а пылает глубоко внутри, скрытая ледяной оболочкой, видела, как это опасно.
     - Ты ранен,- сказала она мне,- и поэтому обращаешься к Аннабелле в надежде, что она излечит тебя.
     Я с презрением рассмеялся, но леди Мельбурн покачала головой.
     - Я предупреждала тебя, Байрон. Остерегайся моей племянницы. Она обладает худшими из качеств моральной добродетели - силой и страстностью.
     - Хорошо,- ответил я.- Это лишь усилит удовольствие, которое я получу, разрушив их.
     Но я лгал самому себе, а леди Мельбурн была более проницательной, чем я мог предположить. Сумятица чувств по отношению к Августе, отвращение к самому себе, страх перед будущим - все это лишило меня покоя. Я не знал никого, кроме Аннабеллы, кто смог бы предложить мне покой, и, хотя это казалось пустой надеждой, у меня не было выбора. Я поехал на север, в дом ее родителей. Я ожидал ее в гостиной, у камина, совершенно один. Аннабелла вошла и остановилась на мгновение в дверях, поеживаясь от холода. Она пристально посмотрела мне в глаза. Тень легла на ее лицо, она увидела холодок смерти во мне - как мрачен я стал, как огрубел со дня нашей последней встречи. Я не отвел взгляда, но это было так ясно и красиво, что внутренне я сжался, как дух зла в присутствии добра. Затем она пересекла комнату, взяла мои руки в свои, и я почувствовал ее растущее сострадание ко мне, смешанное с любовью. Я склонил голову и нежно поцеловал ее. Все мои надежды сразу ожили, я не мог больше пренебрегать ими. И я решил, что обязательно женюсь на ней.
     Я провел с Аннабеллой две недели и ни разу не пил крови, чувствуя себя все более истощенным. Дул ледяной ветер, еда была ужасной, родители холодны и скучны. "К черту,- думал я про себя,- я вампир, повелитель Смерти, и не обязан мириться с этим". Когда наконец я сбежал на юг, испытывая жажду крови, я смог почти полностью забыть о моем желании иметь ребенка. Дата свадьбы приближалась, затем миновала, я продолжал беспечно проводить время в лондонских притонах, и когда я наконец их оставил, мои планы, связанные с женитьбой казались столь же далекими, как и раньше. Каждый день я проходил по дороге, ведущей к дому Августы, меня тянуло туда; возвратившись домой, я написал письмо, отменяющее наше свидание. Я не смог быть этой ночью с Августой, она была со своим мужем; мои муки, связанные с разочарованием, были достаточно сильны, чтобы убедить меня порвать письмо. Вспомнив, что я собирался жениться, я выехал наконец из Лондона, встретился по дороге с Хобхаузом и затем медленно отправился на север к своей беспокоящейся невесте. Был конец зимы. Снег толстым слоем покрывал землю, весь мир, казалось, замерз. Моя душа тоже обратилась в лед.
     Мы прибыли к месту назначения поздно вечером. Я остановился у ворот. Впереди брезжил мерцающий свет. В противоположность ему темнота и искрящийся снег знаменовали собой свободу. Я страстно желал убежать, как волк, дикий и свирепый. Я хотел убивать. Как красиво бы выглядела кровь, разбрызганная на снегу. Но со мной был Хобхауз, и мне было не убежать, мы выехали на дорогу. Аннабелла встретила меня с явным облегчением.
     Мы поженились в гостиной дома ее родителей. Я отказался идти в церковь, этого оказалось достаточно для того, чтобы ее мать в тот момент, когда мы произноси* ли клятвы, впала в истерику при мысли о том, что ее дочь может выйти замуж. Но сама Аннабелла, когда я надевал на ее палец кольцо, пристально глядела мне в глаза своим спокойным, печальным и величественным взглядом, и я почувствовал, как утихает мое беспокойство. Приема не было, вместо этого новая леди Байрон в один миг переменила свое платье на дорожный костюм, мы сели в экипаж и отправились в зимнее путешествие в отдаленный деревенский особняк под названием Холнеби-холл, находившийся в сорока милях от дома родителей. Там мы должны были провести наш медовый месяц.
     По дороге я изучал мою жену. Она спокойно улыбалась в ответ. Внезапно я возненавидел ее. Я отвел взгляд, глядя на заснеженные поля. Я думал о Гайдэ, о голубом небе, жгучих удовольствиях, я думал о крови. Я мельком взглянул на Аннабеллу. И вдруг рассмеялся. Неужели эта девчонка может сковать меня, создание свободное и опасное, цепью слезливых обетов?
     - Я все же буду с тобой,- прошептал я.
     Аннабелла повернулась ко мне, пораженная. Я холодно улыбнулся и снова отвернулся к окну, рассматривая улицы, по которым ехал экипаж. Мы были в Дурхеме, вид большого количества людей разжигал мою жажду. На башне собора звонили колокола,
     - На наше счастье, надо полагать? - сказал я с насмешкой.
     Аннабелла молча посмотрела на меня, ее лицо было бледным. Я покачал головой.
     - Это должно привести к разводу,- прошипел я. Я подумал о судьбе, уготовленной ее ребенку.
     - Тебе следовало выйти за меня замуж, когда я сделал тебе первое предложение.
     Перед тем как я встретил Августу. Перед тем как я узнал весь ужас моей судьбы, которую теперь должны были разделить мы оба.
     Внезапно я почувствовал ужасную вину. Аннабелла все еще не отвечала мне, но я ощутил боль, которую она испытывала, я никогда не встречал такой боли среди смертных. В ней было так много и одновременно так мало от ребенка, и все же в ее глазах притаилась бесконечная глубина. Наконец мы прибыли в Холнеби-холл. Когда мы вышли из экипажа, она сжала мою руку, и я улыбнулся ей в ответ. Мы поцеловались. Позднее, перед ужином, я овладел ею на софе. Ее глаза все еще светились, когда она взглянула на меня, но теперь в них была страсть, а не боль. Было приятно доставлять ей удовольствие, так же приятно, как чувствовать свою власть над ней, чувствовать, как ее тело подчиняется мне, тело, но не ее разум. За ужином ее лицо пылало от счастья. Я желал знать, какое соединение, возможно, произошло в ее чреве, какая искра чего-то нового зародилась там.
     Эта мысль воодушевила меня. Темнота, казалось, взывала к моей жажде, и я сказал Аннабелле, что не хочу спать с ней. Но боль снова зажглась в ее глазах, она так нежно прикоснулась к моей руке, что я не смог отказать ей. Эту ночь я провел с ней, под малиновым балдахином нашего супружеского ложа. Впервые за долгое время я заснул. Мне приснился ужасный сон. Я был в лаборатории. Беременная женщина лежала на каменной плите. Она была мертва. Фигура в черном склонилась над разрезанным пустым животом женщины. Я подошел ближе. Без сомнения, это был паша. Теперь я мог видеть, что он достает ребенка, вырезая мертвый плод из утробы матери. К голове этого крошечного существа были подведены провода. Они искрились, а плод двигался, открывал рот и кричал. Паша медленно согнулся над ним.
     - Нет! - закричал я.
     Паша прокусил его; я видел, как ребенок коченеет, затем тяжело падает, и кровь начинает сначала медленно, потом мощным потоком выходить из него, разливаясь по комнате и затопляя ее. Я дотронулся до плеча паши, заставил его повернуться и заглянул ему в лицо. Но это не было лицо паши. Это было мое лицо.
     Я вскрикнул и открыл глаза. Свет огня пробивался сквозь малиновый полог.
     - Я, наверное, в аду! - пробормотал я.
     Аннабелла зашевелилась и стала рукой искать меня, но я отстранился. Я поднялся с кровати и сел, с изумлением уставившись на вересковую пустошь, покрытую снегом. Я поднялся и покинул свое тело, чтобы побродить в ветрах этой морозной ночи. Я встретил одинокого пастуха, блуждавшего в поисках овцы. Ему было не суждено найти ее. Кровь несчастного пролилась на снег, окрасив его в рубиновый цвет. Напившись вволю, я бросил жертву и вернулся в свое тело и в свою кровать. Аннабелла, почувствовав мое страдание, потянулась, чтобы коснуться меня, и положила голову мне на грудь. Но ее любовь не смогла усмирить мой дух, а лишь более растревожила его.
     - Дорогая Белл,- сказал я, поглаживая ее волосы,- тебе следует найти более мягкую подушку, чем мое сердце.
     На следующее угрю я оставался в кровати до двенадцати. Когда я наконец поднялся, то нашел свою жену в библиотеке. Она посмотрела на меня. Я увидел слезы в ее глазах и подошел вплотную к ней, чувствуя ее тело рядом с собой. Я вдохнул ее запах и нахмурился, затем погладил ее по животу и опять нахмурился. Я бы не сказал, что она была беременна. В ее утробе не шевелилось живое существо, не жил ребенок. Я вздохнул. Я прильнул к своей жене, словно желая защитить ее от собственной судьбы.
     - Поверь мне,- прошептал я скорее самому себе.- Этот брак - самая чудовищная ошибка моей жизни.
     Белл пристально посмотрела в мои глаза.
     - Пожалуйста,- произнесла она нежным отчаявшимся голосом.- Какую боль ты скрываешь от меня? Я покачал головой.
     - Я негодяй,- прошептал я,- я могу убедить тебя в этом в трех словах.
     Белл не говорила ничего. Она вновь прижалась щекой к моей груди.
     - Твоя сестра знает об этом? - спросила она наконец.
     Я отошел назад. Меня била дрожь.
     - Ради Бога,- прошептал я,- не спрашивай о ней.
     Белл продолжала пристально смотреть на меня. Ее глаза, казалось, проникали в самую глубину моей души.
     - Это не секрет,- сказала она.- Не имеет значения, насколько ужасно то, что разрушит нашу любовь.
     Она улыбнулась тихой улыбкой сожаления и раздумья, ее лицо приняло обычное спокойное выражение, дышащее любовью. Я задыхался от волнения и отвернулся от нее.
     Белл не последовала за мной, все последующие недели она не упоминала о тайне, которую, как она думала, я хранил в себе. Но я, как мужчина, которому нанесена рана, постоянно бередил ее, демонстрируя свою рану Белл, чтобы она могла видеть мои страдания; я приходил в ярость от ее спокойствия, часто впадал в неистовство. В таком настроении я ненавидел свою жену. Я постоянно намекал на несчастье, ожидающее нас, словно мое страдание было противоядием от женатого положения; слово "муж", я не "вампир" казалось мне более пугающим, и я вновь почти влюбился в свой рок. Но вскоре вернулось отвращение, а с ним и вина, а любовь Аннабеллы не прошла. В это время, когда я мог полностью доверять себе в отношении к ней, я был почти счастлив, и мои сны об искуплении постоянно возвращались ко мне. Но мой разум был смущен, и чувства менялись, как языки пламени в огне. Это был нелегкий медовый месяц.
     Все это время моя жажда возрастала. Белл постоянно находилась рядом, и это сводило меня с ума. Мы вернулись в дом ее родителей - к плохой еде, к скучным разговорам. Я жаждал порока. Когда вечером тесть рассказал в седьмой раз свою историю, мое терпение лопнуло. Я объявил, что немедленно уезжаю в Лондон. Белл намеревалась поехать со мной. Я отказался. Разразился ужасный скандал. Новая черта проявилась в Белл - педантичность ее натуры, достойное качество, от которого мне еще не приходилось страдать. Она вновь повторила свои аргументы перед родителями, и мне не оставалось ничего другого, как смириться. Я решил, что поеду с женой, но ярость моя к ней теперь была ледяной и жестокой.
     - Мы посетим Августу,- внезапно объявил я,- у нас будет для этого время на обратном пути в Лондон. Белл не была взволнована. Напротив, она казалась довольной.
     - Да, я предвкушаю встречу с твоей сестрой,- сказала она, помолчала и слегка улыбнулась,- о которой я так много слышала.
     Что ж, ей следовало знать намного больше, намного. После трех месяцев вдали от Августы мой голод к ней стал отчаянным, и моя страсть закружилась в вихре противоречивых желаний.
     Наш экипаж подъехал к ее дому. Августа спустилась по лестнице, чтобы встретить нас. Сперва она поприветствовала Белл, затем повернулась ко мне. Ее щека слегка коснулась моей, и в этот момент словно искра пронзила меня до самой глубины души.
     - Сегодня ночью,- прошептал я, но Августа лишь возмущенно отвернулась.
     Белл остановилась, ожидая меня, чтобы взять за руку. Я прошел мимо, даже не взглянув на нее.
     Этой ночью Белл рано пошла спать.
     - Ты идешь, Байрон? - спросила она. Я холодно улыбнулся, затем мельком взглянул на Августу.
     - Мы обойдемся здесь без тебя, моя прелестница,- усмехнулся я, беря Августу за руку.
     Лицо Белл побледнело, она изумленно взглянула на меня, но после молчания, длившегося несколько минут, повернулась и вышла, не сказав ни слова.
     Когда она ушла, Августа поднялась. Она была рассержена и расстроена.
     - Как ты можешь так обращаться со своей женой? Байрон, как ты можешь?
     Она отвергла мои просьбы спать с ней.
     - Раньше в этом не было ничего плохого, Байрон, но не сейчас, Байрон, не сейчас. Иди к Аннабелле. Будь с ней добр. Успокой ее.
     Она выпроводила меня, я видел, что она плакала, когда выбежала из комнаты.
     Я побрел в сад. Я ненавидел Августу, но вместе с тем бил ее, ее и Белл, я безумно любил их обеих. Именно отчаянная боль больше всего возбуждала меня, блеск слез в их глазах, их любовь, борющаяся и смешиющаяся со страхом. Я поднял лицо к сияющей луне и чувствовал, что ее свет разжигает во мне ярость. Я бросил взгляд на комнату, где спала Августа. Ее запах донесся до меня с дуновением ветерка. Внезапно ногтями я расцарапал свое запястье. Закапала кровь. Я стал пить ее. Легкость, словно ртуть, струилась по моим венам. Я поднялся, и мои желания понесли меня по ветру, я плавно вошел в сны Августы. Ее муж храпел рядом, я возлег с ней, с моей милой сестричкой, и ощутил теплоту ее тела, ее кровь, кровь моей крови, дышащей вместе с моей, движущейся потоком. Облако сошло с луны, ее свет лег на кровать.
     - Августа,- прошептал я, когда ее горла коснулся серебряный свет.
     Я склонил голову и слегка сжал зубы. Как кожица персика, ее горло стало поддаваться. Я продолжал надавливать. Кожа по-прежнему поддавалась. Как легко было прокусить ее! Я ощутил вкус спелости, золотистая жидкость поднялась, чтобы встретить прикосновение моих губ, наполняя меня молодостью, вечной молодостью. Я напрягся, затем откинулся назад. Августа задыхалась, хватаясь за простыни, я двигался вместе с ней, наконец она затихла в моих руках. Я пристально всматривался в ее лицо, угадывая в нем собственные черты. Несколько часов я пролежал с ней. Уже стало раздаваться первое пение полусонных птиц. Как звезда, я блекнул с приходом света.
     Белл не спала, когда я вошел к ней. Ее лицо было изможденным, а глаза полны слез.
     - Где ты был? - спросила она.
     Я покачал головой.
     - Тебе не следует этого знать. Белл потянулась ко мне. Я вздрогнул от ее прикосновения. Она задрожала от холода.
     - Ты ненавидишь меня? - спросила она наконец.
     Я пристально посмотрел на нее. Вина, досада, сожаление, желание - все поднялось во мне, борясь за превосходство.
     - Думаю, я люблю тебя,- сказал я,- но боюсь, дорогая моя Белл, что этого недостаточно.
     Она заглянула в мои глаза, и, как всегда, я почувствовал, что она исцеляет меня и успокаивает мою ярость. Она нежно поцеловала меня в губы.
     - Если любви недостаточно,- сказала она,- тогда что нам заменит ее?..
     Я покачал головой. Я обнял ее. В оставшуюся часть ночи ее вопрос терзал меня. Если не любовь, то что же? Я не знал. Не знал.
     Ибо мы оба, Аннабелла и я, были связаны цепью моей судьбы. Любовь толкала нас по одной дороге, моя жажда - по другой. Я был напуган тем, что чуть не убил Августу, так легко это оказалось сделать; и я испытывал новый приступ отчаяния от невозможности спасти ее от себя и дать ей ребенка. Ужас сложившейся ситуации надолго поразил меня. Я не мог не позволить Аннабелле зачать ребенка и в то же самое время не мог позволить, чтобы она забеременела. Августа тоже продолжала мучить меня, и усилия, прилагаемые мной, чтобы уберечь Августу и чрево Аннабеллы, доводили меня до неистовства, граничившего с безумием. Я не мог больше спать с Белл. Вместо этого я бродил по полям и дорогам, утоляя свою жажду, давая волю бешенству. Но свежая кровь едва ли теперь могла успокоить мое бешенство, в течение часа моя потребность в крови становилась такой же отчаянной, как и раньше. Однажды ночью, когда я вернулся в дом Августы, ее запах опять неудержимо повлек меня к ней, и все, что я мог сделать, это, стоя у ее кровати, пытаться не впиться зубами в ее обнаженную шею. Отчаянным усилием воли я сдерживал себя и изнемогал в ритме ее дыхания. Я | шагал по саду взад и вперед, и тогда-то впервые за неделю я вернулся в свою постель.
     Белл безмолвно подняла руки, приветствуя меня. Моя кровь была подобна яду. Белл вздрогнула и вскрикнула отчаянным животным криком.
     - Твои глаза полны дьявольского огня,- сказала она, тяжело дыша.
     Я улыбнулся; казалось, что огонь бурлит и в ее глазах, ее щеки пылали, губы были ярко красными. Внезапно она зарычала и потянулась к моим губам, ее невинность словно бы улетучилась. В этой шлюхе не было ничего от прежней Аннабеллы. Она начала кричать, корчась в экстазе, когда моя сперма проникла в нее, неся крошечное, пагубное семя жизни. Все ее тело выгибалось, она подняла руки, гладя пальцами мое лицо, затем она заплакала.
     - Ты зачала,- прошептал я.- Наш ребенок растет внутри тебя.
     Аннабелла посмотрела на меня, потом ее лицо исказилось, и она отвела взгляд. Я оставил ее. Она лежала, бесшумно всхлипывая.
     Плодами этой ночи были одновременно и жизнь, и смерть. Да, ребенок был уже там, в ее чреве, я прильнул щекой к животу Аннабеллы и уловил легкий драгоценный аромат. Но в этом аромате был привкус смерти, и смерть была в самой Аннабелле. Что-то умерло в ней в эту ночь, ее добродетель сгорела дотла. Она стала более холодной и грубой; вечность, светившаяся в ее глазах, потускнела, страстность превратилась в самодовольство. Она все еще любила меня - конечно любила,- но не так, как Каро, для которой это стало пыткой и гибелью. Казалось, ни для кого из нас теперь не было надежды искупления, с переменой в Белл я почувствовал, что умерла моя последняя надежда.
     Теперь началось настоящее мучение. Мы оставили Августу и отправились в Лондон. Я снял дом на одной из фешенебельных улиц города - Пикадилли, 13. Место, приносящее несчастье? Нет, мы сами принесли несчастье туда. Признаки беременности Белл были очевидными. Я ощущал запах ребенка в ее рвоте по утрам или в поте, который проступал на ее вздувшемся животе. Я едва ли мог выносить свою причастность к этому запаху. Итак, лорд и леди Байрон постоянно появлялись на людях под руку - обычная замужняя пара, преданный муж и его беременная жена. Но Белл, по крайней мере, видя желание на моем лице, была достаточно умна, чтобы понимать, что оно не относится к ней.
     - Ты смотришь на меня с таким вожделением,- сказала она однажды ночью,- но в твоих глазах нет любви.
     Я улыбнулся и внимательно посмотрел на ее живот, пытаясь представить под одеждой, в глубине тела, золотой спеющий плод.
     Белл посмотрела на меня и нахмурилась.
     - Твое лицо, Байрон, оно ставит меня в тупик. Я поднял глаза.
     - Правда? - спросил я.
     Белл кивнула. Она вновь изучающе посмотрела на меня.
     - Как может столь красивое лицо быть таким злым и грубым? Ты смотришь на меня или, скорее...- она обхватила свой живот,- ты смотришь на это так же, как ты обычно смотрел на Августу. Я помню, какими глазами ты провожал ее. Мое лицо было бесстрастно.
     - Но почему это озадачивает тебя, Белл?
     - Это приводит меня в замешательство,- сказала она,- потому что пугает меня.
     Она прищурилась. Ее глаза сверкнули холодно и сурово.
     - Я боюсь, Байрон, я тревожусь о том, что ты сделаешь с моим ребенком.
     - С нашим ребенком? - рассмеялся я.- Но что я могу с ним сделать?
     Мое лицо вдруг стало холодным.
     - Или ты думаешь, что я могу задушить его при рождении и выпить его кровь?
     Белл внимательно посмотрела на меня. Ее лицо казалось таким искаженным, каким я раньше никогда его не видел. Она поднялась, обхватила живот и, не говоря ни слова, вышла из комнаты.
     На следующей неделе Августа приехала к нам погостить. Она получила приглашение Аннабеллы. Это меня смутило. Я желал знать, догадывается ли Белл. Конечно, запах крови Августы привел меня в замешательство; я вновь стал впадать в дикое состояние; раздираемый желаниями, я настоял на том, чтобы она уехала. На все это Аннабелла смотрела холодными подо