се от своей очевидной лжи, решительно покачал головой.
   Отец вскинул брови и вяло улыбнулся.
   - Напрасно! Убейте человека, Вейн. Убивать полезно.  Кто  убил  человека,
тот спит спокойно.
   Вейн, с трудом ворочая языком,  ответил,  что,  как  он  всегда  полагал,
убийцы, у коих совесть нечиста, спят очень плохо.  Отец  отказался  признать
правдивость сей базарной небылицы и заверил Вейна, что мужчине,  дабы  стать
мужчиной полноценным, нужно сделать пять вещей: покурить опиума, переспать с
чужой женой, обучиться  какому-нибудь  ремеслу,  совершить  паломничество  в
Мекку - и убить человека.
   Когда в  тот  вечер  Отец  вышел  из  дома,  Вейн,  охваченный  внезапным
приступом веселья или желанием убивать -  он  и  сам  толком  не  знал,  чем
именно,  -  последовал  за  ним.  Отец  шел  медленно,  по-видимому  глубоко
задумавшись. Вейн на цыпочках крался за ним, вынув из-за пояса  кинжал.  Так
они и проходили улицу за улицей - старик, державший путь к неведомой цели  в
западной части города, и Вейн с кинжалом, постоянно занесенным  над  ним,  в
дюйме-другом от спины. Вейн решил,  что,  если  Отец  обернется,  он  вонзит
кинжал. И в самом деле, другого выхода у него бы не было.  Потом  они  вдруг
оказались  на  запруженном  народом  открытом  пространстве  перед  воротами
Зувейла. Отец смешался с толпой, и Вейн  волей-неволей  вынужден  был  вновь
сунуть кинжал за пояс.
   Затем  он  той  же  дорогой  направился  в  сторону  квартала   Эзбекийя,
намереваясь провести этот вечер, как и  несколько  предшествующих,  в  почти
наверняка тщетных поисках беседки, где Бэльян, по его словам,  встретился  с
Зулейкой, но,  немного  не  дойдя  до  Эзбекийи,  он,  к  радостному  своему
удивлению, увидел или подумал, будто увидел желтые одежды и знакомую  фигуру
Зулейки.
   - Зулейка?
   Но по запаху тлена он узнал ответ еще прежде, чем она заговорила,  открыв
при этом лицо.
   - Нет. Проститутка подобна жемчужине. И та, и другая вводят в заблуждение
во тьме. Пойдешь со мной?
   Вейн соразмерил шаг с вихляющей походкой Фатимы.
   - Можно до тебя дотронуться?
   - Нет. Я разваливаюсь на части.
   - Это проказа?
   - Нет. Если бы...
   - Я думал, ты уехала из Каира. Я ездил за границу тебя искать.
   - Нет. Я никогда не смогу покинуть Каир.
   - Что ты здесь делаешь? Общаешься с сестрой?
   - Нет. После нашего побега мы расстались.
   - Но о тебе заботятся Корню и его собратья. Это твои друзья?
   - Нет. Поначалу я так думала, но мы лишь временные союзники.  Я  совершаю
свои убийства, а они укрывают меня от преследования,
   - Ты убиваешь кого попало?
   - Нет. Ты меня удивляешь, Майкл. Я-то думала, ты  или  твой  учитель  уже
усматриваете связь. И эмиры, и нищие, открыто  или  тайно  -  все  они  были
клиентами моего отца.
   - Ты имеешь в виду деда?
   - Нет. Родителями моими были его мысли и ее тело.
   - Ты не всегда изъяснялась так двусмысленно.
   - Нет. Времена меняются. Увядает рассудок моей сестры,  а  с  ним  и  мое
тело.
   - Так ты убьешь Кошачьего Отца?
   - Нет. Для меня он чересчур силен. Я не осмеливаюсь к нему  приближаться.
Ты должен сделать это за меня. Если ты любил меня  когда-нибудь,  убей  его.
Убей и завладей Домом Сна. Убей его, пока  со  всеми  вами  не  приключилась
беда. Если ты любил  меня  когда-нибудь,  сделай  это.  Спровадь  старика  в
могилу.
   Вейн чуть было не сказал, что все еще любит  ее,  но  вспомнил  слухи  об
убийствах, еженощно совершаемых в Каире, вспомнил передававшиеся  из  уст  в
уста отвратительные подробности. Скромная девушка, которую он некогда  знал,
превратилась в безжалостную вампиршу. Некоторое время они  шли  молча.  Вейн
думал о том, как крался в тот вечер за Отцом. Он не питал любви к учителю  и
не обманывал себя, полагая, будто учитель  питает  хоть  малейшую  любовь  к
нему, но мысль об убийстве Отца была ему противна. Тот  был  такой  худой  и
жилистый, с  высохшей  шершавой  кожей  и  почти  торчащими  наружу  острыми
костями. Он предпочел бы убить его  во  тьме,  пока  старик  спит,  но  тот,
казалось, никогда  не  спал.  Вейн  вообразил  его  распростертым  на  полу,
немигающим взглядом открытых глаз уставившимся в потолок.
   Они приближались к оживленной улице Байн-аль-Касрейн. Фатима обернулась и
подняла руку, явно в знак прощания. Вейна охватило отчаяние.
   - Пойдем со мной. Я найду место, где мы сможем пожить.
   - Нет. Я же говорила, что разваливаюсь на части. Я быстро  теряю  силы  и
цвет лица.
   - Мы еще встретимся?
   - Нет. Разыщи мою сестру. Тебе бы  стоило  ее  полюбить.  Она  испытывает
вожделение к тебе и не отказывает никому из мужчин.
   - Здесь я найду твою сестру?
   - Нет, уже нет, но в конце дня ее часто можно найти в Городе Мертвых.-  И
с этими словами убийца вновь взмахнула рукой и скрылась в толпе.
   Вейн вернулся в Дом Сна и в ту ночь вновь настроился увидеть сон  о  том,
как он еще раз оказался в потайной комнате. Зулейка  повернулась  к  нему  и
спросила, появится ли ее невидимая подруга. Он кивнул, и она  отвернулась  к
стене, напевая, а он начал сосредоточиваться.  Постепенно  несколько  трещин
отделились от стены и повисли в воздухе, как  завитушки  дыма.  Потом,  тоже
постепенно, эти завитушки дыма приняли некую форму,  наполнились  цветом,  и
перед ними, бледная и  дрожащая,  возникла  Фатима,  лепившая  сама  себя  и
сгущавшаяся в воздухе.  Они  испытали  ее  загадками.  Зулейка  забавлялась,
поддразнивая духа, но  Вейна,  очарованного  бесстрастным  круглым  ликом  и
твердыми  ответами   Фатимы,   манили   мысли   более   серьезные.   Зулейка
беспрестанно, лихорадочно его ласкала, но он сидел,  не  замечая  этого,  не
сводя глаз с ее воображаемой подруги.
   Приснился ему и сомнамбула у ворот Зувейла. С кинжалом в руке  сомнамбула
вышел из клетки. Улица ходила ходуном под громадными ногами негра, а свет  и
тени носились по замкнутому пространству  неровными  диагоналями.  Один  раз
сомнамбула обернулся, и в свете факелов блеснули расширенные белки его  глаз
и серебристые разводы пота.
 
 
 
   12
   НЕКОТОРОЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ О ГОРОДСКОМ САДЕ
 
   За что, спрашиваю я себя, мне так не нравится Бэлъян? Нет,  все-таки  это
странно! Ушную серу обнаружить у себя под ногтями я  предполагал,  но  земля
там откуда? Начну сызнова. За что, спрашиваю я себя,  мне  так  не  нравится
Бэлъян? Материал он для моей истории идеальный - податливый, склонный витать
в облаках. Но, думаю, его достоинства в качестве материала для повествования
по-человечески  должны  считаться   недостатками.   По-моему,   он   человек
бесхарактерный и пассивный. Знай себе лежит и ждет, когда его развлекут или,
в  качестве  альтернативы,  неприятно  удивят.  Поэтому   я   с   величайшим
удовольствием расскажу о том, что произошло с  ним  в  дальнейшем.  Ложитесь
поудобнее на своих кушетках, расслабьтесь и слушайте.  Сейчас  вы  услышите,
что произошло с ним потом...
 
 
   Бэльян рылся на Байн-аль-Касрейн  в  отбросах  базара  в  поисках  гнилых
фруктов и овощей - без особого успеха, ибо сновали там и арабские мальчишки,
а они, будучи поопытнее,  хищными  птицами  бросались  на  сгнившие  лакомые
кусочки. Потом Бэльян почувствовал, как кто-то - женщина - смотрит на него и
даже пытается поймать его взгляд. Он поднял голову и увидел молодую  женщину
с едва прикрытым чадрой лицом,  с  нежностью  взиравшую  на  него.  Веки  ее
затрепетали; она отвернулась и едва заметным взмахом  руки  позвала  его  за
собой.
   Вскоре они свернули с широкой Байн-аль-Касрейн и двинулись по уступчатым,
мощенным булыжником переулкам, которые постепенно становились все  темнее  и
уже. Идти в этой части Каира приходилось как бы в вечной ночи. Лишь в редких
развалинах возникали свет и пространство. Женщина, ни разу  не  оглянувшись,
торопливо шла вперед, пока они наконец не оказались в  маленьком  внутреннем
дворике. Она постучала в дверь, глубоко утопленную в стене, и кликнула  тех,
кто находился по другую сторону. Дверь открыл исполинского роста  нубиец,  и
она, войдя, обернулась и поманила Бэльяна внутрь. Бэльян следом за ней вошел
в сад. Впереди тянулась  прекрасно  ухоженная  кипарисовая  аллея,  в  конце
которой стояла садовая беседка. На  ступеньках  беседки  сидела  юная  дама,
почти девочка, без чадры, но с ног до головы закутанная в шелка  и  расшитую
парчу. Над головой у нее порхала  златоглазка,  а  пальцы  ее  были  унизаны
кольцами с драгоценными камнями. Одной рукой она задумчиво подпирала голову,
а в другой держала веер из павлиньих перьев.
   Когда Бэльян вошел в сад, она не шевельнулась и  продолжала  все  так  же
печально смотреть вдаль. Хотя женщина, которая привела Бэльяна,  исчезла,  в
саду они были не одни, ибо перед беседкой сидел, греясь на солнце, старик  в
грязном белом тюрбане, а  привратник  стоял  у  Бэльяна  за  спиной.  Бэльян
направился было к даме, но через несколько  шагов  почувствовал  у  себя  на
плече руку привратника.
   - Смотрите и слушайте, - сказал нубиец.
   В тени беседки возникла обезьяна. На ней был золотой ошейник с  цепочкой,
и стояла она прямо, почесываясь. Она поклонилась даме, а потом повернулась к
Бэльяну, сверкнув двумя рядами прекрасных зубов.
   - Вы франк? - спросила она.
   От изумления у Бэльяна отвисла челюсть, и дама прыснула со смеху.
   - Смотрите, - сказала обезьяна и, повернувшись к даме, обратилась к  ней,
а  вернее  сказать,  начала  декламировать,   ибо,   прислушавшись,   Бэльян
определил, что  обезьяна  читает  стихи  по-персидски.  Звучали  они  весьма
торжественно и возвышенно. Потом обезьяна приблизилась к даме, погладила  ее
по руке и, обняв одной  лапой  за  плечи,  принялась  что-то  нашептывать  -
вероятно, ласковые слова. Дама поначалу казалась довольной, потом,  судя  по
всему, ей это наскучило, и она оттолкнула обезьяну. Покосившись на  Бэльяна,
обезьяна сказала:
   -  Подойдите.  Моя  госпожа  желает  знать,  кто  способен  быть   лучшим
любовником - обезьяна или франк. Посмотрим, по  силам  ли  вам  тягаться  со
мной.
   Бэльян почувствовал, как разжалась  рука  нубийца  у  него  на  плече,  и
двинулся вперед. От  голода  и  изумления  у  него  кружилась  голова.  Дама
смотрела на него ободряюще, но ему было трудно говорить. У него  было  такое
чувство, будто все это он уже делал прежде - стоял в том же саду, не в силах
заговорить с той же дамой. Причем, возможно,  совсем  недавно.  Быть  может,
всего несколько секунд назад? А может, точнее было  сказать,  что  он  вновь
окажется в той же ситуации когда-нибудь в отдаленном будущем? Или он  просто
ожидал, что случится именно нечто подобное? Это было невозможно  установить.
Чувство это было одновременно и смутным, и ярким.
   - Госпожа, - заговорил он наконец, - я почту за честь быть вашим  гостем,
охотно поговорю с вами и исполню все, что вы пожелаете, но умоляю  вас  дать
мне сначала что-нибудь поесть и попить, ибо я не  ел  много  дней  и  совсем
ослабел от голода.
   Тут выпрямился и заговорил старик в тюрбане:
   - Госпожа хочет, чтобы вы обольстили ее благозвучными речами  и  изящными
жестами. Она предлагает вам себя, надо лишь ее улестить, а улестить ее очень
легко. Торопитесь. Она предлагает себя только один раз.
   Однако у Бэльяна было такое чувство, что она предложит себя еще раз  -  а
может быть, уже некогда предлагала? Он хотел возразить:
   - Охотно...
   - Вы же сумеете превзойти обезьяну?
   - Госпожа, я не знаю, чего вы от меня хотите, но, ради  Бога,  дайте  мне
еды.
   - Он ни на что не годен, - сказала обезьяна, сидевшая рядом  с  дамой,  и
принялась что-то торжествующе тараторить.
   Бэльян попытался было броситься на них,  но  уголком  глаза  увидел,  как
пошевелился привратник. Он обернулся, и кулак привратника угодил  ему  между
глаз.
 
 
   Очнулся он уже не в прекрасном саду, а лежа возле  фонтана  на  городской
дороге, совсем в другой части  Каира.  Страшно  болела  голова,  и  все  еще
хотелось есть. "Отыщу ли я когда-нибудь ту дверь, увижу ли вновь  ту  даму?"
-спросил он себя. Он принялся размышлять о поведении удивительной  обезьяны.
Что все это значило? Он читал, что, по утверждению философа, блаженного Нико
Кельнского, обезьяны и люди - близкие родственники. В  своей  "De  Senectute
Naturae" Нико доказывал, что обезьяны происходят от людей,  что  обезьяны  -
это дикие, выродившиеся отпрыски человека, точно так же, как люди  -  дикие,
выродившиеся  потомки  совершенного  Адама  из  Сада  Эдемского.  О   некоем
остаточном даре речи,  утверждал  Нико,  сообщали  путешественники,  которые
наблюдали за некоторыми племенами обезьян в сердце Африки...
   Ход его рассуждений был прерван похоронной процессией. По дороге  к  нему
приближалась группа машалията - уборщиков и обмывальщиков умерших. На плечах
они несли толстую доску. На доске был ненадежно уложен  завернутый  в  белый
саван покойник. В надежде выпросить у них корочку  хлеба,  Бэльян,  чувствуя
головокружение,  поднялся  на  ноги.  Поскольку  он  мешал  им  пройти,  они
остановились и опустили свою ношу на землю.
   - Мы совершаем милосердное деяние, - сказал старший группы,  обращаясь  к
Бэльяну и большим  пальцем  указывая  себе  за  спину.-  Хороним  тех,  кого
выбрасывают за стены Цитадели, когда чистят Аркану,  -  там  еще  есть  кого
подобрать.- И, сказав так, он порылся в  пышных  складках  своего  рукава  и
извлек оттуда маленькую коробочку замысловатой восточной  конструкции.-  Для
вас - два динара. Тонкая работа. Я вижу, она вам приглянулась.
   - Разве я похож на обладателя двух динаров?
   Старший пожал плечами:
   - В этом городе почти все - совсем не те, кем кажутся.
   - Корочку хлеба, умоляю. Или ваше милосердие распространяется  только  на
мертвых?
   Все покачали головами.
   - У нас нет еды для раздачи. Но идите за нами. Мы  направляемся  в  Город
Мертвых. Еды вы там найдете сколько угодно.
   Несколько озадаченный, Бэльян пошел  за  ними.  Когда  они  добрались  до
Города Мертвых,  день  уже  подходил  к  концу  и  кости  Бэльяна  согревало
предзакатное солнце, а кожу  овевал  прохладой  поднявшийся  ветерок.  Город
Мертвых представлял собой необыкновенное зрелище. Средь мавзолеев семьями  и
парочками сидели за  трапезой  люди.  Машалият,  за  коим  следовал  Бэльян,
пробирался вперед между веселыми  семействами  и  гробницами.  Они  пытались
продать коробочку, а он выпрашивал еду  -  то  и  другое  безуспешно.  Вдруг
откуда-то сверху и слева они услышали голос. Кто-то звал их обратно.  Что-то
желтое неразличимо промелькнуло в тени мраморного павильона.  Лишь  войдя  в
тень, Бэльян понял, что это Зулейка, сидящая, поджав ноги, в  павильоне,  на
каменном возвышении.
   - Ко мне! Ко мне, уборщики! Ко мне, мусорщики ночные!
   Члены машалията поспешно бросили свою ношу, отчего труп скатился с  доски
в песок, и устремились к ней. Бэльян решил было, что она желает, чтобы члены
машалията привели к ней его, но,  с  трудом  ковыляя  за  ними,  понял,  что
интересует ее только коробочка.
   - Коробочка! Моя китайская коробочка! Она вернулась ко мне!
   У  края  возвышения  началось  совещание.  Она  вытряхнула  из  одежд   в
протянутые ладони машалията монеты, и коробочка была отдана  ей.  Потом  они
вернулись к своему покойнику и, вновь водрузив его на доску, продолжили путь
к месту захоронения.
   Наконец Зулейка повернулась к Бэльяну:
   - Это моя коробочка, ты же знаешь. Ее у меня украли.
   Бэльян поднял глаза на коробочку.
   - Там нет какой-нибудь еды? - спросил он в отчаянии.
   - Какой-нибудь еды? - таинственным эхом отозвалась она  и  протянула  ему
руку.- Ты тоже ко мне вернулся. Ходишь за мной, как призрак.
   - Голодный призрак.
   Потом оказалось, что он уже сидит рядом с ней на  возвышении.  У  Зулейки
была  с  собой  корзинка  обсахаренных  зеллаби.  Она  окликнула  одного  из
смотрителей  склепов  и,  заплатив  ему,  попросила  принести  кофе.  Бэльян
потянулся было к зеллаби, но она схватила его за руку.
   -  Нет.  Ты  не  поешь,  пока  не  расскажешь  обо  всем,  что  с   тобой
приключилось.
   Как ни возражал  он,  ему  пришлось  ей  все  рассказать,  хотя  о  своем
приключении он поведал так кратко, как только мог. Лишь после этого рука его
беспрепятственно рванулась к еде.
   - Даже не знаю. Вообще-то в некоторых кругах в моде секс с обезьянами.
   На миг он перестал жевать и возразил:
   - Но обезьяна разговаривала!
   - Верно... Возможно, это колдовство.
   - Значит, на самом деле обезьяна была человеком, а дама - колдуньей?
   - Возможно. Но скорее всего обезьяна была колдуном, а дама - его подругой
в человечьем обличье. Познания в магии среди животных не редкость.
   - Значит, я едва не бросился в объятия обезьяны! - Бэльяна передернуло.
   - А кто еще, кроме обезьяны, возжелает тебя в нынешнем твоем  потрепанном
виде? Но ты,  как  водится,  опять  не  воспользовался  случаем,  потребовав
слишком многого.
   Холодало.  Закончив  трапезу,  покидали  Город   Мертвых   семейства,   и
появлялись птицы и нищие, подбиравшие за ними крошки. Насытившись  последним
из засахаренных фруктов, Бэльян лег на спину и закрыл глаза.
   - Ты полагаешь, что все это приключение -  только  сон,  правда?  -  Даже
задавая вопрос, он куда-то уже уплывал, но  ему  показалось,  что  ответ  он
услышал.
   - Конечно. Это была Обезьяна.
   - Что это за Обезьяна?
   На сей раз он не услышал  ответа.  Необходимо  было  погрузиться  в  сон,
пускай даже в кошмарный.
   Ненадолго его разбудили крики.  Зулейка  исчезла.  Вместо  нее  появились
обступившие павильон венецианцы и другие постояльцы караван-сарая. Из носа у
Бэльяна вновь хлынула кровь, и он  закрыл  глаза,  чтобы  этого  не  видеть.
Сквозь полудрему он слышал, как спорят о  нем  итальянцы.  В  тот  день  они
пришли  в  Город  Мертвых,  услышав  толки  о   том,   что   умер   человек,
принадлежавший к их кругу и таинственным образом исчезнувший, и что там  его
хоронят. Одни хотели отправиться на его поиски. Другие, однако, считали, что
Бэльяну, судя по его виду, недолго осталось жить, и предлагали отнести его в
защищенный от неожиданностей караван-сарай. Интерес ко  всему  этому  Бэльян
испытывал слабый. Какое-то время продолжался  ожесточенный  спор.  Потом  он
почувствовал, как его поднимают сильные руки.
   На фоне надгробных  памятников  смутным  образом  pieta  мелькнул  силуэт
обезображенного шрамами итальянского моряка с обуреваемым  кошмарами  юношей
на  руках.  Потом  моряк  удалился,  унося  своего  подопечного  в   сторону
караван-сарая.
 
 
 
   13
   ОТ ВОРОТ ЗУВЕЙЛА ДО ГОРЫ МУКАТТАМ
 
   Тут, как, впрочем, и в любой другой момент, можно  сделать  перерыв.  При
мне рассказывали истории, привезенные с Запада, и  слушал  я  их  изумленно,
едва способный осознать, что это именно истории, столь стремителен  был  ход
событий,  когда  градом  стрел  они  летели  к   намеченной   развязке.   На
неторопливом, объятом сном  Востоке  все  по-другому.  Историю,  которую  вы
слушаете, скорее можно представить себе  в  виде  ряда  кроватей,  связанных
слабой нитью... простите, я, конечно, хотел сказать - в виде бус, нанизанных
на тонкую, слабую нитку, - бус, похожих на те четки, что перебирают, сидя  у
входа в кофейню, скучающие старики. Нет,  четки  тоже  не  совсем  подходят.
Лучше вообразить ее в виде веревочной фигуры эфемерных очертаний - одной  из
тех, что, играя, образуют  дети,  когда  дергают  пальцами  за  петельки.  Я
слышал, что она зовется кошачьей колыбелью. Кошачьи колыбели,  четки,  бусы,
стрелы - о чем это я? Суть в том, что тут, как, впрочем, и в  любой  момент,
вы можете сделать  перерыв.  Сегодня  вы  услышали  достаточно.  Ради  Бога,
переведите   дух.   Отдохните   немного.   Поспите.   Дальнейшее   потребует
напряжения...
   Взлетает один апельсин. Опускается другой. Движения жонглеров удивительно
неторопливы. Медленно описывает бесконечный круг на перекладине акробат. Уже
очень по