е бурлили чувства, настолько сильно  подавленные
и загнанные вглубь, что, возможно, он и сам не подозревал о том, насколько
они сильны. И теперь, когда они рвались на волю, он старался не  позволить
им проявиться вновь, не позволить им полностью овладеть  собой,  чтобы  не
превратиться в раба собственных страстей. Я чувствовал, что явился к  нему
в самый подходящий момент и в самый  крайний  срок;  это  невозможно  было
выразить словами, да и доказательств у меня  не  было  ровно  никаких,  но
многолетний  опыт  и  интуиция  подсказывали  мне,  что  сверхчеловеческое
напряжение, в котором находился Лайам в ту пору, очень скоро принесет свои
печальные плоды: он был на грани срыва.
     - Он воспринял мой внезапный приезд как  своего  рода  перст  судьбы,
хотя сам ни за что не признался бы в этом. Я мог помочь ему  выбраться  из
того зловонного болота, в котором он все глубже увязал. Что касается меня,
я был душевно рад помочь ему.
     - Лайам скупо делился  со  мной  подробностями  прошедших  лет  своей
жизни. В числе всего прочего он как-то поделился со мной одним  открытием,
которое он сделал для себя несколько лет тому назад.  В  мире  нет  ничего
абсолютного, сказал он.  Ни  абсолютной  лжи,  ни  абсолютной  правды.  Ни
абсолютного добра, ни абсолютного  зла.  Эти  понятия  очень  растяжимы  и
относительны. Если ты понял это - искренне признал это, подчеркнул  он,  -
то ты неминуемо должен установить собственные критерии оценки для добра  и
для зла, должен очертить те реальные границы,  внутри  которых  ты  можешь
действовать, не чувствуя за собой вины. Если  не  выходить  за  очерченные
рамки, совесть не будет язвить тебя своим острым жалом,  сковывая  волю  и
тем самым мешая действовать свободно, сообразно  своим  правилам.  Еще  он
сказал, что добродетель и справедливость редко могут держать зло под своим
контролем, ибо их собственные рамки играют  роль  связывающих  пут,  мешая
действиям, направленным на праведное дело -  борьбу  со  злом.  Существуют
такие ситуации, когда злу может успешно противостоять только  другое  зло.
Все дело только в степени зла, настойчиво повторял он, -  меньшее  зло  во
имя победы над большим злом.
     - Из  его  долгих  рассуждений  я  понял  только  одно,  -  задумчиво
проговорил Матер, - а именно то, что он начал  выбираться  из  той  бездны
беспросветного отчаянья, в которую он погружался. Однако я не совсем точно
выразился. Отчаянье всегда подразумевает жалость к самому себе, а человек,
с которым я встретился в тех далеких, забытых богом краях, слишком огрубел
и ожесточился, чтобы испытывать подобное чувство. Пожалуй, пессимизм будет
более подходящим определением, а цинизм - еще  лучшим.  Тем  не  менее  он
принял предложение вернуться в Англию и работать на "Ахиллесов Щит", чтобы
защищать людей вместо того, чтобы отнимать у них  жизни.  Мне  показалось,
что  эта  жизненная  перемена  стала  для   Лайама   коренным   поворотом,
оттолкнувшей его от края бездны, на котором он стоял.
     Кора, внимательно выслушавшая весь рассказ Матера от начала до конца,
ни разу не перебив Плановика, неожиданно встрепенулась:
     - Вы хотите сказать, он был так близко от...
     - По-моему, да, - ответил Матер. -  Это  может  показаться  несколько
старомодным взглядом на жизнь, но я всегда придерживался того мнения,  что
коль  коготок  увяз  -  всей  птичке  пропасть.  Человеку,  хотя  бы   раз
поступившемуся своей честностью, совсем  недалеко  до  полной  деградации.
Порой мне казалось, что на  жизненном  пути  Лайам  понемногу  растерял  и
разменял на мелочь все нравственные ценности.
     Девушка потупилась, вдруг смутившись,  и  Матер  подумал,  что  может
быть, именно его последние слова вызвали эту неловкую паузу. Не слишком ли
суровым  он  показался  ей  сейчас?  Или  она  просто  сочла   его   мысли
эксцентричным  чудачеством  старика?  Впрочем,  вряд  ли  стоит   обращать
внимание на такие пустяки, успокоил он себя.
     - Но теперь он изменился? - едва слышно спросила Кора.
     - Ну, с тех пор, как он пришел в "Ахиллесов Щит",  прошло  уже  шесть
лет, и много раз он проявлял себя с самой лучшей стороны. Мы  считаем  его
одним из наиболее умелых оперативников -  там,  где  дело  идет  на  грани
риска, ему нет равных среди наших  агентов.  Да,  он  изменился,  -  Матер
улыбнулся. - Но насколько глубоко - о том я судить не берусь.



                               29. В РАЗВЕДКЕ

     Они проехали мимо ворот; трое мужчин,  сидевших  в  машине,  медленно
поворачивали свои головы, глядя на подъездную аллею,  чтобы  узнать,  куда
она ведет. Но аллея сворачивала  в  густую  рощу,  и  переплетенные  ветви
скрывали посыпанную мелким гравием дорогу от любопытных взоров.
     Пассажир  на  переднем  сиденье  кивком  головы  указал   на   старый
двухэтажный домик, стоящий по ту сторону тяжелых  железных  ворот.  Машина
проехала мимо, не замедляя скорости.
     Машина плавно катилась по проселку; некоторое время они  разглядывали
высокую стену - пышно разросшийся кустарник  и  деревья  рощи  выглядывали
из-за изрядно  попорченной  непогодой  кирпичной  кладки.  Так  они  ехали
довольно долго, пока слева не показался узкий  просвет  меж  деревьями.  В
глубь просеки вела узкая колея, и машина свернула туда. Двое пассажиров не
отрывали глаз  от  колючей  живой  изгороди,  сменившей  прочную  каменную
ограду. Сквозь просветы в ней можно было мельком  увидеть  склоны  холмов,
поросших кустарником, рощу и широкое озеро.  Пассажир  на  заднем  сидении
приказал водителю остановить машину.
     Хотя деревья, растущие близ дороги, загораживали почти  весь  пейзаж,
все же им нетрудно было различить в мелькании  ветвей  большое  здание  из
красного кирпича, стоящее на противоположном берегу озера,  раскинувшегося
в низине меж двух  холмов.  Человек  на  заднем  сидении  негромко  сказал
водителю,  чтобы  он  ехал  дальше,  очевидно,  не  желая  слишком   долго
задерживаться на одном месте.
     Узкая колея, с обеих сторон окруженная зеленью, смыкавшей свои тонкие
ветви над крышей машины, в конце концов  вывела  их  на  более  удобную  и
широкую дорогу. Автомобиль повернул налево  и,  набрав  среднюю  скорость,
поехал дальше. Не обращая внимания на изгибы дороги и невысокие холмы,  на
которые поднималась машина, двое  наблюдателей  глядели  налево,  где  рос
густой лес. В  зеркале  заднего  обзора  водитель  заметил  догонявшую  их
"Гранаду" и сообщил об этом своим спутникам. "Гранада" чуть  притормозила,
держась метрах в пятидесяти от их автомобиля, и теперь ехала  за  ними  по
пятам, не вынуждая водителя передней машины увеличивать скорость, но и  не
отставая.
     Водитель передней машины ждал, когда  впереди  покажется  перекресток
или развилка,  по  которой  можно  свернуть  направо.  Дождавшись  первого
перекрестка, он проехал мимо него. Вскоре показался другой перекресток,  и
водитель свернул с прежней дороги.
     В зеркале заднего обзора водитель увидел,  как  "Гранада"  пронеслась
мимо по проселку, с которого  он  только  что  свернул.  Двое  пассажиров,
сидевших в ней, повернули головы направо и поглядели вслед  свернувшему  с
дороги автомобилю.  Все  так  же  ровно  ведя  свой  автомобиль,  водитель
продолжал неспешно  удаляться  от  покинутой  им  дороги,  плавно  набирая
скорость.
     Только когда они проехали около двух километров, водитель притормозил
у обочины и обернулся к своим спутникам.
     Пассажир на заднем сидении кивнул. То, что они увидели,  подтверждало
слова человека со шрамом  на  лице  (им  все-таки  удалось  заставить  его
заговорить): поместье было очень большое, даже громадное.



                            30. РАСПРАВА ВО ТЬМЕ

     Квинн-Риц  был  один  в  своем  кабинете   на   девятнадцатом   этаже
штаб-квартиры "Магмы".
     Едва  заметная  довольная  улыбка   трогала   губы   вице-президента,
дорабатывающего последний параграф  своего  отчета  о  ситуации  с  новыми
месторождениями меди в Папуа Новой Гвинее.  Он  задумал  подготовить  этот
отчет, столь спешно затребованный Феликсом Клином, перед тем, как уйти  из
здания.  Квинн-Риц  торопился  с  подготовкой  отчета,   чтобы   президент
корпорации  смог  доложить  эти  новости  на  утреннем  заседании   Совета
директоров в понедельник. Было очень важно не упустить  момент,  поскольку
вице-президент хотел, чтобы основой доклада главы "Магмы" стал именно этот
отчет.
     Есть ли у них хоть какие-нибудь реальные шансы выиграть эту битву  за
медь? Даже если "Магма" даст высокопоставленным государственным чиновникам
взятку, намного превосходящую  ту  сумму,  которую  пришлось  выложить  их
соперникам, все равно долгосрочные права  на  разведку  в  той  местности,
предоставленные "Рудодобывающим", будет не так просто аннулировать.
     Он собрал в стопку разбросанные по столу бумаги. Завтра утром  первым
делом он отнесет их своему секретарю, чтобы тот отпечатал  отчет.  Он  еще
раз пробежал глазами несколько фраз, довольный удачной формулировкой:  она
скромно и ненавязчиво, но в то  же  время  очень  ясно  подчеркивала  весь
гигантский труд, который он предпринял в целях охраны информации  об  этом
месторождении, чтобы кто-либо из их многочисленных конкурентов, и в первую
очередь  "Рудодобывающие",  не  узнали  о  переговорах  между  "Магмой"  и
официальными лицами Новой Гвинеи. В отчете упоминалось и  о  том,  как  он
старался обойти все остальные компании, ускорить  переговоры  о  получении
неограниченной  лицензии  на  разведку  цветных  металлов,  на  протяжении
нескольких  месяцев  пытаясь  связаться  с  местным  агентом  "Магмы"   по
телефону, факсу  и  даже  через  личного  посланца  в  ту  гостиницу,  где
остановился агент. Но, к сожалению, агента на месте обнаружить не  удалось
(по крайней мере, так написал Квинн-Риц в своем отчете),  а  вскоре  после
этого главный соперник "Магмы" узнал  о  новом  "открытии",  причем  столь
внезапное   исчезновение   местного    агента    "Магмы"    и    заявление
"Рудодобывающих" о неограниченных правах на разведку в том  районе  весьма
подозрительно совпадают по времени...
     Он усмехнулся, перечитав последние строки отчета.
     Пора идти домой, размышлял он, ухмыляясь. Хватит на сегодня. Конечно,
отчет мог бы быть более полным, но какого черта он должен возиться с этими
проклятыми бумажками еще и в воскресенье? Было уже далеко  за  полдень,  и
небо потемнело, затянутое тучами, из которых падал мелкий дождь. Но прежде
чем уйти можно позволить себе глоток джина с тоником, чтобы  отметить  еще
одну удачную хитрость.
     Встав из-за стола, он подошел к  застекленному  стенному  шкафчику  и
открыл его, чтобы взять из бара, который он  на  всякий  случай  держал  в
кабинете для приема гостей и важных делегаций, высокий  стакан  и  бутылку
джина. Ведерко для льда было пусто, но кто, к чертям, в такое время  будет
думать о льде? Квинн-Риц налил в стакан добрую порцию спиртного  и  развел
его равным количеством тоника. Поднося  стакан  к  губам,  он  услышал  за
дверью какой-то шум. Его рука замерла на полпути вверх.
     Он  пожал  плечами.  Охрана  обходит  коридоры,  заглядывая  во   все
кабинеты, только и всего. Он поднял стакан. "Ваше драгоценное здоровье!" -
сказал он самому себе, прежде чем сделать первый  глоток.  Смесь  приятным
теплом разбежалась по жилам, придавая бодрости и  снимая  с  души  остатки
беспокойства и тревоги. Он стал думать о приятных, радостных вещах.  Всего
несколько месяцев осталось пресмыкаться перед этим несносным недомерком, а
после - домой с деньгами. Деньги, много  денег,  и  престижная  работа  на
фирму, которая по достоинству оценит его богатый опыт и деловую хватку. И,
конечно, не останется в долгу за прежние многочисленные услуги, которые он
уже оказал этой компании. Ради этого стоит рисковать.  Ну,  что,  в  конце
концов, сможет сделать "Магма", даже если обнаружит,  что  именно  он  был
тайным информатором ее конкурентов? Потащит его в суд? Нет,  это  было  бы
большой глупостью с их стороны. Он слишком много знает и может  пригрозить
своим бывшим коллегам разоблачением. Вряд ли держатели акций  будут  очень
рады, когда узнают  всю  правду  о  том,  чем  занимается  Феликс  Клин  в
корпорации. Ведь об этом не знает практически никто. Даже "Рудодобывающие"
уверены, что у "Магмы" просто-напросто хорошо поставлена разведка полезных
ископаемых  -  прекрасные  специалисты,  квалифицированные  геологи...   А
финансовая  пресса   получит   пикантнейший   скандальчик,   который   она
постарается раздуть до весьма внушительных размеров.  Нет,  самое  худшее,
что с ним могут сделать,  -  это  потихоньку  уволить,  заплатив  вдобавок
кругленькую сумму за то, что он будет держать свой рот на замке. Но вместо
этого они, похоже, собираются выгнать девчонку, Кору.
     И он опять улыбнулся.
     Квинн-Риц медленно повернул голову к двери в кабинет. Неужели  кто-то
все еще стоит с той стороны? Он был  уверен,  что  слышал  какой-то  звук,
донесшийся из коридора. Поставив  стакан  на  край  стола,  вице-президент
"Магмы" подошел к полуоткрытой двери.
     Открыв ее, он выглянул наружу. "Есть там кто-нибудь?" -  произнес  он
довольно громко, подумав, что со стороны  он,  наверное,  выглядит  весьма
глупо.
     Ответа не последовало.
     Он сделал шаг вперед, почувствовав едва уловимый  терпкий  аромат,  и
тотчас же что-то мягкое окутало его голову, полностью  закрыв  лицо.  Свет
померк перед глазами вице-президента "Магмы".


     Чьи-то руки сильно подтолкнули его вперед. Он потерял равновесие,  и,
сделав несколько нетвердых шагов, упал ничком. Несколько минут он лежал на
полу,  скорчившись  в  неловкой  позе,  боясь  пошевелиться,   ослепленный
странной повязкой, закрывавшей его лицо.
     Несколько минут он собирался с духом; он был слишком напуган  сейчас,
чтобы хоть что-то соображать. Сквозь плотную ткань, полностью  закрывавшую
его голову, он расслышал негромкий стук закрывающейся двери.  Он  затрясся
всем телом.
     Быстрая  ходьба  по  коридору  на  подгибающихся  от   страха   ногах
показалось ему долгим, мучительным, непрекращающимся кошмаром;  она  стала
самым ужасным переживанием, которое ему - до сих пор - довелось  испытать.
Его непреклонно и грубо тащили навстречу неизвестной судьбе. Теперь он мог
представить себе, что чувствовали разбойники в Англии старых времен, когда
их, связанных, с лицом,  закрытым  низко  надвинутым  капюшоном,  вели  на
виселицу,  даруя  им  последние  короткие  и  потому  слишком  драгоценные
мгновенья для того, чтобы они могли прочувствовать всю  глубину  вечности,
которая ждала их в конце недолгого пути  (для  подобных  чувств  в  сердце
осужденного всегда найдется уголок; неважно, как долог будет его последний
путь и насколько сурово будут обходиться  палачи  с  беспомощной  жертвой,
попавшей им в руки, таща ее к  месту  казни  -  какой-то  уголок  сознания
перепуганного, отчаявшегося, может быть, даже  бьющегося  в  руках  стражи
человека все равно останется спокойным и ясным, его  не  коснутся  хаос  и
смятение, царящие в эти  минуты  в  душе  несчастного  пленника,  и  он  с
ошеломляющей четкостью будет фиксировать каждый  шаг,  сделанный  на  этом
страшном  пути...).  Его  крепко  держали  два  человека  -  хотя  они  не
произносили ни слова, ни звука в ответ на его испуганные просьбы, угрозы и
крики, он был уверен, что конвоиров двое - они подняли его  с  пола  возле
его собственного кабинета и повели  куда-то  по  коридору...  Лифт...  Они
привели его в лифт.  Зачем?  Куда  они  хотят  его  утащить?  О,  Господи,
неужели... Неужели эти люди  охотятся  за  Феликсом  Клином?  Значит,  они
ошиблись, приняв его за экстрасенса? Скорее всего, именно так оно и  есть!
Тогда нужно как можно скорее  объяснить  им,  что  они  схватили  не  того
человека, который им нужен. Квинн-Риц не испытывал ни малейшей приязни,  а
тем более - преданности Феликсу Клину. Он  был  готов  выложить  все,  что
знал, только бы с него сняли эту проклятую повязку, только бы прекратилась
эта пытка неизвестностью, только бы ему гарантировали жизнь. Нет, нет, они
не станут, ни в коем случае не станут мучить его - они ошиблись, а он  сам
охотно расскажет им обо всем...
     Квинн-Риц  медленно,  нерешительно  поднял  голову,  и  сквозь   щели
ниспадавшей складками ткани, закрывающей ему лицо, он разглядел, что пол в
том помещении, куда они  пришли,  был  белым.  Осторожно,  каждую  секунду
ожидая удара или сильного  толчка,  он  приподнял  край  мягкой,  пушистой
материи.  Теперь  он  мог  рассмотреть  комнату.  Рывком  сбросив  с  себя
покрывало  -  это  оказалось  огромное  полотенце,  возможно,  взятое   из
какой-нибудь  персональной  ванной   комнаты   для   высшего   руководства
корпорации - он огляделся вокруг.
     Он был в белой комнате. В белой комнате Клина.
     И он был один.
     Он тяжело опустился на колени, полузакрыв глаза от  слепящего  белого
света, лившегося со всех сторон. Что случилось, в какие чертовы  игры  они
все здесь играют? Может быть, его просто некоторое время хотят  продержать
в изоляции? Эта неожиданно пришедшая в  голову  идея  придала  ему  сил  и
храбрости. Он встал, выпрямившись во весь рост.
     Квинн-Риц подошел к  высокой  двойной  двери  и  приложил  ухо  к  ее
гладкой, глянцевитой  поверхности.  Оттуда  не  доносилось  ни  звука.  Он
попробовал открыть одну из створок двери. Заперто.
     Отойдя на несколько  шагов  назад,  он  некоторое  время  смотрел  на
запертые двери. Постепенно его глаза привыкли к резкому, яркому свету.  Он
повернулся и пошел к низенькой, на  первый  взгляд  неприметной  двери  на
противоположном конце комнаты. Его шагам вторило гулкое эхо,  отражающееся
от высокого потолка. Он уже дошел до возвышения в  самом  центре  комнаты,
когда резко и совершенно неожиданно ослепительный свет  погас,  и  комната
погрузилась в беспросветный мрак.
     Квинн-Риц громко вскрикнул, словно от болезненного удара.
     Это была  абсолютная,  полнейшая  темнота.  Перед  глазами,  внезапно
ослепшими, некоторое время плыли радужные круги, но больше растерявшемуся,
напуганному человеку не  на  чем  было  остановить  свой  бесполезный,  не
проникающий в глубь чернильно-черного, плотного  мрака  взгляд.  Казалось,
даже пол под ногами утратил свою привычную твердость, растворяясь  в  этой
жуткой тьме.  И  ни  одного  звука.  Кругом  полнейшая,  гробовая  тишина.
Квинн-Риц  беспомощно  замахал  руками,  его  пальцы   сжимались,   словно
старались поймать ускользнувшие лучи света.
     - Что такое? Что вы делаете? - вскричал вице-президент.
     Но ему никто не ответил.
     Квинн-Риц был настолько растерян, что ему потребовалось усилие  воли,
чтобы сделать еще один шаг вперед. Ему чудилось,  что  он  стоит  на  краю
пугающей бездны, и стоит лишь чуть-чуть двинуться, как он полетит вниз,  в
зияющий провал... И как ему было нелегко  прогнать  от  себя  эту  нелепую
мысль! Наконец он сделал свой первый шаг  в  глухую,  непроницаемую  тьму.
Затем отважился сделать второй. Вытянув  руки  с  растопыренными  пальцами
вперед, словно слепой (да, в сущности, так оно и было), он осторожно шагал
к противоположной стене комнаты. Он знал, что никаких препятствий  на  его
пути быть не должно, и тем не менее он внутренне был готов к тому, что его
руки внезапно нащупают в темноте какой-то чужеродный предмет.
     Еще шаг.
     Его дыхание было прерывистым и неровным.
     Еще шаг.
     Он не видел своих вытянутых рук, но знал, что его  пальцы  напряженно
подрагивают, словно усики-антенны какого-нибудь насекомого.
     Еще шаг.
     И тут он коснулся чьего-то тела. Чьей-то обнаженной кожи.
     Ощущение было настолько неожиданным,  а  нервы  Квинн-Рица  были  так
напряжены, что он пронзительно, по-женски взвизгнул  и  отшатнулся  назад,
прочь от  этого  странного  предмета,  на  который  наткнулся  в  темноте.
Споткнувшись о