тревожными мыслями по поводу контракта с "Магмой", не скрыв
при  этом,  что  его  беспокойство  усилилось  после   того,   как   нашли
изуродованный труп Дитера Штура. Но Управляющий "Ахиллесова Щита", трезвый
прагматик, потребовал  конкретных  доказательств,  подтверждающих  наличие
связи между убийством Штура и контактами  "Ахиллесова  Щита"  с  "Магмой".
Поскольку очевидных фактов у Плановика не имелось, пришлось уйти ни с чем.
     Кора протянула ему чашку с душистым чаем.  Поблагодарив  девушку,  он
подождал, пока она  сядет  в  соседнее  кресло,  а  затем  продолжил  свой
рассказ:
     - Армейская служба требовала от его отца постоянно переезжать с места
на место; эти поездки,  непродолжительные,  но  частые,  разлучали  его  с
семьей. Если бы его направили в  долгосрочную  служебную  командировку  за
границу, он мог бы взять с собой жену и ребенка,  как  обычно  делается  в
таких случаях. Но здесь ему приходилось разъезжать  по  стране,  да  и  по
всему  свету,  нигде  не  останавливаясь  надолго.  Когда   обстоятельства
позволяли, он брал с собой Шивон и маленького сына, но чаще им приходилось
оставаться дома вдвоем,  ожидая  возвращения  отца  и  мужа  из  очередной
командировки. В конце концов они решили, что будет лучше, если они  вместе
с дедом Лайама вернутся в Ирландию.
     Девушка запомнила любимый им сорт чая - "Эрл Грей"  -  с  их  прошлой
встречи, и он с наслаждением прихлебнул из  чашки  ароматный  напиток,  на
минутку прервав разговор.
     - Я вспоминаю об этих давних событиях, мисс Редмайл, потому что,  как
мне кажется, они помогут - к  худу  ли,  к  добру  ли  -  полнее  раскрыть
характер этого человека.
     Ответа не последовало.
     - Капитан Холлоран проводил все свое свободное время с женой и сыном;
но, к сожалению, свободные дни у военного выдаются нечасто.  В  довершенье
всех бед их брак привел к разрыву между Шивон и ее родственниками.  Видите
ли, у матери Лайама  были  двоюродные  братья,  имевшие  связи  -  и,  как
оказалось, весьма сильные связи - с ИРА. Они считали мужа своей двоюродной
сестры британской ищейкой, подозревая, что он поселился  в  Ирландии  лишь
для того, чтобы собирать информацию о деятельности  повстанцев.  Это  была
явная  бессмыслица,  но  фанатики  вообще  редко  руководствуются  здравым
смыслом в своих действиях и поступках.  И  кто  знает?  Возможно,  за  эти
несколько лет капитану Холлорану не раз доводилось случайно слышать о  тех
гнусностях, которыми занимаются друзья родственников его жены,  и  чувство
долга говорило ему, что он обязан подать рапорт своему начальству. Так или
иначе, одного лишь подозрения террористам было вполне достаточно.
     - Лайам, которому было всего восемь лет, ушел  на  рыбалку  вместе  с
отцом. Капитан получил отпуск и прилетел домой всего на несколько дней.  В
то время он принимал участие в кровавой войне в  Саудовской  Аравии  (хотя
участие в ней британских  вооруженных  сил  до  сих  пор  замалчивается  в
официальных кругах). Видит Бог, как этому человеку был необходим отдых!
     Кора с нескрываемым любопытством поглядела на Матера.
     - Мальчик с отцом стояли на самой  середине  неглубокого  ручья,  вне
всякого сомнения очень обрадованные  тем,  что  им  снова  удалось  побыть
вместе после долгих месяцев разлуки. Тут-то их и застигли гангстеры.  Отца
Лайама застрелили у него на глазах. Позже он  рассказал  следователю,  как
его раненный отец медленно выбирался на отмель, пытаясь выползти из  воды.
Мальчик оцепенел от ужаса и мог только смотреть, как один  из  бандитов  в
черной маске, закрывающей лицо, ударом ноги сбросил  его  отца  обратно  в
воду и наступил ногой ему на спину, чтобы погрузить тело на  дно.  Мальчик
вспомнил, что вода стала темно-красной от крови, когда  убийца  наклонился
пониже и выстрелил умирающему капитану Холлорану в затылок.
     Кора зажмурилась на  секунду,  но  страшная  картина  еще  отчетливей
предстала перед нею, и она сразу открыла глаза.
     - Шивон, несомненно, знала, что в  убийстве  замешаны  ее  двоюродные
братья. Иначе гангстеры убрали бы свидетеля преступления  -  ее  мальчика.
Маски на убийцах, несомненно, служили для  того,  чтобы  ее  сын  не  смог
опознать их. Но она молчала. Она ничего не  могла  сделать.  Если  бы  она
рассказала кому-нибудь о своих подозрениях, она подставила бы под удар  не
только себя, но и Лайама, и его старого деда. Мне кажется, что именно  это
вынужденное молчание и стало причиной  окончательного  упадка  ее  духа  и
расстройства здоровья. Горе довершило остальное.
     Девушка посмотрела на него, широко раскрыв глаза:
     - Как... Как вы узнали об этом? Лайам рассказывал вам?
     - Частично, - ответил он.  -  Мальчик  не  скрывал  своих  внутренних
чувств, и он был отнюдь не одинок в своих подозрениях. Я наводил  справки,
разговаривал с капитаном Холлораном. Знаете ли, я был командиром  капитана
Холлорана в Адене. Это был отличный воин и прекрасный человек; я был о нем
самого высокого мнения. Его смерть была большой потерей для подразделения,
которым я командовал в самом начале этой  кампании.  Конечно,  я  проявлял
большой интерес к семье погибшего, и таким образом я  познакомился  с  его
сыном.
     Матер допил свой чай и поставил пустую чашку на пол. Выпрямившись, он
начал легонько поглаживать свое колено  -  воспоминания  об  Адене  всегда
вызывали тупую боль в раненной ноге.
     - Лайам рос неспокойным ребенком; вспышки необузданной дикости в этом
мальчике чередовались с более  спокойными  и  рассудительными  поступками.
Может быть, таким образом он заглушал в себе скорбь по убитому отцу, и  за
буйной яростью скрывалось всего лишь вполне объяснимое человеческое  горе,
которое было не по плечу маленькому человечку. Эти дикость и ярость  дошли
до крайнего предела, когда мать Лайама, несчастная, доведенная до отчаяния
женщина, совершила самоубийство. Я следил за вдовой и сыном  с  той  самой
поры, как не стало  капитана  Холлорана,  ездил  к  ним,  чтобы  помочь  с
финансовыми делами - осиротевшая семья  должна  была  получать  пенсию  от
Британских Вооруженных Сил. Но, к сожалению, вскоре мне пришлось  прервать
контакт с ними из-за собственных проблем, -  Матер  похлопал  по  больному
колену, указывая на причину этих проблем. - Мне угрожала ампутация,  но  я
попытался убедить врачей, что нога станет как новенькая, если они  немного
покромсают ее  своими  скальпелями.  Теперь  я  сомневаюсь,  что  поступил
правильно, - прибавил он задумчиво, словно  обращаясь  к  самому  себе.  -
Итак, после долгого перерыва я получил письмо от деда  Лайама,  в  котором
сообщалось о смерти Шивон, и как только начал подниматься на ноги, приехал
в Ирландию - посмотреть, что можно сделать для  мальчика.  -  Матер  криво
усмехнулся и прибавил: - И думаю, я успел как раз вовремя.
     Коре  было  трудно  представить  себе  Лайама   запуганным,   нервным
мальчиком, который тяжело  переживает  трагическую  смерть  матери,  столь
быстро последовавшую за гибелью отца. Ей  никак  не  удавалось  совместить
этот печальный образ с тем мужчиной, который  прошлой  ночью  вошел  в  ее
комнату и овладел ею несмотря на ее протест. Это  насилие  доставило  Коре
своеобразное  наслаждение  -  ощутив  столь  знакомое  чувство,  когда  ей
приходилось  покоряться  чужой,   непреклонной   воле,   она   еще   могла
сопротивляться, но в конце концов уступила ему.  Но  когда  прошел  первый
пламенный порыв, его любовные ласки были  такими  нежными  и  тихими,  что
пробудили  в  ней  ответную   нежность,   и   новое   чувство,   затмившее
разгорающееся в груди желание, было прекрасным.  Оно  оглушило,  ошеломило
ее, и одновременно заронило в  ее  душу  сомнение:  может  быть,  он  лишь
искусно  разыгрывал  перед  ней  обе   стороны   страсти?   Та   холодная,
бесчувственная грубость, с которой он взял ее в  первый  раз,  помогла  ей
получить удовольствие,  не  прибегая  к  разным  встряскам  и  болезненным
ощущениям  -  она  уже  давно  не  испытывала   ничего   подобного.   Кора
сомневалась, правильно ли ей удалось понять то, что стояло  за  поступками
Холлорана. Не придумала ли она его образ для самой себя? Действительно  ли
он был таким жестоким, сильным человеком, каким представлялся ей?
     Голос Матера прервал ее размышления:
     - Лайам отчаянно дрался с приятелями-мальчишками. Но  одними  драками
дело не ограничивалось. Его хулиганские выходки выходили за рамки обычного
озорства, свойственного всем мальчикам в его  возрасте.  Когда  я  приехал
туда, где жил Лайам со своим дедом,  мне  неоднократно  рассказывали,  что
дело чуть не дошло до отправки сироты в исправительный дом для малолетних.
Ему  приписывали  соучастие  в  нескольких  весьма  серьезных  инцидентах,
случившихся в этом  маленьком  городке,  хотя  никаких  изобличающих  улик
против него не имелось, и формально ему нельзя было предъявить обвинение в
соучастии в этих злодеяниях. Он не ладил с местным священником. Потому ли,
что  Церковь   была   непосредственным   представителем   власти   в   том
провинциальном  городке,  где  он  жил,  а  он  восставал  против  всякого
притеснения и насилия, или по какой-то иной причине - сказать  не  берусь.
Так или иначе, одно из серьезных происшествий, вину за  которое  возлагали
на него,  было  связано  с...  А  впрочем,  нет,  я  не  хочу  высказывать
непроверенные догадки - ведь у меня нет никаких твердых доказательств.
     Плановик "Ахиллесова Щита" сплел пальцы рук и положил локти на  ручки
кресла. Затем в раздумье провел  указательным  пальцем  по  губам,  словно
пытаясь поймать ускользнувшую нить воспоминаний.
     - Да, мальчику обязательно нужно было сменить обстановку. С Ирландией
у него было связано слишком много тяжких воспоминаний.  И  я  увез  его  в
Англию и устроил в интернат - я  чувствовал,  что  обязан  сделать  это  в
память о его отце. Интернат, в котором учился Лайам, давал своим  ученикам
начальную военную подготовку; многие славные кадеты были его выпускниками.
Боюсь, я не мог уделять  слишком  много  внимания  сыну  своего  погибшего
товарища - ведь после ранения мне пришлось как  бы  заново  начинать  свою
военную карьеру. Но я следил за мальчиком, насколько  мне  хватало  сил  и
времени.  Постепенно  шаловливый  ребенок  освоился  на  новом   месте   и
остепенился - возможно, до той поры ему просто не  хватало  внимательного,
но требовательного воспитателя; так или иначе, строгий режим пошел ему  на
пользу. Не знаю, что окончательно повлияло на его выбор будущей  профессии
- память ли об отце, известие ли о  кончине  деда,  когда  он  понял,  что
теперь остался совсем один на  белом  свете,  или  то,  что  он  учился  в
специализированной школе, - но  уже  задолго  до  окончания  интерната  он
твердо решил стать военным.
     Лицо Матера расцвело улыбкой.
     - И это было к лучшему, я  уверен.  Он  все  еще  оставался  дерзким,
отчаянным; иногда  он  казался  просто  дикарем  -  очевидно,  сказывалась
ирландская кровь. Но армия умеет направлять этот молодой  задор  в  нужное
русло. Лайам избрал себе эту долю, словно повинуясь предначертанию судьбы,
и  оказался  достаточно  сильным  и  смышленым  молодым  человеком,  чтобы
поступить в авиационный спецназ.
     - К сожалению, он попал в одну переделку в 1972  году.  Мне  кажется,
что корни его цинизма следует искать именно здесь. Ему еще не  исполнилось
и двадцати лет, когда он получил свое первое боевое крещение. В  то  время
он нес службу в составе учебного отряда  авиационной  службы  специального
назначения в городке Мирбат в Омане - в отряде их было всего около  десяти
человек. Между империей и ее противниками шла настоящая гражданская война.
То подразделение авиационного спецназа, к которому был приписан их  отряд,
уже провело три месяца в унылом, скучном пригороде Мирбата,  пытаясь  хоть
как-то навести порядок среди верноподданных-оманцев. Их  часть  удерживала
два форта: тридцать оманских военных, сражающихся против империи, в  одном
и что-то около двадцати с лишним человек из жандармерии Дофара  в  другом,
да еще банда кое-как вооруженных головорезов из местных нерегулярных войск
в самом городе - вот и все силы, которыми они располагали. Из  артиллерии,
которая могла нанести хоть какой-нибудь ущерб противнику, у них была  одна
пушка времен Второй Мировой, полудюймовый  "Браунинг"  и  81-миллиметровый
миномет.
     - Однажды на рассвете их атаковали три сотни повстанцев,  вооруженных
автоматами, минометами, противотанковыми ружьями  и  русскими  реактивными
гранатометами. Англичане и их  союзники-арабы  хорошо  понимали,  что  это
будет настоящая резня, ибо противник имел перевес в живой силе  и  технике
почти в четыре раза. Но старший  офицер  авиационной  службы  специального
назначения,  абсолютно  бесстрашный  человек,  не  колеблясь  ни   минуты,
расставил  своих  людей  и  арабов  возле  старых  артиллерийских  орудий,
имевшихся в обоих укреплениях, и организовал отряд для ведения  встречного
боя.
     - Я не буду посвящать вас в утомительные подробности этого  сражения,
душенька, хочу лишь вкратце рассказать о том, как им удалось выйти  живыми
из  настоящего  пекла.  Старший  офицер  успевал  повсюду;  он  выкрикивал
команды, отдавая приказы наводчикам  орудий,  и  нужно  сказать,  что  ему
удалось рассредоточить силы так, что люди мятежников не смогли  удержаться
на подступах к форту, накрытые артиллерийским и пулеметным огнем. Вместе с
санитаром-медиком  он  под  огнем  противника  пробежал  около  четырехсот
метров, чтобы  добраться  да  второго  форта,  где  отсиживались  люди  из
жандармерии.  Он  послал  радиограмму  в  штаб,  чтобы   оттуда   прислали
геликоптер для эвакуации тяжелораненых, но противник  накрыл  второй  форт
таким ураганным огнем, что эта проклятая  машина  не  могла  приземлиться.
Вместе с небольшим отрядом капитан решил пробиться к огневой точке второго
форта, находившейся в каких-нибудь трехстах метрах от мятежников; во время
этой сверхрискованной  операции  ему  чуть  не  снесло  голову  автоматной
очередью противника. Бойцы вокруг него падали как подкошенные, но мысль  о
сдаче на милость победителя даже не приходила в голову отважному офицеру -
со своей позиции он  мог  дать  наводку  для  двух  ракет  "Страйкмастер",
запущенных, чтобы дать им хоть какую-то  поддержку,  и  яростное  сражение
по-прежнему продолжалось.
     - Через некоторое время на помощь защитникам  форта  прилетела  целая
эскадрилья из Салалаха. Повстанцы, уже понесшие весьма ощутимые  потери  в
результате отбитой атаки, были окончательно подавлены; оставшиеся в  живых
побросали свою боевую технику и бежали со всех ног. Старший  офицер  форта
оказал стойкое сопротивление противнику, проявив при этом такую выдержку и
мужество и нанеся такой сильный урон повстанцам, что мятежники  так  и  не
смогли оправиться от понесенного ущерба и надолго запомнили это поражение.
Однако гражданская война в Омане продолжалась еще около четырех лет.
     - Я полагаю, то жаркое сражение двояко повлияло на  Лайама.  С  одной
стороны, он был вовлечен в  кровавую  бойню,  где  ежеминутно  совершалось
множество бессмысленных жестокостей, многие из  которых  стали  делом  его
собственных рук. С другой стороны, он видел перед собой пример  выдающейся
храбрости: его командир - капитан, не забывайте  об  этом  -  казался  ему
образцом воина-героя, и молодой человек наверняка  считал,  что  на  такой
подвиг был бы способен  его  безвременно  погибший  отец.  Однако  участие
Британской авиации в вооруженной стычке между  повстанцами  и  регулярными
войсками Омана не признавалось в официальных кругах,  хотя  его  наградили
медалью за активное участие  в  этой  операции,  а  храбрый  капитан  стал
кавалером ордена "За  безупречную  службу".  Этот  факт,  а  также  совсем
юношеское сомнение, поселившееся с тех пор в его душе - за кого он воевал?
стоял ли он на стороне "хороших" или "плохих"? - превратило его  в  циника
во всем, что касалось войны в целом. Но самое худшее было еще впереди.
     - Через семь лет тот отважный капитан, удержавший два форта в Омане и
уже ставший к тому времени майором, погиб в результате несчастного  случая
во время учебного полета в Бренкоке.  Нелепая  смерть,  так  несправедливо
унесшая человека, перед которым Лайам преклонялся, кого он  уважал  больше
всего на свете, переполнила горечью  и  отвращением  молодого  летчика,  и
вскоре  он  подал  рапорт  об  увольнении  из  рядов  авиационной   службы
специального назначения.
     - Он стал наемником, использующим каждый конфликт в собственных целях
-  преимущественно  финансовых,  -  но  никогда  не  становился  послушной
марионеткой в чьих-нибудь руках. Я следил за ним через достаточно обширные
связи, которые оставались у меня в разных странах, и,  должен  признаться,
все, что я слышал о нем, сильно огорчало меня,  а  зачастую  даже  пугало.
Хотя я никогда не слышал о том,  что  он  хладнокровно  убивал  направо  и
налево или прибегал к насилию, если без  этого  можно  было  обойтись,  но
молва о нем разнеслась далеко, утверждая, что он крайне беспощаден к своим
врагам - а под врагами он, очевидно, подразумевал  всех,  кто  был  против
платившей ему стороны.
     Матер заметил, что его  рассказ  отнюдь  не  произвел  сенсации:  его
слушательница не казалась шокированной или удивленной - очевидно,  все,  о
чем он рассказывал, более или менее совпадало с ее собственными догадками.
     - Несколько лет тому назад мне поручили проводить новый набор агентов
для "Ахиллесова Щита", - продолжал он,  помолчав,  словно  в  раздумье.  -
Бывшие  офицеры  авиационной   службы   специального   назначения   обычно
становились прекрасными сотрудниками, поэтому  именно  на  них  я  обращал
внимание в первую очередь. К тому времени я потерял все контакты с Лайамом
- возможно, меня пугала столь неожиданная и резкая перемена  в  нем,  и  я
боялся той новой маски  холодной  жестокости,  которую  он  теперь  носил.
Однако  внутреннее  чувство  подстрекало  меня  продолжать  поиски  -  мне
казалось, что я виноват в том, что позволил ему опуститься, хотя я  тщетно
пытался убедить  самого  себя,  что  делаю  это  всего  лишь  из  простого
любопытства.
     - В конце  концов  я  обнаружил  его  в  глухом  месте  -  маленьком,
неприметном селении в Ботсване, неподалеку  от  границ  Южной  Африки.  Он
обучал отряды намибийских диверсантов, устраивавших вылазки в свою  родную
страну, чтобы, нанеся как можно  больший  ущерб,  снова  перейти  границу,
оказавшись в нейтральной соседней стране. Лайам очень сильно  изменился  с
тех пор, как я в последний раз видел его, но он очень резко  отличался  от
того  молодого  человека,  которого  я  ожидал  увидеть.   Он   казался...
легкомысленным. Словно те убийцы и насильники, те диверсанты,  которых  он
обучал, те ужасные условия, в которых он жил,  ровным  счетом  ничего  для
него не значили. Он не обнаружил ни малейшего волнения - ни изумления,  ни
радости, когда я неожиданно объявился в тех краях -  только  сухо  обронил
несколько вежливых слов  по  поводу  приятного  сюрприза.  Разговаривая  с
Лайамом, я не мог  избавиться  от  ощущения,  что  я  говорю  с  абсолютно
бесчувственным человеком, но постепенно я начал понимать, что в  человеке,
стоявшем передо мною, кипели непонятные, темные внутренние страсти. И  это
испугало меня больше всего. Бог знает, какого лиха ему  пришлось  хлебнуть
после увольнения из Британских Вооруженных Сил; несомненно только  одно  -
эти события оставили в его  душе  глубокий,  неизгладимый  след.  Нет,  он
отнюдь не дошел до звероподобного состояния -  похоже,  в  свое  время  он
приобрел достаточно стойкий  иммунитет  против  насилия  и  жестокости,  а
заодно освободился от всех человеческих  привязанностей,  подчас  делающих
нас столь слабыми. Но, как я уже сказал, это была лишь маска, обращенная к
окружающим; в этом человек