царями и царицами, принцессами и
высшими  жрецами.  Прошло  несколько  недель,  прежде  чем   он   научился
отделываться от этих назойливых нашептываний; только одно чувство ему  так
и не удалось заглушить - это было странное  ощущение,  не  имеющее  ничего
общего с мрачными замогильными голосами, буравящими его  мозг.  Он  слышал
редкое биение незримого пульса,  словно  билось  невидимое  сердце  самого
Времени.  Ему  удавалось  почувствовать  это  таинственное   биение   лишь
раз-другой за целые сутки, не чаще. Сначала он  думал,  что  это  какое-то
физическое явление  -  отзвук  какого-то  дальнего  падения  или  оседания
породы; однако,  кроме  него  никто  не  чувствовал  и  не  слышал  ничего
подобного. Чем глубже он спускался в нижние  пласты  древних  захоронений,
тем громче становился этот беззвучный стук. И однажды вечером,  когда  вся
дневная работа была закончена,  и  рабочие  вернулись  в  свои  палатки  и
шалаши, разбитые за чертой древнего  города,  а  иностранцы  разошлись  по
квартирам, которые они снимали неподалеку от места раскопок, он в одиночку
прокрался в самые  глубокие  могильники,  влекомый  доселе  не  испытанным
чувством, которое и сам не смог бы описать. Подчиняясь этому  чувству,  он
шел навстречу своей судьбе - настолько удивительной, что даже самые  яркие
и причудливые фантазии казались бы бледными по сравнению  с  выпавшей  ему
участью."
     "Потайной ход открывался позади пустой комнаты в самом дальнем  конце
Королевской Усыпальницы. Это  квадратное  помещение  с  голыми,  лишенными
привычных украшений и  орнамента  стенами,  озадачило  ученых  археологов,
которые никак не могли разгадать его назначения. Оно являлось едва  ли  не
изолированной камерой, до которой можно было добраться только  ползком  по
длинному, извилистому коридору, ведущему в такие глубины, до  которых  еще
не дошли самые глубокие раскопки."
     "Он почувствовал пульсацию, когда стоял в этом глухом каменном мешке;
на этот раз ему показалось, что он ясно слышал звук,  похожий  на  далекий
гром; стены чуть вздрогнули от ударов. Лампа качнулась в его дрогнувшей от
испуга руке, а вместе с нею шевельнулась тень  на  противоположной  стене,
сложенной из обожженных глиняных кирпичей - один кирпич выступал из стены,
словно его нарочно поставили ребром;  он-то  и  отбрасывал  тень.  Подойдя
ближе  к  стене,  он  стал  долбить  своей  лопаткой  застывший   раствор,
скрепляющий кирпичи (лопатки, как  и  специальные  щетки,  были  основными
инструментами людей,  работающих  на  раскопках),  и  вскоре  ему  удалось
вытащить выступающий кирпич из стены. Непереносимое зловоние вытекающих из
отверстия  газов,  очевидно,  скопившихся  в  помещении  за  этой  стеной,
заставило его отшатнуться назад."
     "Он снова подошел к стене - осторожно, словно каждый шаг давался  ему
с трудом. Запах все еще оставался, но уже был  не  столь  сильным  -  или,
может быть, он просто начал привыкать к нему. Вытаскивать из стены  другие
кирпичи было уже гораздо легче, и вскоре он проделал  небольшой  проход  в
стене. Необъяснимый страх охватил его, и дрожь пробежала  по  всему  телу,
когда он заглянул в темный пролом; он уже  был  готов  бежать  из  древней
гробницы, но любопытство и интерес к неразгаданной тайне остановили его."
     "Он прополз в узкую щель, открывшуюся перед ним,  держа  лампу  прямо
перед собой."
     "Тесный  проход  вел  еще  глубже  вниз;  в  некоторых  местах  спуск
становился настолько крутым, что он едва  удерживал  равновесие,  медленно
продвигаясь вперед."
     "Вскоре узкие стены расступились, и он оказался в довольно просторном
подземном помещении; эта необычная комната была сделана в форме полусферы.
В самом центре круглого пола зиял темный провал, открытый колодец,  вокруг
которого  лежали  человеческие  останки,  прикрытые  истлевшими  одеяниями
высших жрецов и жриц. Возле  стен  стояли  глиняные  дощечки,  испещренные
значками клинописи - каждый из этих клинообразных символов обозначал  слог
или целое слово. Он опасливо приблизился к краю глубокой ямы и заглянул  в
непроглядную темноту. И тогда на него нахлынул ужас,  ибо  что-то  властно
звало, манило его спуститься вниз; внутреннее чувство говорило ему, что он
должен спрыгнуть в колодец."
     "И тот беззвучный гром от дальнего тяжелого биения, похожего на  стук
огромного каменного сердца, обрел реальную мощь;  он  раздавался  из  недр
глубокого, темного колодца."
     "ТУК-ТУК"
     "Он бежал изо всех сил, стараясь как можно быстрее выбраться из этого
круглого подземного могильника, словно за ним по пятам гнались все  демоны
ада."
     "Несмотря на свой страх, он дрожащими руками снова  заложил  кирпичом
потайной ход, собирая пыль с пола, чтобы замаскировать  трещины  в  кладке
стены. (Сэр Леонард никогда не догадается о том, что скрыто за этой стеной
- он вместе со своей командой археологов купается в древних  сокровищах  и
вряд ли побеспокоится  о  какой-то  пустой  комнате  по  соседству  с  уже
раскопанным захоронением.) Сегодняшнее открытие будет принадлежать  только
ему одному."
     "Прошло  четыре  дня,  прежде  чем  он  смог  собраться   с   силами,
отважившись на рискованную затею - спуск на дно колодца, обнаруженного  им
в полу потайной круглой комнаты. Четверо  суток  он  находился  в  нервном
возбуждении: днем его охватывало необъяснимое волненье, а по ночам его сны
были беспокойными, и несколько раз за ночь  он  просыпался  со  сдавленным
криком после очередного кошмара. Он знал, что обязательно вернется  в  эту
комнату, к зияющей черной пасти шахты, проделанной в центре  пола;  однако
возвращению препятствовало лишь  одно  обстоятельство:  храбрости  на  это
ужасное путешествие ему недоставало."
     "Он дождался вечера, когда все работы в земле были прекращены до утра
следующего дня, и вокруг зоны  раскопок  было  поставлено  лишь  несколько
дежурных для охраны Королевской  Усыпальницы,  всемирно  известной  своими
сокровищами. В этот вечер он сам  остался  дежурить;  он  ставил  посты  и
должен был проверять их несколько раз за ночь. Улучив удобную  минуту,  он
пробрался через свой потайной  ход  к  глубокой  яме,  прихватив  с  собой
прочную веревку и пару  кольев,  чтобы  надежно  закрепить  ее,  он  решил
спуститься вниз."


     ...Во сне Клин издал протяжный, долгий вопль. Кайед и Даад озабоченно
склонились над ним, напуганные криком своего господина...


     "...и страшно; его руки дрожали так, что он чуть не выпустил веревку,
за которую держался, перелезая через край открытого колодца. Он  спускался
медленно, очень медленно, влекомый какой-то неизвестной силой,  которой  и
сам затруднился бы дать название. Эта сила, побуждавшая его  опуститься  в
темный  провал,  победила  даже  его  животный   страх.   Фонарь,   крепко
привязанный к поясу веревкой, покачивался в такт его движениям.  Он  знал,
что внизу его ждет нечто ужасное - древнее зло, гораздо более древнее, чем
эти пыльные и жалкие останки шумерских царей и жрецов, покоящиеся в  своих
каменных гробницах. Вещие  сны,  ночные  кошмары,  преследовавшие  его  на
протяжении последних четырех  суток,  раскрыли  ему  сущность  этого  зла.
Однако в жутких снах ему не удалось уловить ни четких образов, ни видений,
которые позволили бы ему узнать, "что" это было. В этих снах он погружался
в пучину странных ощущений, вызывающих страх и вместе с  тем  доставляющих
удовольствие.  Он  познал  всю   силу   плотского   желания   и   манящую,
соблазнительную сладость греха; трепеща от возбуждения, он  опускался  все
ниже и ниже в своих желаниях, подчиняясь  власти  первобытных  инстинктов,
вырвавшихся на свободу под действием неизвестных  сил.  А  сны  обольщали,
уводили все дальше, пророчили, что он сможет испытать все эти  наслаждения
наяву, если... если... если захочет; но сперва  он  должен  проявить  свою
волю, заявить о своем  желании.  А  для  этого  нужно  достичь  дна  этого
глубокого колодца."
     "ТУК-ТУК!"
     "Эти удары были похожи  на  глухой  раскат  грома;  вздрогнули  стены
шахты,  и  тонкая,  темная  пыль  облаком  взвилась  в   воздух.   Веревка
выскользнула из его ослабевших рук, и он упал вниз."
     "К его удивлению, до  дна  колодца  оставалось  совсем  недалеко;  он
грузно и неуклюже шлепнулся на землю."
     "Колодец оказался  совсем  неглубоким  -  просто  непроглядный  мрак,
царивший на его дне, создавал иллюзию пугающей, бездонной глубины."
     "Его ноги согнулись, когда он упал на спину, лампа свалилась на  него
сверху - к счастью, она не разбилась и продолжала гореть. Еще не  переведя
дыхание, не оправившись от испуга от внезапного громового удара и  падения
на дно колодца, он подхватил лампу и бережно поставил ее на землю - меньше
всего ему хотелось оказаться в  кромешной  тьме  на  дне  этого  каменного
мешка, напоминавшего хитрую ловушку. И только после этого он полной грудью
вдохнул затхлый, вонючий воздух и почувствовал ноющую боль от ушиба."
     "Он приподнялся и сел, поджав ноги и  прислонившись  спиной  к  стене
неглубокой шахты, с которой все еще  продолжали  сыпаться  пыль  и  мелкие
камни. Грудь его  высоко  вздымалась,  и  он  глядел  перед  собой  широко
раскрытыми, испуганными глазами."
     "Прямо  напротив  него  была  ниша.  Квадратное  отверстие  в  стенке
круглого колодца, чуть более полуметра высотой,  так  хитро  спрятанное  в
тени, что тот, кто заглядывал в шахту сверху, не  смог  бы  заметить  этой
отдушины."
     "Прошло немало времени, прежде чем он преодолел свой страх и  подполз
к нише."
     "Лампа бросила свой тусклый свет на то, что было скрыто в нише -  это
оказалось какое-то подземное хранилище.  Он  легонько  коснулся  дрожащими
пальцами тусклой полированной  поверхности,  покрытой  многовековым  слоем
пыли, ощутив прохладную твердость металла. Бороздки на нем наверняка  были
знаками клинописи, выбитыми на низенькой  металлической  дверце.  С  одной
стороны  он  нащупал  небольшой  выступ,  который  мог  быть  ручкой  этой
таинственной двери."
     "Он ждал. Он смотрел на эту дверь. Ему не хотелось открывать ее, и  в
то же время он знал, что ему придется это сделать."
     "Его рука так сильно дрожала, что он  с  трудом  смог  ухватиться  за
выступ на металлической дверце. Зажав эту ручку в ослабевших пальцах, он с
силой рванул ее на себя."
     "Дверца открылась удивительно легко."
     "Его истошный крик гулко отразился от стен, они  дрогнули  так,  что,
казалось, были готовы обвалиться на него..."


     ...Ужасный вопль Клина заставил Кайеда и  Даада  отшатнуться  от  его
кровати. Арабы были крайне  изумлены.  Быстро  переглянувшись,  они  снова
склонились  над  своим  господином,  бормоча  утешительные,  успокаивающие
слова, уверяя хозяина, что они  здесь,  рядом,  готовые  защищать  его  до
последнего вздоха, что ему привиделся страшный сон, но теперь все  позади,
и ему нечего бояться, ведь он  находится  под  их  заботливой  и  надежной
охраной.
     Он медленно обвел глазами их  лица.  Его  собственное  лицо  казалось
ужасной маской, покрытой трещинами, рубцами и морщинами. Внезапно он понял
все.
     - Он умирает, - хрипло проговорил Клин.



                            35. ИГРА В ВЫЖИДАНИЕ

     Он наблюдал за "Гранадой",  совершающей  очередной  рейс.  Патрульная
машина двигалась медленно, ее  фары  освещали  обе  стороны  узкой  колеи.
Припав к земле  и  чуть  приподняв  голову,  раздвинув  ветки  так,  чтобы
образовалась едва заметная щель  в  густой  листве  -  достаточная,  чтобы
разглядеть все, что происходит  на  дороге,  но  ничем  не  выдать  своего
присутствия в кустах у обочины, он внимательно вглядывался  в  проезжающий
мимо автомобиль. В  нем  по-прежнему  сидело  двое  мужчин.  Когда  машина
проехала, он поднялся с земли и поднес к глазам циферблат наручных  часов,
поджидая, когда луна снова выглянет из-за  облаков.  На  этот  раз  объезд
занял около двадцати  двух  минут.  Очевидно,  водитель  все  время  менял
скорость, объезжая вокруг поместья, так, чтобы появляться в одном и том же
месте через неправильные промежутки времени,  которые  нельзя  было  точно
рассчитать заранее. Водитель второй патрульной машины делал то же самое.
     Наблюдатель нырнул обратно в кустарник, и зашагал  назад  через  лес,
выключая свой ручной электрический фонарик,  когда  ему  приходилось  идти
совсем недалеко от дороги, где лес был редким и свет фонаря могли заметить
издалека. Вскоре он добрался до тропинки, проложенной возле живой изгороди
- эта тропинка выводила на дорогу, за которой  он  наблюдал.  Не  замедляя
шага, он пошел прочь от поместья.
     Два автомобиля стояли рядышком на  небольшой  поляне,  расчищенной  и
специально оборудованной для пикника, всего в нескольких сотнях метров  от
того места,  где  недавно  лежал  в  засаде  наблюдатель.  Все  огни  были
погашены, и сквозь окна нельзя было рассмотреть, что делается в  салоне  и
сколько человек там сидит. Электрический фонарик в руке наблюдателя дважды
вспыхнул и погас - то  был  условный  знак.  Подойдя  к  головной  машине,
мужчина ловко забрался на заднее сиденье, осторожно закрыв дверцу.
     - Ну, как? - спросил пассажир, сидящий рядом с водителем на  переднем
пассажирском кресле.
     - Две патрульных машины. Профессионалы, как вы ожидали. Хотя мы бы  с
ними вполне управились.
     - Это вряд ли потребуется.
     -  Верю.  Проникнуть  на  территорию  совсем  не  сложно.  Сперва  мы
подождем, когда проедет первая машина, и двинемся сразу же, как только она
скроется из виду. А ограда там хлипкая.
     - Мы немного подождем. Пусть там улягутся спать на ночь.
     - Бьет час, Дэнни.
     Его лица не было видно в темноте, и потому нельзя  было  угадать  его
выражение. На лице пассажира на переднем сидении играла улыбка.
     - Он уже пробил, - ответил улыбающийся человек; напевная мягкость его
голоса никак не увязывалась с жестокостью его намерений. - Но "так"  будет
веселее.



                            36. КОМНАТА ВОСПОМИНАНИЙ

     Все чувства Холлорана вдруг смешались.
     Перед ним уже была не комната, а  быстро  меняющийся  рой  бессвязных
воспоминаний. Они проносились перед ним, мелькали,  подчас  складываясь  в
совершенно непонятные  виденья,  наслаиваясь  друг  на  друга  или  быстро
перескакивая с одного на другое; здесь перемешалось все -  и  его  детские
переживания,  и  события  более  поздних  лет.  Подчас   несколько   сцен,
разделенных многими годами его жизни,  почти  одновременно  оживали  перед
ним, и  он  смотрел  это  сумасшедшее  кино,  раздираемый  противоречивыми
чувствами. Было похоже, что перед ним трепещут на ветру огромные покрывала
- он тут же вспомнил о тонких, прозрачных завесах, сквозь  которые  они  с
Клином проходили во вчерашнем сне - тонкие, прозрачные покровы, где нижние
слои просвечивают сквозь верхние, накладываясь и сплетаясь  в  причудливые
узоры.
     Он повернулся назад, готовый выбежать  из  этой  комнаты,  но  вместо
двери перед ним возникли новые видения.  Они  собирались  вокруг  него,  и
краски были настолько живыми и яркими, а все детали воспроизводились столь
точно, словно все, кого  он  видел  перед  собой  сейчас,  вдруг  ожили  и
собрались под ветхой крышей кирпичного домика.
     Он опять, словно наяву, пережил некоторые минуты своей жизни. Вот  он
перерубает ножом подколенную  жилу  у  черного  охотника,  добровольца  из
Бригады Специального Назначения ЮАР, который выслеживал  Холлорана  с  его
маленьким отрядом намибийских диверсантов - после очередной  операции  они
переходили границу,  чтобы  укрыться  в  глухой  деревушке  на  территории
соседнего государства. Этот  черный  обнаружил  место,  где  находился  их
лагерь, и если бы его оставили в живых, он вывел бы на их базу целый отряд
хорошо вооруженных профессионалов, после которых от лагеря не осталось  бы
даже рваных кусочков палаток.
     Воспоминание  померкло,  сменяясь  новой  картиной.  Трое   мальчишек
осторожно крадутся через центральный проход меж рядами скамеек.  В  церкви
стоит торжественная тишина,  и  лунный  свет,  пробиваясь  сквозь  цветные
стекла  высоких  окон,  лежит  на  полу  и  на  церковной  утвари   тускло
поблескивающими пятнами. Лайам крепко  прижимает  к  груди  дохлую  кошку,
завернутую в старые тряпки - искалеченный, раздавленный  труп  валялся  на
обочине дороги. Двое его приятелей нервно хихикают, глядя, как он подходит
к алтарю и протягивает руки вверх, к  дарохранительнице,  затем  открывает
позолоченную дверцу и кладет внутрь отвратительное, окровавленное  мертвое
тело. Двое мальчиков,  притаившихся  у  первых  рядов  церковных  скамеек,
смотрят на него широко раскрытыми глазами, визгливо хохоча и в то же время
холодея от страха при мысли о возможных последствиях своей проделки.
     Он моргнул, и нахлынуло другое воспоминание.
     Сейчас он был с девушкой, с Корой. Он насильно и  грубо  овладел  ею,
несмотря на ее протестующие возгласы и сопротивление. Он резко ворвался  в
нее и проникал все глубже и глубже, преодолевая слабеющее сопротивление ее
гибкого тела, пока медленно  разгоравшееся  желание  не  победило  в  душе
молодой женщины все мотивы, понуждающие ее давать ему  отпор.  Теперь  она
сама хотела его не меньше,  чем  он  ее,  и  их  взаимная  страсть  вскоре
достигла своего высшего предела...
     И снова он переживал тот ужасный миг, когда они  с  отцом  стояли  по
колено в холодной воде, и предательские пули, взвизгнув,  ранили  капитана
Холлорана. Он видел перед собой лицо папы с широко раскрытыми, изумленными
глазами и никак не мог поверить в то, что произошло.  Лайам  обмочился  со
страха, когда его отец  упал  в  быстрый  поток,  глядя  вверх,  на  сына,
умоляющими глазами - быть может, то было предостережение? - словно  говоря
ему, чтобы он бежал, прятался, уходил как можно дальше от этого  страшного
места, пока убийцы не взяли на прицел и его тоже; только слова застряли  у
отца в гортани - он захлебнулся собственной кровью, хлынувшей  у  него  из
горла. И он видел, как медленно, словно в кошмарном сне, его папа пытается
выбраться на берег, ползет, оскальзываясь на неровном  дне.  Ему  хотелось
кричать, но он не мог издать ни звука, не мог пошевелиться, и стоял словно
околдованный, глядя, как ирландец в черной  маске  подходит  к  его  отцу,
пинком отшвыривает его  обратно  в  воду  и  наступает  ему,  раненному  и
беззащитному, на спину, топит в стремительном потоке и затем стреляет  еще
раз.
     Холлоран крепко зажмурил глаза, желая прогнать навязчивые видения, но
они не исчезали.
     Перед ним в безумном вихре пронеслись сцены из его жизни -  служба  в
армии,  убийства,  которые  ему  приходилось  совершать,  жестокий  бой  в
Мирбате, горькое разочарование, крушение всех прежних идеалов,  непрочные,
короткие связи с женщинами, которые приходили  и  уходили  из  его  жизни,
сменяя друг друга, и его мать... мать, которую поносили и унижали  за  то,
что несчастная женщина была подвержена приступам безумия после всего,  что
ей  довелось  испытать.  Он  жестоко  дрался   со   своими   сверстниками,
осмелившимися подшучивать над ее горем, и с теми, кто оскорблял память его
погибшего отца, с едкой ухмылочкой называя его "обританившимся", хотя всей
округе было известно, что папа, его отважный,  обожаемый  папа  родился  в
графстве Корк. Он вспоминал свои синяки и  ссадины,  полученные  от  лихой
ватаги подростков,  травивших  его,  словно  стая  собак,  бросающихся  на
одинокого волка - его гнев и отчаяние часто оказывались  бессильны  против
кулаков их сплоченной компании.
     По телу Холлорана пробежала дрожь от этих  давних,  неожиданно  вновь
воскресших в памяти переживаний.
     Сквозь бесчисленные лица, мелькающие перед ним, неожиданно проступила
неясная фигура, приближающаяся к нему, все отчетливее проступающая  сквозь
оживленные его воображением картины и воспоминания. Она простирала