о улыбнулся.
     - Мисс Карвилл, ради бога, это ведь моя история. Вы до сих пор вели себя очень великодушно, не прерывая моего рассказа. Пожалуйста, не портите этого впечатления.
     - Простите меня...
     - Но?..
     Ребекка утвердительно улыбнулась.
     - Совершенно верно, но вы так и не объяснили, что же произошло с деревней. Это-то вы можете мне рассказать?
     Лорд Байрон поднял брови.
     - Как все они могли так быстро измениться? Это дело рук паши? Горгиу?
     Лорд Байрон вновь едва заметно улыбнулся.
     - Подобные вопросы, как вы легко можете себе представить, волновали меня не меньше. Мне не хотелось донимать Гайдэ расспросами, я не хотел, чтобы она вспоминала то, что случилось с ее семьей. Но тем не менее, по мере того как гроза усиливалась, я вынужден был думать о месте, где мог бы ее переждать, поэтому мне надо было знать, безопасно ли будет сделать остановку или мы должны ехать всю ночь.
     - Ваш конь, если он нес вас обоих... я полагаю, вы могли загнать его?
     - Нет. Мы встретили кое-кого. Видите ли, у моста, где мы раньше повстречали Горгиу,- мы как раз этот мост переезжали,- из пелены дождя вдруг возник всадник, он вел на привязи вторую лошадь и окликнул меня по имени. Это был Висцилий. Он дожидался меня.
     - Бросить вас, мой господин? - сказал он, скаля зубы из-под густых усов.- Только потому, что вурдалак дал мне деньги? - Он сплюнул и разразился проклятьем в адрес паши.- Откуда ему знать,- продолжал Висцилий,- что и разбойник чтит свою честь не меньше, чем священники падки до золота и мальчиков?
     Очередной поток брани хлынул из его уст, а затем он сказал, что построил хижину в скалах.
     - Мы двинемся на рассвете, мой господин, но теперь девушке необходим отдых. Там есть огонь и еда,- он подмигнул,- да и раки тоже найдется.
     Я не мог ничего возразить, даже поблагодарить его мне было трудно. Помни, сказал я себе, людей с добрым сердцем следует искать среди разбойников.
     Даже Гайдэ как будто ожила, когда мы расположились у огня. Она все еще не разговаривала, но, отужинав, я начал задавать ей вопросы о наших шансах на спасение - станут ли твари из деревни преследовать нас или нет? Гайдэ покачала головой. Она сказала, что это исключено, если паша действительно уничтожен. Я спросил, что она хочет этим сказать. После недолгого раздумья она прерывистым голосом стала объяснять: когда паша делает человека вурдалаком, тот становится чудовищем, все существование которого заключено лишь в ненасытной жажде человеческой крови. Некоторые из этих существ всего лишь зомби, целиком зависимые от воли паши; другие же переходят в состояние животной жестокости, заражая тех, у кого они пьют кровь таким же всепоглощающим безумием. Она запнулась, и Висцилий протянул ей бутыль с раки. Гайдэ отпила из нее и продолжила рассказ. Как она полагает, именно таким сделали ее отца. Она взглянула на меня. Глаза ее горели ненавистью.
     - Он должен был знать, к чему это приведет. Он сделал это совершенно осознанно, обрек моего отца, семью, целую деревню на участь живых мертвецов. Но, Байрон, если ты убил его, создания тоже начнут умирать, и нам ничего не грозит. Если ты убил его...
     - Что это значит, если? Я застрелил его, я видел, как он умер.
     Висцилий хмыкнул.
     - Вы выстрелили ему в сердце, мой господин?
     - Да.
     - Вы в этом точно уверены, мой господин?
     - Черт возьми, Висцилий, я трость могу расщепить с двадцати шагов, а уж в сердце с двух я всяко попаду.
     Висцилий пожал плечами.
     - Ну, тогда нам, кроме татар, бояться некого.
     - Кроме солдат паши? Им-то зачем за нами гнаться?
     Висцилий снова пожал плечами.
     - Отомстить за смерть Вахель-паши, разумеется. Он опять взглянул на меня и улыбнулся.
     - Милосердия у них столько же, сколько и у разбойников.
     - Столько же? Ну уж нет, с разбойниками им в милосердии не тягаться.
     Висцилий оскалил зубы в ответ на мой комплимент, на который он и не думал напрашиваться, и его теплота тронула меня.
     - Нет сомнения,- сказал я,- что мертвые твари сожрут солдат.
     - Будем надеяться, что так.
     Висцилий вытащил свой нож и уставился на него.
     - Но я бы на месте татар спалил деревню и дождался рассвета.
     - А солнечный свет убивает этих существ?
     - Это и ребенку ясно, мой господин.
     - Но я видел пашу при свете дня.
     - Ему ничего не страшно,- сказала вдруг Гайдэ, обхватив себя руками.- Он старше, чем эти горы, и укус его смертельнее змеиного, что же ему бояться каких-то солнечных лучей? Но солнце действительно делает его слабее, и он теряет все силы, когда в небе нет луны, чтобы восстановить их.
     Она схватила мои руки и страстно поцеловала их.
     - Вот почему нам необходимо отправиться в дорогу завтра же, с первыми лучами. И ехать как можно быстрее, с такой скоростью, на которую только способны наши лошади.- Она кивнула.- Только тогда мы освободимся от них.- Она улыбнулась мне.- Ты помолился богине, Байрон, как я тебя просила?
     -Да.
     - И она услышала твои молитвы?
     - Несомненно,- прошептал я. Я нежно поцеловал ее в лоб.
     - Она не могла не услышать.
     И я велел ей идти спать.
     Висцилий всю ночь провел на часах, будто был сделан из камня. Я хотел было сидеть с ним, но тут же стал клевать носом, а едва я сомкнул глаза, как он уже шептал мне на ухо, что вот-вот начнет светать. Я взглянул на небо - гроза прошла, и ранний утренний воздух был прозрачен и чист.
     - Сегодня будет жарко,- прошептала Гайдэ, когда мы собирались в путь.
     Я посмотрел на нее. Ее щеки были свежи, как рассвет на востоке, а глаза сияли светом рождающегося дня. Я впервые увидел, что из-под мрака воспоминаний в ней пульсирует свобода, о которой до сих пор она лишь мечтала.
     - У нас получится,- сказал я, крепче сжимая ей руку.
     Она ответила кивком, села в седло, подождала, пока мы с Висцилием последуем ее примеру, и затем поскакала по тропе.
     Мы гнали лошадей во весь опор, а солнце между тем поднималось все выше и палило все сильнее. Время от времени Висцилий слезал с коня и взбирался на какой-нибудь утес или выступ в скале, а когда догонял нас, то лишь улыбался и качал головой. Но около полудня, когда он в очередной раз спустился к нам, он выглядел хмурым и, поравнявшись с нами, пробормотал, что видел облако пыли. Хотя и далеко, но оно двигалось.
     - В нашу сторону? - спросил я. Висцилий пожал плечами.
     - Они едут быстрее нас?
     Василий пожал плечами во второй раз:
     - Если это татары, то очень может быть. Я тихо выругался, глядя вперед на дорогу, потом оглянулся через плечо на голубое безоблачное небо.
     - Куда же нам деваться, Висцилий? - медленно спросил я.- Как нам скрыться?
     - Надо выехать за пределы владений паши. Они не посмеют преследовать знатного иноземного господина дальше этих границ, тем более если этот господин - друг великого Али-паши.
     - Ты уверен в этом?
     - Да, мой господин.
     - Где же эта граница?
     - На Миссолунгской дороге. Там есть небольшая крепость.
     - И долго ли еще до нее ехать?
     - Пару часов, а если поторопимся - успеем и за полтора.
     Гайдэ посмотрела на небо.
     - Уже почти полдень. Солнце начнет клониться к горизонту.- Она обернулась ко мне.- Мы должны ехать как можно быстрее. Скакать, словно сам дьявол гонится за нами.
     И мы помчались. Прошел час, но ничто не нарушало тишину жаркого дня, кроме звука копыт наших коней, поднимающих за собой облака белой пыли и несущих нас к Миссолунгской дороге. Мы остановились у ручья - у этого прекрасного зеленого оазиса среди скал и камней, чтобы напоить наших лошадей. Гайдэ спешилась, но, едва наполнив свой бурдюк, она оглянулась и увидела смутное облачко пыли вдалеке.
     - Ты нам об этом говорил? - спросила она Висцилия.
     Мы оба посмотрели туда.
     - Они приближаются,- сказал я. Висцилий кивнул.
     - Берите коней,- велел он, оттаскивая свою лошадь от воды.- Нам пора ехать.
     Но как мы ни старались, облако пыли позади так и не исчезло. Напротив, оно становилось все плотнее и, казалось, приближалось к нам. А затем я услышал, как Гайдэ вскрикнула; обернувшись, я увидел блеск металла и услышал отдаленный стук копыт. Мы обогнули выступ скалы, и наши преследователи исчезли, а мы могли только догадываться, заметили они нас или нет. Но теперь дорога пошла под откос и стала более прямой, так как валуны и утесы мы миновали. На открытой равнине мы стали легко заметны.
     - Далеко еще? - крикнул я Висцилию. Он показал рукой, но я смог увидеть только белую линию дороги далеко впереди и маленькую крепость.
     - Замок Али-паши,- пояснил он.- Мы должны успеть туда. Вперед, мой господин, вперед!
     Наши преследователи уже обогнули скалу и увидели нас. Послышались их победные крики, и они стали рассыпаться по равнине. Донесся звук выстрела, и мой конь чуть не упал, споткнувшись. Я выругался, пытаясь дотянуться до сумки с пистолетом.
     - Вперед, мой господин,- прокричал Висцилий, когда раздался второй выстрел,- татары не умеют стрелять метко!
     Но зато скакали они быстро; пока Висцилий кричал, трое из них отделились и стали приближаться к нам. Один из них нагнал Гайдэ и захохотал, когда она замахнулась на него кинжалом. Он стал забавляться, кружа вокруг нее, но тут мне наконец удалось нащупать пистолет. Он уже был заряжен, и мне только оставалось надеяться, что он не даст осечки. Татарин схватил Гайдэ за волосы; она отчаянно вцепилась в поводья, сопротивляясь его рывкам. Татарин выпустил ее, а затем вновь схватил - уже за руку. Он смеялся - и тогда я выстрелил. Татарин высоко подскочил в седле, как будто отдавая кому-то честь, но тут же упал с лошади, которая потащила его за застрявшие в стременах ноги вдоль дороги. Наблюдая за бегом обезумевшей лошади, наши преследователи замешкались, и мой боевой дух воспрял, так как открытые ворота крепости были уже в поле нашего зрения. Татары, должно быть, тоже их увидели, поскольку тут же начали кричать в ярости, звук их бешеной скачки грохотал у нас в ушах. Я обернулся - был ли с ними паша? Я не смог ничего разглядеть. Я обернулся опять. Его там не было. Ну конечно, ведь он был мертв. Я видел его смерть.
     - Вперед, мой господин,- кричал Висцилий.
     Пули свистели мимо нас, и вдруг им ответил залп из бойниц замка, и несколько татар упало на землю. Но их оставалось еще много, и я подумал, мчась к открытым воротам, что мы не успеем. Меня кто-то схватил за руку. Я обернулся - татарин скалился мне в лицо. Он тянулся к моему горлу, но в этот момент я вывернулся из его захвата, и мой конь сбил его коня. Я искал взглядом Гайдэ; она скрылась в воротах крепости.
     - Мой господин, быстрее! - орал Висцилий впереди.
     Я пришпорил почти загнанного скакуна; всадники отстали от нас, и мы влетели в ворота, которые тут же захлопнулись за нами.
     Мы были спасены, по крайней мере на некоторое время. Но даже за крепостными стенами мы чувствовали себя неуютно. Командир гарнизона был угрюм и подозрителен. Хотя его вполне можно было понять, судя по тому, что наше появление было довольно странным, но ведь, с другой стороны, он не мог не видеть ярость татар, гнавшихся за нами. Когда я сказал ему, что это были клефти, он смерил меня открыто недоверчивым взглядом. Впрочем, он стал вести себя более вежливо, когда я подчеркнул, что я близкий друг Али-паши, а когда он взглянул на рекомендательное письмо, которое было со мной, он удивил нас своей почти греческой услужливостью. Но я ему не верил, и, после того как мы немного отдохнули и удостоверились, что татары вернулись к себе в горы, мы поторопились двинуться в путь. Миссолунгскую дорогу, хотя и трудно было назвать оживленной, но после пустынных горных троп она показалась нам настоящим торговым путем, а что касается ее состояния, то тут и говорить нечего, мы теперь могли двигаться гораздо быстрее. Разумеется, мы все равно старались быть начеку, но никаких облаков пыли, вздымаемой к небу, мы более не видели и вскоре почувствовали себя вполне в безопасности. Мы переночевали в Арте, довольно милом местечке, и там мы смогли нанять охрану - десять солдат, чтобы они оберегали нас всю оставшуюся дорогу. Чувство уверенности начало возвращаться ко мне. Мы отправились в путь лишь поздним утром, поскольку Гайдэ так устала, что проспала почти двенадцать часов. Я не решился будить ее. Я и сам пребывал тогда в безмятежном платоническом настроении.
     Да и мог ли я винить Гайдэ за ее сдержанность, ведь она еще не почувствовала свою свободу...
     Лорд Байрон замолчал. Глаза его были широко раскрыты, они всматривались в пустоту, как будто он видел там канувшее в Лету прошлое.
     - Ее невинность,- он вновь запнулся, встретившись взглядом с Ребеккой,- ее невинность,- прошептал он,- была столь же неистовой и неукрощенной, как и страсть в ее душе - пламя надежды, которое не в силах были погасить долгие годы рабства; и если я говорю, что любил ее так, как никого более не полюблю, то это именно благодаря тому, что огонь этот светился в ней, зажигал ее дикую красоту негасимым пламенем. У меня не было никакого желания красть то, что могло меня обжечь, кровь моя в венах вскипала подобно вулканической лаве, и я ждал. Мы двинулись дальше к Миссолунги, и, судя по тому, что Гайдэ продолжала сторониться меня, я знал, что нам еще рано рассчитывать на то, что паша почил в могиле.
     На третий день пути мы достигли берегов озера Трионида. Там мы недолго задержались, так как неподалеку от озера находилась деревня Висцилия и он предложил мне пополнить нашу стражу своими односельчанами. Он уехал в горы, так что на время его отсутствия мы расположились в гроте, где воздух был тяжелым от аромата роз, а голубое зеркало озера едва виднелось среди деревьев. Я обнял Гайдэ и снял ее пажескую шапочку, так что ее длинные волосы свободно упали на плечи. Я гладил их, а она играла моими волосами, и мы лежали в сладком забытьи, словно были единственными людьми на этой земле.
     Я любовался видом гор за озером, и дух мой зажегся надеждой и восторгом. Я повернулся к Гайдэ.
     - Ему нас не достать,- сказал я.- Только не здесь. И он мертв.
     Гайдэ пристально смотрела на меня своими большими томными черными глазами. Медленно, почти незаметно она кивнула.
     - Однажды он признался мне, что любит тебя. Это правда, как ты думаешь?
     Гайдэ не ответила, она припала щекой к моей груди.
     - Не знаю,- сказала она наконец,- возможно.- Она помолчала.- Любил ли? Нет, он не мог полюбить меня.
     - Тогда что же?
     Гайдэ тихо лежала у меня на груди. Она слушала, как мое сердце бьется для нее.
     - Кровь,- сказала она.- Да, вкус моей крови.
     - Крови?
     - Ты видел, видел, каким он от этого становился. Он пьянел. Не знаю, в чем тут дело. Когда он пил ее у других людей, такого никогда не случалось.- Она резко села, сжав свои колени.- Только от моей крови,- она вздрогнула,- только от моей.
     Она вновь обняла меня. Поцеловала. Ее тело дрожало в моих руках.
     - Байрон,- прошептала она,- правда ли это? Неужели я на свободе? - Она во второй раз поцеловала меня, и ее слезы остались на моем лице.- Скажи мне, что я свободна,- попросила она, прижимаясь щекой к моим щекам.- Докажи, что я свободна.
     Она встала, ее плащ упал, она дернула свой пояс, ткань уже не скрывала ее груди. Одна за другой все ее одежды очутились на земле у ее ног. Она нагнулась, ночь сверкнула в ее глазах, наши губы соприкоснулись и слились воедино в поцелуе. Рука Гайдэ сжала мои плечи, а моя зарылась в ее локоны. Ничего вокруг более не существовало для нас. Все, что я чувствовал, была Гайдэ - бархатные прикосновения ее языка, мягкое тепло ее наготы на моем теле. Мы любили и были любимы, пили дыхание друг друга, пока дыхание наше не перешло в острое удушье; и думал я, что если душа может умереть от наслаждения, тогда наши души обречены, но нет, пока мы содрогались и растворялись в объятиях друг друга, смерть не была властна над нами. Наконец мало-помалу чувства наши вернулись, но лишь затем, чтобы вновь потонуть в агонии, и стук сердца Гайдэ, отдававшийся в моей груди, заставлял меня поверить, что и сердце теперь у нас одно на двоих.
     День шел на убыль. Гайдэ заснула. Такая прекрасная, такая ненасытная в любви, теперь лежала она неподвижная, доверчивая, хрупкая. Уединение любви и упавшей ночи были наполнены таким же спокойствием. Вдали тени от гор двигались по глади озера, Гайдэ шевельнулась в моих руках и прошептала мое имя, но не пробудилась, и дыхание ее оставалось ровным, как вечерний бриз. Я смотрел на нее, держа на своей груди. И опять в этом тихом месте я ощутил, что все богатство, все краски жизни были лишь для нас двоих. Я смотрел на Гайдэ и вновь переживал восхищение Адама Евой, подарившей ему целый мир, и верил, что рай никогда не будет потерян.
     Я поднял глаза. Ночь почти наступила. Солнце уже скрылось, и горы своими синими силуэтами заслоняли звезды. На одной из вершин расплывчатым силуэтом горела луна - и на мгновение мне вдруг почудилось темное пятно, мелькнувшее на фоне лунной дорожки.
     - Кто здесь? - тихо прошептал я.
     Ответом мне было спокойствие ночи. Я шевельнулся, и Гайдэ внезапно посмотрела на меня широко открытыми и яркими глазами.
     - Ты что-то видел? - спросила она.
     Я ничего не ответил. Натянув плащ, я пошел за саблей. Гайдэ последовала за мной. Мы вышли из пещеры. Ни звук, ни шорох не нарушали тишину.
     И вдруг Гайдэ показала куда-то.
     - Там,- прошептала она, вцепившись мне в руку.
     Я взглянул туда и увидел тело, лежавшее в зарослях цветов. Я нагнулся и перевернул его. На меня уставились глаза одного из наших телохранителей. Он был мертв. Он казался совершенно обескровленным, а лицо его было обезображено гримасой ужаса. Я посмотрел на Гайдэ, поднялся и обнял ее. В эту минуту цепь факелов окружила нас, и за каждым из них пряталось лицо татарина. Никто из них ничего не говорил, Я поднял саблю. Цепь медленно разомкнулась. Одетая в черное фигура вышла из темноты.
     - Уберите саблю,- сказал Вахель-паша. Я тупо смотрел на него. Потом засмеялся и покачал головой.
     - Прекрасно.- Паша отбросил свой плащ. Раны от пуль, которые я выпустил в него, все еще сочились кровью. Он вытащил из-за пояса пистолет.
     - Спасибо, что дали мне возможность,- сказал он,- я ваш должник.
     Он прицелился. Воцарилась гробовая тишина. Тогда Гайдэ бросилась ко мне и встала между нами, но я оттолкнул ее, и тут звук выстрела взорвался в моих ушах. Я почувствовал боль, заставившую меня рухнуть на землю. Я схватился за бок - он был мокрый. Гайдэ звала меня, рвалась ко мне, но ее уже держали два татарина, и она внезапно замерла, без плача, бледная, напрягшаяся, словно окаменев от поцелуя смерти.
     Паша разглядывал ее. Потом дал знак, и третий татарин шагнул вперед. В руке у него было что-то вроде Дерюги. Паша взял рабыню за подбородок. Губы его Дрожали, но затем перестали, словно печаль и презрение не давали ему улыбаться.
     - Взять ее,- велел он. Гайдэ взглянула на меня.
     - Байрон,- прошептала она.- Прощай. Слуги увели ее, и больше я ее не видел.
     - Как трогательно,- прошептал паша, дыша мне в лицо.- Значит, из-за нее, ради нее, милорд, вы отреклись от всего, что я предлагал вам?
     - Да,- сказал я спокойно.
     Я отвернулся, чтобы не смотреть в его глаза.
     - Она не виновата. Я похитил ее. Она не хотела ехать со мной.
     Паша захохотал.
     - Ну и благородство!
     - Это правда.
     - Ну уж нет.- Улыбка паши исчезла.- Неправда, милорд. Она такая же беглянка, как и вы. Вы оба заслужили наказание.
     - Наказание? Что вы сделаете с ней?
     - В наших краях есть одно забавное наказание за вероломство. Для рабов оно вполне подходит. Но черт с ней, милорд, я бы на вашем месте о своей судьбе побеспокоился.
     Он протянул руку ко мне и обмочил пальцы в крови на моем боку. Затем облизал их и улыбнулся.
     - Да, вы умираете,- сказал он,- вам хочется этого? Хочется смерти?
     Я не ответил. Паша нахмурился, и вдруг его глаза загорелись, как будто красное п