ероника была… нет, не этапом, это слово
не отражает всей важности, Вероника так много значила для меня, но… не знаю.
Это так сложно…
   - Но, Сара, ты же сказала - я помню,  как  ты  сказала,  -  что  Вероника
изменила для тебя все. Она познакомила тебя с твоей подлинной  натурой:  вот
как ты выразилась.
   - Ну, вероятно, я себя тогда очень плохо знала.  Наверное,  была  слишком
молода, Роберт. Мы оба были молоды.
   - А как же… как же твои слова об идеальном спутнике жизни? Ты помнишь?
   - Смутно…
   - Ты сказала, что это идеальный спутник - это я, но  в  женском  обличье.
Моя сестра-близнец. Вот что ты сказала.
   - Я как раз хотела спросить тебя. - Клео услышала,  как  заскрипел  стул.
Сара встала. - Ты ее искал? Ты ее нашел?
   - Постой, - сказала Клео. - Мне только нужно… мне  только  нужно  вынести
мусор.
   Она выскользнула через черный ход,  ощупью  пробралась  по  неосвещенному
коридору и наткнулась  на  другую  дверь,  запертую  на  замок  и  задвижку.
Казалось, целая вечность понадобилась, чтобы найти ключ (торчал в  скважине)
и  отодвинуть  тугой  засов,  после  чего  Клео  обнаружила,  что  стоит   в
заброшенном кухонном дворике, а над ней сияют звезды. Она захлопнула  дверь,
согнулась  пополам,  и  ее  вывернуло.  Клео  опустилась  на  четвереньки  и
продолжала содрогаться в рвотных спазмах, пока они не перешли в рыдания.
   С трудом поднявшись на ноги, она  ощупала  карман  джинсов.  Слава  богу,
ключи от машины на месте.
   Клео обежала дом. Он видела  в  кухонном  окне  лицо  Сары,  подсвеченное
золотистым сиянием свечей. Увидит ли ее Сара? Заметила ли она, как  нелепая,
безумная женщина с  размазанной  от  слез  косметикой,  добежав  до  машины,
дергает ручку дверцы?
   Клео завела мотор, машина захрустела шинами по гравию, давая задний  ход,
и рванула по  дорожке  как  раз  в  тот  момент,  когда  Сара,  осознав  что
происходит, мчалась вниз по ступенькам.
   Не разбирая дороги, Клео гнала много миль. Ей хотелось  привести  себя  в
порядок, вытереть глаза и лицо, но  она  не  осмеливалась  остановиться,  не
убедившись, что ее не преследуют.
   Наконец она поняла, что не может больше ждать, и  свернула  на  ближайшую
площадку для отдыха.
   Внизу лежал синий и сонный океан, на  дороге  больше  никого  не  было  -
никакой Сары. Поднимался вечерний туман, и сколько бы Клео ни вглядывалась в
его спокойную белизну, она не  смогла  различить  даже  призрака  еще  одной
встречи с Сарой.

18

   Доктор Дадден не остался на второй день семинара.  Еще  сутки  назад  это
мероприятие представлялось таким важным, но теперь он понимал,  что  семинар
изначально был бессмысленным и  банальным.  Имелись  куда  более  неотложные
дела. Его карьера, его работа, его репутация, само продолжение  исследований
в клинике Даддена - все это находилось под угрозой. Все силы, объединившиеся
против него, силы невежества, зависти,  консерватизма,  пришли  в  движение.
Заговор набирал обороты.
   Все это стало ясно доктору Даддену в ту ночь, что  он  провел,  энергично
вышагивая по лондонским улицам. Она не сомкнул глаз и чувствовал себя вполне
бодрым; в то утро он обрел полную уверенность, что больше никогда не заснет.
Губы его сложились в невольную усмешку, когда  он  оглядел  вагон  поезда  и
увидел, сколько пассажиров - в самом  начале  дня!  -  дремлют,  посапывают,
кемарят, клюют носом, дрыхнут, рты глупо приоткрыты,  головы  поникли,  веки
опущены. Неужели у этих людей  нет  чувства  собственного  достоинства,  нет
уважения к себе? Неужели они так  сильно  ненавидят  жизнь,  что  при  любой
возможности вынуждены сбегать от нее? Прежде доктор Дадден не раз  спрашивал
себя: а стоит ли вообще класть жизнь на спасение этих существ, -  но  больше
этот вопрос не имел для него значения. Доктор Дадден понял, что идея,  будто
судьба уготовила для него роль спасителя человечества, была нелепа. Одно  из
заблуждений, которые не давали ему двигаться вперед. Суть,  подлинную  суть,
такую простую и очевидную, можно выразить в нескольких словах. Да, подлинная
суть заключается в следующем: доктор Дадден прав, а все остальные ошибаются.
Он способен это понять, а они нет. И все сводится  к  простому  спору  между
добром и злом. Дадден против остального мира.
   Теперь, когда он видел все в новом свете, его грызла  неудовлетворенность
от прежних своих ошибок, компромиссов  и  промедлений.  Он  тратил  время  в
бесплодных беседах с полоумными пациентами; расходовал силы на  паллиативное
лечение симулянтов, невротиков, ипохондриков  и  слабаков.  Первое,  что  он
сделает, когда вернется в клинику, - отпустит пациентов. Всех. Вызовет целый
караван такси и избавится от них, устроит генеральную уборку. Пациенты -  не
что иное, как помеха, нелепое препятствие. Имеет  значение  только  то,  что
происходит в подвале, но даже там он слишком  много  времени  убил  впустую.
Эксперименты на животных следовало прекратить много месяцев назад: он  давно
узнал все, что требовалось, о поведении крыс,  собак  и  кроликов.  С  этого
момента он будет работать только с людьми. Лишь так можно двигаться  вперед.
Он не должен допустить, чтобы это дурацкое происшествие помешало его миссии.
Стыд и позор, что он позволил запугать  себя  сплетнями,  злобными  слухами,
невежественной  болтовней.  Он  знает,  что  его   оборудование   совершенно
безопасно, и докажет это. Немедленно  докажет  -  открыто,  неопровержимо  и
единственным возможным способом. Он поставит эксперимент на себе.
   Мысли доктора Даддена ускорялись, а поезд, везший  его  назад  в  Эшдаун,
напротив, замедлял ход, заставляя его потеть от  раздражения  и  нетерпения.
Между станциями то и дело случались долгие, необъяснимые остановки. Во время
третьей или четвертой доктор Дадден вскочил, сорвал  наушники  -  он  слушал
баховские "Гольдберг-вариации" - и брезгливо выбросил плейер  в  окно.  Даже
любимая прежде музыка вызывала теперь отвращение.
   - Кашка! - кричал он, несясь обратно к своему  месту.  -  Пресная  кашка!
Усыпляющее дерьмо!
   На косые взгляды обеспокоенных пассажиров он не обращал внимания. Плевать
он хотел на мнение этих полусонных глупцов. Его больше  не  интересует,  что
думает о нем окружающий мир, ведь они все сговорились. Все.  Майерс  и  Коул
организовали против него заговор, в этом  нет  никаких  сомнений,  а  Рассел
Уоттс с готовностью сыграл роль подсадной утки; и в клинике, наверное,  есть
шпион, подсадная утка, собирает о нем  информацию,  плетет  интриги  за  его
спиной. Доктор Мэдисон, кто же еще, эта гнусная старая сука давно  имеет  на
него зуб. А как насчет того щелкопера? Ему тоже нельзя доверять.  Он  ничуть
не удивится, если эти двое окажутся в сговоре. Теперь он припоминает, что  в
свою первую ночь Терри тайком встречался с доктором Мэдисон на террасе; а на
следующее утро с издевкой сообщил, что знаком с ней "поверхностно",  и  даже
имел наглость - да-да, все вспомнил, и все  встало  на  свои  места  -  этот
ублюдок даже посмел, не моргнув глазом, упомянуть имя Сары. Значит, они  все
заодно, в этом не может быть сомнений.  Правда,  с  тех  пор  (насколько  он
знает) Терри почти не разговаривал с  доктором  Мэдисон,  но  разве  это  не
очевидный признак заговора, еще одно свидетельство - если они  еще  нужны  -
тайного и зловещего союза, не требующего объяснений…
   И тут доктор Дадден неожиданно получил подтверждение  своим  подозрениям.
Когда поезд вновь застрял между станциями, навстречу загромыхал другой поезд
- направлявшийся в Лондон. Доктор Дадден повернул к окну голову, и несколько
секунд смотрел на проезжавших мимо пассажиров.  Они  были  там  -  сидели  в
полупустом вагоне, поглощенные разговором. Двое, занимавшие его мысли.
   Терри Уорт и Клео Мэдисон.

***

   - Видели? - спросила Клео. Вытянув шею, она смотрела на соседний поезд.
   - Что видел? - сказал Терри.
   - Доктора Даддена. Я уверена. Едет в том поезде.
   - Я думал, он на семинаре.
   - Я тоже.
   - Как вы думаете, он нас видел?
   Клео пожала плечами.
   - Не знаю. А если даже и видел?
   - Ну, ему может не понравится, - сказал Терри, - что его помощница уехала
в Лондон, а любимый пациент сам себя выписал.
   Клео проводила взглядом соседний поезд, растворившийся вдали, затем снова
села на место.
   - Честно говоря, меня больше не интересует, что нравится доктору Даддену,
а что нет. Меня гораздо больше интересует вот это. - Она  взяла  со  столика
фотографию и с удивлением посмотрела на нее. - Вы точно знаете, что это кадр
из фильма, который никто… никто не видел?
   - Ну, может, два-три человека. В лучшем случае, - сказал Терри. - И  даже
этому нет документального подтверждения.
   - Как вы считаете, у кого-нибудь есть копия этой ленты?
   - Сомневаюсь. Я уж точно никогда не встречал информации на этот счет.
   Клео вернула ему фотографию; руки  ее  дрожали.  Даже  спустя  двенадцать
часов (из-за возбуждения ей  не  удалось  поспать)  она  все  еще  не  могла
привыкнуть к этой невероятной мысли: образ, что впервые посетил ее в детстве
и преследовал всю дальнейшую жизнь, возможно, вовсе не является  порождением
ее спящего сознания и существует сам по себе. И надо же так  случиться,  что
выяснилось это именно сейчас, когда в клинику пришла Руби Шарп  -  пришла  и
исчезла, оставив после себя лишь странный поток слов с вкраплениями  прошлых
и будущих секретов Клео. Смущение и чрезмерное возбуждение не позволяли Клео
осознать смысл происшедшего, но одно она знала точно:  утром  она  уедет  из
клиники, оставит Лорне торопливую записку с  обещанием,  что  вернется,  как
только… …как только что?
   Терри продолжал говорить о  фильме,  а  набравший  ход  поезд  мчался  по
непримечательной сельской местности.
   - Вероятно, - говорил  Терри,  -  я  искал  не  там.  Если  копия  фильма
существует, то, возможно, лента хранится не в Италии, а во Франции.
   - Почему во Франции?
   - Все дело в указателе. - Он взял фотографию: женщина в одежде  медсестры
наполовину закрывала дорожный указатель. Судя по всему,  на  указателе  было
только одно слово: fermer. - Это ведь по-французски,  верно?  И  означает  -
закрыть. Так что, очень возможно, фильм сняли и во французском  варианте,  и
именно французская копия сохранилась.
   Клео пристальней вгляделась в снимок.
   - Не  думаю,  -  сказала  она.  -  Бессмыслица  какая-то,  fermer  -  это
инфинитив. К тому же указатель не поместился  целиком,  и  начала  слова  не
видно. И женская фигура, возможно, прикрывает какие-то буквы. Знаете, у меня
есть версия… - Клео  еще  раз  взглянула  на  снимок.  -  …что,  если  здесь
infermeria.
   - Infermeria? Что это значит?
   - Лечебница, это по-итальянски. Женщина указывает на больницу.
   Медленная улыбка понимания появилась на лице Терри.
   - Как мне это не пришло в голову?
   - Я не утверждаю, что это единственное толкование,  -  добавила  Клео  и,
прежде чем Терри смог осознать ее загадочную фразу, спросила:
   - Значит, вы снова хотите заняться поисками фильма? И  это  станет  делом
вашей жизни?
   - Вообще-то нет. - Терри вложил фотографию в большой конверт и положил на
стол. - Не думаю, что в этом есть смысл. Я  предпочитаю  просто  знать,  что
фильм где-то существует, где-то… дожидается меня…  не  знаю.  А  пока  нужно
поразмыслить, чем мне заняться дальше - чем-нибудь стоящим.
   - Журналистика  -  это  ведь  стоящее  занятие?  Если  относиться  к  ней
серьезно.
   Терри покачал головой.
   - В последнее время - в последние две недели - я много думал о  том,  чем
занимался все эти годы, и мне вдруг стало  противно,  я  почти  возненавидел
себя. Вы когда-нибудь чувствовали что-нибудь подобное? Вряд ли, не та у  вас
профессия.
   - Понимаю, - сказала Клео. - Уверяю вас, работа на Грегори Даддена -  это
не то, что позволяет находиться в ладу с собой.
   - Да, наверное. Тогда почему вы вообще сюда устроились?
   - Клиника Даддена - единственная в своем роде. Трудно найди другое место,
где могут предложить работу по моей специальности…
   Клео  мысленно  вернулась  в  тот  день,  более  двух  лет  назад,  когда
объявление  доктора  Даддена  впервые  появилось   в   "Британском   журнале
клинической  психологии";  вспомнила  свое  волнение  -  она   поняла,   что
предложение в точности отвечает ее специальности, - затем волнение сменилось
неверием  и  страхом,  когда  выяснилось,  что  клиника  находится   в   том
единственном месте на всей земле, где она решила никогда больше не бывать.
   - Работа в Эшдауне, - сказал Терри, -  наверное,  вызывала  у  вас  очень
странные чувства. Все эти воспоминания…
   - Воспоминания? - Она сразу же насторожилась.
   - О Роберте. Конечно, вы тогда  о  нем  не  знали,  но  дом  должен  был…
напоминать о нем.
   - А, - сказала Клео. - Да. Иногда бывало.
   Какая нелепость, повторяла она себе. Рано  или  поздно  придется  сказать
Терри правду: если честно, она удивлялась, почему он до сих  пор  ничего  не
заподозрил. Может, стоит рассказать ему  все  прямо  здесь,  в  поезде?  Или
подождать до Лондона и пригласить выпить в вокзальный бар? Или взять у  него
адрес с телефоном, выждать несколько дней - пока все  не  останется  позади,
пока она не выполнит указания Руби и снова не найдет… Разумеется, если у нее
хватит храбрости…
   - В любом случае, - сказала она, торопливо заглушая  эти  мысли,  -  ваша
карьера и будущее клиники Даддена вполне могут быть связаны друг с другом.
   - Каким образом?
   - Вы спросили его?
   Терри нахмурился:
   - Его? И о чем?
   - Доктора Даддена, конечно - вы спросили его о Стивене Уэббе?
   - Впрямую нет, но я… - Он осекся, осознав подоплеку вопроса.  -  Так  это
вы, да? Вы послали мне записку там, на террасе?
   - Я подумала, что легкий намек подтолкнет вас в верном направлении, вот и
все.
   - Что ж, наверное, подтолкнул. - Терри содрогнулся, мысленно воспроизведя
картину, которую последние два дня старательно  пытался  забыть.  -  Однажды
вечером Дадден отвел меня в подвал.
   - Где ставит эксперименты на крысах?
   Терри кивнул.
   - Вы там бывали?
   - Пару раз.
   - А вы видели… другую установку?
   - Другую установку?
   Терри потер глаза, стараясь изгнать видение выбеленных  стен  и  огромной
плексигласовой клетки.
   - Мне эта история не под силу, - сказал он. - В понедельник отправлюсь  в
редакцию и расскажу о ней в отделе новостей. Они сумеют как  следует  подать
материал.
   - Но это же ваш материал, Терри. Вы добыли его.
   - Просто… я другого склада журналист. Вот и все.
   - Да, но вы ненавидите в себе этого журналиста. Это ваш шанс  измениться.
- Клео чувствовала, что именно эти слова Терри хочет услышать. Он был  готов
ей поверить. - Я хочу сказать, что этот материал сделает вам имя. У вас есть
гипотеза, что произошло? Гипотеза, о которой можно написать?
   - Я  знаю  лишь,  -  сказал  Терри,  -  что  Стивен  Уэбб  был  студентом
университета и участвовал в эксперименте  доктора  Даддена,  ему  не  давали
спать.  Я  предполагаю,  что  из-за  этого  эксперимента  с  ним   произошел
несчастный случай… со смертельным  исходом  -  но  пока  никому  не  удалось
установить связь между его смертью и пребыванием в клинике.
   - Это была автомобильная авария, - сказала  Клео.  -  В  то  утро,  когда
эксперимент завершился, у Грегори не  нашлось  свободной  кровати,  и  парню
негде было отдохнуть, поэтому  его  отправили  прямо  домой.  Возвращаясь  в
студгородок, он вышел на середину дороги, и его сбила машина.  Скончался  на
месте. - Она сунула руку в сумку с вещами и достала две папки.  -  На  самом
деле, кое-кто уже установил связь. В эксперименте принимала участие еще одна
студентка, она сумела выжить, и  по  моим  предположениям,  Грегори  дал  ей
отступного, потому что она ушла из университета, и с тех пор  о  ней  больше
никто не слышал. Но все-таки кто-то довел информацию до Королевской коллегии
психиатров,  потому  что  сегодня  утром  оттуда  пришло  письмо.  По   всей
видимости, они хотят провести расследование.
   - Как звали студентку?
   - Беллами. Карен Беллами. - Клео протянула папки Терри. - Я  нашла  их  в
кабинете Грегори и сделала копии. Возьмите. Они ваши. Делайте  с  ними,  что
хотите.
   Оставшуюся часть пути Терри читал личные дела двух несчастных  студентов.
По документам Стивена Уэбба он смог восстановить более-менее полный портрет:
общительный и одаренный молодой человек, честолюбивый и  талантливый  актер.
Причина его сотрудничества с доктором Дадденом могла корениться  в  денежных
затруднениях, в научном любопытстве или в сочетании того и другого. Сведения
о Карен Беллами были более отрывочными -  она  осталась  для  Терри  фигурой
туманной и вызывала немало вопросов. В ее случае основным  мотивом  со  всей
очевидностью были финансовые затруднения. Родилась  Карен  в  бедном  районе
Лондона, ее родители жили в Денмарк-Хилл, и, по всей видимости,  именно  там
ее видели в последний раз - больше полугода назад. Терри отметил этот  факт,
но чем дальше он читал дело Карен  Беллами,  тем  рассеянней  становился.  В
мозгу мелькали яркие, но бессвязные образы, приснившиеся минувшей ночью,  он
отметил, что с надеждой цепляется за них, но образы то тают в  надвигающейся
пустоте,  то,  подобно  песку,  утекают  сквозь  пальцы.   Эта   эфемерность
одновременно и доводила до безумия, и погружала  в  покой.  Дважды,  радуясь
дару чуть более конкретного, чуть менее эфемерного видения, он  хватался  за
ручку и черкал несколько слов на полях листов: "луг",  написал  он  в  одном
месте; "смеется девочка; женский голос напевает позади в  высокой  траве;  я
знаю,  что  могу  летать;  прохладная  вода".   Записав   эти   разрозненные
впечатления, Терри поднял взгляд: Клео смотрела на него и улыбалась.
   Пока Терри читал документы, Клео порылась в сумке и достала  расшифровку,
которую подготовила для нее Лорна: запись странного монолога Руби Шарп.  Она
читала его раз в пятнадцатый и никак не могла поверить, что все это  правда,
что все эти  обещанные  чудеса  когда-нибудь  сбудутся;  и  она  по-прежнему
недоумевала,  как  связан  монолог  Руби  -  пророческий?  случайный?  -   с
фотографией Терри, с этим прочно врезавшимся в память образом из ее детского
сна. В поисках рационального объяснения Клео вернулась к поведению Руби:  ее
отказ представиться, когда две недели назад они  встретились  на  пляже;  ее
неожиданное появление в клинике вчерашним вечером и внезапный  уход  сегодня
утром  -  исчезла,  не  оставив  ни  записки,  ни  платы.  Если  только   не
рассматривать в качестве записки расшифрованный монолог.
   Но даже если так, можно ли доверять ее словам?
   Да. Да. Конечно, можно. Клео пришла к этому выводу, когда поезд въехал  в
лондонские пригороды, и довод ее был очень прост: среди  неразберихи,  среди
тревожных переплетений прошлого и настоящего есть неоспоримая истина.
   Во сне никто не лжет.

***

   Терри не знал, что делать. Полчаса назад он простился с Клео и до сих пор
не решил, что делать дальше. Его снедали беспокойство и неуверенность. Мысль
о возвращении в квартиру повергала в уныние. Было  три  часа  дня,  и  Терри
пугала перспектива провести вечер в одиночку, в  компании  с  телевизором  и
видеомагнитофоном.
   Он купил "Тайм-аут" и просмотрел афишу кинотеатров, но почему-то названия
фильмов ничего ему не говорили, и через  несколько  минут  он  избавился  от
журнала - оставил на скамейке неподалеку от вокзала, на  радость  случайному
прохожему.
   Терри достал из чемодана конверт,  в  котором  лежали  фотография  и  две
папки. Потом вернулся на вокзал и сдал чемодан в камеру хранения.
   Спустился в метро и поехал на другой конец Лондона,  к  другому  вокзалу,
где сел на поезд до Денмарк-Хилл.
   Терри и сам не мог объяснить своих  действий.  Он  подчинялся  инстинкту,
сложившемуся,  наверное,  после  бесчисленных  фильмов,  и   инстинкт   этот
подсказывал, что именно так поступают журналисты (или сыщики