л он. Он указал на дорогу, по которой мы приехали вечером.
     - По этой дороге мертвые приходят из ада.
     Мы смотрели в канаву. Почти вся кровь уже вытекла из козы и образовала зловещую черную лужу на дне. Неподалеку я заметил свежий заготовленный кол, лежащий на земле. Священник повернулся к нам и жестом велел идти назад в гостиницу. Упрашивать нас не пришлось. Горгиу и Петро, казалось, обрадовались нашему возвращению. Когда мы сели рядом у огня, Петро подошел к Никосу и обнял его. Он что-то говорил ему шепотом, возможно, ругал. Никос слушал безразлично, а затем высвободился из объятий брата. Он обратился ко мне:
     - Не смейтесь над тем, что я вам рассказал, мой господин,- мягко сказал он.- Заприте ставни на ночь.
     Я обещал ему сделать это. Никос помешкал и наконец, пошарив у себя в плаще, извлек небольшое распятие.
     - Прошу вас,- промолвил он,- ради меня, не расставайтесь с этим.
     Я взял крест. На вид тот был из золота, драгоценные камни изящно обрамляли его.
     - Откуда он у тебя? - удивленно спросил я.- Странно видеть столь ценную вещь у сына пастуха.. Никос сжал мою руку.
     - Не расставайтесь с ним, мой господин,- прошептал он.- Одному Богу известно, кто здесь шатается по ночам.
     Он удалился внезапно, словно девушка, смущенная откровенностью со своим возлюбленным.
     Перед тем как лечь спать, я сделал все, как просил меня Никос, и наглухо запер ставни на окнах. Хобхауз начал было шутить надо мной, но отпирать окна не стал. Мы оба заснули мгновенно, даже Хобхауз, который обычно долго ворочался и жаловался на клопов. Я повесил распятие на стене над головой, пожелав нам крепкого сна, но воздух был пыльный и спертый, и спалось мне плохо. Несколько раз я просыпался и заметил, что Хобхауз тоже взмок от пота и белье его смято. Раз мне почудилось, что кто-то скребется в стену снаружи. Помню, мне привиделось лицо, бледное, с диким взглядом имбецила, уставившегося на меня. Я проснулся, заснул опять, и на этот раз мне приснилось, что эта тварь скребет по ставням своими ногтями, которые производят леденящие кровь звуки, но когда я снова проснулся, ничего этою не было, и я даже усмехнулся про себя тому, какое сильное впечатление произвел на меня рассказ Никоса. В третий раз мне приснилось, что ногти этого создания, как ножи, проходят сквозь ставни, изо рта его пахнет мертвечиной и чума просачивается в спальню вместе с его зловонным дыханием. Страх пронзил меня, и я решил было, что если сейчас же не открою глаза, то уже никогда не проснусь. Я вскочил весь покрытый потом. В окне опять никого не было, но я все же подошел к нему и, к своему ужасу, обнаружил, что в нескольких местах ставни повреждены. Тогда я прижался лбом к холодным металлическим створкам и вперил взор в ночь. Густой туман, и дальше дороги ничего не было видно. Все вокруг казалось спокойным. Но вот внезапно что-то промелькнуло - мужчина, если это существо можно было так назвать, пробежал, кренясь и странным образом покачиваясь, будто одна нога его была повреждена, Я моргнул и потерял его из виду. Сколько я ни тщился разглядеть что-нибудь в тумане, я не увидел ни признака движения. "Все спокойно, словно здесь воцарилась сама смерть",- усмехнулся я про себя.
     Я достал из-под подушки пистолеты, с которыми никогда не расставался, и накинул походный плащ. Затем уверенными шагами направился к выходу из гостиницы. Найдя входную дверь, запертую изнутри, я вздохнул с облегчением, отпер ее и выбрался наружу. Где-то вдалеке был слышен вой собаки; кроме этого, ничто не нарушало царившую вокруг тишину. Я прошел немного вперед, по направлению к торчащим из земли кольями. Развилка дороги была покрыта туманом, но в остальном все было тихо, и я, естественно, двинулся обратно в дом. Войдя в гостиницу, я запер за собой дверь и, стараясь никого не разбудить, осторожно вернулся в свою спальню.
     Дойдя до комнаты, я обнаружил дверь распахнутой. Тем не менее я ясно помнил, что прикрыл ее за собой, когда выходил из спальни. Со всей осторожностью, на которую я только был способен, я прокрался в комнату. Хобхауз, взмокший от пота, все так же лежал в своей грязной постели, а над ним, почти касаясь его обнаженной груди, склонился человек в безобразной черной епанче. Я поднял пистолет и взвел курок. Звук заставил пришельца вздрогнуть, но, прежде чем он смог обернуться, дуло оружия уже уперлось ему в спину. - Выходи! - шепотом скомандовал я. Незнакомец медленно выпрямился. Подталкивая пистолетом, я вывел его в коридор.
     Там я развернул его и сорвал капюшон с его лица. То, что предстало передо мной, сперва лишило меня дара речи, а затем мне сделалось смешно. Мне сразу вспомнились слова, слышанные мной этим вечером, и я не мог удержаться, чтобы не повторить их.
     - Одному Богу известно, кто здесь шатается по ночам.
     На лице Никоса не было ни признака улыбки. Взмахом пистолета я приказал ему сесть. Он безвольно опустился на пол.
     Я наклонился над ним.
     - Если ты хотел обокрасть Хобхауза, а именно этим, я уверен, ты здесь занимался, почему ты ждал так долго и не сделал этого раньше?
     Никос выглядел озадаченным.
     - Ведь твой отец,- продолжал я,- и брат и есть те самые клефти, зарезавшие вчера наших охранников?
     Никос не отвечал. Я погрозил ему пистолетом.
     - Это ты убил моих людей? - повторил я свой вопрос.
     Никос медленно кивнул.
     - Зачем?
     - Они были турками,- последовал ответ.
     - А нас почему же не тронули?
     В глазах Никоса мелькнула злость.
     - Мы солдаты,- сказал он,- а не бандиты.
     - Ах да, я совсем забыл, вы ведь всего лишь честные пастухи.
     - Да, мы пастухи,- сказал Никос с внезапным приступом ярости.- О мой господин, да мы сами как скоты, рабы турецких уагс1ои1аспа!
     Последнее слово было сказано им без тени иронии.
     - У меня был брат, о господин, третий сын моего отца, турки убили его. Неужели рабы не имеют права на месть? Неужто рабам не дано право мечтать о свободе и сражаться за нее? Господь знает, настанет день, когда греки не будут рабами.
     Лицо Никоса было бледным, он весь дрожал, но в его черных глазах горел вызов. Я протянул руку, чтобы успокоить его, я хотел обнять его, но он вскочил на ноги и прижался к стене. Вдруг он засмеялся.
     - Ах да, конечно. Я же раб, и мне следует повиноваться. Возьми же меня, мой господин, а взамен дай золото.
     Его пальцы коснулись моей щеки. Он целовал меня, поначалу губы его обжигали ненавистью, но вдруг я почувствовал что-то иное: это был долгий-долгий поцелуй молодости и страсти, объединивший в себе сердце, душу, разум и чувство,- это было дано мне испытать лишь раз в жизни.
     И все же его отчаянная насмешка продолжала звучать в моих ушах. Я потерял чувство времени, и тем не менее я должен был прекратить этот поцелуй. Я взял Никоса за руку и снова втащил его в комнату. Хобхауз зашевелился, увидев меня с юношей, промычал что-то и повернулся к нам спиной. Я пошарил около его кровати и вытащил мешочек с деньгами.
     - Возьми это,- сказал я, бросая кошель Никосу.- Ты развлек меня своими сказками об упырях и вампирах. Это тебе в награду за твою фантазию.
     Юноша молча смотрел на меня. В этот момент он выглядел особенно беззащитным.
     - Куда ты отправишься? - спросил я его уже более мягко.
     Он ответил не сразу:
     - Далеко.
     - Куда?
     - Может, на север. Там греки свободны.
     - А отцу сказал?
     - Да. Он, разумеется, опечален. У него было трое детей - один мертв, я уезжаю, и завтра утром с ним останется один Петро. Он знает, что это единственный выход для меня.
     Я смотрел на мальчика, такого хрупкого и нежного, словно красивая девушка. В конце концов, это был всего лишь мальчик, случайный попутчик, и все же мне было жалко с ним расставаться.
     - Но почему же ты думаешь, что у тебя нет выбора? - спросил я.
     Никос покачал головой.
     - Я не могу сказать.
     - Поезжай с нами.
     - С двумя чужеземными господами? - рассмеялся внезапно Никос.- О да, это, конечно, самый лучший способ не привлекать к себе внимания.- Он бросил взгляд на мешочек, который я дал ему.- Большое спасибо, мой господин, но я предпочту ваше золото,
     Он уже собирался покинуть комнату, как я удержал его за плечо. Я подошел к стене и снял с нее распятие.
     - Забери и это,- сказал я,- это дорогая вещь. Мне она не пригодится.
     - Но она нужна вам,- выпалил Никос в страхе.
     Он снова поцеловал меня. С улицы, со стороны дороги, донесся приглушенный звук выстрела. Потом выстрелили еще раз.
     - Возьмите,- взмолился Никос, вкладывая крест в мою ладонь.- Неужели вы на самом деле считаете, что я все это придумал?
     Он пожал плечами, повернулся и поспешил к выходу. Я смотрел, как он удалялся по коридору, а когда проснулся утром, в гостинице его уже не было.
     Лорд Байрон замолчал, он сидел, скрестив руки и устремив взгляд в черноту.
     - А Никос? - спросила Ребекка, слыша свой голос как бы издалека.- Вы больше не видели его?
     - Никоса? - Лорд Байрон поднял глаза и затем медленно покачал головой.- Нет, Никоса я больше никогда не встречал.
     - А как же выстрелы, те два выстрела, что вы слышали ночью?
     Лорд Байрон усмехнулся.
     - Ну, я пытался убедить себя, что это был всего лишь хозяин гостиницы, стрелявший в ночного вора.
     В горах было много других бандитов, менее разборчивых, чем Горгиу. Эти выстрелы напомнили мне, что здесь все время нужно быть начеку.
     - И что же?
     - Но ничего страшного не произошло, мы без труда добрались до Янины, если это вас интересует.
     - А вампиры?
     Лорд Байрон закрыл глаза. Едва заметная усмешка играла на его губах.
     - Вампиры,- тихо повторил он.- Уезжая утром, мы увидели труп мужчины, валявшийся в канаве. В спине его были видны две раны от пуль. А кол священника торчал из его груди. Сам священник стоял и смотрел, как роют могилу рядом с другими кольями. Рядом была и женщина, которая вчера приехала с ним, она рыдала, прижавшись к священнику.
     - Они все-таки поймали своего вампира,- весело сказал Хобхауз и покачал головой с видом знающего человека.- Во что только люди ни верят. Невероятно. Совершенно невероятно.
     Я ничего не ответил. Мы двинулись в путь, и вскоре колья, вбитые в землю, исчезли из виду. Только тогда мне пришла в голову мысль о странном совпадении: у трупа была усохшая нога.

Глава 3

     Люцифер:
     О гордые желанья,
     Которые так скромно разделяют
     Юдоль червей!

     Каин:
     А ты,- ты разделяешь
     Обители с бессмертными,- ты разве
     Не кажешься печальным?

     Люцифер:
     Я печален.
     Итак, скажи: ты хочешь быть бессмертным?
     Лорд Байрон. "Каин"
     (перевод И. Бунина)

     Вследствие долгого пребывания в горах наше воображение вкупе с воспоминаниями породило чувство необычайного страха. Мы добрались до дороги на Янину без приключений и дальше двигались так быстро, что суеверия, над которыми мы так нарочито смеялись до этого, теперь, к нашей радости, и вовсе были позабыты; даже я, которому недоставало скептицизма моего друга, мог говорить о вурдалаках так непринужденно, как за чаем в Лондоне. И все же первого взгляда на Янину нам хватило, чтобы вспомнить, что мы далеко от Чаринг-кросс, так как храмы и минареты, разбросанные в лимонных садах и кипарисовых рощах, были столь живописны, не в пример Лондону, что превзошли все наши ожидания. Даже вид человеческого тела, подвешенного за руку к дереву, не поверг нас в уныние, что было бы ужасным в уединенной деревне. Теперь же, подъезжая к воротам восточного города, все это казалось нам приятным отголоском варварства, романтической пи-Щей - по определению Хобхауза.
     - И вас там встретили?
     - В Янине? Да.
     - Это, наверное, было для вас приятной неожиданностью.
     Лорд Байрон улыбнулся.
     - Да, конечно. Али-паша, как я вам уже говорил,
     был человеком крайне жестоким, и в день нашего приезда отлучился из города, чтобы расправиться с непокорными сербами, но тем не менее он отдал распоряжение, чтобы нас как следует встретили и приняли. Это было очень лестно. Нас встретили у ворот и провели по узким тесным улочкам с их бесконечным красочным вихрем и шумом, в то время как над всем этим стоял запах специй, грязи и испражнений. За нами бежали толпы ребятишек, смеясь и тыча в нас пальцами, а из лавок, гашишных притонов и с огражденных балконов за нами следили женщины из-под своих покрывал. Приятно было снова очутиться на солнце, но тут в лицо нам подул освежающий холодный ветер с озера, мимо которого мы проезжали в сторону караван-сарая, отведенного для нас Али-пашой. Выполненный в турецком стиле, постоялый двор был открытым, полным света и воздуха, с широким двором, спускающимся к озеру. Однако не все комнаты вокруг внутреннего двора были отведены для нас; противоположные ворота охраняли два татарских воина, а в конюшне стояли на привязи лошади. Но никого не было видно, и в тишине наших комнат даже городской шум, казалось, утихал.
     Мы с Хобхаузом сразу легли спать, и разбудили меня завывания муэдзина, созывающего правоверных мусульман на вечернюю молитву.
     Хобхауз, будучи прирожденным атеистом, беззаботно храпел, но я поднялся и вышел на балкон. Поверхность озера была малиново-красной, а остроконечные вершины гор, протянувшихся грядой вдоль противоположного берега, казались обагренными кровью. Кругом царили тишина и спокойствие, Янина была где-то позади, и только одинокая лодка на озере, отплывающая от маленького островка, напомнила мне о человеческом присутствии. Я вернулся в комнату, попытался растолкать Хобхауза, но у меня ничего не вышло и я вышел во двор.
     В доме и на озере было по-прежнему тихо. Я осмотрелся по сторонам в надежде найти хоть одно живое существо; лодка, еще несколько минут назад находившаяся вдали от берега, теперь была пришвартована и мерно покачивалась передо мной. С какой же невероятной скоростью, должно быть, она передвигалась! На носу ее, понурившись, сидел лодочник, но когда я окликнул его, он не отозвался. Приблизившись к нему, я снова позвал его, дернув за рукав. Черные одежды, в которые он был укутан, оказались маслянистыми и влажными на ощупь; лодочник поднял голову и уставился на меня, широко раскрыв рот и с бессмысленным взглядом лунатика. Я сделал шаг назад и услышал тяжелые шаги Хобхауза, выходящего наружу. Последние лучи солнца исчезли за крышей постоялого двора. Я остановился, бросив взгляд через плечо на озеро, и в этот момент, когда красные отблески заката исчезли на воде, я увидел еще одного человека.
     Лорд Байрон замолчал. Ребекка заметила, как он стиснул ручки кресла. Глаза его были закрыты.
     Они долго молчали.
     - Кто это был? - наконец спросила она. Лорд Байрон покачал головой.
     - Я видел его впервые. Незнакомец стоял как раз на том месте, где еще минуту назад находился я; это был высокий мужчина, обритый по-турецки, но с закрученными белыми усами и небольшой щеголеватой бородкой, какую иногда носят арабы. Его тонкое, неестественно бледное лицо, скрытое к тому же темнотой, и весь облик этого человека пробудили во мне непонятные чувства отвращения и почтения одновременно, столь сильные и неожиданные, что мне трудно было их объяснить. У него были крючковатый нос, плотно сжатые губы, и все же помимо выражения хищной насмешки в его лице угадывались огромная мудрость и страдание, промелькнувшее словно тень набежавшего облака. Взгляд его, тусклый, как у змеи, так мне показалось вначале, стал вдруг глубоким и накаленным, словно какая-то тяжелая мысль угнетала его; наблюдая за ним, я понял, что такой сложной и метущейся души я еще не встречал. Я поклонился ему; он улыбнулся, его чувственный рот искривился в усмешке, обнажив ряд белоснежных зубов; незнакомец мне поклонился в Ответ. Откинув плащ, в который он был запахнут подобно бедуину, он проследовал к воротам, охраняемым татарскими воинами. Я видел, как те почтительно приветствовали его, но он, не ответив на их приветствия, прошествовал в дом.
     В это время со стороны дороги послышались чьи-то голоса, мы увидели группу всадников, приближающуюся к нам. Люди визиря поздоровались с нами и сообщили лестную для нас новость: хотя Али-паши и не было в его резиденции в Янине, он приглашал нас присоединиться к нему в его родном городе Тапалине, находящемся в пятидесяти милях отсюда. Мы поклонились и выразили свою глубочайшую признательность, обменялись любезностями, расхваливая красоты Янины. Исчерпав наконец запас вежливых реплик и замечаний, я спросил о незнакомце, который разделял с нами часть двора, объяснив, что хотел бы засвидетельствовать ему свое почтение. Люди визиря внезапно умолкли, они переглянулись между собой, а их начальник, казалось, был смущен. Он пробормотал, что человек, которого я видел,- паша с южных гор; помолчав, он вдруг добавил с внезапной настойчивостью, словно ему в голову только что пришла эта мысль, что, если паша остановился здесь всего лишь на ночь, будет лучше не тревожить его. Все согласно закивали, а затем внезапный прилив веселья и шутливости потоком нахлынул на нас.
     "Черт, я чуть не захлебнулся,- вспоминал потом Хобхауз.- Это выглядело так, как будто они пытались что-то скрыть от нас".
     - Впрочем, у Хобби был всегда талант подмечать очевидное.
     На следующий день мы уже ехали верхом, обозревая окрестности. Я спросил нашего гида, спокойного тучного грека по имени Атанасиус, ученого, специально приставленного к нам визирем, что же такое наши гостеприимные хозяева хотели от нас скрыть. Атанасиус слегка покраснел при упоминании паши, но потом успокоился и пожал плечами.
     - Напротив вас остановился Вахель-паша,- пояснил он.- Я думаю, что слуги визиря напуганы слухами, которые о нем ходят. Они не хотят никаких неприятностей. И если вы пожалуетесь на них Али-паше, ну, тогда, конечно... это будет очень плохо для них.
     - Почему? О каких неприятностях вы упомянули? Что говорят о Вахель-паше?
     - Говорят, он колдун. Среди турков также поговаривают, что он продал душу Эблису, князю Тьмы.
     - Ах, вот оно в чем дело. И он действительно сделал это?
     Атанасиус посмотрел на меня. К моему удивлению, улыбки на его лице я не увидел.
     - Конечно нет,- вымолвил он.- Вахель-паша - ученый, великий ученый, я думаю. Что является большой редкостью среди мусульман, поэтому вызывает множество слухов и пересудов. Поймите, все они свиньи, наши хозяева и господа, невежественные свиньи.- Атанасиус бросил взгляд через плечо.- Но если Вахель-паша не невежа... ну тогда... в таком случае... он опасен. Только турки и крестьяне верят, что он настоящий демон, а я думаю, что он странный человек и является участником странных историй, что, впрочем, одно и то же. Мне хотелось бы, мой господин, чтобы вы были благоразумны и держались подальше от него.
     - Послушать вас, так он, выходит, выдающийся человек, знаменитость.
     - Возможно поэтому он так и опасен.
     - А вы сами встречались с ним? Атанасиус кивнул.
     - Расскажите мне,- попросил я.
     - У меня есть библиотека. Он хотел посоветоваться по поводу одного манускрипта.
     - О чем в нем шла речь?
     - Насколько я помню,- начал Атанасиус неестественно тонким голосом для столь тучного человека,- это был трактат об Ахероне, реке смерти, как повествует древняя легенда.
     - Понимаю,- только и мог произнести я. Странное совпадение поразило меня.- А не могли бы вы припомнить, чем был вызван его интерес к Ахерону?
     Атанасиус не ответил. Я заглянул ему в лицо. Оно было бледнее воска.
     - С вами все в порядке? - спросил я.
     - Да, да.
     Атанасиус дернул поводья, и его лошадь пустилась вперед легким галопом. Я присоединился к нему, теперь мы снова ехали рядом, но я ни о чем не спрашивал своего проводника, который оставался нервным и отчужденным. Внезапно он сам повернулся ко мне.
     - Мой господин,- зашептал он, словно передавал мне секрет,- если вы хотите знать, Вахель-паша является правителем всех гор вокруг Ахерона. Его замок построен на горе, возвышающейся над Ахероном. Я думаю, этим и объясняется инте