пресловутый. Разве не вы на званом ужине публично, при всех, пили кровь афинской шлюшки? Не удивляйтесь, милорд, подобные происшествия вызывают много разговоров и пересудов среди людей.
     Я пожал плечами.
     - Я не хотел скандала. Она порезалась. Я был поражен своим желанием, когда увидел ее кровь. Ловлас заинтригованно посмотрел на меня.
     - Как долго, милорд, вы состоите в братстве?
     - Братстве?
     - В аристократии, сэр, в аристократии крови, где вы и я посвящены в пэры.
     Он погладил меня по щеке. Его длинные ногти были острыми, как осколки хрусталя.
     - Вы девственник? - внезапно спросил он. Он показал на убитого янычара.
     - Это ваша первая жертва?
     Я холодно кивнул.
     - Таким способом - впервые.
     - Черт с вами, я расскажу, как девственнику вернуться в прежнее состояние.
     - Что вы имеете в виду?
     - Вы, должно быть, действительно новичок в этом деле, раз смогли довести себя до такого состояния. Я уставился на него.
     - По-вашему, если я не буду пить кровь,- я указал на кладбище,- это снова случится со мной? Ловлас коротко кивнул.
     - Именно так, сэр. Я поражен, как вы смогли так долго после того вечера в Афинах прожить без крови? Поэтому мне и хотелось узнать, давно ли вы состоите в братстве?
     Мне вспомнились Гайдэ в пещере, Вахель-паша.
     - Пять месяцев,- произнес я наконец.
     Ловлас пристально посмотрел на меня, крайнее удивление было написано на его лице, он сощурил глаза.
     - Если это правда, сэр, вы - самый исключительный кровопийца, которого мне доводилось встречать.
     - Что вас так удивляет? - спросил я. Ловлас рассмеялся и сжал мою руку.
     - Однажды я попытался сидеть на диете два месяца. Какие это были два месяца! Но больше этого срока - никогда. Однако вы, сэр, самый молодой, неопытный новичок в наших рядах - и пять месяцев, пять!
     Он снова рассмеялся и поцеловал меня в губы.
     - Милорд, мы повеселимся с вами на славу. Нас ждут впереди новые жертвы и приключения. Как я рад, что последовал за вами.- Он снова поцеловал меня.- Байрон, давайте грешить вместе.
     Я склонил голову.
     - Я слишком многому должен научиться.
     - Да,- согласился Ловлас,- поверьте мне, сэр, полтора столетия назад я познал разврат. Я был придворным короля Чарльза II. Это не был ханжеский, закрытый пуританский век - нет, сэр, мы знали, что такое удовольствие.- Он склонился к моему уху.- Шлюхи, милорд, превосходное вино, освежающий вкус крови. Вам откроется вечность.
     Он поцеловал меня и вытер кровь с моих губ, затем взглянул на труп янычара.
     - Вам понравилось? - спросил он, пнув ногой обескровленное тело. Я кивнул,
     - Будет еще лучше,- заметил Ловлас. Он взял меня за руку.
     - Но теперь, милорд, мы должны вернуться в наши телесные оболочки.
     - Телесные? Ловлас кивнул.
     - Ваш друг думает, что вы умерли. Я ощупал себя.
     - Как странно,- сказал я,- все это время я чувствовал свое тело, но я же дух?
     Ловлас презрительно пожал плечами.
     - Оставьте подобные софизмы для спорщиков и богословов.
     - Но это не софизм. Если у меня нет тела, как я ощущаю кровь в своих венах? Это настоящее удовольствие. Невыносимо думать, что это всего лишь сон.
     Ловлас взял мою руку. Провел ею по своей груди, и я почувствовал упругие мускулы под кожей.
     - Мы оба находимся во сне,- прошептал он.- Мы творим его и управляем им. Вы должны понять, сэр, что у нас есть власть претворять сны в реальность.
     Я заглянул в его глаза, чувствуя, как его сосок твердеет при моем прикосновении. Я посмотрел на янычара,
     - А он? - спросил я.- Неужели мне только приснилось, что я убил его?
     Ловлас слабо улыбнулся, веселая жестокость была в его улыбке.
     - Наши сны - это альков, куда мы заманиваем свои жертвы. Ваш турок мертв, а вы, сэр, вновь полны жизни.- Он взял меня за руку.- Пойдемте. Мы должны вернуться к вашему безутешному другу.
     Когда мы очутились на кладбище, я оставил Ловласа на дороге, а сам побрел через могилы. Впереди за надгробием с турецким тюрбаном я увидел Хобхауза. Он горько рыдал над моим почерневшим трупом. Это было зрелище! Приятно посмотреть, как друзья будут оплакивать тебя на похоронах. Мне стало грустно от того, что я причиняю боль своему дорогому Хобхаузу. Подобно вспышке света я вернулся обратно в тело. Я открыл глаза, чувствуя, как кровь циркулирует по моим пересохшим венам.
     Лорд Байрон закрыл глаза. Он улыбался своим воспоминаниям.
     - Словно освободившись от тисков, мои члены возвращались к жизни. Шампанское после содовой, солнечный свет после тумана, женщина после долгого воздержания - все эти радости могут воскресить нас к жизни лишь на мгновение. Истинное воскрешение - это кровь для иссохшегося тела.
     - Значит, вы пьете кровь во сне? - прервала его Ребекка.- Так вот как это происходит?
     Лорд Байрон пристально посмотрел на нее.
     - Не забывайте,- мягко произнес он, глядя на шею Ребекки,- что во сне я уже поймал вас. Ребекка задрожала, но не от страха.
     - Но вы пили кровь Терезы,- сказала она. Лорд Байрон склонил голову.
     - Значит, это не обязательно происходит во сне?
     - Нет, конечно.- Лорд Байрон улыбнулся.- Существует много способов.
     Ребекка смотрела на него, не отрывая глаз, испуганная и одновременно зачарованная.
     - Что вы имеете в виду? - спросила она.
     - Ловлас тем первым вечером соблазнил меня, показав один из способов. Ребекка нахмурилась.
     - Соблазнил?
     - Именно так. Я даже слышать об этом не хотел... сперва.
     - Но ведь вам так понравилось. Вы испытали такое наслаждение.
     - Да.- Он усмехнулся.- Но большое наслаждение всегда вызывает горькую оскомину, я был пресыщен кровью, вечером того же дня в деревне близ Эфеса я испытывал отвращение к самому себе, потому что убил человека, высосав его кровь; удивляюсь, как я не возненавидел себя. Была еще одна причина, по которой я не хотел поддаться соблазнительным речам Ловласа. Кровь заслонила все другие радости жизни. Даже еда и вино не могли доставить такого наслаждения, я забыл их вкус. К тому же у меня не было времени на разговоры о таинственных искусствах по добыванию новых Жертв.
     - Ловлас снова хотел убивать?
     - Да,- лорд Байрон помолчал.- Его новой жертвой должен был стать Хобхауз.
     - Хобхауз?
     Лорд Байрон кивнул и улыбнулся:
     - Ловлас преклонялся перед породой.
     - Он должен быть моим,- сказал он мне той же ночью.- Послушайте, Байрон, вот уже месяц, как я питаюсь крестьянами и вонючими греками. Тьфу, это я-то, истинный англичанин! Разве можно выжить, питаясь такой дрянью? Вы говорите, Хобхауз - выпускник Кэмбриджа? В таком случае он точно должен быть моим.
     Я отрицательно покачал головой, но Ловлас продолжал настаивать.
     - Он должен умереть,- говорил он.- Кроме того, он видел твою кончину и воскрешение. Я вздрогнул.
     - Хобби не разбирается в медицине. Он думает, это был тепловой удар. Ловлас покачал головой.
     - Это не имеет значения.
     Он гладил меня по руке, в его взгляде читалось жгучее нетерпение. Я вздрогнул, но Ловлас не понял моего отвращения.
     - Кровь - это восхитительно,- зашептал он,- но голубая кровь, сэр, что может сравниться с ней?
     Я сказал, чтобы он оставил меня в покое. Ловлас рассмеялся.
     - По-моему, милорд не понимает, чем он стал.
     Я посмотрел на него.
     - Надеюсь, не такой тварью, как вы.
     Ловлас сжал мою руку.
     - Не обманывайте себя, милорд,- прошептал он. Я холодно посмотрел на него.
     - Я не собираюсь этого делать,- произнес я наконец.
     - Неужели? - Ловлас зло усмехнулся.- Вы - воплощение греха. Отрицать это - гнусное лицемерие.
     Он отпустил мою руку и стал спускаться по лунной дороге, ведущей в Эфес.
     - Ваше тело, милорд, изнывает от жажды,- прокричал он.
     Я продолжал смотреть на него. Он остановился и повернулся ко мне.
     - Послушайте, Байрон, спросите себя самого - может ли такое существо, как вы, иметь друзей?
     Он улыбнулся, отвернулся от меня и исчез во тьме. Я продолжал стоять, пытаясь изгнать из мыслей вопрос, эхом отдававшийся вокруг, затем покачал головой и побрел в комнату, где спал Хобхауз.
     Всю ночь я был на страже. Мое тело было чистым, но во всех отношениях оскверненным. Первый раз после того, как я пил кровь, я ничего не извергал из себя. Я думал, что бы это могло означать? Неужели Ловлас был прав? Неужели изменения, произошедшие со мной, необратимы? Я неотступно следовал за Хобхаузом, словно его компания доставляла мне удовольствие. На следующий день мы посетили развалины Эфеса. Хобхауз, как обычно, рыскал в поисках надписей, я же, усевшись на холме, бывшем когда-то храмом Дианы, слушал заунывный вой шакалов. Эти звуки вызывали во мне печаль. Мне хотелось знать, куда исчез Ловлас. Я не чувствовал его здесь, среди руин, мои силы ослабли от жары, но я знал, что. он где-то близко. Ловлас обязательно вернется.
     Он появился этой же ночью. Я почувствовал его приближение и увидел, как он подошел к кровати Хобхауза. Он низко склонился над его обнаженным горлом, острые как лезвия зубы сверкнули в темноте. Я схватил его за запястье, он беззвучно сопротивлялся, но безуспешно - я вытолкал его из комнаты на лестницу и только потом отпустил.
     - Чертов ублюдок,- зарычал он,- отдай его мне.
     Я преградил ему путь. Ловлас попытался оттолкнуть меня, но я схватил его за горло и стал душить, чувствуя прилив сил. Ловлас начал задыхаться, он пытался освободиться, я наслаждался его страхом, но наконец отпустил его. Он поморщился от боли, сглотнул, затем посмотрел на меня.
     - Раны Господни, ну у вас и силища, сэр,- сказал он.- Жаль, что вы так близоруки по отношению к своему другу.
     Я вежливо поклонился. Ловлас продолжал смотреть на меня, потирая шею, затем встал.
     - Скажите, Байрон,- спросил он, слегка нахмурившись,- кто вас создал?
     - Создал? - Я покачал головой.- Меня не создали, а превратили.
     Ловлас слабо улыбнулся.
     - Вас создали, сэр,- сказал он.
     - Почему вы спрашиваете?
     Ловлас еще раз потер шею и глубоко вздохнул.
     - Я сегодня наблюдал за вами в Эфесе,- прошептал он.- Полтора века я вампир и искушен в этом. Но до сих пор не могу находится под палящими лучами солнца, как вы. Я удивлен, сэр, сбит с толку. Кто передал вам свою кровь, откуда в вас такая сила?
     Я помедлил и назвал имя Вахель-паши. Насмешливый огонек промелькнул в глазах Ловласа.
     - Я слышал о Вахель-паше,- медленно произнес он.- Он, кажется, маг? Алхимик? Я кивнул.
     - Где он теперь? - спросил Ловлас.
     - Почему вы спрашиваете? Ловлас улыбнулся.
     - По-моему, он мало чему вас научил, милорд.
     Я промолчал в ответ, развернулся и начал подниматься по лестнице. Но Ловлас догнал меня и схватил за руку.
     - Вы убили его? - прошептал он. Я отдернул руку.
     - Вы убили его! - Ловлас оскалился.- Вы убили его, поэтому в вас поднимается его кровь и бьет струей, как; фонтан в Сент-Джеймском парке.
     Я повернулся. У меня мурашки забегали по спине.
     - Как вы узнали? - спросил я.
     Ловлас рассмеялся. Его глаза светились восторгом.
     - Ходят слухи, милорд. Я услышал их у Трионидского озера, и мне захотелось узнать правду. Поэтому я здесь.- Он подошел вплотную ко мне.- Байрон, вы прокляты.
     Я заглянул в его безжалостные глаза. Ненависть и гнев бушевали во мне.
     - Убирайтесь,- прошептал я.
     - Неужели вы собираетесь подавлять потребности своего естества, милорд?
     Я схватил его за горло и отшвырнул назад. Но Ловлас продолжал ухмыляться.
     - Вы можете обладать силой могущественного духа, но вы падший, как Люцифер, сын утра, падший, как все мы - падшие. Что ж ступайте, пресмыкайтесь перед своим ничтожным другом. Веселитесь с ним, но он смертен, он умрет.
     - Если ты убьешь его, Ловлас...
     -Да?
     - Я убью тебя.
     Ловлас насмешливо поклонился.
     - Разве вы не знаете тайну, Байрон?
     - Тайну?
     - Ее вам не открыли.- Он не спросил, а скорее констатировал факт.
     Я шагнул к нему. Ловлас поспешил к двери.
     - Какую тайну? - снова спросил я.
     - Вы прокляты, и все, кто дорог вам, тоже будут прокляты.
     - Почему? Ловлас усмехнулся.
     - Почему? Это тайна, сэр.
     - Подождите.
     Ловлас снова улыбнулся.
     - Я полагаю, вы направляетесь в Константинополь?
     - Подождите,- закричал я.
     Ловлас поклонился и исчез. Я подбежал к двери, но его там не было. Ничего, кроме ночного ветерка. Мне показалось, что я слышу его смех и шепот, эхом отдававшиеся в моих мыслях: "Вы прокляты, и все, кто дорог вам, тоже будут прокляты". Вдалеке прокричал петух. Я покачал головой, развернулся и пошел в комнату, где спал Хобхауз.

     Глава 8

     Даже общество его попутчика, сколько бы ни совпадали их интересы, все более сковывало его как кандалы; и лишь когда он оказался один на берегу небольшого острова в Эгейском море, душа его вздохнула свободно.
     Томас Мур. "Жизнь лорда Байрона"

     По какому праву Том может так говорить? Он и догадываться не мог, почему на самом деле лорд Байрон отказался от общества англичан.
     Джок Кэм Хобхауз. Заметки на полях

     Страх окутал мои мысли туманом и не давал мне покоя несколько дней. Ловлас как будто растворился с криком петуха, но его насмешливые намеки на "тайну" продолжали преследовать меня. Что бы это могло значить - он говорил, что я обречен губить все, что мне дорого? Я не отходил от Хобхауза и осторожно анализировал свои чувства - моя потребность в крови казалась терпимой, привязанность же моя к другу нисколько не ослабела за последнее время. Я немного успокоился и начал наслаждаться возможностями, которые давала моя диета. Мы отчалили в Константинополь. И в который раз меня охватило волнующее поэтическое настроение. Шторм настиг нас у входа в Дарданеллы. Мы также побывали в легендарной Трое. Но самое замечательное из всего - я пересек вплавь Геллеспонт, четыре мили ледяного пролива, от Азии до европейского берега,- и все для того лишь, чтобы доказать, что мифы не врут о подвиге Леандра. Хотя, разумеется, у меня перед Леандром была фора - доза свежей крови, но я все равно был крайне доволен собой.
     Мы подошли к Константинополю, несмотря на то что был сильный шторм. С трудом встали на якорь под отвесным утесом. Над нами возвышался Сераль, дворец султана, который был окутан такой же темнотой, как и черные воды моря под нами. Как бы то ни было, я чуял биение большого города на берегу; а завывания, смутно доносившиеся с минаретов, перекрывая грохот волн, словно манили нас, суля экзотические удовольствия. На следующий день мы переправились на небольшой посудине к утесу Сераля. Я смотрел на него и воображал себе сладкую жизнь, таившуюся за стенами дворца, как вдруг уловил запах крови, свежей крови. Я устремил взор на узенькую террасу, отделявшую стены от моря,- там свора псов рыча обгладывала человеческие останки. Я завороженно следил, как один из них оторвал кусок плоти с черепа татарина с такой легкостью, как будто это была спелая фига.
     - Непокорные рабы,- едва слышно пробормотал капитан шлюпки,- их сбросили со стен.
     Я медленно кивнул и почувствовал, как жажда тупой болью вновь растекается по моим костям.
     Будучи европейцами, мы были поселены в специально отведенные покои. Эта часть дворца была обставлена в современном духе и кишела такими же путешественниками, как и мы,- я был вне себя. Стоило бежать в чужие края от своих соотечественников! Но и теперь в их обществе я чувствовал себя вдвойне обособленно. Дикая музыка безумствовала в моих венах, горланя мотивы тьмы и ночных наслаждений, делая меня совершенно чужим среди своих. За водами Золотого Рога притаился Константинополь - жестокий, древний, полный запретных услад. Я блуждал по узким переулкам. Спертый воздух был прян от вкуса крови. Вокруг ворот Сераля валялись на всеобщем обозрении отрезанные головы; мясники, свежевавшие трупы, пускали кровь прямо по улицам; дервиши, доведенные до мистического экстаза своими медитациями, с воплями резали себя, покуда земля в двориках не становилась красной. Все это я молча наблюдал - но пить не стал. Я терпел, окруженный такими желанными плодами, не сорвав ни одного. Вместо этого в гашишных притонах, в тавернах, где живописные танцоры корчились на песке, я искал другие забавы, надеясь таким образом заглушить свою глубочайшую жажду.
     Но, несмотря ни на что, она продолжала опалять меня. Я ненавидел себя. Городские удовольствия лишь усиливали мое отвращение, Константинополь утомил меня своей жестокостью, отвратительной мне уже потому, что она напоминала мне о моей собственной природе. В отчаянии возвратился я в компанию своих земляков. Хобхауза я избегал - я все еще опасался "тайны" Ловласа, но что до прочих англичан - тут я старался казаться до мозга костей своим. Раз от раза мне приходилось весьма тяжело, да и вообще все это притворство было совершенно невыносимо. Мучаясь жаждой крови, я тщился скрыть ее под маской безразличия или злости - спорил по пустякам об этикете, убегал, когда встречал знакомых по дороге.
     Как-то раз вышло так, что я столкнулся с человеком, пребывавшим точно в таком настроении, как и я. В посольстве до этого я, помню, не стал с ним разговаривать, и вот теперь совесть заела меня - он ведь был крайне вежлив со мной. Он жил в Константинополе постоянно, и посему, желая ему польстить, я поинтересовался, не покажет ли он мне городские достопримечательности. Разумеется, я уже повидал все, что можно, и терпел общество моего гида как некоторого рода епитимью. Наконец мы оказались у стен Сераля.
     Мой приятель посмотрел на меня.
     - Знаете ли вы,- спросил он,- что через три дня нам будет предоставлена высокая честь лицезреть самого султана? Ах, как это печально, не правда ли, Байрон < Ведь нам дадут увидеть лишь малую толику всех прелестей дворца.- Он указал вверх, на гарем.- Тысяча женщин...- Он нервно хихикнул и снова взглянул на меня.- Говорят, султан совсем даже не расположен к подобного рода вещам.
     Я коротко кивнул. Тонкий аромат крови витал в воздухе - это собаки пожирали безголовых мертвецов на кучах навоза под стенами Сераля. Мои болезненные чувства возбудились до предела.
     - А вы - любитель женщин? - спросил мой собеседник.
     Я сглотнул и покачал головой, даже не утруждаясь вникнуть в смысл его вопроса, а затем, развернув коня, двинулся прочь.
     Вечерело, минареты протыкали иглами своих башен кроваво-красный свод неба. Голова моя кружилась от неудовлетворенных желаний. Я распрощался с приятелем и поехал в одиночку вдоль гигантских городских стен, что возвышались над Константинополем вот уже четыре сотни лет. Однако теперь они заметно пообветшали. На страже никто не стоял, и вскоре я миновал последние обжитые места; сейчас меня окружали кладбища, заросшие плющом и кипарисами, вокруг- не было видно ни души. Но вот мне послышался шорох, и я увидел двух коз, возившихся в кустах впереди. Сладкий запах их шкур стоял в воздухе. Я остановился и сошел с коня. Мое тело трясла лихорадка. Аромат крови, тяжелый и насыщенный, исходил отовсюду. Я поднял глаза к луне. Лишь сейчас я обратил внимание, что было полнолуние, круглый диск луны тускло светился, озаряя воды Босфора.
     - Так вот, Байрон...
     Я обернулся. Это был мой приятель, с которым мы недавно расстались. Увидев мое лицо, он что-то пробормотал и затих.
     Я смотрел на него, мой рассудок был затуманен жаждой крови.
     - Что вам надоело жить, - тихо прошептал я.
     - Я... я думал, что...- Он снова замолчал.
     Я улыбнулся. Внезапно я осознал то, что старался не замечать весь этот день: он хотел меня, и желание его теперь переплелось с парализующим ужасом, смысл которого вряд ли был ему доступен. Я приблизился к нему. Я коснулся его щеки. Мой ноготь оцарапал его до крови. Я раскрыл рот. Сначала нервно, но тут же отчаянно зарыдав, он потянулся ко мне за поцелуем. Я обнял его и ощутил, как бьется сердце в его груди. Я слизнул кровь с его оцарапанной щеки и уже было открыл рот во второй