тно.
     - Пошлите за ней,- сказала она.
     - Ты так думаешь?
     - Ты выглядишь на все сорок, Байрон. Ты полнеешь.
     Я пристально посмотрел на нее. Я знал, что она говорит правду-
     - Хорошо,- сказал я.- Я сделаю так, как ты предлагаешь.
     Мою дочь привезли ко мне. Я отказался видеть Клер, она все еще была без ума от меня, поэтому Аллегру привезли в сопровождении няни-швейцарки. Ее звали Элиза. От Шелли, к моему большому разочарованию, не было никаких вестей.
     Леди Мельбурн осталась жить в моем палаццо, скрываясь от Ловласа. Она хотела удостовериться в том, что моя дочь действительно приедет.
     - Убей ее,- сказала она в первый же вечер, когда увидела играющую на полу Аллегру.- Убей ее сейчас же, пока ты не успел привязаться к ней. Вспомни Августу. Вспомни Аду.
     - Я сделаю это,- заверил я ее.- Но не теперь, когда ты рядом. Я должен быть один. Леди Мельбурн склонила голову.
     - Я понимаю,- сказала она.
     - Ты не останешься здесь, в Венеции? - снова спросил я.
     - Нет. Я пересеку океан и уеду в Америку. Теперь я мертвая. Лучшего момента для посещения Нового Света не придумаешь.
     Я улыбнулся и поцеловал ее.
     - Мы снова встретимся,- пообещал я.
     - Конечно. В нашем распоряжении целая вечность.
     Она отвернулась и вышла. Я наблюдал с балкона, как она села в гондолу, ее лицо скрывал капюшон. Я подождал, пока гондола исчезла из виду, затем отвернулся и внимательно изучил свое лицо в зеркале, отмечая следы старения. Я взглянул на Аллегру. Она улыбалась мне, протягивая игрушку.
     - Папа,- сказала она и снова улыбнулась.
     - Завтра,- пробормотал я.- Завтра.
     Я вышел из дворца и нашел Ловласа. Всю ночь я убивал с особой жестокостью.
     Наступил следующий день, и я не смог убить Аллегру. И на следующий день, и в день, который пришел вслед за ним. Но почему, хотите вы спросить? Разве нужно спрашивать? В ней было слишком много от Байронов, от меня и от Августы. Она так же, как мы, хмурилась и надувала губы. Глубоко посаженные глаза, ямочка на подбородке, насупленные брови, белоснежная кожа, сладкий голос, любовь к музыке, самостоятельность - все выдавало в ней нашу породу. Я брал ее на руки, раскрывал губы, и она улыбалась мне так же, как это всегда делала Августа. Нет. Я не мог этого сделать.
     И все же мучительная пытка становилась все невыносимее. Возможно, я забыл о силе тяготевшего надо мной проклятия? Я заметил, что Элиза стала более подозрительной, меня это не беспокоило, но я боялся, что она может написать Шелли. Она не отходила ни на минуту от Аллегры, и все это время моя любовь к моему маленькому Байрону становилась сильнее, и я знал, что в конце концов не смогу убить ее, не смогу увидеть, как ее глаза закроются в последний раз. Это была медленная агония - держать Аллегру рядом с собой. Поэтому я отослал ее в дом британского консула. Дворец вампира не лучшее место для воспитания ребенка.
     Но некоторым показалось странным, что Аллегра находится под присмотром посторонних людей. Однажды мы сидели за завтраком с Ловласом и обсуждали наши планы на вечер, когда мне доложили о приходе Шелли. Я поднялся и радостно приветствовал его. Шелли ответил мне тем же, но сразу приступил к цели визита. Он объяснил мне, что его попросила приехать сюда Клер, потому что она беспокоится об Аллегре. Я попытался унять его тревоги. Мы поговорили об Аллегре, о ее здоровье, ее будущем. Шелли, казалось, успокоился, но я так настойчиво пытался убедить его, что он несколько удивился. Ловлас наблюдал за мной своими изумрудными глазами с легкой улыбкой на устах, и, когда я предложил Шелли остаться у меня на лето, Ловлас прыснул от смеха Шелли повернулся и с враждебностью посмотрел на него. Он взглянул на завтрак Ловласа - кровавый бифштекс,- вздрогнул и отвернулся.
     - В чем дело? - спросил Ловлас.- Вам не нравится вкус мяса? - Он ухмыльнулся в мою сторону.- Байрон не говорил, что вы вегетарианец!
     Шелли в бешенстве уставился на него.
     - Да, я вегетарианец,- сказал он.- Почему вы смеетесь? Потому что я не обжираюсь мертвой плотью? Потому что вид крови и сырого мяса вызывает во мне отвращение?
     Ловлас еще громче расхохотался, но вдруг замер. Он не отрывал взгляда от бледного лица Шелли, обрамленного, как и у Ловласа, золотистыми кудрями, и мне показалось, глядя на них, что это жизнь и смерть отражают красоту друг друга Ловлас задрожал, затем снова ухмыльнулся и повернулся ко мне.
     - Милорд.- Он поклонился и вышел.
     - Кто он? - прошептал Шелли.- В нем есть что-то нечеловеческое.
     Я заметил, что он дрожит.
     Я взял его за руку и попытался успокоить.
     - Пойдем со мной.- Я указал на гондолу, покачивающуюся у ступеней дворца,- Нам о многом нужно поговорить.
     Мы подплыли к песчаному берегу Лидо. Там я держал лошадей. Мы взобрались в седла и поехали вдоль дюн. Это было мрачное пустынное место, размытое приливами и отливами. Шелли повеселел.
     - Я люблю такие пустынные места,- произнес он,- где все кажется безграничным и твоя душа раскрывается вселенной.
     Я взглянул на него.
     - Ты все еще мечтаешь,- спросил я,- овладеть секретами предвидения и власти?
     Шелли улыбнулся мне и пришпорил лошадь, а я помчался вслед за ним. Мы скакали по волнам, ветер бил освежающей струей нам в лица, и волны плескались о берег, наполняя наше одиночество восторгом. Вскоре мы замедлили галоп наших скакунов и возобновили беседу. Ощущение бесконечного счастья нахлынуло на нас. Мы все время смеялись, наш разговор был откровенным, увлекательным и остроумным. Только когда мы повернули лошадей к дому, разговор перешел на мрачные темы, словно попал в тень пурпурного облака, нависшего над нашими головами. Мы начали говорить о жизни и смерти, о свободе воли и судьбе; Шелли, как обычно, оптимистично смотрел на вещи, но я, который знал намного больше, чем мой друг мог себе представить, придерживался мрачного взгляда. Я вспомнил слова Агасфера.
     - Правда может существовать,- сказал я,- но даже если это так, она не отобразима. Мы не можем взглянуть на нее.
     Я посмотрел на Шелли.
     - Даже те, кто проник в тайны смерти. Какой-то отблеск промелькнул на его лице.
     - Возможно, ты прав,- сказал он,- в том, что мы беспомощны перед нашим собственным неведением. И все же я верю, что Судьба, Время, Случай, Изменчивость существуют ради вечной Любви.
     Я усмехнулся.
     - Ты говоришь об утопии.
     - Ты так уверен в этом?
     Я остановил свою лошадь и пристально посмотрел на Шелли. Я знал, что мой взгляд стал холодным.
     - Что ты можешь знать о вечности?
     Шелли отвел взгляд. Но наша прогулка подошла к концу. Все еще не отвечая мне, он слез с седла и сел в гондолу. Я присоединился к нему. Мы плыли по лагуне. Вода, освещенная лучами заходящего солнца, казалась огненной, но белые башни и дворцы Венеции на фоне темного неба выглядели прекрасными и мертвыми призраками. Я знал, что мое лицо совершенно бледное. Мы проплывали мимо острова, на котором стоял дворец Марианны. Звонил колокол. Шелли взглянул на голые стены и задрожал, словно почувствовал исходящие от них отчаяние и боль.
     - А есть ли настоящая вечность,- задумчиво спросил он,- что лежит за пределами смерти?
     - Если и есть,- ответил я,- осмелился бы ты познать ее?
     - Возможно.- Шелли замолчал и опустил пальцы в воду.- Но это так долго, что я не хотел бы терять душу ради этого.
     - Душу? - Я рассмеялся.- Я думал, что ты язычник, Шелли. Что это за разговоры о потерянной душе? Ты говоришь как истинный христианин.
     Шелли покачал головой.
     - Я говорю о душе, которую я, ты и все мы разделяем с душой космоса. Я надеюсь...
     Он взглянул на меня. Я насмешливо поднял брови. Пауза затянулась.
     - Я бы решился,- произнес он наконец.- Да, я смог бы это сделать.
     Мы больше ни о чем не говорили, пока не добрались до палаццо, а там снова возобновились шутки и веселье. Я был доволен. Шелли не сможет сопротивляться, он будет вынужден прийти ко мне, прийти и спросить. Я приготовился ждать. Он остался на лето, но не в Венеции, а через лагуну, на итальянском берегу. Я знал, что ему не нравится город, он как-то сказал мне, что под внешней красотой Венеции скрываются грязь и упадок; в этом Венеция была похожа на Ловласа с Марианной, которых Шелли с первой встречи возненавидел. Я видел, что ему не нравятся мои привычки и настроение, источником которых, как он считал, были отчаяние и презрение ко всему, и в то же время я очаровывал его, потому что он никогда не сталкивался с таким существом, как я. Мы много разговаривали, совершали прогулки верхом вдоль берегов Лидо. Все это время я мучил его соблазнами. Шелли смотрел на меня взглядом, полным тоски и почтения. Он был на грани падения, я чувствовал, что он готов уступить. Как-то раз мы просидели до поздней ночи, разговаривая в который раз о мирах, скрытых от простых смертных. Я говорил о том, что испытал на собственном опыте, Шелли - о своих мечтах. Я уже был готов открыть ему правду, но было почти пять, и над Большим каналом забрезжил рассвет, ночь уходила. Я попросил Шелли остаться.
     - Пожалуйста,- умолял я.- Мне очень многое...- я улыбнулся,- очень многое нужно открыть тебе.
     Шелли пристально посмотрел на меня, он дрожал, готовый, как мне показалось, согласиться. Но затем он поднялся.
     - Я должен идти.
     Я был разочарован, но не стал возражать. Впереди было еще много времени. Я наблюдал за его гондолой, пока она не исчезла из виду. Затем я перенесся через Венецианский залив и посетил Шелли в его снах. Я не пил кровь, но искушал его. Я показал ему Истину - могущественную тьму, исполненную силы, источающую мрак, бесформенную бездну смерти, Истину, дающую жизнь, Истину, открывающую тайны бессмертия. Шелли наблюдал, но не шел за мной. Я обернулся и улыбнулся ему. Шелли в отчаянии протягивал ко мне руки. Я вновь улыбнулся, поманил его и исчез во тьме. Завтра, подумал я, завтра ночью он согласится пойти за мной. Это произойдет завтра
     Наутро, когда я сидел за завтраком, ко мне пришел Ловлас. Он сел за стол. Мы поболтали о разных пустяках.
     - Да,- заметил Ловлас, внезапно оскалившись,- твой друг, вегетарианец, ты разве не слышал, что он уехал?
     Я замер. Ловлас еще шире улыбнулся,
     - Я думал, он сказал тебе об этом прошлой ночью. Разве нет?
     Он рассмеялся, я в ярости отшвырнул от себя стол и закричал, чтобы он оставил меня одного. Ловлас удалился с улыбкой на устах. Я приказал слугам, пересечь залив и побывать в доме Шелли, чтобы удостовериться, абсолютно удостовериться в том, что он уехал, но я знал, что Ловлас сказал правду,- Шелли сбежал от меня. Несколько недель я пребывал в отчаянии. Ведь он вот-вот должен был стать моим. Осознание этого утешило меня. Он вернется. Я был уверен, что он не сможет отказаться от Дара. Он был так близок к падению. Мне оставалось только ждать.
     И все же, воспрянув духом после мрачного состояния, я понял, что мое страстное желание обрести друга так и не было удовлетворено. Я решил уехать из Венеции. Мне наскучили ее развлечения, я понял, что наслаждения простых смертных не для меня, мне нужно что-то большее. Кровь по-прежнему вызывала во мне трепет, но даже охота за жертвами казалась мне теперь пустой и бесполезной. Ловлас в особенности докучал мне. Я понимал, что его ликование по поводу отъезда Шелли было проявлением ревности, и, даже понимая это, я не мог простить ему и намеренно избегал его общества. Мне опять во снах начала являться Гайдэ; я видел ее так живо, что у меня порой начали возникать мысли покинуть Венецию и уехать в Грецию. Но Гайдэ была мертва, а я был одинок, зачем ворошить прошлое? И я остался в Венеции. Мое отчаяние росло. Другие вампиры, казалось, боялись меня.
     Только Марианна понимала, как я одинок. Это удивило меня. Она спросила о Шелли. Я поначалу говорил о нем с иронией, но, видя ее симпатию, полностью открылся ей.
     - Ждите,- посоветовала она.- Он придет. Лучше, когда смертный сам желает получить Дар. Вы помните, что случилось с Полидори?
     - Да,- согласился я.- Да.
     Я не мог рисковать рассудком Шелли. Но я знал, что уже вот-вот...
     - А пока,- Марианна улыбнулась мне,- мы должны найти вам другого спутника. Я усмехнулся.
     - О да, графиня, конечно.- Я взглянул на нее.- Но кого?
     - Смертного.
     - Я боюсь за его рассудок.
     - У меня есть дочь.
     Я с удивлением смотрел на нее.
     - И вы не убили ее? Марианна покачала головой.
     - Я обещала ее графу Гвичиолли. Вы помните его? Вы видели его в Милане.
     Я кивнул. Он был среди тех вампиров, которые пришли выказать мне свое уважение. Скрюченный злой старик с жадными глазами.
     - Но почему ему?
     - Ему нужна была жена. Я нахмурился.
     - Разве вы не знаете? - удивилась Марианна.- Дети нашей породы очень высоко ценятся. Они могут одарить любовью вампира и не сойти при этом с ума.- Марианна помолчала.- Терезе всего лишь девятнадцать.
     Я улыбнулся.
     - И она замужем за графом Гвичиолли, вы говорите?
     Марианна вытянула пальцы так, словно ее ногти стали когтями.
     - Конечно, для него будет большой честью, милорд, уступить свою невесту вам.
     Я снова улыбнулся и поцеловал Марианну долгим поцелуем в губы.
     - О да, конечно,- пробормотал я.- Конечно, это будет честью для него. Я помолчал.
     - Позаботьтесь об этом, графиня.
     И Марианна позаботилась.
     Конечно, графу это не доставило удовольствия, но какое мне было до этого дело? Разве я не был его императором? Я приказал ему привести Терезу на маскарад. Он сделал это и представил ее мне. Я был очарован. Она была чувственной, с пышной грудью и золотисто-каштановыми волосами. Чем-то она напоминала Августу. Ее глаза затуманивались, когда я смотрел на нее; она полностью поддалась моим чарам, и это, казалось, нисколько не грозило ее рассудку.
     - Она будет моей,- шепнул я графу.
     Выражение его лица говорило само за себя, но он склонил голову в знак повиновения. Первые несколько месяцев я позволил ему жить с нами, но спустя какое-то время я почувствовал, что это стесняет меня, и приказал ему уехать.
     Тереза была в восторге. Может, она и любила раньше, но теперь она вся отдалась этому чувству.
     - Пэр Англии, величайший поэт - и мой возлюбленный!
     Она целовала меня, затем хлопала в ладоши от восторга.
     - Байрон! Ты подобен греческому богу! О Байрон, Байрон, я буду любить тебя вечно! Твоя красота прекрасней самых заветных грез!
     Я был также увлечен ею. Она восполнила часть моего прошлого. Мы покинули Венецию, этот город вампиров, и уехали в местечко близ Равенны.
     Я был счастлив там, счастливее, чем когда-либо с момента своего падения. Я жил почти как смертный. Конечно, я был вынужден охотиться за жертвами, но Терезу, если она и знала о моих наклонностях, это нисколько не беспокоило, она была жизнерадостна и безнравственна. Я внимательно искал в ней признаки безумия или депрессии, но она оставалась прежней - импульсивной, красивой, очаровательной, обожающей меня и обожаемой мной. Я пытался, как мог, изгнать из себя все, что напоминало о моей сущности. Аллегра, которую я взял с собой из Венеции, к тому времени уже подросла. Ее кровь становилась все слаще и искусительней день ото дня. В конце концов я отослал ее в монастырь. Иначе я убил бы ее, ибо не смог бы дольше сопротивляться желанию испить ее крови. Я также пытался изгнать образ Гайдэ из своих снов. Равенна в это время была близка к революции. Итальянцы, как и греки, мечтали о свободе. Я оказывал им поддержку деньгами, своим влиянием. Я принял участие в борьбе за свободу Гайдэ, за свободу моей первой и единственной любви. Мои сны о ней стали меркнуть, и, когда она действительно являлась мне, укор в ее глазах уже не казался полным боли и страдания. Я стал ощущать себя свободным.
     В таких настроениях прошел год, пока я ждал Шелли. Я знал, что он приедет. Он писал мне иногда. Он говорил о неясных планах, о каких-то обществах, которые мы должны организовать. Он никогда не упоминал о той последней ночи в Венеции, но я чувствовал, хотя он и не говорил об этом в письмах, что он тоскует по тому, что я предложил ему тогда. Да, я был уверен, что он приедет. Между тем мы жили с Терезой очень уединенно. Я наполнил наш дом животными - собаками, кошками, лошадьми, обезьянами, павлинами; у нас был даже египетский журавль - кровь этих животных, как я обнаружил, не вызывала во мне желания.
     Лорд Байрон замолчал и оглядел комнату,
     - Вы, наверное, заметили, что я все еще люблю окружать себя домашними любимцами.
     Он нагнулся и погладил голову спящего пса.
     - Я был счастлив,- сказал он,- в этом дворце с Терезой, так счастлив, как не был счастлив со дня своего падения.
     Лорд Байрон кивнул и нахмурился.
     - Да,- сказал он,- я был почти счастлив. Он умолк.
     - Но однажды вечером,- произнес он наконец,- я услышал крик Терезы.
     Он помолчал секунду, словно растревоженный воспоминанием, затем отпил из бокала и продолжил.
     - Я схватил пистолеты и поспешил в ее комнату. Собаки на лестнице испуганно лаяли, птицы, хлопая крыльями, бились о стены.
     - Байрон!
     Тереза выбежала мне навстречу. Она сжимала грудь. Едва заметная ранка была на ее коже.
     - Кто это сделал? - спросил я. Она покачала головой.
     - Я спала,- пробормотала она сквозь рыдания.
     Я вошел в комнату и тотчас почувствовал запах вампира. Но в воздухе витал еще какой-то, более резкий, запах. Я вдохнул его и нахмурился. Ошибки быть не могло. Это была кислота
     - Кислота?
     Не отдавая себе отчета, Ребекка подалась вперед в кресле.
     Лорд Байрон улыбнулся ей в ответ.
     - Да.
     Улыбка сошла с его лица.
     - Кислота. Неделю спустя пришло письмо. В нем говорилось, что Полидори умер. Самоубийство. Он был найден бездыханным вместе со своей дочерью, рядом лежала наполовину пустая бутылка с химикалиями. С синильной кислотой, как уточнялось в письме. Я перечел его еще раз, затем разорвал и бросил на пол. Как только я это сделал, я снова почувствовал горький аромат.
     Я обернулся. Полидори смотрел на меня. Он выглядел омерзительно - кожа была жирной, рот с вываленным наррку языком был широко открыт.
     - Прошло много времени.
     Как только он заговорил, зловоние, исходившее от нею, заставило меня отвернуться. Он страшно улыбнулся.
     - Прошу прощения за свое неприятное дыхание. Он уставился на меня и нахмурился.
     - Но вы сами выглядите неважно. Постарели. И уже не столь красивы, милорд.
     Он замолчал, его лицо подергивалось.
     - Ваша маленькая дочурка еще жива?
     Я с ненавистью посмотрел на него. Он опустил глаза. Даже теперь он был моим созданием, а я его господином. Полидори отпрянул назад. Грызя костяшки пальцев, он уставился выпученными глазами на мои ноги. Затем он содрогнулся и захихикал.
     - Я убил свою дочь.
     Он задрожал. Я прикоснулся к его руке. Она была липкой и холодной. Полидори не отдернул руку.
     - Когда? - спросил я.
     Его лицо внезапно исказилось от горя.
     - Я не мог бороться с этим,- сказал он.- Вы не говорили мне. Никто не говорил. Я не мог сопротивляться зову крови.
     Он захихикал и снова застучал костяшками пальцев.
     - Я пытался остановить себя. Я хотел покончить жизнь самоубийством Я выпил полбутылки яда, милорд. И он, конечно, не подействовал. Тогда я вынужден был убить ее - мою маленькую девочку,- он захихикал,- мою сладкую маленькую девочку. А теперь,- он выдохнул мне в лицо,- у меня во рту стоит привкус этого яда. Всегда! - Он внезапно выкрикнул.- Всегда! Вы никогда не говорили мне, милорд, никогда, но я благодарю вас, благодарю, я сам понял, что вампир не стареет, когда пьет эту золотистую кровь.
     Я почувствовал жалость к нему - да, конечно. Кто бы мог лучше меня понять его боль? Но одновременно я ненавидел его, ненавидел так сильно, как все остальное. Я снова дал ему руку, пытаясь успокоить его, но он, окинув меня безумным взглядом, сплюнул на нее. Я инстинктивно отпрянул, схватился за пистолет и приставил его к подбородку Поли