сь,  пока
кто-нибудь у него об этом спросит, поинтересуется, полюбопытствует.
   В автобусе было жарко, пыльно и пустовато - в середине дня пассажиров
было немного. Железный разболтанный корпус грохотал,  отовсюду  слышался
скрежет, из кабины несло горячей бензиновой  вонью.  Одуревшая  от  жары
кондукторша будто в забытьи передвигалась по проходу между  сиденьями  и
продавала билеты. Пассажиров она  не  видела,  видела  только  деньги  и
билеты - на большее у нее попросту не  было  сил.  Яркая  губная  помада
съехала  на  сторону,  поэтому  рот  у  кондукторши   казался   каким-то
увеличенным - чуть ли не от уха до уха.  Вручив  Касьянину  билет,  она,
хватаясь за горячие никелированные поручни,  прошла  к  своему  месту  в
конец салона  и  плюхнулась  тощеватым  задом  на  пыльное  продавленное
сиденье.
   Касьянин сидел у окна и блуждающим взглядом смотрел в окно,  не  видя
ничего, кроме вчерашней стычки на пустыре. Неужели дробовые патроны  шли
раньше?
   - одна мысль донимала его и не отпускала  весь  день.  Да,  он  видел
четыре  пустые  гильзы  в  барабане,  последние  два  патрона   остались
нетронутыми. Не начал же он с дробовых, это  было  попросту  невозможно.
Вчера он вообще не  придал  этому  значения,  как  не  придают  значения
чему-то совершенно невероятному. Увидит, к примеру, кто-то, что  человек
по небу летит. "Надо же!" - скажет, удивится и забудет, потому  что  это
невозможно. Войди сейчас в этот автобус президент Клинтон с  распахнутой
ширинкой, и никто не удивится, потому что это невозможно.
   Собственно, с распахнутой ширинкой он бывает частенько, об этом знает
все человечество, невозможно другое - появление Клинтона в автобусе.

***

   - Хлеба купил? - спросила Марина, когда Касьянин еще не успел закрыть
за собой дверь.
   - Нет.
   - Надо купить!
   - Куплю.
   Касьянин  давно  открыл  для  себя  способ  уходить   от   неприятных
разговоров - надо точно отвечать на  поставленный  вопрос.  И  не  более
того. Ни слова лишнего.
   И тогда не нужно  думать,  не  нужно  объяснять  что-то  такое,  чего
объяснить невозможно.
   - Вечером будет поздно. Останется только черствяк.
   - Да, только черствяк.
   - Надо сходить сейчас.
   - Схожу.
   Марина вышла  с  кухни  и,  вытирая  передником  руки,  подозрительно
посмотрела на Касьянина - что-то  слишком  покорен  он,  что-то  слишком
безропотен.
   - Поддал? - спросила она.
   - Нет.
   - Ухалов звонил.
   - Это хорошо.
   - Вечером зайдет.
   - Буду ждать.
   - Слыхал про убийство?
   - Какое? - спросил Касьянин.
   - Хлопнули бандюгу из нашего двора. Представляешь?
   - Разборки, наверное.
   - Собаку выгуливал, - делилась Марина скудными  познаниями  о  ночном
убийстве.
   - Значит, хороший человек.
   - С чего бы это?
   - Животных любил.
   - Ты вон тоже  Яшку  вроде  любишь!  Получается,  что  и  ты  хороший
человек?
   - Получается, - улыбнулся Касьянин  своей  маленькой  победе  в  этом
семейном перебрехе. Марина сама загнала себя в угол  и  теперь  пыталась
выкрутиться.
   - Всех собачников опрашивали, - сказала она. - К нам тоже  приходили.
Тобой интересовались.
   - А я при чем?
   - Составили список всех собачников. И ты тоже в этом списке.  Вопросы
у них, понял? Вопросы.
   - Давай сумку, - сказал Касьянин, все еще  не  выходя  из  полутемной
прихожей. - Пойду за хлебом.
   - Может, перекусишь? - сжалилась Марина.
   - Потом.
   - Чаю выпей.
   - Потом.
   Касьянин вошел в туалет и, закрыв за собой Дверь, постоял  с  минуту.
Открыл кран, подставил руки под холодную  струю  и  на  некоторое  время
замер. Пришло приятное ощущение, будто он в эти  минуты  смывал  с  себя
что-то грязное, неприятное, позорное. Вытерев руки насухо, открыл дверцу
шкафа и из-за пачек со стиральным  порошком  вынул  револьвер.  Еще  раз
осмотрел барабан - все гильзы были пусты, кроме двух.
   - Все правильно, - пробормотал он, - все так и должно быть.
   Обмотав револьвер подвернувшейся газетой,  он  сунул  его  в  хлебную
сумку и вышел из туалета.
   Марина стояла в проходе, поджидая его.
   - Ты в порядке? - спросила она.
   - Да, все нормально.
   - В магазин и обратно, да? - уточнила она, уловив  какой-то  сдвиг  в
душе, в настроении Касьянина.
   - Конечно, куда я в такую жару.
   - Ну, смотри, - сказала она,  но  не  уходила,  стояла  в  проходе  и
наблюдала за Касьяниным, пока тот открывал дверь, выходил  на  площадку.
Она словно ожидала, что вот в эти секунды он сорвется и скажет ей такое,
о чем она  догадаться  не  может,  но  явственно  чувствует  -  с  мужем
происходит неладное.
   Касьянин вышел и закрыл дверь, не  оглянувшись.  Выйдя  из  подъезда,
некоторое время стоял неподвижно, привыкая к яркому  свету  и  при  этом
зная, что на него с двенадцатого этажа смотрит в эти минуты Марина.
   - Привет, Илья! - Касьянин обернулся -  к  нему  подходил  участковый
Пияшев.
   - А, привет, Саша.
   - Слышал?
   - Да я уже в своей газете заметку  дал...  Завтра  весь  город  будет
знать про наши события.
   - Надо  же,  хлопнули  мужика,  -  сказал  участковый,  пожимая  руку
Касьянину. - Все-таки хлопнули. А уж до чего крут был, до чего  крут!  -
Пияшев чуть ли не восторженно покрутил головой.
   - Сейчас в народе говорят, что крутыми бывают только яйца, -  заметил
Касьянин.
   - Хлопнули все-таки... Надо же, - продолжал причитать  участковый.  -
Хлопнуть Пахомова, а?!
   - Что-то похожее ожидалось?
   - Да ладно, - махнул рукой участковый.  -  Ты  и  сам  не  хуже  меня
знаешь.
   Одно, Илья, смущает... Не похоже это  на  заказное  убийство,  ох  не
похоже! - Пияшев покачал головой, и на  его  пухловатых  губах  возникла
какая-то слишком уж взрослая кривая усмешечка.
   - А на что похоже?
   - Анфилогов хотел с тобой поговорить... Следователь.
   - Поговорим.
   - Вопросы у него к тебе.
   - Тоже собаку решил завести?
   - Не знаю, заведет ли, но поговорить хотел о собаках.
   - Поговорим,  -  повторил  Касьянин.  -  Так  на  что  смахивает  это
убийство?
   - Да ладно, - опять усмехнулся участковый. - Сам знаешь. Пока.
   И, пожав руку Касьянину, он по  полной  жаре,  мимо  раскаленного  на
солнце дома пошел к своей конторе.
   - Будут новости - скажи! - крикнул вдогонку Касьянин. - Родина должна
знать своих героев!
   - Узнает, - заверил участковый, обернувшись, и Касьянин опять  увидел
поразившую его кривоватую усмешечку.
   Касьянин пошел в сторону, противоположную той, куда ушел  участковый.
Не хотелось идти следом. Касьянин миновал  дом,  свернул  за  угол  и  с
облегчением почувствовал, что теперь его  не  видит  с  балкона  Марина.
Издалека заметив приближающийся, раскаленный на солнце автобус, он вышел
к остановке.
   Пассажиров было  совсем  мало,  знакомых  среди  них  он  не  увидел.
Впрочем, Касьянин понимал, что его знают многие из тех, кого он не  знал
напрочь. В своем дворе он был знаменитостью - работал в газете, писал  о
всевозможных преступлениях. Поэтому на всякий случай  напустил  на  себя
вид ничем не интересующегося человека, усталого, разморенного от жары.
   Выйдя на остановке, он двинулся в сторону гастронома, а едва  автобус
скрылся за поворотом, свернул к лесу.  Помахивая  хозяйственной  сумкой,
Касьянин пересек пустырь и  скрылся  среди  мелкого  кустарника.  Словно
подчиняясь какому-то давно известному закону, словно имея в этом хороший
опыт, Касьянин еще некоторое время шел, не  оглядываясь.  И  лишь  когда
наверняка его нельзя  было  увидеть  с  верхних  этажей  ближних  домов,
оглянулся. И, конечно же, убедился еще раз, что вокруг никого не было.
   Касьянин знал эти места - иногда ранним  утром  он  приходил  сюда  с
Яшкой собирать грибы.  Лисички  попадались,  сыроежки,  к  осени  бывали
чернушки и валуи.
   И сейчас  Касьянин  шел  так,  будто  собирал  грибы,  -  подобранным
прутиком шевелил траву, пригибался иногда,  передвигаясь  не  по  прямой
линии, а путано и бестолково, как обычно и ходят  грибники.  Но  тем  не
менее общее направление выдерживал четко - он шел  к  небольшому  озеру,
окруженному старыми березами.
   Один берег был  пологим,  другой,  противоположный,  обрывистым.  Так
обычно бывает на речках - сказывается вращение планеты, когда один берег
подмывается, а от второго вода отходит.
   Озеро оказалось таким, каким он и ожидал  его  увидеть,  -  тихим,  с
редкими плавающими листьями и совершенно безлюдным. Касьянин  присел  на
берегу и некоторое время сидел  неподвижно,  прислушиваясь  и  незаметно
оглядываясь по сторонам. Нет, все-таки никого в этот полуденный  час  не
было ни на озере, ни вокруг.
   Вынув из сумки тяжелый сверток, Касьянин развернул газету и  разложил
ее у ближайшего куста.  Потом  взял  револьвер,  оглянулся  еще  раз  по
сторонам и дважды выстрелил  в  расстеленную  на  траве  смятую  газету.
Постояв некоторое время и убедившись, что никто не ломится к нему сквозь
заросли, поднял газету,  внимательно  осмотрел.  Ни  единой  дырочки  от
дробинок он не увидел.
   - Ни фига себе, - пробормотал озадаченно, но без удивления.  Касьянин
ожидал именно такого результата. Вывод  напрашивался  сам  собой  -  оба
заряда были газовыми, легкое  пощипывание  в  глазах  это  подтверждало.
Дробовые он использовал в ту дурацкую ночь. Да, патроны были расположены
не в том порядке, о котором говорил ему  Ухалов.  Что-то  напутал  дурак
толстобрюхий, что-то напутал.
   Уже не колеблясь, Касьянин  взял  подаренный  Ухаловым  револьвер  за
ствол и, не размахиваясь, коротким броском снизу, от колен забросил  его
на середину озера. Раздался негромкий глухой всплеск, по озеру пробежали
и тут же погасли круги, чуть вздрогнули на воде листья, уже  пожелтевшие
листья этого лета.
   Посидев минут пять, Касьянин поднялся, отряхнул штаны от сухой  травы
и, уже не прячась, не притворяясь грибником, направился к ближним домам.
   За хлебом.

***

   Каждый раз, когда раздавался телефонный звонок, Марина устремлялась к
нему первой, словно хотела узнать что-то  чрезвычайное,  будто  пыталась
уличить Касьянина в чем-то противозаконном. И теперь вот, едва прозвучал
звонок, она рванулась из кухни с такой скоростью, что ее  чуть  было  не
занесло на повороте, хотя Касьянин сидел в комнате на диване  и  ему  до
телефона достаточно было сделать один шаг.
   - Сиди уж! - запыхавшись, сказала Марина,  объясняя  свою  спешку.  -
Пока поднимешься... Да! - крикнула она в трубку. Молча послушала, ничего
не ответила, положила трубку рядом с аппаратом и, уже  уходя  на  кухню,
сказала не то раздраженно, не то разочарованно:
   - Тебя!
   Касьянин проводил жену взглядом, поднялся, взял трубку.
   - Да! - сказал он громче, чем следовало, чтобы  Марине  на  кухне  не
пришлось красться к двери и прислушиваться. Он  всегда  орал  в  трубку,
чтобы избавлять жену от этих излишних усилий. Кроме того,  у  Марины  со
слухом были явные нелады, иногда ей чудились такие  касьянинские  слова,
такие признания и заверения, что ему  потом  ночь  напролет  приходилось
оправдываться, а убедившись в полной бесполезности своих объяснений,  он
открывал  холодильник  и,  опрокинув  в  себя  стакан  водки,   ложился,
отвернувшись к стене.
   Звонил Ухалов.
   - Старик! - закричал он с какой-то  радостной  возбужденностью.  -  Я
тебя жду! У меня все готово!
   - Да? - удивился  Касьянин,  почувствовав  спиной  взгляд  Марины  из
кухонной двери. - А если конкретнее?
   - Все налито, разложено, нарезано! Возле  твоей  тарелочки  с  правой
стороны лежит ножичек, а с левой я положил вилочку. И ножичек, и вилочку
протер чистой тряпочкой.
   - А по центру?
   - По центру, старик, рюмочка. Только что вынул бутылку из морозилки и
едва успел разлить, как рюмочка твоя с ног до головы подернулась  не  то
инеем, не то изморозью... В общем, старик, она затуманилась. Знаешь, как
туманятся глаза у красивых девушек в определенном состоянии...
   - Знаю, - прервал друга Касьянин.
   - Ты идешь?
   - Да!
   - Немедленно?
   - Да! - повторил Касьянин и положил трубку.
   Постоял, прислушиваясь к тому, что происходило у него за  спиной.  За
спиной была тишина, но по грохоту тарелок  он  понял,  что  Марина  суть
разговора с  Ухаловым  разгадала  во  всех  подробностях,  осудила  его,
разочаровалась в нем, впала в состояние скорбное и осуждающее.
   - Будете поддавать? - прокричала она с кухни.
   - Обязательно, - ответил Касьянин, поморщившись. Не любил он, терпеть
не мог отвечать  на  подобные  вопросы.  Они  были  для  него  не  менее
мучительны, чем утренние упреки в вечернем переборе.
   - По какому поводу? - в голосе Марины зазвучала веселая злость.
   - А какой бы ты предложила? - спросил Касьянин уже из  прихожей,  уже
нащупывая в полумраке растоптанные свои босоножки,  которые  можно  было
надеть без помощи рук.
   - Перебьетесь!
   - Я тоже так думаю, - пробормотал  Касьянин,  справившись  наконец  с
босоножками.
   - А кто будет Яшку выгуливать?
   - Степан справится и без меня.
   - Что?! - Марина мгновенно преодолела расстояние из кухни до прихожей
и возникла в проходе в позе гневной и воинственной - уперев кулаки в  то
место, где когда-то  у  нее  была  неплохая  талия,  во  всяком  случае,
просматривалась. - Ты не слышал, что случилось на пустыре этой ночью?
   - А что там случилось? - невинно спросил Касьянин, открывая дверь.
   - Труп! Там нашли труп!
   - Но ведь его уже увезли?
   - Я не пущу ребенка на пустырь!
   - Ладно, - устало согласился Касьянин. - Я не долго... Выгуляю.
   - Я и тебя не пущу!
   - Разберемся, - вздохнул Касьянин и плотно прикрыл за собой дверь.
   Постоял,  выжидая,  не  рванется  ли  Марина  вслед  за  ним,   чтобы
остановить, образумить, вернуть. Нет, не рванулась. - И на том  спасибо,
- пробормотал Касьянин  и  нажал  прожженную  сигаретами  кнопку  лифта.
Что-то в глубинах  дома  вздрогнуло,  напряглись,  заскрипели  невидимые
канаты, и послышался гул приближающейся кабины.
   Ухалов заранее открыл дверь, и Касьянин, едва выйдя из  лифта,  сразу
ощутил запах жареной колбасы. Да, жареная колбаса была обычной  закуской
Ухалова.  К  ней  обычно  прилагались  свежие  помидоры,  моченый  перец
нечеловеческой остроты и...
   И все.
   Так было и на этот раз.
   Касьянин вошел, тщательно запер за собой дверь - с некоторых  пор  он
во всем проявлял повышенную осторожность. И дверь  потянул  на  себя  не
просто до щелчка, а еще и опустил кнопку замка, чтобы снаружи  никто  не
мог войти, даже имея ключ.
   Рюмки на столе действительно были запотевшими. Ухалов внес тарелку  с
колбасой, поставил  ее  на  журнальный  столик,  сам  упал  в  кресло  и
освобожденно вздохнул.
   - Давай, старик! Давай! Все внутри пылает, все внутри горит!
   - Марина спросила, по какому поводу встреча.
   - Скажи своей Марине...  Скажи  своей  Марине...  Ты  меня,  конечно,
старик, извини... Но твоя жена дура. Ты не обижаешься?
   - Будем живы! - Касьянин поднял рюмку.
   - Будем, старик, будем! - Ухалов  выпил  довольно  объемистую  стопку
одним глотком, посидел неподвижно, привыкая к водке внутри себя,  бросил
в рот ломтик помидора и лишь  после  этого  взглянул  на  гостя  ясно  и
счастливо. - Представляешь, приезжает  девица  ко  мне  домой,  привозит
водку, вот эту самую, - он показал на бутылку российской  "Смирновской",
- и коробку каких-то отвратительных конфет. И говорит таковы слова... Я,
говорит, приехала на такси, там водитель ждет, счетчик работает, поэтому
вы, дорогой Михаил Александрович, это она меня так назвала, напишите мне
быстренько рекомендацию в Союз писателей... Вот у меня книжечка вышла...
И вручает мне книжечку... На обложке голая баба с совершенно  бесстыдным
взглядом. Какие-то эротические наставления.
   Глядя на  девицу,  я  сразу  понял,  что  ее  советам  можно  верить,
поскольку все она испытала на собственной шкуре.
   - И на шкуре все отразилось?
   - Не все, конечно... Но синяк под  глазом  у  нее  был...  Припудрен,
правда, - Ухалов снова наполнил рюмки. - Честно  говоря,  в  этой  книге
рекомендации  не  только  эротического  характера...  Трупы,   убийства,
купания  в  ледяном  водопаде,  постельные   дела...   Тонкая   эротика,
переходящая в крутую  порнографию  с  элементами  садизма  и  мазохизма.
Представляешь? Она решила,  что  это  и  есть  настоящая  художественная
литература! Дожили!
   - Дал рекомендацию? - спросил Касьянин.
   - Держи карман шире!
   - Но водку взял?
   - А водку взял! - твердо сказал Ухалов. - От водки грех отказываться.
   - И конфеты взял?
   -  Старик,  я  и  книжку  взял!   Пообещал   внимательно   прочитать,
ознакомиться...
   Не могу же я столь ответственные рекомендации принимать на веру!
   - Мне кажется, она должна помочь тебе углубленно  ознакомиться  с  ее
наставлениями,  -  заметил  Касьянин  серьезно  и   даже   с   некоторой
озабоченностью. - Ты об этом с ней договорился?
   -  Обещала,  -  кивнул  Ухалов.  -  Давай,  старик,  выпьем  за  твои
творческие успехи!
   - Какие? - удивился Касьянин.
   - Я, между прочим, уже купил завтрашний номер  твоей  газеты!  Да!  И
читал статью о кошмарном преступлении,  которое  совершено  на  нашем  с
тобой пустыре!
   - А! - Касьянин махнул рукой. - Статья! Скажите,  пожалуйста!  У  нас
это называется информушка.
   - Будет продолжение? - спросил Ухалов, и  вопрос  этот  прозвучал  не
столь беззаботно, как  предыдущие  слова.  Как-то  иначе  он  прозвучал,
напряженнее, что ли, заинтересованнее. И Касьянин сразу уловил  перемену
в его тоне.
   - Если у следствия будут успехи,  почему  же...  Напишу  продолжение.
Редактор сам предложил.
   - Будем живы, старик! - Ухалов сделался беззаботным и куражливым.
   - Во всяком случае, постараемся, - согласился Касьянин.
   - Тебе понравилась колбаса?
   - Отличная! Марине подобное недоступно.
   - Могу открыть секрет... Все дело, старик, в том, что  колбасу  нужно
не подогревать, а именно поджаривать! До корочки!  С  двух  сторон!  При
этом из нее выжаривается отвратный жир, выпаривается отвратная  вода,  и
колбаса становится съедобной! А  с  моченым  перчиком,  да  под  хорошую
водку, да в приятной компании с надежным другом...
   - Я понял, - кивнул Касьянин.
   - Кстати... Как тебе мой подарочек?
   - Какой подарочек? - Касьянин поднял голову  и  взглянул  на  Ухалова
трезво и жестко.
   - Ну как... Который я тебе подарил, - растерянно пробормотал  Ухалов,
вытирая рот подвернувшейся салфеткой. - Совсем недавно...
   - Не помню, - твердо сказал Касьянин.
   - Ну как же, Илюша...
   - Ничего ты мне не дарил, - холодно, медленно, с  нажимом  проговорил
Касьянин.
   - А этот... револьвер?
   - Какой револьвер?
   - Ну как... Черный... Шестизарядный...
   - Ты  что-то  путаешь,  Миша.  Тебе  просто  показалось,  приснилось,
привиделось... Не надо мне пудрить мозги. И себе тоже  не  надо.  Понял?
Миша, ты меня понял? Не было никакого подарка, просто не  было.  Забудь.
Встречаешься с полоумными мазохистками, вот и довел себя... Так нельзя.
   - Ты хочешь сказать... - Ухалов замолчал, совершенно сбитый с  толку.
Но что-то начало до него доходить, что-то он начал понимать. - Ты хочешь
сказать...
   - Да.
   - Так, - Ухалов ошарашенно обвел  глазами  стол  и  не  нашел  ничего
лучшего, как снова наполнить рюмки. - Не возражаешь?
   - Не возражаю.
   - Закуска еще есть...
   - Давай... Пока водка не нагрелась, пока колбаса не остыла, пока мы с
тобой живы и здоровы.
   - Илья... Ты меня, конечно, извини... Такой вот вопрос  созрел...  Ты
позволяешь мне думать все, что подумается?
   - Да... Если ты будешь только думать, но ничего не станешь болтать, -
последние слова прозвучали почти просьбой, и Ухалов это услышал.
   - Конечно, Илюша... Само собой разумеется. Давай, Илюша, выпьем... За
что бы нам выпить, а?
   - Будем живы, - Касьянин поднял рюмку,  чокнулся  с  Ухаловым  и,  не
глядя на него, выпил. Осторожно поставив рюмку на стол, он так и оста