества своих
слов. - Мне  трудно  представить.  То  есть,  мне  трудно  представить,  что
испытываешь, когда тебе сообщают такое.
   - Не так уж и страшно. - Ребекка  пошевелилась  и  твердо  улыбнулась.  -
Пожалуй, пора выпить еще бокал. Хотите?
   - С удовольствием.
   - Наверное, лучше принести бутылку.
   Ее не было несколько минут: достаточно  долго,  чтобы  к  Саре  незаметно
подкралось понимание - не торопясь, дожидаясь удобного момента,  так,  чтобы
нанести удар как можно более жестокий и разрушительный. Это понимание пришло
с очередной волной странного  узнавания  -  сперва  смутного,  связанного  с
очертаниями,  обстановкой,  цветами,  -  но  чуть  позже  проступило   нечто
конкретное. Поначалу это были книги. Ее  взгляд  привлекли  романы  Розамонд
Леманн в переплетах, явно первые издания, оригинальные суперобложки защищены
пластиком, но одной книги  недоставало:  "Приглашение  к  вальсу".  Да,  она
всегда говорила, что эту книгу трудно найти… И стоило этой мысли ворваться в
мозг, как Сара поняла и все остальное - всю невозможную истину, раскрывшуюся
с внезапной очевидностью, - и мир  перевернулся  за  одно  бесконечно  малое
мгновение. Африканская статуэтка на каминной полке - воспоминание о семейной
поездке в Гану… Крошечная фотография  в  рамке  на  книжной  полке  -  руки,
обнимающие Ребекку, сияющее лицо, счастливая пара…  И  где-то  за  пределами
поля зрения, Сара ее точно не видит, но она там, несомненно  там:  еще  одна
книга, там самая, с памятным зеленым корешком… Это все ее. Это ее вещи.  Это
ее дом, ее комната…
   Ребекка вернулась с бутылкой. Сара видела ее словно в тумане.
   - Как ее звали?
   - Простите?
   - Ее ведь звали Вероника?
   А дальше - сплошная чернота, пока она не обнаружила, что лежит на  диване
и безудержно рыдает, а Ребекка прижимает ее к себе, в неловком, непонимающем
объятии. Поначалу  казалось,  что  она  никогда  не  перестанет  плакать,  и
объяснения, прорывавшиеся сквозь слезы, были,  наверное,  слишком  сбивчивы,
так что пришлось их повторять снова и снова, тем более, что возникали  паузы
- сначала Саре пришлось пойти в туалет, чтобы собраться  с  силами,  а  чуть
позже появилась Элисон, привлеченная  голосами,  и  Ребекка  повела  девочку
наверх, укладывать спать.
   Но вечер продолжался, и понемногу они успокоились. Когда за окнами начало
темнеть, Ребекка принесла свечи и расставила по комнате.  Откупорила  вторую
бутылку, и они заговорили о Веронике.
   Самым невероятным открытием для Сары  стало  то,  что  за  все  эти  годы
Вероника ни разу не упомянула ее имя.
   - В каком-то смысле, в этом она вся, - сказала Ребекка.  -  Абсолютистка.
Когда вы с Ронни встречались, она рассказывала хоть раз о прежних подружках?
   - Нет - по-моему, нет.
   - Она ни к чему не привязывалась. Держалась за прошлое меньше, чем  любой
другой человек. Я пыталась быть такой же. И лишь сейчас  спрашиваю  себя,  а
стоит ли оно того.
   - Ну… Вы ведь знали ее гораздо лучше, чем я. На самом деле, я почти и  не
знала Ронни. Мы были вместе всего… всего около девяти месяцев. Наверное, вам
кажется странным, наверное, вы недоумеваете, почему я так переживаю.
   - Нет. Вовсе нет. - Их глаза на мгновение встретились, но Ребекка  быстро
отвела взгляд и немного  театрально  откинула  короткий  завиток  каштановых
волос. - А почему вы расстались? Это было обоюдное решение?
   - Нет, - ответила Сара. - Нет, вина целиком и  полностью  лежит  на  мне.
Правда, смешно говорить о вине после стольких лет? Но я совершила  глупость,
расставшись с ней, - теперь я понимаю. Причины были даже не личные.  Скорее,
политические. Что-то с духом времени.
   - Zeitgeist. Любимое слово Ронни.
   - Да, - сказала Сара, удивляясь собственной улыбке.  -  Да,  одно  из  ее
любимых. Тогда я часто подшучивала над ней, но в каком-то смысле я  была  из
тех, кто… слишком серьезно относился к такого рода вещам. Ведь все ошибались
насчет духа времени восьмидесятых.  Все  думали,  что  восьмидесятые  -  это
деньги. Возможно, для кого-то так оно и было, но для тех, с кем общалась я -
для студентов и подобных им людей -  существовала  иная  система  ценностей,
которая, в общем-то, была не менее жесткой и нетерпимой.  Мы  были  одержимы
политикой: сексуальной, литературной, кинематографической… существовало даже
такое обозначение, совершенно кошмарное - "политическая лесбиянка".
   - Именно такой вы себя считали?
   - Внешне, быть может. Боже, я, наверное, даже представлялась так. Да,  мы
читали Юлию Кристеву и Андреа Дворкин   и  никогда  не  упускали
случая пожаловаться на патриархат, но… знаете, подлинная причина не в том. Я
даже не могу вспомнить, с чего все началось. Просто помню, что Вероника  мне
очень понравилась. И нелепо, что наш разрыв  был  вызван  моим  политическим
пуританством. Я не могла примириться с мыслью,  что  она  будет  работать  в
банке. Я сочла это личным оскорблением,  предательством  всего,  к  чему  мы
стремились… Предполагалось, что она возглавит театральную труппу.  С  самого
начала у нас было именно такое намерение.
   - Она по-прежнему мечтала об этом. Беспрестанно об  этом  говорила.  -  В
карих глазах Ребекки отражались огоньки свечей;  воспоминания  грели  ее.  -
Надежда, которая ее поддерживала.
   - Значит, ей не нравилось работать в Сити? Почему-то я всегда думала, что
она там долго не продержится.
   - В каком-то смысле, наверное, нравилось  -  точнее,  нравилось  какой-то
стороне ее натуры. Думаю, работа ее  увлекала,  хотя  одновременно  Ронни  и
презирала  ее.  Наверное,  в  абстрактном  смысле  она  получала  от  работы
удовольствие как от интеллектуальной игры, но скорее всего знала, да,  точно
знала, если вспомнить, как она поступила в конце, что это  все  ненастоящее,
что она теряет себя, работая там. И разумеется, она ненавидела всех людей, с
которыми работала, об этом я даже и не говорю. Уж это я  заметила  с  самого
начала. Мы познакомились на гнусной служебной вечеринке - я тогда  выполняла
заказ для ее фирмы, - мы сразу приметили друг друга, разговорились,  поняли,
что родственные души, и… в общем так. С этого все началось.
   - А Элисон? Наверное, вы… то есть Вероника, наверное,  родила  ее  вскоре
после вашей встречи? Удивительно, она ведь  ни  разу,  ни  единого  разу  не
упомянула о желании завести ребенка, она даже не говорила, что любит детей.
   - Да, решение было неожиданным. Понимаете, она знала, чего ей будет стоит
эта работа, насколько она  опасна.  А  Элисон  была  своего  рода  страховым
полисом. Она думала… мы думали, что если у нас появится ребенок, нам сложнее
будет утратить… принципы, если хотите. Вы меня понимаете?
   - Да, мне кажется.
   - Так вот, первым делом надо было найти донора, что оказалось не  так  уж
сложно. Нам помог мой брат.  Но  после  все  пошло  наперекосяк.  Роды  были
жуткими, двадцать четыре часа в родильной палате, чуть не сделали  кесарево,
затем Ронни впала в  сильную  депрессию,  которая  продолжалась…  много  лет
продолжалась. Просто чудо, что она тогда не потеряла работу.
   - Бедная Вероника… Теперь я вижу сходство. Все время  ведь  было  у  меня
перед глазами. На днях я вдруг без всякой видимой причины вспомнила  о  ней,
но теперь понятно - почему. Потому что недавно я заметила в Элисон… что-то в
форме ее рта…
   - Они во многом похожи. И в этом грустная ирония судьбы, потому что Ронни
никогда не испытывала особой привязанности к Элисон, не особо любила ее.  За
малышкой смотрела только я - пока она ходила  в  детский  сад,  в  начальную
школу; именно я спала рядом с ней почти каждую ночь. Я считала, что поступаю
правильно. В каком-то смысле мне больше ничего не  оставалось  -  кто-то  же
должен был заниматься ребенком, - но я не замечала, как это действует на нас
обеих, какой нервной Ронни становится, какой отстраненной. И в одночасье нам
все приелось. Поэтому мы прибегли к обычному в таких случаях приему  -  пару
лет назад сменили жилье и переехали в  этот  дом,  надеясь  что  он  поможет
вдохнуть новую жизнь в наши отношения, но… к тому времени было  уже  слишком
поздно.
   Сара кивнула.
   - Да, я понимаю… Я хорошо понимаю, как такое происходит.
   Ребекка допила вино.
   - Простите - сказала она, переворачивая бутылку над бокалом и  вытряхивая
последние капли. - Простите, что встретила вас в штыки. Я вас недооценила. А
всему виной привычка считать,  будто  остальные  -  обычные  люди,  склонные
судить.
   - Ничего страшного. - Сара посмотрела на часы. - Мне пора. К  завтрашнему
дню надо еще заполнить кое-какие бумаги. Нескончаемый кошмар.
   - Да, конечно.
   Они стояли посреди комнаты лицом друг к другу,  не  зная,  как  закончить
этот необычайный вечер. Наконец Сара вспомнила о деле, которое,  собственно,
и привело ее сюда.
   - Не знаю… наверное, мы уже все обсудили, - сказала она. - Я имею в  виду
Элисон.
   - Знаете, мне очень жаль, что я подала жалобу. Просто я слишком вспылила…
   - Нет-нет, вы все правильно сделали.  Теперь  мы  вдвоем  станем  за  ней
присматривать. Я уверена, что с ней все будет в порядке.
   - Надеюсь, - промолвила Ребекка. - Я делаю все, что в моих силах.  -  Она
смущенно помолчала, потом призналась:
   - Впрочем, есть кое-что… Огонек на горизонте.
   - Что?
   - Мне кажется, я кое-кого встретила. Нового человека.
   - О?
   Сару на  мгновение  затопило  опустошение  -  почила  еще  не  родившаяся
надежда.
   - Она работает в издательском деле, - сказала Ребекка. -  Мы  встречались
всего несколько раз, но… это было приятно. Знаете,  у  нас  все  развивается
медленно.
   - Замечательно, - искренне сказала Сара.
   Они помолчали, затем Ребекка бодро произнесла, меняя тему:
   - Кстати, мне нравятся ваши волосы.
   - Правда? - Польщенная Сара почувствовала, что краснеет; она не  привыкла
к комплиментам. - Я подумываю о  том,  чтобы  их  перекрасить,  но,  похоже,
другим они и так нравятся.
   - Чудесно.
   Они вместе дошли до двери, пожелали друг другу спокойной ночи и обнялись.
И  вероятно,  объятие  длилось  дольше  и  вышло  более  пылким,   чем   они
предполагали. Ночь была теплой, влажной и звездной. Сара сказала, что пойдет
пешком - всего-то минут пятнадцать ходу.
   Она уже собиралась уйти, как Ребекка спросила:
   - Что… что именно навело вас на мысль? Вы сказали, что  узнали  некоторые
ее вещи…
   - Книга, - сказал Сара. - У вас на полке книга - "Дом сна". Мы читали  ее
вместе. Это была наша книга.
   Ребекка замешкалась.
   - Вы не могли бы показать? Я не очень хорошо знаю ее книги.
   Они снова прошли в дом, и Сара, привстав на цыпочки, достала роман Фрэнка
Кинга.
   - Вот.
   Она протянула книгу Ребекке, но та оттолкнула ее.
   - Мне она не нужна. Я хочу, чтобы вы взяли ее себе. У вас должна остаться
какая-то память о ней, и если эта книга была вам дорога, то…
   Сара молча прижала к себе книгу.
   - Позвоните мне, хорошо? Как-нибудь в ближайшее время.
   - Хорошо, - ответила Сара. - Хорошо, я позвоню.
   Она шла по обсаженной деревьями улице, плотно заставленной в этот поздний
час  машинами,  в  крышах  которых  серебристыми  отблесками  сияли  уличные
фонарей, и думала, что Вероника, возможно, ее не забыла, не до конца  забыла
- ведь книгу эту не так-то  легко  было  найти.  Наверное,  Вероника  упорно
искала ее в букинистических лавках. "Она держалась за  прошлое  меньше,  чем
любой другой человек", - сказала Ребекка, но тихий голос в душе Сары пытался
усомниться  в  этом.  Против  собственной  воли,  еще  не  смирившись  с  ее
самоубийством, Сара  представляла,  как  выглядела  Вероника  в  ту  ночь  -
последнюю ночь ее жизни:  автомобиль,  несущийся  навстречу  стене  в  конце
тупика, белой и сверкающей в сиянии фар. Возможно, в этот миг  в  ее  голове
пронеслось далекое воспоминание о давней  дружбе,  слабый  проблеск  памяти.
Слезы снова ожгли глаза Сары, когда она подумала

СТАДИЯ ЧЕТВЕРТАЯ

13

   Подумала, где  она  может  быть.  Они  договорились  встретиться  в  кафе
"Валладон" в три часа, но там никого не было. Вероника села за  ближайший  к
двери столик, выкурила две сигареты и выпила чашку кофе.
   Обычно Сара не опаздывала.
   В три сорок пять Вероника  решила,  что  может  спокойно  возвращаться  в
Эшдаун. На следующий день, в  субботу,  им  всем  предстояло  разъехаться  -
большинство студентов собирались провести часть лета у родителей. Надо  было
собрать вещи и подготовиться к прощальной вечеринке.  Может,  во  всей  этой
суматохе и суете Сара просто забыла о  встрече,  но  это  довольно  странно,
поскольку обе согласились, что  у  них  есть  очень  веские  сентиментальные
причины в последний раз заглянуть в кафе, где они впервые встретились девять
месяцев назад.
   В любом случае стало ясно, что Сара не придет. Вероника зашла за стойку и
опустила пятидесятипенсовую монету в маленькую сахарницу рядом с кассой.
   - Сдачу оставьте себе, - сказала она как обычно.
   Слаттери,   поглощенный   "Последствиями   прагматизма"   Ричарда   Рорти
,  поднял
взгляд и что-то пробурчал.
   У самой двери Вероника задержалась.
   - Мне будет недоставать наших разговоров, - сказала она.
   Никакой реакции.
   - Наших пикировок, - добавила она. - Обменов  колкостями.  Умения  быстро
находить остроумный ответ.
   Сраженная его  молчанием,  она  взялась  было  за  дверную  ручку  и  тут
услышала:
   - Уходите, значит?
   Вероника развернулась, не веря своим ушам и радуясь пусть  небольшой,  но
победе.
   - Что?
   - Уезжаете из города. С учебой всё.
   - Да. Все уезжают.
   Слаттери сделал невозможное: отложил книгу и  встал.  Вероника  подумала,
что впервые видит его на ногах. Он оказался на удивление маленького роста.
   - Если хотите, можете взять что-нибудь, - сказал он. - На память.
   У  Вероники  мелькнуло  подозрение,  что   за   этим   кроется   какая-то
непостижимая шутка в духе Слаттери.
   - Правда?
   - Книгу или что-нибудь еще.
   Вероника взглянула на его бесстрастное небритое лицо  и  решила,  что  он
говорит искренне.
   - Любую книгу?
   Он взмахнул рукой, словно говоря: "Берите, что хотите".
   Не раздумывая, Вероника  подошла  к  полке  над  их  любимым  столиком  и
выдернула "Дом сна" Фрэнка Кинга.
   - Всегда ее любила, - объяснила она.
   - Она ваша, - сказал Слаттери.
   Вероника  открыла  дверь  и,  жмурясь  от  солнечного  света,  пошла   по
центральной  улице,  прижимая  книгу  к  сердцу,  которое  почему-то  бешено
стучало.
   Она собиралась рассказать Саре об этом случае, но так  и  не  рассказала.
Когда она открыла дверь комнаты, Сара сидела на кровати и смотрела на нее. В
руках она держала то самое письмо из торгового банка.
   Вероника глубоко вздохнула и сказала:
   - Давай спокойно все обсудим, хорошо?

***

   ПСИХОАНАЛИТИК: Почему вам так трудно говорить о том вечере?
   ПАЦИЕНТ