м предписывалось продвигаться как можно быстрее. Еще двум людям я поручил охранять верхнюю часть дороги. Оставшиеся семь солдат сопровождали меня, и с ними был доктор Элиот. Он сказал, что нам понадобится проводник, ибо путь трудный, и что он доведет нас до Калибарского перевала, то есть до ворот в саму Каликшутру. Я выдал ему армейский револьвер, и он вначале отказался, сказав, что никогда им не воспользуется, но, в конце концов, внял моим настояниям. Я был рад его обществу, ибо он крепкий мужик, а тропа воистину оказалась очень коварной. Как я уже упоминал, я слыл довольно хорошим охотником, и в свое время мне довелось повидать джунгли, но ничто не могло сравниться с теми лесами, через которые нам пришлось прорубаться. Природа не могла создать более действенной преграды, и мной стало овладевать очень странное чувство, что обычному человеку просто не место здесь. Назовите это солдатским суеверием, назовите чем хотите, но у меня вдруг возникло дурное предчувствие касательно того, что лежит впереди. Естественно, я не показывал вида, но все равно что-то меня тревожило - опасность я нюхом чуял, поскольку немало поохотился на тигров и другую крупную дичь и научился доверять своим инстинктам. А сейчас мы вышли на самую опасную дичь - на человека! - поэтому в любое время удача могла отвернуться от нас, и мы из охотников превратились бы в добычу.
     Весь день мы провели в трудном походе. И лишь к ночи джунгли стали реже. Наконец, когда я устало взобрался на очередной уступ, Элиот, стоявший рядом, указал вперед.
     - Видите вон тот утес? - прошептал он. - С него открывается отличный вид на Калибарский перевал.
     Я взглянул в указанную им сторону и увидел дорогу, круто вьющуюся вверх по склону горы. Она была открыта, но именно по ней нам предстояло следовать, ибо с другой стороны перевала горы вздымались к небесам сплошной скалистой стеной высотой в сотни футов. А на самом верху этого скального образования, очевидно, находилось плато.
     Элиот тоже смотрел туда.
     - Каликшутра за вершиной, - сказал он.
     - Господи, неужели? - проговорил я. - Тогда мы вляпались. Более подходящего места для засады я в жизни не видал.
     И действительно, в тот же миг тишину джунглей разорвал выстрел. Я повернулся и нырнул в подлесок - впереди замаячили какие-то фигуры, словно духи среди деревьев. Мои люди открыли огонь, и фигуры стали падать. Наша стрельба была быстра и смертоносна. Вскоре русские исчезли из поля нашего зрения - были убиты или бежали. Джунгли замерли в своей тиши, как и раньше.
     Мы продолжали продвигаться вперед, к дороге на Каликшутру, но не прошли и полумили, как на нас опять напали. Правда, мы снова успешно отбили налет и двинулись дальше. Вскоре мы добрались до плоской и открытой площадки, где горная дорога подходила К джунглям, и я понял, что если мы посмеем сделать хоть еще один шаг, то угодим прямо в западню. Я осмотрелся. По обочинам дороги высились обломки скал, и я приказал своим людям занять позицию за ними. Но не успели солдаты проделать это, как воздух прорезал нечеловеческий вопль.
     - Боже мой, - пробормотал Элиот.
     Из тьмы, словно из-под земли, возникла цепь людей - с бледными лицами, с глазами, как точки яркого, жгучего света. Я привел в готовность свое войско и рявкнул: "Огонь!". Раздалась смертельная трескотня, и семеро противников упади навзничь в пыль.
     - Огонь! - повторил я, и вновь мы пробили брешь в их рядах.
     Но они шли и шли. Было видно, как из темноты поднимаются все новые и новые фигуры: положение становилось весьма напряженным. Я бегло окинул взглядом противника и заметил, что позади всех стоит русский в чалме и принюхивается к воздуху. Он ничего не говорил, во солдаты безоговорочно подчинялись каждому его жесту, и я сразу понял, что это командир. Я склонился вперед и заговорил с рядовым Хаггардом, лучшим стрелком среди нас. Хаггард прицелился, среди скал эхом прокатился звук выстрела, и русский в чалме, зашатавшись, упал. Сразу же нападающими овладела неуверенность.
     - Пальни в него еще разок, - приказал я Хаггарду, вскакивая на ноги. - Бей их, ребята!
     С криками мы бросились в атаку. Противник дрогнул и моментально рассеялся. Вскоре остались лежать лишь трупы убитых. И снова воцарилась тишина. Дорога вновь оказалась в наших руках.
     Я знал, что передышка будет лишь временной, а поэтому первой моей задачей было выставить часовых. Тем временем Элиот ходил среди убитых, убеждаясь, что среди них не осталось тех, кто мог бы нуждаться в его помощи. Вдруг он замер на месте и подозвал меня.
     - Этот еще жив, - сказал он, - хотя и не знаю каким образом.
     Я подошел к доктору. Тот стоял на коленях над стройным человеком в чалме, командиром. Русский был дважды ранен в живот, и кровь фонтанчиками хлестала из жутких ран. В руках Элиота тело офицера выглядело чрезвычайно хрупким, и я тоже сначала не поверил, что этот человек еще жив. Я наклонился ниже и заглянул раненому в лицо. И тут же присвистнул, вскричав:
     - Боже мой!
     Передо мной лежал не мужчина, а женщина, и к тому же хорошенькая. Лицо ее было бледным, оно казалось почти прозрачным, и до меня вдруг дошло, что я никогда не видел женщины и наполовину столь прекрасной. Даже Элиот, которого я считал довольно хладнокровным типом, похоже, был восхищен этой женщиной, но все же в ней присутствовало что-то отталкивающее, что-то неописуемое, отвратительное. Красота и ужас смешались, так что сквозь ее привлекательность проглядывало нечто адское. Прочитав этo, вы решите, что я просто перегрелся на солнце... Что ж, было действительно очень жарко, но думаю, что моим инстинктам, проверенным в боях, все же можно доверять. Я сдвинул чалму женщины, и длинные черные волосы рассыпались по моей руке. Увидев блеск разных побрякушек, я отшатнулся, потому что сразу узнал их - они были точь-в-точь похожи на украшения на шее идола. Я нагнулся пониже и вгляделся, но тут наша пленница открыла глаза, глубокие и большие, - такие глаза считаются эталоном красоты на Востоке. Однако взгляд их обжигал как огонь, и, заглянув в них, я почувствовал, что меня бросило в дрожь, столь полны они были ненавистью и дьявольской силой.
     Я вскочил на ноги.
     - Спросите, кто она, - приказал я.
     Элиот что-то прошептал, но глаза ее вновь закрылись, и женщина ничего не ответила.
     Я взглянул на рваные раны у нее в боку.
     - Вы можете спасти ее?
     Элиот покачал головой:
     - Повторяю, я не могу ничего сделать. Эта женщина должна была умереть на месте.
     - Так почему ж она не умерла? Может, что-нибудь связанное с вашими белыми кровяными клетками?
     Он пожал плечами:
     - Возможно. Однако, заметьте, на ее лице нет признаков слабоумия, которые я бы обязательно увидел, будь у нее эта болезнь, и которые, кстати, явственно проступают на лицах других солдат... Не знаю, как и поступить. Дам ей опиума, но что еще можно сделать?.. Чувствую себя довольно беспомощным, должен вам признаться.
     Я оставил его за врачебными хлопотами и, всматриваясь в лица мертвецов, задумчиво побрел среди тел убитых, обеспокоенный словами Элиота. Не в пример своему командиру, солдаты были явно русские, но чересчур рыхлого сложения, с кожей белой, как воск. Я вспомнил человека, который схватил меня за ногу позапрошлой ночью - его лицо было такое же бледное, до того как я разнес его череп вдребезги. О, сколь мертвен был взгляд его глаз! Элиот прав - у русских были лица слабоумных, у всех до единого, кроме, конечно, проклятой бабы с прожигающим насквозь взглядом. Я начал размышлять об этой болезни, о том, сколь заразной она может оказаться на деле. Но я не мог позволить себе погружаться в раздумья и сел в круг своих солдат, разделить с ними шутки и кружку с чаем. Они заслужили передышку - день был жестокий, и один лишь Господь ведает, что ждет завтра. Я заглянул на вьющуюся впереди дорогу. Чем больше я изучал ее, тем меньше она мне нравилась. Двинувшись дальше, я проявлю глупую, никому не нужную браваду. Я подумал, может быть, нам стоит подождать Толстяка Пампера и его людей, однако мне не терпелось разведать лежащие впереди земли и еще раз как следует потрепать засевших там русских. Вспомнил я и о нашей пленнице. Кем бы или чем бы она ни была, женщина может оказаться полезной заложницей... Я поднялся и, пожелав своим людям доброй ночи, вернулся к Элиоту, который все еще сидел у необычной пациентки.
     - Ну так что? - спросил я. - Жить будет?
     По его лицу, казалось, пробежала тень.
     - Взгляните, - ответил он и откинул одеяло.
     Глаза пленницы были по-прежнему закрыты, но на губах ее играла слабая улыбка, а щеки налились румянцем. Элиот поправил одеяло и, встав, перешел на другую сторону от костра, где, как я заметил, неподвижно лежало второе тело.
     - Кто это? - поинтересовался я.
     Элиот нагнулся, отбросил одеяло, и я узнал рядового Комптона, хорошего парня, который всегда мог служить олицетворением крепкого здоровья. Но сейчас кожа его невероятно побелела, прямо как у русских, а взгляд открытых глаз казался остекленевшим и мертвым.
     - Взгляните-ка, - предложил Элиот и начал расстегивать рубашку пациента.
     На груди Комптона виднелись царапины, причем раны набухли и вздулись, как жилы. Я взглянул в глаза Элиота.
     - Что это с ним? - спросил я. - Что?
     - Не знаю.
     - А это оцепенение... взгляд его глаз? Черт побери, Элиот, это же ваша зараза!
     Он поглядел на меня и медленно кивнул головой.
     - Где он ее подцепил?
     - Я уже говорил вам - не знаю.
     Признание в собственном невежестве, похоже, причиняло ему боль. Он посмотрел через пламя костра на тело пленницы.
     - Я полагаю, она, возможно, тоже заражена, - сказал он, махнув рукой в сторону женщины. - Кожа ее очень холодная, с некоторым бледным оттенком, но все первичные признаки болезни отсутствуют. Может быть, она - носитель, передает болезнь, но сама остается незараженной. Хотя проблема в том, что я даже не знаю, как распространяется заболевание.
     Он вздохнул и взглянул на раны на груди бедняги Комптона. Казалось, он вот-вот скажет что-то, но, передумав, Элиот вновь уставился на пленницу.
     - Буду следить за ней, - произнес он, - за ней и за Комптоном. Не беспокойтесь, капитан. Оставьте меня с пациентами, а если что-нибудь случится, я сразу поставлю вас в известность.
     - Но, ради Бога, прошу, - проговорил я, - не дайте ей умереть. Если бы мы только смогли заставить ее заговорить... Она может знать другой путь на этот чертов утес.
     Элиот кивнул. Снова он, вроде бы, хотел что-то сказать, но слова и во второй раз словно застряли у него в горле. Я пожелал доктору доброй ночи и оставил его за осмотром лица Комптона и вытиранием испарины со лба бедняги-солдата.
     Нам обоим было о чем подумать. Я почувствовал, что мне надо выкурить добрую трубочку, сел и закурил. Но, видимо, я устал больше, чем думал, ибо даже с трубкой из верескового корня в зубах почувствовал, что мои веки опускаются. Не успел я осознать этого, как сознание мое погасло, словно свет.
     Мне снился очень странный сон. Это было необычно для меня - я снов не вижу, но этот сон весьма смахивал на явь. Мне приснилось, что женщина, наша пленница, находится рядом со мной. Я стоял словно в трансе, пригвожденный к месту, и сжимал в руке револьвер, но в то же время, глядя ей в лицо, чувствовал, как мои пальцы на рукоятке револьвера медленно разжимаются. Револьвер упал на землю, и это брякание вывело меня из транса. Я огляделся и понял, что я на бруствере и противник волнами прорывается сквозь наш огонь. Мои люди падали один за другим, и выло ясно, что скоро их окончательно растопчут. Я должен им помочь, расставить их у стен, иначе нас сметут и уничтожат весь полк! Но я не мог пошевелиться, и это было ужаснее всего - меня буквально заморозил взгляд женщины, поймал, как муху в паутину. Она засмеялась. Я снова огляделся и увидел, что все мертвы... мои люди... противник... все, кроме меня. Даже женщина рядом со мной была мертва, и все же она двигалась, обходя меня, как голодная пантера. Со всех сторон ко мне тянулись мертвецы. Глаза их были идиотски вытаращены, и тела... белые, холодные, как могила. Я почувствовал, как меня тащат вниз мягкие, холодные руки. Я увидел Комптона. Его лицо прижалось к моему. Он открыл рот, и чудовищная жадность вдруг вспыхнула в его глазах. Его губы задвигались в сосущих движениях, как пара голодных улиток. Я знал, что он собирается насытиться мною. Губы коснулись моей щеки, и... я проснулся от того, что Элиот тряс меня.
     - Мурфилд, - в отчаянии вскричал он, - вставайте. Они ушли!
     - Кто? - вскочил я. - Женщина?
     - Да, - сказал Элиот, странно поглядев на меня. - Вам она приснилась?
     Я в изумлении уставился на него:
     - Что за черт, откуда вы знаете?
     - Потому что мне она тоже приснилась. Но это не самое худшее, - добавил он. - Комптон тоже ушел.
     - Комптон? - переспросил я.
     Не веря, я пристально смотрел на Элиота. Шок от сообщенных им новостей оказался столь велик, что я наорал на беднягу доктора. Он же, выслушивая мои гневные тирады, молча изучал меня внимательным взглядом, склонив голову набок, отчего стал еще больше похож на ястреба.
     - Вы закончили орать? - уточнил он, когда мой гнев в конце концов иссяк.
     Я ответил не сразу, сначала взглянул на горные вершины и дорогу, ведущую к ним сквозь гималайскую ночь.
     - Пропал британский солдат, - медленно проговорил я, сжимая кулаки, - один из моих солдат, Элиот. Черт побери, теперь я точно не отступлюсь. Они не заставят меня поджать лапки.
     Элиот воззрился на меня и долгое время ничего не отвечал.
     - Вы понимаете, - сказал он наконец, - что если мы продолжим движение по этой дороге, то нас просто-напросто сметут?
     - А у нас есть какой-то иной выбор?
     Элиот без слов повернулся и пошел к утесу. Я последовал за ним. Он выглядел как человек, борющийся со своей совестью, и я был не так уж расстроен, чтобы не заметить этого. Вскоре он остановился и повернулся лицом ко мне.
     - Мне не следовало говорить вам этого, капитан...
     - Но вы собираетесь?
     - Да. Потому что иначе вы точно погибнете.
     - Я не боюсь смерти.
     Элиот слабо улыбнулся:
     - Не беспокойтесь, вы, скорее всего, все равно погибнете.
     Затем его улыбка пропала, и он указал на стену гор за перевалом. Горы вздымались так высоко, что я едва мог разглядеть их вершины.
     - Вон там лежит еще один путь наверх, - пояснил он.
     Этот путь был, по-видимому, тропой паломников.
     - Тропу называют Дурга. Это одно из имен богини Кали, и переводится оно как "трудный подступ". Очень верное название. Брамины очень ценят эту тропу и говорят, что человек, который сможет преодолеть ее, достоин взглянуть на саму Кали. Только величайшие из аскетов взбираются здесь, только те, кто очистился за десятилетия покаяния и медитации. Когда они достигают совершенства, то восходят на утес. Многим это не удается, и они возвращаются - именно от них я узнал о трудности этого пути. Но немногим, очень немногим, это удается. И когда они достигают вершины... - Он помедлил. Им открывается Истина.
     - Истина? А это что за чертовщина?
     - Мы не знаем.
     - Что ж, если браминам удается добыть Истину, то почему бы и нам не попробовать?
     Элиот еле уловимо улыбнулся:
     - Потому что, капитан, они никогда не возвращаются.
     - Что? Никогда?
     - Никогда. - Улыбка Элиота погасла, и он снова обратился к вздыбившимся горам. - Так что, вы все еще хотите идти туда?
     Воистину напрасный вопрос! Естественно, я сразу же принялся готовиться к походу. Я выбрал самого опытного из своих людей, рядового Хаггарда, и самого крепкого силача, старшего сержанта Каффа; остальных оставил следить за проходом и дожидаться старины Пампера, который, как я надеялся, должен был довольно скоро появиться здесь со своим войском. За несколько часов до рассвета я и мой маленький отряд выступили из лагеря. Мы пробирались к дальней стороне перевала - сначала по скалам, а потом, когда утес стал круче, по ступенькам, вырубленным в голом камне.
     - Брамины говорят, - сказал Элиот, - что эти ступеньки длятся примерно четверть пути. Дальше будет проще.
     С трудом мы полезли вверх. Ступеньки были вырублены грубо и зачастую представляли собой всего-навсего зацепки в скале, иногда совершенно исчезая. Икры мои начало сводить судорогами, и после пары часов такого пути мне подумалось, что из браминов, наверное, вышли бы отличные солдаты, ибо таких тренировок не пожелаешь никому! Я остановился перевести дух, и Элиот указал на лежащий впереди уступ, по которому вились ступеньки.
     - Последний рубеж, - крикнул он. - Считайте, худшее позади. Дальше к плато пологий подъем.
     Но, ради всех святых, до этого пологого подъема надо было еще добраться. Уже практически рассвело, но здесь, на унылом открытом месте, ветер рвал и метал, намереваясь скинуть нас в бездонную пропасть, разверзшую свою темную пасть под нашими подгибающимися ногами. Это было весьма суровое испытание, и только я подумал, что хуже, пожалуй, и быть не может, как вдруг услышал крик. Он был очень слаб и вскоре утонул в свисте ветра. Я напрягся, и Элиот, шедший следом, тоже приник к скале. Ветер утих, и мы услышали второй крик, донесшийся со стороны перевала. Но разглядеть, что там творится, мы не смогли - мешал выход скальных пород, который мы пересекали. Кровь во мне заледенела;
     продолжать путь, думая только о том, за что зацепиться, куда поставить носки сапог, думать о себе, а не о своих людях - все это было наихудшим из мучений. Хотя, надо признать, раздавшиеся внизу крики подстегнули меня, и я стад двигаться быстрее. Достигнув безопасного места, я вышел на тропу, вьющуюся по скале, и глянул в ущелье. Дно его было не настолько далеко, чтобы не были видны наши палатки. Кроме того, близился рассвет, с каждой минутой становилось все светлее. Можете представить мое волнение, когда я обнаружил, что внизу не видно ни одного из моих солдат. Никакого намека на движение. Никакого признака человеческого присутствия.
     Я продолжал всматриваться, насколько мне позволяло зрение, но, похоже, мои люди просто растаяли в воздухе. Я вспомнил об услышанных криках и, признаюсь, заподозрил самое худшее. Такие же опасения терзали и рядового Хаггарда. К этому времени мои три спутника присоединились ко мне и тоже принялись рассматривать опустевший лагерь.
     - Они, наверное, ушли разведать окрестности, сэр, - невозмутимо сказал старший сержант и показал на Хаггарда. - Получше присматривайте за ним, сэр, - прошептал он.
     И рассказал мне то, о чем я даже не подозревал.
     Оказывается, Хаггард входил в ту экспедицию, которая потеряла леди Весткот, - он бывал в здешних местах раньше и видел довольно странные веши. Он был довольно храбрым, но суеверным парнем. Средний английский солдат не колеблясь схватится один на один с зулусом, но стоит при нем упомянуть вуду, глядь, а нашего бравого вояки и след простыл. Сейчас мы шагали по ровной земле, и я уже начинал жалеть об этом. уж лучше бы мы и дальше карабкались, Хаггард хоть отвлекся бы...
     Плато, которое мы пересекали, было шириной с милю. Двигались мы осторожно и вскоре вышли на вьющуюся между скал тропу, на которой заметили свежие следы босых ног. Спустя некоторое время мы очутились у подножия еще одной стены гор, казавшейся куда более неприступной, чем утес, на который мы только что взобрались. Элиот остановился и всмотрелся в скалы.
     - Вон там, - вдруг показал он вдаль. - Вон там, где тропа подходит к горам...
     Я увидел ярко раскрашенную часовню, вырубленную в скале, и заозирался по сторонам, пытаясь отыскать способ незаметно ее миновать. Но стоило мне приподняться с места, где я лежал, как на мое плечо легла твердая рука Элиота.
     - Подождите, - прошептал он. - Страдающие этой болезнью чувствительны к свету...
     Он махнул рукой на восток. Я увидел, как зарозовели горные вершины. Элиот был прав - до восхода солнца оставалось совсем немного.
     - Сэр, - зашептал Хаггард. - Чего мы ждем?
     Я