олу.
     - Мы немного запоздали, - извинялся я. - Ждали последнего гостя. Однако он только что пришел, и, если все готовы, мы можем сесть за стол.
     Я провел гостей в столовую, и все расселись по местам. Как раз в это время подошел последний гость, присоединяясь к нам и бормоча извинения. Я тепло приветствовал лорда Рутвена и показал ему, куда садиться. Сидевший напротив Элиот крайне удивился и взглянул на меня почти с упреком. Я вспомнил, что он вроде не встречался с лордом Рутвеном после первой встречи в гримерной Люси и наверняка не знает о том интересе, который его сиятельство проявляет к карьере своей племянницы, часто выказывая знаки заботы и поддержки. Я не мог не пригласить его на такой вечер. И все-таки мне казалось, что Элиот чем-то расстроен, а его нежелание разговаривать с лордом Рутвеном бросалось в глаза.
     Вместо этого он погрузился в беседу с Эдвардом Весткотом, что удивило меня, ибо Весткот, приятный малый и достойный муж своей жены, всегда удивлял меня своей немногословностью. Элиот же беседовал с ним довольно оживленно. Я постарался подслушать, о чем разговор, и услышал, что Элиот говорит об Индии. Точнее, о мифах, властвующих в тех местах, где он жил, и о более интригующих тамошних суевериях. Лорд Рутвен тоже начал прислушиваться, а вскоре к разговору присоединились и другие гости, которые стали задавать Элиоту вопросы. Элиоту же вдруг расхотелось продолжать эту тему, и, когда лорд Рутвен попросил его рассказать какой-нибудь миф о бессмертии, распространенный в Гималаях, Элиот просто мотнул головой, откинувшись на спинку стула.
     Уайльд же был явно заинтригован таким поворотом разговора.
     - Бессмертие? - спросил он. - Вы имеете в виду вечную молодость? Что ж, очаровательная идея. Превращение эфемерного в вечное. Вряд ли есть что-нибудь приятнее... Вы не согласны, доктор Элиот?
     - Может быть, - резко ответил тот. - Тогда красота стала бы серьезной.
     - Но не приятной, - с легкой улыбкой на губах вмешался лорд Рутвен.
     Впервые за вечер Элиот взглянул ему в глаза:
     - Это, милорд, будет зависеть от цены, которую придется заплатить.
     - Цена! - воскликнул Уайльд. - Поистине, доктор Элиот, вы говорите как настоящий биржевик, хотя таковым не являетесь.
     - Нет, - Лорд Рутвен встряхнул головой. - Здесь он совершенно прав. В определении удовольствия подразумевается, что за него надо платить, не так ли? Шампанское, сигареты, клятвы любовников - все это приятно, но удовольствие преходяще по сравнению со страданиями, которые мы потом испытываем. Вообразите же, только вообразите, какой должна быть расплата за вечную молодость.
     - И какова же она должна быть, как вы полагаете? - поинтересовалась Люси, сосредоточенно глядя на него.
     Я увидел, что все за столом также замерли, уставившись на красивое бледное лицо лорда Рутвена. Освещенное пламенем свечей, оно казалось слегка позолоченным, чуточку неземным и совсем нечеловеческим.
     - Милорд, - напомнила ему Люси, - вы говорили о расплате за вечную молодость.
     - Разве? - удивился лорд Рутвен. Он закурил тонкую сигарету и слегка пожал плечами. - По меньшей мере это должна быть черт знает какая расплата.
     - О, по меньшей мере, - согласился Уайльд.
     Лорд Рутвен улыбнулся, выдохнув клуб синего дыма, который заклубился над пламенем свечей, и, опустив глаза, посмотрел на Уайльда через стол.
     - Как полагаете, потеря души - это приемлемая цена?
     - На самом деле, - ответил Уайльд, - уж лучше это, чем расстаться с достойной жизнью. И во всяком случае, в сравнении с хорошим внешним видом что такое мораль? Всего лишь слово, которым мы облагораживаем свои пошлые предрассудки. Лучше быть добрым, чем уродом, но еще лучше, милорд, быть прекрасным и добрым.
     Я заметил, что мою дорогую женушку очень забеспокоил оборот, который принял разговор.
     - Нет! - несколько резко вскричал я. - Вы ступили на скользкую тропку, Оскар. Быть проклятым и жить вечно... это, должно быть, слишком ужасно. Это же не жизнь, а... а... - меня вдруг охватил ужас от одной этой мысли, - смерть заживо!
     Лорд Рутвен слегка улыбнулся и выпустил еще один клуб дыма. Он взглянул на Уайльда, который рассматривал его, полуоткрыв рот и с блеском во взоре.
     - Сколько вы готовы страдать, мистер Уайльд? - протянул он.
     - За вечную молодость?
     Лорд Рутвен склонил голову:
     - За любую молодость вообще?
     - Юность, - сказал Уайльд с торжественным выражением лица, - стоит прожить. Это чудо из чудес. Настоящий источник счастья.
     - Вы и вправду так думаете? - засмеялся лорд Рутвен.
     - А вы не согласны, милорд? Это потому, что вы сами до сих пор прекрасны. Вы, конечно, состаритесь. Пульс вашей жизни замедлится и станет неровным. Ваш лоб испещрят морщины, щеки впадут. Свет померкнет в слепнущих глазах. И тогда, милорд, вы будете ужасно страдать, вспоминая страсти и удовольствия, которые, как вы когда-то думали, по праву вечно принадлежат вам. Юность, милорд, юность! В мире нет ничего лучше юности!
     Лорд Рутвен бросил взгляд, на вино у себя в бокале.
     - Красота, о которой вы говорите, мистер Уайльд, - иллюзия. Нестареющее лицо - не что иное как маска. Под внешним видом вечной молодости дух будет метаться в зловещей мешанине порока и зла. Мистер Стокер прав. Красота сможет скрыть, но не сумеет спасти.
     - Вы меня удивляете, - сказал Уайльд. - Вас самого не искусило бы сие предложение?
     Лорд Рутвен погасил сигарету. Я заметил, что он вдруг взглянул на Элиота, но больше не проронил ни слова.
     - Вы чересчур честны в своих доводах, милорд, - фыркнул Оскар Уайльд. - Конечно же, вы прожигатель жизни, при вашей красоте вы никем иным быть не можете, а любители наслаждений обычно поддаются искушениям. Ведь только так можно от них отделаться, в конце концов.
     Лорд Рутвен откинулся на спинку стула:
     - Да. Пожалуй, вы правы.
     - Конечно прав, - продолжал Уайльд. - Ибо что такое страдания в сопоставлении с красотой? Ради красоты прощается все. Вы, милорд, можете быть повинны в самых ужасных грехах, можете быть прокляты навек, но красота ваша завоюет вам прощение, ваша красота - и любовь, которую она вдохновляет.
     - Лично вы простили бы меня?
     Мне показался странным этот вопрос, и я заметил, что, задавая его, лорд Рутвен вновь взглянул на Элиота.
     - Мне прощать вас? - тягуче произнес Уайльд. - Мне бы это не понадобилось. И вообще, я предпочитаю красоту опасную. Я предпочитаю пир с пантерами, милорд.
     - Скажите лучше, вечерю с дьяволом, - пробормотал Элиот, неожиданно вставая. - Стокер, мне пора идти.
     Все воззрились на него с удивлением... все, кроме лорда Рутвена, который слегка улыбнулся и закурил новую сигарету. Но Элиот, как я заметил, не обратил внимания на реакцию присутствующих. Он повернулся, поблагодарил мою жену за ужин и поспешил к выходу. Я нагнал его в холле, ожидая, что он расстроился, но он, напротив, держался почти бодро. Я спросил его, почему он так внезапно уходит, но он ничего не ответил, лишь поблагодарил меня за, как он выразился, "ужин открытия".
     - Открытия чего? - спросил я, но он лишь покачал головой.
     - Вскоре увидимся, - сказал он, - и тогда я дам вам кое-какие ответы. А пока, Стокер, желаю вам доброй ночи.
     С этими словами он ушел, оставив меня в еще большем недоумении, чем раньше.
     Элиот, однако, был прав. Вскоре я действительно получил ответы - ответы более ужасные, чем я отваживался себе представить...

Дневник доктора Элиота

     30 июля, поздно ночью. Прорыв в исследованиях, на который я надеялся, возможно, очень близок. Сегодня вечером встречался с лордом Рутвеном - на ужин к Стокеру он пришел последним. Не ожидал, что он там будет. За столом я сидел напротив него, но изо всех сил старался не вступать в беседу, вместо этого большую часть ужина разговаривал с Эдвардом Весткотом. Люси переговорила со мной о нем, пока мы шли в столовую. Оказывается, возникли слухи, что сестра Весткота вовсе не умерла.
     Весткоту написал какой-то младший офицер, и в письме говорилось, что в горы направлена экспедиция. Люси, естественно, опасается, что муж ее будет разочарован, и подозревает, что все это какой-то грубый розыгрыш. Я спросил ее почему, и она слегка пожала плечами.
     - Что-то не то в этом письме, - призналась она. - Почему, например, если сестру действительно нашли, Нэд не получил никакой весточки от отца? Он ведь тоже там, в Индии, а не написал ни строчки.
     - Но кому нужно разыгрывать такую жестокую шутку?
     - Не знаю. Но прошу вас, Джек, уверена, что Нэд будет расспрашивать вас о Каликшутре, ибо знает, что вы сами жили в тех местах. Так что говорите с ним осторожно. Не хочу даже думать о том, что Нэд воспрянет духом, а потом все опять кончится ничем.
     Это верно. И все же предпочитаю считать, что сестры его нет в живых, ибо, если она жива, страшусь подумать, в каком состоянии она находится. Как и просила меня Люси, я постарался притушить чувство ожидания у Весткота. Он перенес разговор хорошо, но я почувствовал, что он не разделяет мой пессимизм, поскольку все равно продолжал расспрашивать о Каликшутре. Естественно, лорд Рутвен навострил уши, и мне расхотелось говорить об этом, но я счел своим долгом рассказать Весткоту все, что знал. Мне пришлось упомянуть и ту болезнь в горах, породившую столько страхов и суеверий. В беседу вмешался лорд Рутвен, а за ним - остальные гости. Последовал общий разговор о философии смерти, и вклад в него лорда Рутвена был очень мрачен. Он говорил со своей обычной грацией и остроумием, так что ужас того, что, как я знал, было самоанализом, почти скрыли его очаровательные манеры. Почти, но не совсем, ибо ужас остался, спрятанный под красотой, которую сам лорд Рутвен описал как маску, натянутую поверх агонии и гниения. Всего раз, один лишь раз, мне удалось заметить, что эта маска слегка соскользнула, и мельком взглянуть на то, что лежит под нею, - агония, самая настоящая агония. Потрясенный этим, не обладая искусством лицемерия, я решил уйти. Мне нужно было какое-то время побыть одному, подготовиться. Ибо я знал, что лорд Рутвен последует за мной.
     Из Челси я возвращался пешком вдоль Темзы. У Воксхол-Бридж я услышал, как катится тяжелый экипаж. Я обернулся, экипаж притормозил и остановился у обочины. Дверца распахнулась, я вошел внутрь, и лорд Рутвен постучал по крыше своей тростью с серебряным набалдашником.
     - Извините, - шепнул он, - за то, что вмешался сегодня в вашу беседу.
     Я прислушался к грохоту колес тронувшегося экипажа.
     - Мне просто было интересно узнать, не могли бы вы пересмотреть свое решение.
     Наступило молчание, и я было подумал, что он ждет моего ответа. Но он повернулся, прижался щекой к стеклу окошка и смотрел, как на водах Темзы играют лунные блики.
     - Вы ведь увидели это сегодня, не так ли? - спросил он.
     - Увидел?
     - Да, когда замолчали. Вы поняли. Я знаю.
     - Боюсь, больные души не по моей части.
     - Я не прошу вас лечить мою душу, - тихо рассмеялся лорд Рутвен.
     - А что же тогда?
     - Кровь... Вы же сами сказали, доктор, болезнь у меня в крови. И причина ее - физиологическая.
     Он наклонился, взял меня за руки и заглянул в глаза. На его лице отразилось отчаяние.
     - Вы должны мне помочь... и ради меня, и ради всех тех, кому я могу угрожать.
     - А если нет?
     - Ничего. С моей стороны, вам ничего не угрожает, доктор Элиот, если вы это имеете в виду. Я не хочу, чтобы вы продолжали работу по принуждению. Совершенно верно, я убиваю, но только потому, что мне надо пить. Вы видели мои кровяные клетки и понимаете причину... я не могу удержаться, так же как ваши пациенты не могут не поддаться воздействию заболеваний. Но я не маньяк-убийца. По крайней мере, - он помедлил, - я могу выбирать свои жертвы.
     Он глотнул воздуха, и по лицу его пробежала тень. Не знаю каким образом, но на секунду его агония обнажилась передо мной.
     - Вы должны помочь, - проговорил он, - во имя, - он горько улыбнулся, - гуманности.
     Я долго не отвечал.
     - Не могу, - сказал я наконец. - То, что вы просите, - излечение ваших кровяных клеток от жажды крови... Такое лечение, как я уже говорил, означало бы бессмертие. Бессмертие, лорд Рутвен! Но найти это лечение - вне моих сил, вне сил какого-либо человека вообще.
     - Нет, - коротко бросил лорд Рутвен, - такая возможность должна быть. - Он наклонился ко мне. - Найдите ее... для меня, доктор. Сделайте все, что сможете. Где-то как-то вы должны подарить мне надежду. Мне и всему моему племени. - Он сжал мне руку, вцепившись в нее пальцами. - Не отказывайтесь, доктор!
     Экипаж остановился на перекрестке. Я высвободился от хватки лорда Рутвена и встал.
     - Выйду здесь, - промолвил я.
     Лорд Рутвен следил взглядом, как я открываю дверь и вылезаю на улицу, но не пытался меня удержать.
     - Если хотите, мы могли бы довезти вас до Уайтчепеля, - предложил он.
     - Предпочитаю пройтись. Мне надо о многом подумать.
     Брови лорда Рутвена выгнулись:
     - Действительно, надо.
     - Я сделаю все, что смогу, - пообещал я. - Но пока, прошу вас, оставьте меня.
     Я повернулся, перешел улицу и зашагал в гущу узких улочек, по которым не мог проехать его экипаж. Шагая, я улыбнулся, почти ликуя. Может быть, мои исследования не обречены на провал! Я думал только об этом, о том, что раз теперь лорд Рутвен снова мой пациент, я все-таки добьюсь прорыва в исследованиях, над которыми так усердно и долго работал. Бессмертие... Слишком уж большая цель, чтобы просто думать об этом... Но были и другие цели, которые мне, может быть, удастся достичь. И, конечно же, мне очень нужен Хури. Он - эксперт по миру вампиров. И как только я произнес про себя это слово - вампир, - я осознал, сколь велико было мое нежелание произносить его раньше. Неудивительно, что мои исследования закончились провалом - я никогда не отваживался признать то, что было их подлинным предметом. Но сейчас у меня не осталось колебаний, я не сдерживал себя как раньше. Обстоятельства благословили мое решение. После получаса ходьбы я добрался до дома и, взойдя по лестнице к себе в кабинет, увидел, что дверь его распахнута настежь, а внутри мерцает свет. Осторожно приблизившись, я заметил, что свет очень слабый. Я вошел в комнату. На моей конторке стояло изображение Кали, украшенное гирляндами. Перед ним горели свечи, и из мисочек курился ладан. Под мисочками лежала книга. Я взял ее и прочел заглавие. "Мифы о вампирах в Индии и Румынии. Сравнительное исследование". Между первых страниц была всунута записка. Я вынул ее:
     "Думал, вы вообще не выходите на улицу. Дела, видимо, изменились. Зайду к вам завтра и узнаю все новости. Ваш Хури".
     Что ж, вместе мы наверняка не пропадем!

     31 июля. В полдень пришел Хури. Он по-прежнему мастер менять внешность. Вначале не узнал его - в своих поездках по Европе он приобрел какой-то венский вид: пенсне, бородка клинышком, ужасная альпийская шляпа. Выдавала его только фигура - он стал еще круглее, чем был. Предложил разместиться у меня, но он отказался, сказав, что ни за какие коврижки не согласится жить в трущобах. Вместо этого он остановился в Блумсбери у старого друга - юриста из Калькутты. У юриста есть повар, который умеет готовить пищу по-бенгальски, а к ней Хури не терпится вернуться после месячной диеты на блюдах парижской кухни. Он боялся, что, оказавшись в такой гастрономической глуши, отощает до кожи и костей. Могу подтвердить, что этого не случилось.
     Рассказал ему о событиях последних нескольких месяцев. Хури притворялся спокойным, но я видел, что это напускное, на самом деле он возбужден и обеспокоен. Никаких особых обсуждений или анализа с его стороны не последовало, но уверен, что до этого еще дойдет. Ибо сейчас наша неотложная задача - определить причины болезни Джорджа, и, если подозрения оправдаются, нужно как-то обеспечить его безопасность. Это нелегко, особенно ввиду того, что Джордж отказывается видеть меня, но я предлагаю Хури отправиться завтра на дебаты в палату общин. Будут голосовать по законопроекту Джорджа, и сам Джордж, как ответственный министр, будет отчитываться перед правительством. У меня свои обязанности, и я не смогу присутствовать, но у Хури, по крайней мере, будет возможность изучить Джорджа. Жду его заключений с большим интересом.
     Пока есть только один намек на то, что Хури тоже разрабатывает теории касательно этого дела. Уходя, он замешкался и обернулся ко мне.
     - Полидори... - проговорил он. - Этот ваш друг, торгующий опиумом... Вы уверены, что его зовут Полидори?
     - Да. А что? Его имя вам о чем-то говорит?
     - Он, наверное, доктор?
     Я с удивлением взглянул на него:
     - Да. По крайней мере был, согласно тому, что говорит лорд Рутвен.
     - Ах, лорд Рутвен!
     - Хури, скажите мне, откуда вам это известно?
     - Помню, - улыбнулся он, - раньше вы никому не давали заглянуть в ваши карты. А теперь как аукнулось, так и откликнулось. Не беспокойтесь, старина, это всего лишь мое маленькое, так сказать, озарение.
     Я пожал плечами:
     - Как хотите.
     Хури кивнул и стал спускаться вниз по лестнице, но вдруг остановился, вновь повернувшись ко мне.
     - Знаете, Джек, - произнес он, - вам не удалось добиться прорыва в этом деле, потому что вы не желаете увидеть невозможное. Ваш рассудок вам теперь не нужен. Вы должны искать такие ключи, каких просто не должно быть. Вот почему я вам понадобился. Я могу привести вас туда, куда вы сами не подумаете идти. И запомните, Джек, сейчас возможно все. - Он улыбнулся и встряхнул головой. - Все!
     Да, конечно же, он прав. Как права Сюзетта. Правила этой игры не похожи ни на что известное мне. Пришло время овладеть ими.

Сборник Хэнсарда по дебатам в парламенте, том CCCXXIX (1 августа 1888 г.)

     Повестка дня Законопроект о границах Империи (Индия) [закон 337] (сэр Джордж Моуберли)

     Рассмотрение

     Законопроект рассмотрен с поправками. Государственный секретарь по Индии (сэр Джордж Моуберли) (oт Кенсингтона) внес предложение, чтобы, ввиду подавляющей поддержки его законопроекта в обеих палатах, не принимать дальнейших поправок. Предложения по границам выдвинуты для соблюдения интересов как народов Индии, так и Британской Империи. Полное и безоговорочное признание независимости королевств Бхушан, Катнагар и Каликшутра полностью соответствует принципам обеспечения прочного мира на границах Империи в Индии. Внимание почтенных членов парламента было обращено на законопроект об обороне империи (закон 346) с указанием того, что с дальнейшими вопросами по военным расходам следует обращаться к государственному секретарю военного ведомства (мистер Э. Стенхоуп). Государственный секретарь по Индии завершил свое выступление благодарностью в адрес почтенных джентльменов палаты за помощь, оказанную ему в трудах по разрешению большого и сложного вопроса, который в настоящее время можно, наконец, считать решенным.
     После обсуждения было решено поставить на голосование.
     Законопроект был принят в третьем чтении.

Вырезка из газеты "Таймс" от 2 августа

     Сэр Дж. Моуберли болен
     Сообщают, что сэр Джордж Моуберли, государственный секретарь по делам Индии, серьезно болен. Вскоре после успешного принятия закона о границах империи (Индия) в палате общин вчера вечером и выступления сэра Джорджа с заключительной речью государственному секретарю стало плохо. Его отвезли домой в бессознательном состоянии. В настоящее время его состояние остается без изменений.

Дневник доктора Элиота

     2 августа. В газетах пишут, что Джордж потерял сознание прямо в парламенте. С утра у меня был Хури, подтвердил то, что было сообщено в газетах, но добавил, что Джорджу стало плохо, еще когда он выступал с речью, и ему пришлось прерваться на минуту. Очевидно, что, находясь на таком расстоянии от Джорджа (а Хури сидел на галерее для гостей), Хури не смог поставить какой-либо диагноз, однако он не увидел ничего противоречащего нашей первоначальной гипотезе.
     Интересно, не преждевреме