она словно про себя. - Значит, еще не дозрел... - Она передвинула фигуру и взяла короля Лайлы. - Какое разочарование, похоже, я снова выиграла.
     Лайла посмотрела на доску, рассмеялась и смела рукой фигуры. Она встала, поправляя платье, и от ее движения, полного грации, такой простой элегантности, мое вожделение и потребность в ней вернулись. Я был вновь порабощен и знал, что не смогу с ней бороться, а, наоборот, последую за ней туда, куда она меня поведет.
     Она взяла меня за руку.
     - Пойдем со мной, - проворковала она. - Пойдем со мной навсегда.
     Я почувствовал (чего раньше никогда не понимал до встречи с ней), насколько ужасна и бездонна, как омут, может быть красота женщины, как опасна и ни с чем не сравнима. Я знал, что, если она захватит меня, я уже никогда не уйду. Я вцепился в ее руку, стараясь удержать ее.
     - Я не высасываю кровь из твоей подруги, - зашептала она, - ты же мне веришь, Джек? - Она поцеловала меня. В своем воображении я растворился на ее губах. - Ты мне веришь?
     И, конечно, я верил. Я теснее прижался к ней, чувствуя, как меня касается ее нежная грудь, и вдыхая аромат ее духов. Мы продолжали идти. Перед нами простерся длинный темный проход. Нас окружали животные, над головами пели птицы. Я помнил их с того раза, когда Сюзетта, оставив нас, побежала по камням, а мы с Лайлой в первый раз остались наедине. Сейчас мы тоже были наедине и шли по проходу... Подошли к какой-то двери. Лайла открыла ее. За дверью нас ждала постель с темно-красными занавесями...
     Я проснулся, голый и одинокий, как раньше. В комнате было еще темно, свеча по-прежнему горела перед портретом на стене. Я оделся и вышел из комнаты. За дверями, с моим пиджаком в руках, меня ждала Сармиста. Она подала пиджак и убежала. И, хотя я погнался за ней, быстро пропала в темноте. Я вернулся и вышел из склада. На улице я понял, что прошел целый день. Но я был цел. Невредим. Впрочем, как это опасно! Лаже если Хури прав только наполовину - как это опасно!
     И все же... ее слова звучали у меня в ушах, в извилинах моего мозга: "Не я пила кровь из твоей подруги. Мне не нужна ничья кровь. Ведь ты мне веришь, а, Джек?"
     Верю... Верю даже сейчас... Почему? Да может ли быть какая-либо иная причина, кроме моей страстной увлеченности? Какая-либо причина вообще? Мне надо подумать. Надо прояснить свой разум. Хури навещу завтра. У него, очевидно, есть многое, что он мог бы открыть мне. Возьму его письмо, прочту в кэбе. Письмо профессора Хури Джьоти Навалкара доктору Джону Элиоту 26 августа Джек!
     Где вы, черт вас дери, шляетесь? Надеюсь, вы не у той проклятой женщины. Потому что если с ней, то вы черт знает какой болван. Да не позволит вам Бог ездить туда, а если вы все же поехали, то дай вам Господь вернуться целым и остаться невредимым. Как только прочтете это, приезжайте ко мне немедленно. Ночью - в Блумсбери. Днем - в читальный зал Британской библиотеки, место №4. Я сейчас много читаю и должен многое вам рассказать.
     Потому что, Джек, я знаю, кто она! Я знаю против кого... скорее, против чего мы боремся. И, признаюсь, это приводит меня в состояние, близкое к отчаянию. Я стал нервным, запуганным, вечно дрожащим существом. Какие надежды у нас? У нас, созданных из глины, из смертной плоти и крови? Но я теряю нить повествования. Надо оставаться философом. Мы смертны, мы рождаемся вновь, мы стремимся к Богу. Так будем же храбры и великодушны. Извините, опять теряю нить повествования... Позвольте начать с начала, с монеты, висевшей на шее Люси.
     Вы мне никогда не рассказывали, что эта монета из Киркеиона. Предполагаю, для вас это было не так важно - какой-то неизвестный греческий город, навсегда исчезнувший из книг по истории, - к чему им интересоваться? Но для меня, Джек, Киркеион - совсем не неизвестное место. Его нет в книгах по истории, которые вы просматривали, но он есть в греческих легендах, в герметических хранилищах памяти о древних мистических обрядах. Поройтесь среди запрещенных текстов, нелегально вывезенных из библиотеки в Александрии, и вы найдете упоминание о Киркеионе.
     Это был город мертвецов, Джек, где мужчины жили как рабы Богини, в вечной отстраненности от потока жизни смертных, в агонии на дыбе памяти об удовольствиях. Во время своего падения они узрели лик Богини и потому, невзирая на ужас своей судьбы, не могли сожалеть о том, кем стали. А кем они становились, вы сможете догадаться, когда я открою вам имя Богини. О ней говорится в эпосе, в "Одиссее", и все же Гомер не знал всей правды, ибо пользовался слухами для описания волшебницы, грозной Кирки, Цирцеи, преобразовательницы людей. Уверен, вспомнив классику, вы вспомните и один из островов, на котором побывал Одиссей, населенный странными животными, среди которых были и его люди, превратившиеся в хрюкающих свиней. Прошу вас, Джек, не считайте, что я сошел с ума. И не подходите больше так скептически к моим рассуждениям. Вы думаете, это чистейшая фантастика, такое место, как Киркеион, не могло существовать на самом деле? Не думайте! Не думайте так, черт вас возьми! Примените ваши чертовы законы наблюдения, если хотите. Поступите, как всегда, - экстраполируйтесь от улик, изученных вами лично... В Ротерхите ведь есть животные, не так ли, и человеческие существа, обращенные в странные искаженные фигуры? Есть монета Люси, на кромке которой выбито - "Киркеион". И прежде всего, Джек, прежде всего, существует Лайла, Кирка, Цирцея - называйте ее, как хотите.
     Ибо у нее много имен. Она известна в Китае и в Африке, в ритуалах вуду в джунглях, на дымящихся от крови пирамидах в Мексике. В ее честь королевы Канаана и Финикии занимались проституцией, ради нее в прах рассыпались стены Трои. Как Аместрис она следила за тем, чтобы единственные груди на земле, более прекрасные, чем ее собственные, были заживо отрезаны у ее соперницы. Как Илу ее знали в Иерихоне и Уре, первых городах на земле, и все же сама она старше этих городов, столь же стара, как и сам человек. Щеки ее - цвета граната, губы ее алы как кровь, глаза ее глубоки и вне времени, как космос. Вы называете ее Лайла. Разве вам не слышится эхо, когда вы произносите эти слоги самого ужасного и древнего имени? На иврите это имя произносится Лилит. По иудейскому мифу она была первой женой Адама, еще до создания Евы, и ее изгнали из рая за ужасные преступления. С тех пор она мстит роду людскому. А по некоторым верованиям, Джек, она была даже женой самого Господа Бога.
     Лилит, Джек, Лилит - вечная блудница, купающаяся в крови, королева демонов и дьяволиц. Остерегайтесь ее. Знаю, вы можете подумать, что у меня начался бред сумасшедшего, но все же остановитесь и вспомните все, что вы пережили и видели сами. Она - все легенды, описанные мною, и нечто большее: властительница тьмы, хозяйничающая в мире, прекрасная, совращающая, ужасная. Боюсь за вас, Джек. Боюсь за нас всех. Приезжайте же ко мне как можно скорее, пока вы в человеческом облике.
     Пусть все наши боги помогут нам и пусть все, кого мы любим, дорогой Джек, будут сейчас с вами. Хури

Письмо доктора Элиота профессору Хури Джьоти Навалкару

     "Подворье Хирурга" 11 часов утра Дорогой Хури!
     Убежден, что если у вас не бред сумасшедшего, то по меньшей мере вы были слегка пьяны. Лайла в качестве Кирки, преобразовательницы людей? Собирался к вам зайти и протрезвить вас. Однако вынужден вновь извиниться. Собираясь к вам, надел пиджак и сунул ваше письмо во внутренний карман. И кончиками пальцев почувствовал, что там лежит еще один листок, скорее клочок бумаги, который я туда не клал. Вынул бумажку, прочел ее и - как вы поймете, когда сами ее прочтете, - понял, что не смогу приехать к вам сегодня вечером. Пришло время нанести более неотложный визит.
     Последствия этого письма очевидны. Не только для теории, изложенной в вашем послании, но и для всего хода расследования. Теперь вижу, сколь велика моя вина, как я был слеп. Боже, Хури, молитесь, чтобы мы не опоздали. Напишу вам вновь, надеюсь, сегодня вечером. Но прежде всего я должен подтвердить все то, что говорит Джордж, и спасти его, если смогy. Почерк, между прочим, несомненно его. Свяжитесь со Стокером. Джек

     Пришпилено к вышеприведенному письму: Джек... это я... ради Бога... служанка, что встречает вас у дверей, подает вам пиджак... это я. Как? Не знаю. Меня схватили... пришел Полидори... а потом... нет. Ужасно, Джек, ужасно. Но наконец все кончилось. Открыл глаза. Кожа кофейного цвета... Поднял руку... Боже, Джек... Титьки!.. Отросли у меня на груди. Кричал... кричал и кричал. Поверить не мог... Да и как поверишь?.. Ждал все, что очнусь от кошмара, стану самим собой. Но никаких изменений. Недели прошли, а я все, а я все... девка... Я, Джордж Моуберли, министр по делам Индии - чертова чернокожая девка! Подозреваю, это шутка Лайлы. Хотя не смешно... Ужасно, Джек... Боже, я ужасно напуган. И с мозгами не в порядке, видите, думать не могу... Могу только работать... Мыть, прислуживать, ухаживать за Сюзеттой... Иначе возвращается ужас... Непереносимо. Раз пытался бежать, почти парализовало, так возрос ужас. Однако заставил себя... Украл лодку... Переплыл через Темзу в доки. Помните, Джек? Вы там за мной гнались как-то ночью. Туда ходят джентльмены... Бляди там дешевые... Перепихнуться с ними. И в ту ночь... Опять джентльмены... Искали блядей. Один из них схватил меня... Убежать не удалось... Боже, Джек... нет... нет! Спасите меня, Джек! Вы не представляете. А Лайла хочет опять меня туда послать. Там трахают за гроши. Грязь... Тебя пыряют... Насилуют... Больно. Но, может быть, это лучше, чем Сюзетта. Зовет меня сейчас. Тяжесть на моем животе, валит меня на пол... Ее зубы, Джек... острые... крохотные бритвы... Дитя, Джек, Боже, дитя... Сосет мои титьки... Но не молоко... кровь... высасывает мою кровь... Ее сосущие губы... мою кровь.
     Вот она идет. Снова ужас. Помогите мне... прошу. Господи! Господи! Помогите мне!

     Письмо доктора Джона Элиота профессору Хури Джьоти Навалкару 2 часа ночи Дорогой Хури!
     Извините за неразборчивый почерк - пишу в кэбе. Я в порядке, но другие новости, боюсь, зловещие. Приехал в Ротерхит, улицу к складу нашел без труда. Пока шел, было пусто и темно, но перед собой слышал легкий звук шагов девушки. Они раздавались у каждого поворота. Потом на стене мелькнула тень, и больше ничего. Подошел к дверям склада. Пытался войти, но дверь была заперта. Стучал, кричал - никакого ответа. Потом в канаве увидел какой-то узел.
     Это был труп женщины. Перевернул его и сразу узнал Сармисту... Джорджа, должен сказать Джорджа. Джордж был мертв. В нем не было ни капли крови, вся высосана. Язык его вывалился обрубком из глотки, волосы поредели и поседели, тело превратилось в мешок с грохочущими костями. Попробовал поднять его труп. Почувствовал, как он крошится, руки его превращаются в прах у меня в пальцах. Взглянул ему в лицо. Оно уже не было лицом Сармисты, на краткую секунду мне вновь явился Джордж - я узнал своего друга. А потом он рассыпался. Не осталось ничего, кроме пыли, кучки праха и тряпок на обочине.
     Пытался собрать прах - бесполезно. Встал, повернулся и зашагал, потом побежал. Впереди меня детский голосок распевал какую-то считалку. Хотя никого не было видно, ни следа Сюзетты. Меня охватил ужас. Хуже, чем в Каликшутре. Наконец-то вышел на главную улицу. Подозвал извозчика. Никогда больше сюда не вернусь.
     Вы сейчас со Стокером? Кэб довезет меня до конца Гросвенор-стрит, и я сказал извозчику, чтобы он вас туда отвез. Буду ждать в дверях "Объятий пастыря", как раз напротив дома семьи Моуберли. Торопитесь. Пишу это, а мы уже въезжаем на Гросвенор-стрит.
     Полагаю, вы еще носите с собой револьвер? Джек

Записки Брэма Стокера (продолжение)

     ...Не успело пройти и двух недель после званого ужина, который я давал в честь Люси, как она заболела. Болезнь ее столь необычна, что меня сразу охватило какое-то мрачное предчувствие. Симптомы полностью соответствовали заболеванию, которое Элиот изучал в Индии, о котором впервые упомянул, когда мы гнались за сэром Джорджем, и потом говорил не иначе как с выражением крайнего ужаса на лице. Умопомрачение, каталепсия, резкая потеря крови - вот признаки недуга, впервые замеченные Элиотом в Гималаях, а теперь повторившиеся у бедной Люси. По срочности принимаемых им мер я понял, что он опасается самого худшего. И вое же он не удостоил меня доверием, а вместо этого предпочел уединяться с профессором Джьоти, своим знакомым по Индии и, кажется, экспертом по таинственной болезни Люси. Эта парочка готовилась к какому-то великому приключению, и, вспоминая, что прежде Элиот именно мне поверял свои замыслы, не могу отрицать, что ощущаю некоторую обиду. Меня направили охранять Люси во время болезни, что я охотно выполнял, но чувствовал, что девушке грозит нечто более страшное. Я вознамерился сразиться с этой угрозой и начал готовиться, ибо, в конечном счете, не мог поверить, что моя помощь так и не понадобится.
     Жаркой августовской ночью меня наконец-то вызвали. Приехал профессор Джьоти, поднял меня с постели и, несмотря на мои требования объяснений, остался, как и ранее, непроницаем, повторяя лишь, что Люси находится в крайней опасности. Я поспешно оделся, заинтригованный оборотом дела, и, поцеловав на прощание свою дорогую женушку, взобрался вместе с профессором в кэб, и мы поехали к нему в Блумсбери. Как только мы приехали туда, я вновь насел на него с расспросами, но он говорил лишь о какой-то темной и ужасной опасности, после чего спросил меня, может ли рассчитывать на мою помощь перед лицом неизвестно какого, но, несомненно, величайшего ужаса. Естественно, я ответил, что может, но также указал, что предпочел бы знать, в чем заключается этот самый ужас. Профессор уставился на меня, и его пухлое лицо вдруг замерло, приняв крайне серьезное выражение.
     - Мы охотимся за женщиной, - сказал он и спросил, помню ли я свой сон, когда фигура в вуали пила кровь Люси.
     - Мы гонимся за сном? - не веря услышанному, вскричал я.
     - Боюсь, это нечто большее чем сон, - криво улыбнулся профессор. - Вы - человек театра, мистер Стокер. Вспомните "Гамлета"... "Есть многое на свете..." и т.д., и т.п. - Он засмеялся коротким смешком. - Не все в художественной литературе выдумано. Готовьтесь к худшему, мистер Стокер. Готовьтесь, если хотите, к невозможному.
     Такие высказывания вряд ли воодушевляли, но я все же почувствовал прилив возбуждения от того, что вновь очутился как будто в приключенческой повести. Я спросил профессора об Элиоте, будет ли он с нами, но в этот момент в дверь постучали. Профессор сразу вскочил, и мы с ним торопливо вышли на улицу. Нас ждал кэб. Профессор при виде него вздохнул с облегчением, но не сказал вознице ничего, только крикнул, чтобы тот ехал как можно быстрее. Тут же профессор начал читать какое-то письмо, которое, полагаю, ему передал наш возница. Нахмурился, когда закончил читать, смял листок бумаги и швырнул под ноги. Наклонившись, он принялся понукать возницу, чтобы тот ехал быстрее... еще быстрее. Однако ехать было недалеко. Миновав улицы и площади Мэйфейра, мы оказались у въезда на Гросвенор-Хилл, где профессор приказал вознице свернуть к обочине и остановиться. Мы вышли из кэба, и профессор подвел меня к двери какого-то постоялого двора.
     - Вы спрашивали о докторе Элиоте? - сказал он, улыбаясь и указывая рукой. - Вот он, мистер Стокер, ждет вас.
     Элиот был рад видеть меня, как я с благодарностью отметил. Но лицо его совсем отощало, и что-то в его измученном выражении подсказывало, что нервы Элиота явно разладились. Он повернулся к профессору:
     - Вы ничего не сказали Весткоту?
     Профессор покачал головой:
     - Не было надобности. Он сегодня при Люси. Там от него больше пользы, особенно если наша дичь узнает, что мы напали на ее след.
     - Это она может, - кивнул Элиот, повернулся и взглянул на дом на противоположной стороне улицы.- Видите, в окнах у нее нет света. И не видно ни малейшего движения. - Он оглядел оттопырившийся пиджак профессора. - А, вижу револьвер при вас. А у вас не найдется еще одного, для Стокера?
     Профессор кивнул и передал мне оружие.
     - Спрячьте револьвер. Стокер, - прошептал Элиот. - Не дай Бог, нас примут за взломщиков.
     Он подошел к парадному входу и позвонил в звонок.
     Ответа не было. Элиот позвонил еще раз. Наконец он перестал звонить, и мы услышали в прихожей чьи-то шаги. Заскрежетали засовы, дверь приотворилась, и на нас хмуро взглянул какой-то заспанный человек.
     - Доктор Элиот! - вдруг воскликнул он. - Что за дело привело вас сюда в столь позднее время?
     - Ваша хозяйка дома? - поинтересовался Элиот.
     Дворецкий, а с виду это был он, вновь нахмурился и покачал головой:
     - Боюсь, что нет, сэр. Она сегодня вечером уехала к сэру Джорджу на юг Франции.
     - А ребенок? - Элиот помялся и глотнул воздуха. - Ребенок миссис Весткот, Артур, леди Моуберли взяла его с собой?
     - Да, сэр. Как и договорились с миссис Весткот. Разве она вам не передавала?
     Элиот пытался следить за выражением своего лица, но разочарование и беспокойство все же проступили на нем. На секунду плечи доктора опустились, и он погрузился в раздумья..
     - Кэб! - вдруг воскликнул он, повернувшись к дворецкому. - Насколько я понимаю, вы заказывали его?
     Дворецкий кивнул.
     - Можете сказать, в какой компании?
     Дворецкий заколебался, но потом вновь кивнул:
     - Одну минуточку, пожалуйста.
     Мы ждали у дверей. Элиот по очереди распрямлял нервные тонкие пальцы и смотрел на часы. Вскоре дворецкий вернулся и передал нам карточку. Элиот поспешно схватил ее и, не говоря ни слова, устремился вверх по улице. Профессор и я изгнали его. Я пытался упорядочить впечатления от только что услышанного мною.
     - Так мы гонимся за леди Моуберли? - спросил я, даже не скрывая изумления.
     Элиот искоса взглянул на меня.
     - Сегодня вечером ее мужа нашли убитым, - сообщил он. - Его похитили из собственного дома, а леди Моуберли почти целый месяц скрывала от меня это преступление. Исчезновение Джорджа, да и его последующая смерть могли быть организованы лишь при полном пособничестве его жены. Не беспокойтесь, Стокер. Дело против нее верное.
     - Но почему она забрала ребенка Люси?
     - Это, - процедил Элиот, - мы и собираемся выяснить.
     - И куда же они делись?
     - Зачем, как вы думаете, мы пришли в извозчичьи конюшни? - фыркнул он.
     Элиот повернул голову, и я увидел, что мы прибыли по адресу, указанному на данной нам дворецким карточке. Элиот позвонил, и после очередного длительного ожидания мы услышали, что сверху кто-то спускается. Дверь неохотно отворилась, и на нас обрушился поток крепких словечек, часто используемых простыми тружениками. Но Элиот, однако, перекричал ругань привратника и убедил его, что у нас срочное дело. Конторская книга была принесена и тщательно изучена.
     - Вот, - сказал наш сквернослов, - десять часов. Вызов кэба на Гросвенор-стрит, номер два.
     - А куда они потом поехали? - нетерпеливо спросил Элиот. Привратник провел пальцем по странице:
     - Вокзал Кингс-Кросс.
     - Разумеется, - кивнул Элиот, ничуть не удивляясь. - Благодарю вас. - Он передал привратнику гинею. - Может быть, вы только что спасли жизнь маленького ребенка. Идемте, джентльмены, нам предстоит длинная ночь.
     Мне была непонятна его уверенность, ибо лично я счел, что мы никоим образом не приблизились к тому, чтобы узнать, где может находиться леди Моуберли.
     - Если она уехала с Кингс-Кросс, - сказал я, когда мы двинулись к Оксфорд-стрит, - то, должно быть, направлялась куда-то на север.
     - Если она куда-либо поехала, то только в Уитби, - покачал головой Элиот.
     - Почему вы так уверены?
     - Потому что в Уитби она прячет в шкафу свои скелеты.
     - Скелеты?! - воскликнул я.
     - Леди Моуберли, Стокер, - не та, за кого себя выдает. Может быть, вы вспомните теорию, которую я излагал вам после погони за сэром Джорджем? В ней говорилось, что кто-то пытается повлиять на него с политическими целями?
     Я кивну