, мог бы, жлоб несчастный, еще днем выбить где-нибудь десяток
миллионов, но что-то остановило его, что-то там  в  редакторской  голове
заклинило.
   Дождавшись, пока дорога совсем опустеет, Касьянин ухватил свою  сумку
и быстрым шагом пересек  трассу.  Он  не  оглядывался  по  сторонам,  не
оборачивался назад и  позволил  себе  чуть  замедлить  шаг,  лишь  когда
оказался в тени пустыря.
   Где-то  рядом   возвышались,   уходя   в   ночное   звездное,   небо,
недостроенные дома. Их самих не было видно, и  только  по  тем  небесным
местам, где не было звезд, можно было предположить,  что  они  перекрыты
этими молчаливыми громадами, в которых шла своя, но, в общем-то,  вполне
естественная жизнь. Как бы ни далека она была от Касьянина, какой бы  ни
казалась дикой, чуждой, пришел час,  когда  ему  придется  войти  в  эту
жизнь, более того - искать в ней спасения.
   Решение идти на ночь в один из этих домов  пришло  как-то  незаметно,
постепенно, Касьянин даже не обдумывал эту возможность, просто  наступил
миг, когда стало ясно - идти надо именно сюда, именно здесь его никто не
будет искать. На редактора он был обижен, а идти в дом с обидой казалось
ему чем-то нехорошим. Осоргин мог достать денег, мог изловчиться, но  не
сделал этого.
   Касьянин легко согласился подождать сутки, но про себя решил - отныне
ему  будет  легко  с  редактором.   Если   раньше   сдерживало   чувство
обязательности, долга, ощущение подчиненности, то теперь, когда  Осоргин
его послал, а Касьянин называл все  случившееся  именно  так,  "послал",
теперь он может вести себя с  ним  свободно,  не  опасаясь  собственного
неловкого жеста, неловкого слова.
   Идти к Анфилогову он не решился. Не знал Касьянин, не знал  твердо  и
определенно, на кого работает Анфилогов. А когда не можешь довериться  в
малом, это все равно что  совсем  не  верить.  Потрепаться  о  бабах,  о
пьянках, о забавных случаях, когда всем было так смешно, так смешно, что
просто ужас, - это можно.
   Но сообщить номер телефона Марины в Днепропетровске он не  мог.  Если
уж так случилось, что Анфилогов  знает,  каким  поездом  уехала  Марина,
пусть. В конце концов этот поезд идет  и  через  Курск,  Харьков,  Орел,
Белгород... Мало ли на его пути городов.
   Так утешал себя Касьянин, помня в то же время,  что  в  разговоре  на
вокзале упоминался Днепр, а из всех этих городов на Днепре стоит  только
один. Как бы там ни было, не пошел он ночевать к Анфилогову. Воздержался
и от звонка, хотя все анфилоговские номера помнил наизусть.
   И была еще одна мысль, впрочем, ее  можно  было  назвать  надеждой  -
Наташа.
   Да, Касьянин ни на минуту не  забывал,  как  зовут  единственную  его
свидетельницу, девушку, которая видела убийц  Ухалова.  В  ту  ночь  она
пряталась от него за бетонной плитой, но все-таки решилась  подтвердить,
что убили Ухалова евладовские ребята. Помнил  Касьянин  и  дом,  который
показала Наташа, помнил этаж, который она назвала всего лишь раз,  да  и
то как-то невнятно, смазанно.
   Это был седьмой этаж.
   Дом  оказался  ближе,  чем  думал  Касьянин.  Он  как-то   совершенно
неожиданно вырос перед ним в темноте. Только подойдя вплотную,  он  смог
осознать его  размеры.  Восемнадцатиэтажная  башня  с  двумя  подъездами
закрывала половину ночного неба.
   Касьянин постоял некоторое  время,  прислушиваясь.  Из  глубины  дома
доносились невнятные звуки не  то  человеческие  голоса,  не  то  грохот
передвигаемых ящиков, а может, сквозняк шевелил жесткие  листы  картона,
на которых коротали ночи бомжи, беженцы из ближних и дальних стран, воры
и наркоманы.
   Касьянин остановился у правого подъезда.
   Вспоминая ночной разговор с Наташей, он  почему-то  представлял,  что
рукой она махнула как-то шире, явно показывая  не  на  ближайший  к  ней
левый подъезд, а тот, что был дальше от того места, где лежал несчастный
Ухалов с простреленной головой.
   Прежде чем войти в подъезд,  Касьянин  оглянулся  -  никого  не  было
рядом,  никто  не  шел  за  ним  следом.  Лаяли   на   пустыре   собаки,
требовательно и скандально орали их хозяева, требуя  выполнения  команд,
которых, похоже, и сами не понимали.
   Нащупав ногой первую ступеньку, Касьянин уже увереннее прошел  вперед
и достиг площадки. И только здесь решился включить прихваченный из  дома
фонарик.
   Оказывается, еще в квартире он знал, что ; будет здесь, помнил о том,
что ему понадобится фонарик. Батарейки  были  слабыми,  но  тусклый  луч
позволял ориентироваться.
   Сзади раздался шорох, и Касьянин, выключив фонарик,  вжался  в  угол.
Кто-то сопя  поднимался  по  ступенькам,  поднимался  уверенно,  видимо,
хорошо зная эту дорогу. Касьянин надеялся, что он совер-шенно невидим  в
темноте, но ошибся - человек  разглядел  светлое  пятно  в  углу  и,  не
останавливаясь, усмехнулся.
   - Не дрейфь, это  я,  -  сказал  мужик  и  продолжал  подниматься  по
лестнице.
   Похоже, отношения здесь были простые и доброжелательные. На  площадке
третьего этажа, на подоконнике, сидели парень с девушкой.
   Между ними стояли  несколько  бутылок  с  пивом.  Услышав  шаги,  они
замолчали и, пока  Касьянин  проходил  мимо  них,  поднимался  выше,  не
проронили ни слова.
   - Кто это? - донесся снизу девичий голос.
   - Не узнал.
   - С сумкой прошел.
   - Значит, из воров.
   - Мог бы и поздороваться, - заметила девушка.
   Свои, подумал Касьянин и,  не  задерживаясь,  преодолел  четвертый  и
пятый этажи. Где-то рядом раздавались возбужденные голоса,  из  коридора
пробивался слабый, еле различимый  свет  -  дверной  проем  был  завешен
каким-то полотнищем.
   Этот этаж он постарался проскочить  быстрее,  встречаться  с  пьяными
мужичками у него не было никакого желания.
   Оставшиеся два этажа Касьянин преодолел с некоторыми приключениями.
   Человек, спускавшийся сверху, неожиданно  обжег  его  сильным  светом
фонаря.
   Причем  свет  убрал  не  сразу,  еще  некоторое  время   рассматривал
Касьянина. Потом выключил фонарь и продолжал спускаться.
   - Пардон, мадам, - сказал он хрипловато, когда оказался уже за спиной
Касьянина.
   - Месье! - поправил Касьянин.
   - Все равно пардон, - усмехнулся невидимый в темноте  человек.  Прямо
на площадке шестого этажа горело несколько свечей и  несколько  мужиков,
расположившись  вокруг  ящика,  уставленного   бутылками,   обменивались
словами негромко,  неторопливо.  На  Касьянина  посмотрели  внимательно,
проводили взглядами  и  снова  повернулись  к  бутылкам.  Касьянин  явно
отличался от обитателей этого дома - на нем бьша белая рубашка,  светлый
пиджак, в руке дорожная сумка. Причем новая сумка, это было  видно  даже
при скудном освещении.
   Ступив на седьмой этаж,  Касьянин  с  облегчением  убедился,  что  на
площадке никого нет, здесь бьша полная темнота. Наташа не  сказала,  где
ее искать, поэтому Касьянин начал  обходить  одну  квартиру  за  другой.
Первые две были пусты и безжизненны, вход в третью был завален  овощными
ящиками.
   А в четвертой он нашел Наташу.
   Едва Касьянин переступил  порог,  едва  прошелся  лучом  фонарика  по
стенам,  по  дверным  проемам,  как  раздался  женский  голос,  нарочито
недовольный:
   - Кто там?
   - Свои, - ответил  Касьянин,  еще  не  уверенный  в  том,  что  голос
действительно принадлежит Наташе.
   - Свои все дома, - на этот раз  голос  прозвучал  неувереннее,  почти
растерянно.
   - Вот теперь уже все, - сказал Касьянин. - Наташу ищу.
   - Считай, что нашел. Ты кто?
   - А ты? - Касьянин почувствовал, что волнуется. Было  что-то  в  этой
ночной встрече выходящее за пределы обычного.  Он  начал  понимать,  что
пришел сюда не  только  для  того,  чтобы  спастись,  отмаяться  ночь  в
безопасном месте, было еще что-то. Еще  не  подумав  о  Наташе,  он  уже
готовился к тому, чтобы прийти сюда этой ночью.
   Надеялся на нечто романтическое? Нет, этого не было.
   Но душа его, истосковавшаяся по чему-то давно забытому,  пронесшемуся
когда-то в молодости,  захотела  неопределенности,  зыбкости,  этих  вот
настороженно-опасливых слов. Да и низкий голос девушки, с которой  он  и
провел-то всего несколько минут, тоже волновал его и звал.
   Да, у него бьша интересная работа,  о  которой  многие  могут  только
мечтать, легкая редакционная обстановка, зарплата не столь уж маленькая,
его обязанности были даже приятны, они позволяли знакомиться, общаться с
людьми, которые в чем-то зависели от  него,  поскольку  только  Касьянин
решал  -  упомянуть  ли  их  в  заметках,  отметить  ли  их  мастерство,
человеческое мужество и достоинство... И  Касьянин  не  скупился  -  его
герои всегда получали от него характеристики высшего разряда  и  поэтому
звонили, благодарили, звали к  столу,  а  приходя  в  редакцию,  вручали
незамысловатые подарки - швейцарский нож, шотландское виски, итальянский
галстук, английский блокнот, вручали легко и бескорыстно,  поскольку  он
уже свое дело сделал и от подарка ничего не зависело.
   Но при всем при этом понимал Касьянин, что  настоящая  жизнь  идет  в
стороне.
   Он описывал, всего лишь описывал чужие беды, подвиги, усилия, ошибки.
Без него ловили бандитов, без  него  бандиты  совершали  нехорошие  свои
дела, без него половые маньяки выходили на  охоту,  а  девушки  орали  в
лифтах и звали на помощь не его, не  его.  Собственная  его  жизнь  была
скудной и унылой - сквалыжная жена, которая сама не знает,  чего  хочет,
тихий, безропотный сын и ежедневные канцелярские обязанности.
   И только мимолетная встреча  с  бездомной  девушкой  вдруг  царапнула
чем-то острым и настоящим, и маленькая капелька живой касьянинской крови
выступила на груди.
   Так вот почему, Касьянин, ты так легко  отнесся  к  отказу  редактора
дать деньги, вот почему  пренебрег  предложением  странного  следователя
Анфилогова, так охотно отправил Марину, а сам остался в городе, где тебе
грозит смертельная опасность...
   Победителей не судят Пройдоха ты, Касьянин, и авантюрист.
   Хотя нет... Вряд ли... Просто живой человек. Да, как  выяснилось,  ты
просто живой человек, а это куда опаснее любого пройдохи и авантюриста.
   Фонарь Касьянина был  слаб,  но  он  сумел  рассмотреть  в  углу,  на
каком-то подобии дивана, подобранного скорее всего на  соседней  свалке,
девушку.
   И узнал ее.
   Это была та самая девушка, которая  сказала  ему  о  двух  убийцах  в
спортивных костюмах  с  разноцветными  вшитыми  вставками.  У  нее  были
светлые волосы и взгляд исподлобья. И еще он помнил ее узкие запястья  и
вызывающую манеру разговора.
   Все эти признаки сошлись, и теперь он не сомневался, что нашел именно
того человека, которого искал.
   - Ты звала - и я пришел, - сказал он, поскольку девушка на его вопрос
не ответила.
   - Я звала?! Тебя?! Ошалел?!
   - Мы познакомились с тобой на пустыре возле теплого трупа, - напомнил
Касьянин.
   - Возле чего?!
   - Моего друга там убили...  А  ты  видела,  как  убийцы  удалились  в
сторону  машины,  которая  поджидала  их  несколько  часов.   Вспоминай,
вспоминай, не каждый же день  тебе  приходится  знакомиться  с  мужиками
возле...
   - Вспомнила!  -  сказала  Наташа,  и  в  голосе  ее  явно  прозвучало
облегчение. - Как же ты меня нашел, охламон несчастный?
   - Ты звала - и я  пришел,  -  повторил  Касьянин.  Слова  эти  чем-то
понравились ему, и он с удовольствием повторил их. Была  в  этих  словах
какая-то тайна, сговор, было  что-то  запретное,  выходящее  за  пределы
семейной морали.
   - Да что ты зарядил-то - звала,  звала...  Ну,  вежливость  проявила,
участие...
   - Я тоже из вежливых... Пообещал прийти - и пришел.
   - Значит, выжил, значит, не нашли еще тебя, - улыбнулась девушка.
   - А что... Искали?
   - Конечно.
   - Кого искали?
   - Тебя.
   - Откуда ты знаешь, что искали именно меня?
   - Сообразительная потому что, - Наташа сдвинулась на  край  дивана  и
похлопала узкой ладошкой  по  сиденью.  -  Садись,  коли  пришел...  Ты,
смотрю, сразу уже и с вещичками? Надолго пожаловал?
   Где-то на повороте прошла машина, и по темным провалам окон полоснуло
ярким светом фар. Касьянин увидел темные,  красноватые  стены,  ящики  в
углу, на секунду мелькнуло белое лицо Наташи, которая смотрела  на  него
насмешливо, но в то же  время  напряженно,  не  зная,  чего  ожидать  от
незваного гостя.
   - Переночую вот... Если не возражаешь.
   - А что, больше негде?
   - Можно и так сказать. Больше негде.
   - Неужели и дома достали?
   - Похоже на то.
   - Но хорошо, что хоть в живых оставили, а?
   - Увернулся.
   - Ловкий, значит, - кивнула девушка.
   Касьянин уже привык к темноте, и ему вполне  хватало  света,  который
шел от освещенных домов с противоположной стороны улицы.
   - Просто повезло.
   - А что друг твой, который там, на  пустыре,  лежал  с  дырой  вместо
лица, он как? - Наташа замялась, не зная, как закончить вопрос.
   - Умер. С дырой вместо лица не выживают.
   - Как я понимаю, вместо него ты должен быть?
   - Похоже на то.
   - Везучий.
   - Да... И у  тебя  вот  в  спаленке  оказался,  -  произнес  Касьянин
несколько рисковые слова.
   - Не знаю, не знаю... Может быть, на этом твое везение и закончилось.
   - Утром уйду.
   - Как знаешь... Угостить нечем, сама без ужина  осталась...  Так  что
звыняйте, дядько.
   - Ты что это на украинский перешла?
   - Да тут у нас шатается один по этажам... Хохол. Только и слышишь  от
него - звыняйте, дядько, звыняйте, титко... Уже весь дом  заразил  своим
"звыняй-те"... Пряники вот есть... Будешь?
   Наташа сунула  руку  куда-то  в  темноту  и,  пошарив  там,  вытащила
целлофановый пакет с пряниками.
   - Жуй.
   Касьянин встряхнул мешок, и суховатые пряники пыльно стукнулись  друг
о дружку.
   - Послушай, Наташа... Я правильно запомнил имя?
   - Правильно. С памятью у тебя все в порядке.
   - Надеюсь... Я вот о чем подумал... На той стороне улицы  киоски  еще
работают... Там, возле моего дома...  Мне  бы  не  хотелось  туда  идти.
Может, сходишь, а?
   - Зачем?
   - Возьмешь что-нибудь на ужин.
   - Работа наша, деньги ваши?
   - Конечно, -  Касьянин  пошарил  в  карманах  и,.  найдя  две  сотни,
протянул их Наташе. Та  взяла  не  глядя,  даже  не  рассмотрев  толком,
сколько он вручил ей денег.
   - На все? - спросила она.
   - Если донесешь.
   - Сиди здесь и никуда не отлучайся,  -  сказала  она,  поднимаясь.  -
Кто-нибудь видел, как ты шел сюда?
   -  Какие-то  хмыри  попадались  навстречу...   Пару   раз   фонариком
осветили...
   - Вопросов не задавали?
   - Обошлось.
   - Ладно, - Наташа нащупала в темноте целлофановый пакет и, сунув  его
в карман, направилась к лестничной площадке. - Жди меня,  и  я  вернусь.
Только очень жди, понял?
   Ответить Касьянин не успел - Наташа уже исчезла из  дверного  проема,
растворившись среди темных комнат, лестничных переходов, лифтовых шахт и
площадок. Касьянин прислушался - дом жил своей  ночной  жизнью.  Звучали
приглушенные голоса, глухие удары - кто-то расколачивал ящик для костра,
кто-то сбежал вниз, и тут  же  раздались  шаги  тяжелые,  сопровождаемые
хриплым постаныванием, - захмелевший мужичок карабкался вверх,  на  свой
этаж.
   Касьянин подошел к оконному проему и выглянул наружу. В сотне  метров
светились разноцветными окнами несколько башенных домов, точно таких же,
как и этот, но уже заселенные и благоустроенные. На окнах висели  шторы,
за шторами  мелькали  люди,  в  затемненных  комнатах  светились  экраны
телевизоров.
   Там шла другая жизнь, жизнь на свету, может быть, более обеспеченная,
но не менее опасная, не менее, повторил про себя Касьянин. Он нашел свои
окна, они были темными, и сколько  им  еще  стоять  без  света,  не  мог
сказать никто.
   Тягостная безнадежность охватила Касьянина, он даже  не  представлял,
как ему быть дальше. Да, конечно, можно было уехать вслед за  Мариной  и
Степаном, он наверняка уедет завтра же, но нельзя же  уезжать  навсегда.
Есть работа, есть квартира, есть город, который он не хочет менять ни на
какой другой...
   Касьянин прошел в глубину комнаты и опустился на диван.  Он  оказался
непривычно низким - у дивана не было ножек, это был  лежак  без  основы,
без  каркаса.  Посидев  некоторое  время  в  темноте,  Касьянин  прилег,
откинувшись на спину и заложив руки за голову. И  сам  не  заметил,  как
уснул. День был длинный и хлопотный, он попросту устал.
   Проснувшись, Касьянин не сразу понял, где находится. В лицо  ему  бил
сильный свет фонаря, вокруг была темнота, и прошло какое-то время,  пока
он осознал наконец, где находится.
   Наташа выключила фонарь и села рядом.
   - Ты как? - спросила она.
   - Ничего... До сих пор в глазах оранжевые разводы.
   - В твоем фонаре я батарейки заменила.
   - Где же ты их взяла?
   - Ты, я смотрю, совсем темный мужик... Сейчас в ночных киосках  можно
купить все - от презервативов до магнитофона.
   - Ты взяла и то и другое?
   - Нет. Только первое.
   - Это правильно, - кивнул в темноте Касьянин. - Ты  очень  практичная
девушка. Слушай, ты всегда здесь одна?
   - Нет.
   - Значит, мне повезло?
   - Говорю же - везучий.
   - Мне не опасно оставаться?
   - Страшно стало?
   - Знаешь... Не очень. В последнее время закалился. Как я  понял,  мое
существование на земле - вещь  не  слишком  надежная.  Зыбкая  какая-то,
случайная.
   Поэтому многое меня уже не слишком тревожит.
   - Возле того трупа закалку прошел?
   - Не только, Наташа, не только... Я и сейчас,  вот  здесь,  с  тобой,
тоже закаляюсь... Кроме батареек и презервативов, ты что-нибудь купила?
   - Тебя как зовут?
   - Илья.
   - Так вот, Илья, ты дал мне такую кучу денег, какой  я  никогда  и  в
руках не держала. Я столько всего накупила, что нам хватит весь этот дом
накормить и напоить.
   - Да? - Касьянин хотел было спросить о презервативах - хватит  ли  их
на весь этот дом, но вовремя остановился, это уже был бы перебор.
   Наташа подтащила из угла какой-то  ящик,  перевернула  его  и  сверху
застелила газетой. Получился вполне приличный стол, невысокий, под стать
низкому дивану.
   В сумрачном свете, идущем от большого оконного провала, на нем вполне
были различимы и бутылки, которые вынула Наташа из целлофанового пакета,
хлеб, кусок  колбасы,  ярко-красные  помидоры,  казавшиеся  в  полумраке
комнаты почти черными.
   - Смотри,  -  Наташа  была  радостно  возбуждена,  обилие  продуктов,
которые ей удалось достать  среди  ночи,  привело  ее  в  почти  детский
восторг. - Вот водка...
   "Смирновская". Заметь, отечественная "Смирновская", а не польская, не
молдавская,  не  мандрыковская...  Это  красное   испанское   вино!   Ты
когда-нибудь пил красное испанское вино прямо из горла?
   - Я его и из стаканов не пил. - Будем исправлять твое воспитание.
   -   Знаешь,   мое   воспитание   как-то   больше   толкает   меня   к
"Смирновской"...
   Если не возражаешь.
   - Приветствую! Ты, наверное, будешь меня ругать, но я купила  ананас,
- сказала Наташа, оробев.
   - Это прекрасно! - сказал Касьянин.
   - Точно?! Тогда вообще все здорово! А вот в этой баночке  -  шведская
сельдь в винном соусе... Ты когда-нибудь ее пробовал?
   - Никогда! - искренне заверил Касьянин.
   - Я тоже, - почему-то засмеялась Наташа.
   Найдя какую-то щель в стене, она сунула туда фонарик,  закрепила  его
куском кирпича, чтобы  свет  падал  как  раз  в  центр  стола.  Бутылки,
помидоры, ананас, банка с сельдью - все вспыхнуло в полумраке,  заиграло
бликами, обещая праздник неожиданный, в чем-то даже запретный.
   По тому, как радостно хлопотала Наташа, Касьянин понял,  что  нечасто
ей приходилось накрывать стол где-либо, а  хотелось,  мечталось,  глядя,
как это бывает в кино или в гостях, если, конечно, она бывала в гостях.
   - Как ты здесь оказалась? - спросил Касьянин.
   - А! -  Наташа  махнула  рукой.  -  Здесь  никто  не  оказывается  по
собственному желанию. Все случайные. И исчезают неизвестно куда.
   - Ты тоже исчезнешь?
   - Конечно! И