лся
сидеть, неподвижно уставившись в стол.
   - Ты зажуй перчиком-то, - напомнил Ухалов. - Перчик, он все  поставит
на место.
   - Спасибо, - кивнул Касьянин.
   Некоторое время друзья сидели молча, изредка взглядывая друг на друга
и в то  же  время  стараясь  не  встретиться  взглядами.  За  это  время
кончилась колбаса, кончились помидоры, да и водка тоже кончилась. Ухалов
несколько раз порывался  что-то  сказать,  но  каждый  раз,  уже  набрав
воздуха, медленно выдыхал его из  себя,  стараясь  сделать  это  потише,
чтобы выдох не прозвучал тяжким вздохом.
   И наконец не выдержал.
   - Не хочешь ничего  мне  сказать,  Илюша?  Чтобы  я  знал,  как  себя
вести...
   - Револьвер перезаряжал?
   - Ну... - Ухалов помялся. - Чтобы убедиться, что все в  порядке,  что
все действует...
   - Ты перепутал патроны, - негромко произнес Касьянин.
   - Что?! - вскрикнул Ухалов, как от  боли.  -  Не  может  быть!  Этого
просто не может быть!
   - После шумовых ты вставил дробовые. А два газовых шли последними.
   - Не может быть, - пробормотал Ухалов, - я очень внимательно...
   - Два газовых остались в барабане целыми. Я сегодня пошел в лес и два
раза бабахнул.
   - И что?
   - Глаза немного пощипало... Я же в сторону стрелял.
   - Что же делать, Илюша?
   - Я же тебе сказал - забыть. Ничего ты мне не дарил, ничего я у  тебя
не брал! Никогда. Водку пили, да. Колбасой закусывали - и это  было.  Но
ничего больше. Принимай  свою  девочку  в  Союз  писателей,  но  сначала
убедись в том, что все ее наставления жизненны и могут быть использованы
без риска для здоровья.
   Один раз ты уже ошибся.
   - Ты прав, Илья, как ты прав! Надеюсь, ты избавился...
   - Все. Об этом не будем. Дальше идут  мои  сложности.  Твоя  проблема
одна - память. У тебя слишком хорошая память. Она тебя подведет.
   - Нет, я все забыл. Но об одном помню,  причем  очень  ясно,  твердо,
просто до умопомрачения...
   - Ну?
   - У меня есть еще одна бутылочка... В морозилке... Если ее  налить  в
рюмки, они тут же, представляешь, тут же,  мгновенно  покроются  плотным
серебристым инеем, в котором будут свергать маленькие солнечные лучики и
радовать наши уставшие от жизни глаза.
   - Что  же  тебе  мешает  все  это  показать?  -  обреченно  улыбнулся
Касьянин.
   - Боже! Как я тебя люблю! - вскричал Ухалов и бросился на кухню.
   Касьянин  слышал,  как  хлопнула  дверца  холодильника,  слышал  шаги
возвращающегося Ухалова, и в душе его что-то отпускало, отпускало.
   - Представляешь, - доносился из кухни низкий, чуть  сипловатый  голос
Ухалова. - эта юная писательница... Она ведь поступит в Союз  писателей,
поступит... Независимо от того, дам я ей рекомендацию или не дам!
   - Зачем это ей? - спросил Касьянин, когда Ухалов появился в дверях  с
запотевшей бутылкой водки.
   -  А  черт  ее  знает!  Раньше,  при  советской  власти,  это  давало
возможность посещать Дом литераторов, она могла  купить  путевку  в  Дом
творчества, писательский билет помогал издать новую книгу... А сейчас...
- Ухалов задумался, замерев со своим грузом у столика. -  Сейчас  только
бабье тщеславие.
   - Бабье тщеславие - это великая сила, - заметил Касьянин без  улыбки.
- Оно движет миром. Бабья  спесь,  бабье  тщеславие,  неукротимые  бабьи
страсти и капризы.
   - Ты прав, старик! Боже, как ты прав! -  Ухалов  поставил  на  столик
бутылку водки, принес тарелку с помидорами, хлеб и  тяжело  опустился  в
кресло. - Я вот еще что хотел спросить у тебя... Этот мой подарочек...
   - Какой? - удивился Касьянин.
   - Понял, - и Ухалов с хрустом свинтил белую пробку с матовой от  инея
бутылки. В стопки водка лилась тяжело, как ликер, значит, и в самом деле
хозяин достал ее  из  морозилки,  подумал  Касьянин,  и  в  душе  что-то
сладостно замерло.
   На следующий день Касьянин занимался в редакции обычным своим делом -
звонил в отделения милиции, в суды, в прокуратуры.  Собирал  сведения  о
всевозможных криминальных проявлениях в  жизни  города.  Картина  ночной
Москвы была самой  обычной  -  три  десятка  угнанных  машин,  полдюжины
изнасилований,  пьяная  поножовщина,  сожженные  квартиры  с  обгорелыми
трупами, заказные убийства  банкиров,  владельцев  прачечных,  булочных,
автозаправок. И прочая мелочовка. Все это никого  уже  не  удивляло,  не
забавляло, но читатели привыкли к  таким  сообщениям,  даже  любили  их,
поскольку они давали уверенность, что  кому-то  живется  еще  хуже,  еще
безнадежнее, а кто-то и вообще перестал жить именно в эту ночь.
   В свое родное, ближайшее отделение милиции Касьянин не звонил.
   Боялся?
   Нет,  скорее  опасался  получить  такие  подробности,   такие   вновь
открывшиеся  обстоятельства,  которые  могли  начисто  выбить   его   из
привычной колеи. Несколько раз он поднимал трубку, даже начинал набирать
номер, но что-то сдерживало, останавливало, и он  со  вздохом  укладывал
трубку на место.
   Как это всегда и  бывает  в  таких  случаях,  самые  невинные  слова,
случайные  совпадения,  милые  шуточки   внезапно   обрастали   какой-то
тяжестью, гнетущей обреченностью.
   Заглянул редактор и мимоходом, не придавая  ровно  никакого  значения
своим словам, бросил из коридора:
   - Что там нового с твоим авторитетом?
   - Каким авторитетом? - похолодел Касьянин.
   - Ну, которого в твоем дворе хлопнули вчера ночью!
   - А... Ищут.
   - Все газеты дали об этом... Пиши продолжение.
   - А какое тут может быть продолжение? Разве что новые трупы...  А  их
пока нет.
   - Будут трупы! - весело заверил редактор. - Вчера был  на  встрече  в
Министерстве внутренних дел... Министр знает об этом убийстве. Крутовато
получилось. На Петровке ждут продолжения.  Так  что  давай  поднатужься,
завтра во всех газетах будет кое-что о твоем соседе.
   - Соседе?
   - Ну, об этом... Пахомове.
   Осоргин побежал дальше.
   Касьянин подошел к двери,  выглянул  в  коридор,  проводил  редактора
взглядом и закрыл дверь. Вернувшись к своему столу, он посидел некоторое
время, пытаясь сосредоточиться, нащупать тот верный и неуязвимый  тон  с
примесью шутовства, иронии, легковесности, тон,  который  был  принят  в
газете для сообщений о  преступлениях  самых  кровавых  и  безжалостных.
Улыбкой Касьянин смягчал  страшные  подробности,  и  о  них  можно  было
говорить, уже не чувствуя в жилах стынущей от ужаса крови.
   Позвонить он не успел.
   Из родной его милиции, ближайшей к  злосчастному  пустырю,  позвонили
сами.
   - Илюша? - спросил знакомый голос.
   - Ну? - настороженно спросил Касьянин, с трудом включаясь в разговор.
   - Твой любимый стукач звонит. Узнаешь?
   - Нет.
   - Ну ты даешь... Семнадцатое  отделение  милиции,  старший  лейтенант
Колыхалов. Ну? А теперь? Костей меня зовут!
   - Теперь узнаю, - Касьянина медленно-медленно отпускало оцепенение, и
он, тяжело переведя дух, проговорил облегченно:
   - Рад слышать, тебя, Костя... Что там у вас новенького?
   - Если ты имеешь в виду трупы, то новеньких нет. Но ждем. Готовимся к
встрече.
   -  Это  хорошо...  А  чем  порадуешь  нашего  благодарного  читателя?
Говорят, событие получило огласку?
   - Это уж точно... И в тех кругах, в этих... Ты меня понимаешь?
   - Конечно, нет.
   - Криминальный мир вздрогнул от оскорбления и  унижения.  И  в  наших
кругах тоже вздрогнули. Пора бы и нам с тобой, Илюша, слегка вздрогнуть,
а?
   - Есть повод?
   - Записывай, Илья... Я тут кое-что для тебя приготовил.
   И Касьянин со все возрастающей  тревогой  слушал  и  записывал  новые
подробности расследования, которое, как он понял, на месте не стояло.
   Прежде всего была отвергнута версия о дробовике, собственно,  от  нее
отказались сразу, и его наивная уловка в прошлом номере газеты  попросту
не сработала. Дробинки, извлеченные из развороченной Шеи бандита,  никак
нельзя было назвать ружейными, специалисты сразу сказали,  что  дробинки
из газового оружия. Они и мельче, и металл  другой,  и  частицы  пороха,
которые были обнаружены на обгоревшей шее Пахомова... Все это  позволило
экспертам утверждать твердо и однозначно -  применен  газовый  пистолет,
револьвер или еще что-то подобное.
   Поскольку выстрел был сделан почти в упор, то возникла версия о  том,
что  человек,  убивший  Пахомова,  был  хорошо  ему  знаком,  случайного
человека Пахомов не  допустил  бы  к  себе  так  близко.  Учитывая,  что
убийство произошло в темное время суток, на неосвещенном пустыре,  когда
узнать человека на расстоянии почти  невозможно,  исполнитель  готовился
заранее, выслеживал свою жертву и подбирался к ней постепенно.
   Еще одно важное обстоятельство, которое заставило  Касьянина  сжаться
от обреченности: следователи пришли к выводу, что убийца был с  собакой,
на этом пустыре человек без собаки невольно вызывал подозрение.
   Никакого дробовика, твердо  установлено,  что  использовалось  ручное
газовое оружие. Убийца был с собакой. Учитывая, что все на этом  пустыре
друг друга знали, во всяком случае,  все  были  примелькавшимися,  вывод
следователи сделали однозначный - убийство совершил кто-то из своих,  из
жителей ближайших домов.
   Свидетели, люди, побывавшие на пустыре в  тот  вечер,  в  один  голос
заверяли, что никого из чужаков не было. Убийца наверняка живет в  одном
из трех домов, выходящих к этому пустырю.
   - Как тебе все это? - спросил Колыхалов. - Работают ребята, а?
   - Да, хватка есть, - согласился Касьянин. - Найти-то мы  его  найдем,
чует мое опытное следовательское сердце! - рассмеялся  Колыхалов.  -  Но
вопрос в другом, вопрос совершенно в другом.
   - В чем же вопрос?
   - Успеем ли?
   - Не понял? Успеете куда? К какому сроку? К какой такой торжественной
дате?
   - Речь не о сроке... Речь о другом... Видишь ли, Илья, есть сведения,
что  братва,  потеряв  любимого  своего   пахана,   начала   собственное
расследование.
   - А что... У них есть какие-то возможности?
   - Илья! Что ты несешь?! Ты не знаешь, что у них возможностей  больше,
чем у нас? У них есть деньги, люди,  оружие,  они  не  связаны  никакими
правилами, законами, инструкциями... Кроме того, у  них  может  быть  та
информация, которой нет у нас... Ну, и так далее.
   Касьянин помолчал, вырисовывая на листке бумаги  замысловатые  узоры,
которые в полной мере передавали смятенное состояние  его  души.  Только
услышав  последние  слова  Колыхалова,  он  понял  безнадежность  своего
положения. Если будущие поединки с милицией или прокуратурой давали  ему
какую-то надежду выкрутиться, то вступившая в расследование братва...
   - Ты что замолчал? Илья!
   -  Записываю,  -  ответил  Касьянин   -   Это...   Насчет   побочного
расследования...
   Это предположение или установленный факт?
   - Это факт, Илья. Они уже были у нас, были у руководства,  они  очень
круто начали. Сейчас братва отрабатывает недостроенные дома,  населенные
бомжами и наркоманами. Среди них наверняка должны быть свидетели.
   -  Вполне  возможно,  -  согласился  Касьянин  и,   распрощавшись   с
Колыхаловым, надолго замолчал, нависнув над исписанным листочком.
   Да, возникли новые обстоятельства. С милицией и прокуратурой ему было
проще, более того, он чувствовал себя почти неуязвимым. У них не было  и
не могло быть никаких доказательств, что убийство  совершил  именно  он.
Револьвер в озере, и на нем нет никаких отпечатков, если кто и видел его
в темноте, это не может служить доказательством, никто не  может  твердо
утверждать, что это был именно он. Ночь, ребята, темно, и  мало  ли  что
кому могло привидеться, отвалите, ребята.
   Но теперь, когда в игру вступила братва... Все менялось.  Этим-то  не
требовались никакие доказательства. Им будет достаточно  того,  что  они
его просто заподозрят.
   Касьянин  встал,  вышел  в  коридор,  прошелся,  заглядывая  в  двери
бездумно и бесцельно. Это было  У  него  нечто  вроде  раскачки,  способ
развеяться или, наоборот, сосредоточиться.
   - Что нового на криминальном фронте? - спрашивали у него.
   - Без перемен, ребята, без перемен.
   - Это как?
   - Бои местного значения.
   - Кого с кем? - смеялись в отделах, торопясь выкрикнуть свои вопросы.
Все двери  были  распахнуты,  и  получалось  так,  что  он,  проходя  по
коридору, был на виду у всей редакции.
   -  Ну,  как...  Снайперы  работают,  минеры,   диверсанты,   заказные
убийцы... Но основная масса залегла в окопах.
   - Скоро поднимутся?
   - Ждем! - смеялся Касьянин из последних сил.
   Пока ходил он  по  коридору,  отвечая  на  вопросы  легкомысленные  и
веселые, все у него сложилось, все упорядочилось, и, вернувшись к  себе,
он за пятнадцать минут написал заметку,  а  потом,  задумавшись  еще  на
минуту, поставил заголовок:
   "Доблестная милиция и крутая братва объединили свои усилия".
   - Отлично! - воскликнул редактор, прочитав заметку. -  Мне  нравится!
А?
   - Мне тоже.
   - Если уж  такие  силы  объединились,  то  преступника  они  вычислят
наверняка!
   - Нет никаких сомнений.
   - Может быть, и нам подключиться, а? Представляешь?  Газета  проводит
журналистское расследование!
   - Прекрасная идея, - проговорил Касьянин, пытаясь  выдавить  из  себя
улыбку.
   -  Давай!  -  воскликнул  Осоргин.  -  Можешь  считать,  что  получил
редакционное задание!
   - Ну что ж... Возможно,  в  этом  есть  какой-то  смысл,  -  Касьянин
подумал, что задание и в самом деле может  оказаться  кстати  -  у  него
будет право знать  все  подробности  расследования,  он  может  задавать
вопросы и следователям, и бандитам.  -  Так  это...  Я  вроде  того  что
пошел?
   - Конечно, иди! - воскликнул редактор, но тут же спохватился:
   - Хотя нет, подожди.... Звонил следователь... Как же  его  фамилия...
ан... Анпи... - Осоргин суетливо искал на  столе  бумажку,  на  которой,
видимо, записал фамилию следователя. - Он позвонил  мне  полчаса  назад,
справился о тебе и сказал, что сейчас подъедет... Как же его фамилия...
   - Анфилогов, - подсказал Касьянин.
   - Во! Правильно! Иван Иванович Анфилогов. Ты уже с ним встречался?
   - Да, немного знакомы... Он в  больницу  приходил,  когда  мне  морду
набили.
   - Дождись его, ладно? Я обещал,  неудобно  будет,  если  он  тебя  не
застанет.
   - Дождусь, - и Касьянин, волоча ноги, направился в свой кабинет.
   Анфилогов пришел через полчаса. Постучал  в  дверь  и,  не  дожидаясь
ответа, заглянул. Касьянин даже не пытался  делать  вид,  что  работает.
Сложив руки на свободном от бумаг столе, он  сидел,  глядя  прямо  перед
собой в стену, увешанную серыми газетными полосами завтрашнего номера.
   - Не помешал? - Анфилогов улыбнулся, показав поразительные свои зубы,
которые делали его улыбку не просто свежей, а даже какой-то опасной.
   - Входите, Иван Иванович, - кивнул Касьянин.
   - Я звонил вашему редактору...
   - Он говорил мне... Вот сижу и жду.
   - Меня?
   - Вас.
   -  Это  очень  приятно.  Как  вы  себя  чувствуете   после   недавних
потрясений?
   - Спасибо. Хорошо.
   - Мне сказали в больнице, что сотрясение мозга у вас все-таки было, -
Анфилогов прикрыл за собой дверь, пожал Касьянину руку, и  тот  еще  раз
отметил его прохладную и сильную ладонь. - Что-нибудь пьете?
   - Пью, - кивнул Касьянин  и  улыбнулся,  давая  понять,  что  осознал
двусмысленность вопроса. - Садитесь, Иван Иванович, располагайтесь.
   - Мы можем поговорить? Нас здесь никто не потревожит?
   - Потревожить могут, но поговорить не помешают.
   -  Это  прекрасно!  -  воскликнул  Анфилогов  с  какой-то  непонятной
радостью.
   Казалось, Касьянин сообщил ему нечто долгожданное,  нечто  такое,  на
что тот и надеяться перестал. - Какие новости в жизни?
   - Появился труп.
   - Да, действительно,  -  несколько  смутился  Анфилогов,  и  это  его
смущение озадачило Касьянина. "С чего бы?" - подумал он, и ответ  пришел
тут же - Анфилогов связывает появление трупа с ним, с Касьяниным.
   - Нашли убийцу?
   - Ищем, - опустил глаза Анфилогов,  но  тут  же  взял  себя  в  руки,
видимо, освоившись с двусмысленным положением, в котором оказался.  -  Я
слышал,  ваша  газета  подробно  описала  это  происшествие?  -  спросил
Анфилогов.
   - И продолжает описывать, -  Касьянин  придвинул  к  следователю  уже
набранный текст.
   - Мне нравятся  ваши  заголовки,  -  усмехнулся  Анфилогов,  пробежав
глазами заметку. - Есть в них некоторая... дерзость, самообладание...
   - А при чем тут самообладание?
   - Да, действительно, - Анфилогов улыбчиво посмотрел на  Касьянина.  -
Помните, я обещал вам найти преступника, который на  две  недели  вас  в
больницу определил...
   - И что же?
   - Как видите, обещания своего не выполнил. Кто-то меня опередил.
   - Вы хотите сказать, что убитый авторитет и есть мой ночной обидчик?
   - Да, я склоняюсь к такому выводу. Слишком много совпадений для того,
чтобы ошибиться...  И  большая  натасканная  собака,  кстати,  она  тоже
пострадала...
   И характер авторитета - наглый, самоуверенный, агрессивный... И место
вашей встречи совпало, повторилось.
   - Место встречи изменить нельзя, - некстати брякнул Касьянин.
   - Можно, но в данном случае оно осталось прежним.
   - И что же из этого следует? - Глядя на  себя  со  стороны,  Касьянин
отметил, что ведет он себя неплохо -  спокоен,  в  меру  дерзок,  вполне
собой владеет.
   Анфилогов,  услышав  вопрос  Касьянина,  поднял  голову,  усмехнулся,
сверкнув опасными своими зубами. Так и не  произнеся  ни  слова,  встал,
прошелся по кабинету, постоял у окна, и Касьянин не мог  не  отметить  и
его рост, и подтянутость. Видимо, посещает спортзал, видимо, бросают его
там на маты, да и он, похоже, может бросить. Костюм  на  Анфилогове  был
все тот же -  серый,  слегка  измятый,  видимо,  носил  его  следователь
постоянно, не сменяя. А вот белая рубашка свежая, с жестким расстегнутым
воротником.
   Касьянин тоже молчал, не торопя следователя с ответом, не суетясь, не
забегая вперед с предложениями  и  догадками.  Он  взял  со  стола  свою
заметку, еще раз прочитал ее, отметил и заголовок, и собственную фамилию
внизу. До него дошла наконец причина замешательства следователя - не сам
ли убийца описывает в газете собственное преступление, не сам ли  убийца
и участвует в  поисках  и  расследовании...  Подняв  глаза  от  заметки,
Касьянин  увидел,  что  Анфило-гов   внимательно   наблюдает   за   ним,
повернувшись спиной к окну.
   - Забавная заметка,  не  правда  ли?  -  спросил  Анфилогов  с  почти
светской вежливостью.
   - Читатели любят такие.
   - А авторы?
   - Это зависит от гонорара.
   - Да, сейчас многое зависит от этого... Отвечаю на ваш  вопрос,  Илья
Николасвич... Из этого следует, как я уже говорил, что  своего  обещания
мне выполнить не удалось, вашего обидчика  кто-то  вычислил  и  достойно
наказал до меня.
   - Это хорошо или плохо?
   - И то и другое. Плохо, что я оплошал, хорошо, что не оплошал  кто-то
другой. Хорошо,  что  обидчик  наказан,  плохо,  что  наказан  непомерно
жестоко... И так далее. Продолжать можно долго, как и  о  чем  угодно  в
нашей жизни. Все в этом мире делится на хорошее и плохое, и дай нам  бог
мудрости отличить одно от другого.
   - Действительно.
   - Как вы думаете, кто мог меня опередить?
   - Мало ли... Наша газета высказала предположение,  что  идут  обычные
бандитские разборки.
   - Эту мысль высказали  вы,  Илья  Николасвич.  А  газета  всего  лишь
опубликовала  ваши  предположения.  Я  внимательно  прочитал  предыдущую
статью об убийстве Пахомова...
   - Какая статья! Заметка, как мы говорим, информушка, и не более того.
   - Я внимательно прочитал вашу предыдущую  информушку,  -  невозмутимо
продолжал Анфилогов со странным выражением лица, на  котором,  казалось,
боролись два чувства - жесткость профессионала и неловкость гостя. -  Вы
настойчиво  внушаете  мысль  о  каком-то  дробовике,  этак   ненавязчиво
убеждаете читателя в бандитских разборках...
   - Я в чем-то ошибся?
   - Вы имеете право на любые версии... Поэтому нет причин  говорить  об