приказал
бросить якорь неподалеку от острова и принялся  в  лихорадочном  возбуждении
распоряжаться насчет  высадки  на  берег.  По  мере  приближения  к  острову
становилось  ясно,  что  он  сплошь  состоит  из  камней  и   грунта.   Лишь
одно-единственное засохшее дерево, стоявшее на голой  земле,  разрастающейся
трещиной в синеве выделялось на фоне неба.
   Так мы высадились на сей столь неожиданно невзрачный островок.
   - Это остров на краю света, - сказал помощник капитана.
   Капитан только кивнул. Вокруг него волновалась толпа моряков, и  я  в  их
числе. После длительного плавания и всех наших лишений - неужели это все? На
минуту показалось, будто  мы  готовы  тотчас  же  с  ним  расправиться.  Как
выяснилось впоследствии, это мало что изменило бы.
   Но тут вмешался помощник, который и ответил на нашу все еще невысказанную
мысль:
   - Да, это все. И этого более чем достаточно. Это конец пути и награда  за
него. Видите вон то дерево?
   Как мы могли его не видеть? То был единственный предмет на острове.
   - Это древо инкубации. На острове обитает Тайный Учитель. Он  мудрец,  но
при этом невидим.
   То дерево есть своего рода дверь, открывающая путь к нему. В тени  дерева
может отдохнуть смельчак, который взыскует запретных знаний. Как  только  он
уснет и станет видеть сны, он сможет приблизиться к Тайному Учителю и задать
любой вопрос, какой пожелает, - здесь, под этим деревом, и больше  нигде  на
свете.
   Тут  капитан  быстро  зашагал  вперед  и  расположился  под  деревом.  Он
нервничал, но настроен был решительно. Успокоившись, он приготовился ко сну,
хотя, прежде чем ему и в самом деле удалось уснуть, прошло несколько  часов.
Из нас же ни один  не  спал  -  мы  наблюдали  за  спящим  и  нас  одолевало
любопытство. Наутро он проснулся поздно. Мы взволнованно  столпились  вокруг
него. Еще полусонный,  он  неторопливо  поведал  нам  свою  историю,  и  мне
показалось, что он  стал  разговаривать  с  нами  властным  тоном  человека,
добившегося своего.
   - Мне почудилось, что я уснул и что, пока я спал, на этом засохшем дереве
распустились листья, вокруг  вырос  лес  таких  же  деревьев,  а  над  лесом
поднялась гора. Я посмотрел, и передо мной возникла тропинка, отлого ведущая
в гору.  Я  решил  подняться  на  гору  и  тронулся  в  путь  в  приподнятом
настроении, ибо на тенистой тропинке было  прохладно,  а  на  деревьях  пели
райские птицы. Потом начало припекать солнце. Подъем стал круче.  Я  слышал,
как с треском продираются  сквозь  ветки  крупные  звери,  и  несколько  раз
подумывал повернуть назад. Поочередно я столкнулся с дикой кошкой, коброй  и
неким поющим существом, почти похожим на  человеческое,  которое  попыталось
завлечь меня в чащобу, однако, полный  решимости  добраться  до  вершины,  я
продолжал свой путь, и они в конце концов отстали и  обратились  в  бегство.
Короче говоря, - (да, никогда  еще  наш  капитан  не  бывал  при  нас  столь
многословен), - наконец, совсем неподалеку от вершины, я подошел к пещере, и
там, у входа, сидел почтенный мудрец, нагой и лишенный  украшений,  если  не
считать короны из танцующих бликов. Он узрел меня издалека.
   "Говори, о взыскующий познаний! Спрашивай  все,  что  пожелаешь.  Задавай
любой вопрос, каким бы он  ни  был  непонятным,  трудным  или  непристойным.
Говори!"
   "Где мой сын, почтенный мудрец? Увижу ли я его когда-нибудь вновь?"
   И капитан умолк. Мы ждали. Наконец один из нас спросил:
   - Ну, и что же он сказал?
   - О, мне и в голову не приходило, что он обязан что-то сказать!  Я  задал
свой вопрос, поэтому я попросту повернулся  и  спустился  с  горы,  а  найдя
подлинное свое дерево, проснулся.
   Это уже было чересчур.  Забраться  в  такую  даль,  доплыть  до  острова,
расположенного на краю света, храбро встретив в пути столько опасностей, - и
все это по велению человека,  который,  когда  наконец  заговорил,  оказался
самым большим идиотом из всех нас! В ярости мы насмерть забили  его  камнями
(и я признаюсь, что мой камень был ничуть не легче прочих).
   - Какая потеря, - сказал помощник, печально глядя на труп капитана.
   - Интересно, какова история этого человека?
   - Кем был его сын?
   - Теперь нам никогда этого не узнать.
   Со  всех  сторон  раздались  крики.  Помощник  капитана   заставил   всех
умолкнуть.
   - Возможно, вы и правы, но должен вам сказать, что у него в каюте я видел
журнал, запертый в шкатулке с медными краями.  Быть  может,  там  содержится
разгадка. Ключ у него в кармане.
   Мы отыскали ключ, поспешно  вернулись  на  корабль  и  открыли  шкатулку.
Помощник схватил журнал и принялся читать. Читал он довольно  быстро.  Тогда
мне показалось, что с содержанием журнала он уже знаком. То,  что  он  читал
нам, оказалось не судовым журналом, как мы  полагали,  а  историей  минувшей
жизни капитана. История эта такова".
 
 
   "Тут я должен заметить, - сказал волчий выкормыш, - что письмописец читал
медленно и часто делал паузы,  дабы  потолковать  о  чудесах  этой  истории.
Поэтому было уже поздно, и письмописец сказал, что он  выбился  из  сил.  Он
решил удалиться и дочитать историю в  уединении,  а  наутро,  когда  мы  все
хорошенько выспимся, пересказать ее нам. Слушателям  ничего  не  оставалось,
как согласиться на это, и толпа разошлась. Мне дали  поесть  (между  прочим,
первый в моей жизни кусок вареного мяса), и я быстро уснул.
   Наутро  я,  проснувшись,  тут  же  поспешил  к   дому   профессионального
письмописца. На сей раз там собралась  вся  деревня.  Писец  разговаривал  с
людьми, и многие бросали в мою сторону гневные взгляды. Письмописец, коего я
принял было за человека дружелюбного, швырнул мне  под  ноги  оба  письма  и
сказал: "Письма эти твои по праву, и история тоже твоя, но  дальше  их  тебе
читать я не намерен". Потом по  его  сигналу  полетели  камни.  Вся  деревня
погналась за мной с камнями, и я едва унес ноги. И вот  я  здесь,  со  всеми
своими ранами и синяками  и  с  неоконченным  рассказом".-  Волчий  выкормыш
выжидающе посмотрел на джинна.
   "Дай мне письмо!" - сказал джинн и начал читать то письмо, что подлиннее,
оттуда, где остановился писец, но едва он прочел несколько слов  из  истории
погибшего капитана, как его перебил волчий выкормыш: "Постой! Тут что-то  не
так. Ведь перед тем, как я вышел из пещеры с письмом, которое ты мне дал, ты
сказал, что не умеешь читать!"
   "Ах да. Сказал, - ответил джинн.- Но пока тебя не было, я  учился  читать
самостоятельно. Я обнаружил, что  мое  неумение  читать  связано  с  нервным
расстройством. Когда мне в руки попадал подобный документ, во  мне  боролись
нетерпение и страх. И тогда я страдал от неспособности расположить  элементы
в правильном порядке. Я был не в силах соблюдать должную  последовательность
букв, слов, фраз и абзацев на странице.  Однако,  по-моему,  я  уже  начинаю
осваивать сей трюк".
   Волчьего выкормыша эти слова, похоже, не убедили, но  джинн  вновь  нашел
нужное место и на удивление умело продолжил чтение.
 
 
   То, что он читал нам, оказалось не судовым журналом, как мы  полагали,  а
историей минувшей жизни капитана. История эта такова.
   "Когда я пишу эти строки, мы, по моим расчетам, находимся в  неделе  пути
от острова, и, оглядываясь на странную цепь событий,  которые  меня  к  нему
привели, я пытаюсь также, сидя здесь, в своей  каюте,  мысленно  представить
себе,  кто  и  при  каких  обстоятельствах  будет  читать  мою  историю.  Но
размышлять об этом, наверное, не имеет смысла. Приступим. История, которую я
должен рассказать, это история о горных крепостях, о молодых  цыганках  и  о
людях, более свирепых, нежели любой плотоядный зверь в джунглях. Это история
о потаенном  рае  и  потерянной  молодости.  Это  история  о...  но  к  чему
продолжать? Судите сами".
   (Слушая помощника, читавшего историю нашего  покойного  капитана,  я  был
поражен тем, каким прекрасным слогом писал наш капитан, и тотчас  же  решил,
что, коли доведется мне писать подобную повесть, буду в  меру  своих  весьма
скромных способностей подражать сему литературному стилю.)
   Но вернемся к журналу, который читал помощник капитана.
   "Тайна моей жизни заключена в моем происхождении, и раскрытию  сей  тайны
посвящена моя история. Ни отца, ни матери я не знал; по крайней мере я их не
помнил. Я был подкидышем в  девственных  лесах  и  рос  среди  медведей.  На
приемных родителей я пожаловаться не могу; они были не менее,  но  не  более
добры, нежели все люди, коих я с той поры встречал.  Настал,  однако,  день,
когда я научился ходить прямо и задавать людские вопросы. Как я появился  на
свет и почему отличаюсь от остальных медвежат? Кто мои настоящие родители?
   Наконец медведи сказали мне, что я уже вырос из их опеки и что, если хочу
узнать ответы, то  должен  пойти  и  расспросить  черного  медведя,  который
обитает близ некоего пруда, на самом краю дикой местности.
   Придя туда, я увидел не медведя, а  только  человека,  ловившего  рыбу  в
глубоком пруду.
   "Ты пришел задать мне вопросы".
   "Я пришел расспросить медведя".
   "Это я и есть. На самом-то деле я джинн. Медведям я  кажусь  медведем,  а
людям - человеком".
   "Значит, я - человек?"
   "Конечно. Это все, что ты хотел узнать?"
   "Кто мои родители?"
   "Неужели это важно? В младенчестве человек - всегда животное, как бы  его
ни воспитывали. Так или иначе, ответ - в тебе самом.  Когда  ты  родился,  у
тебя, безусловно, была мать.  Был,  возможно,  и  отец.  Ты  просто-напросто
подавил в себе память о них".
   "Какая же это память, если я ничего не могу вспомнить?"
   "Если память не идет к тебе, я отведу тебя к ней".
   С этими словами джинн поднял  меня  в  вихре  и,  опустив  неподалеку  от
освещенного солнцем приземистого храма с колоннадой, показал на него.
   "Это Театр Памяти.  Но  здание  это  предназначено  не  для  разыгрывания
спектаклей, а для  развития  и  демонстрации  умственных  способностей.  Это
идеальное место для продолжения  твоих  генеалогических  изысканий.  Должен,
однако, предупредить тебя о двух вещах. Во-первых, что бы ты  ни  делал,  не
позволяй женщине у входа себя соблазнить.  Во-вторых,  в  Театре  ты  можешь
есть, но ни в коем случае не пей".
   Потом джинн меня покинул. Он не предупредил меня о том, что дама у  входа
будет обнаженной, и она так мило мне улыбнулась, что,  прежде  чем  войти  в
Театр, я вошел в нее.
   Наконец я вошел в  Театр  Памяти.  Там  на  концентрически  расположенных
деревянных ярусах вырезаны были иероглифами архетипы всех планет,  животных,
кораблей, орудий, камней, телодвижений, риторических тропов  и  традиционных
тем, систематизированные и пересистематизированные. В  волнении  осмотрел  я
зал. Затем я вошел в другую дверь и оказался в Зале Невольных  Воспоминаний.
Ах, что за ужасы! Что за чудовищные образы были исторгнуты  там  из  меня  -
Косолапый Великан-Людоед, Человек-Крыса,  Гриф,  Сфинкс  и  Рогатый  Пророк.
Именно там, однако, услышал я правду о своем происхождении, ибо  различил  в
шуме голосов своих предков голос отца: "Слушай  внимательно,  сын  мой,  ибо
история, которую я намерен тебе рассказать, будет длинной и запутанной..."
   Я подошел к  стоявшему  в  центре  зала  столу,  уставленному  яствами  и
напитками, и, слушая, стал есть и пить. Голос продолжал шелестеть у  меня  в
голове:
   - Право же, я растерян и не знаю, с чего начать.  Быть  может,  начать  с
середины? Да, похоже, так будет лучше. Так  слушай  же  внимательно...  Ночь
была темная и ненастная, и я уже почти оставил  всякую  надежду,  как  вдруг
увидел далекий огонек. С трудом  поднявшись  по  открытому  склону  горы,  я
обнаружил пещеру и двоих смуглых волосатых людей, сидевших там на  корточках
у костра. Я спросил, можно ли мне укрыться от непогоды вместе  с  ними.  Они
разрешили и даже, как обязывали  бытовавшие  у  них  законы  гостеприимства,
предложили мне еды. Пока мы ели, я внутренне трепетал, опасаясь, как бы и им
не оказалась известна история о моем детстве, проведенном  среди  леопардов.
Потом один из них рыгнул и, повернувшись ко мне, сказал: "Расскажи..."".
   Помощник, который, как вы помните, читал на острове эту повесть покойного
капитана команде, в том числе и мне, перевернул страницу  и  злобно  на  нее
уставился. Потом он перевернул еще одну и еще - и так до тех пор, пока молча
не пролистал почти весь журнал.  Мы  в  ожидании  стояли  вокруг.  Затем  он
принялся клясться. "Нет, клянусь Печатью
   Соломоновой и Семерыми Спящими в Пещере, эта история тянется  без  конца!
Предлагаю большую часть пропустить и перейти к окончанию".
 
 
   Тут  волчий  выкормыш  прервал  джинново  чтение:  "История  не  может  в
буквальном смысле тянуться  без  конца,  ибо  все,  созданное  Богом,  имеет
предел".
   "Правильно, однако человек придумал бесконечность", - ответил джинн  и  с
нетерпением вернулся к истории.
 
 
   Мы принялись протестовать,  но  помощник  капитана  настоял  на  своем  и
возобновил чтение с последней страницы.
   "Когда я вышел, женщина закрыла за мной дверь. Сначала я ее не  узнал,  а
потом в изумлении воззрился на нее. Она постарела, живот отвис,  а  на  лице
были глубокие морщины.
   "Да, я та самая женщина. Память  разыгрывает  порой  забавные  шутки.  Ты
пробыл в Театре четырнадцать лет. Пока ты был там, ты ел и пил?"
   Я кивнул. Она рассмеялась и смеялась до  тех  пор,  пока  смех  не  начал
причинять ей боль. Я ждал, когда она закончит.
   "Ты жевал печенье  памяти  и  отхлебывал  из  фляги  с  напитком,  дающим
забвение, - прохрипела она, - проще говоря, ты вспоминал прошлое и забывал о
времени".
   В ужасе смотрел я на нее, но она продолжала:
   "О, и пока ты находился там, я зачала и родила ребенка".
   "Что же с ним стало?"
   "О, я оставила его на опушке леса. У меня там были кое-какие дела".
   Поодаль стоял  джинн,  который  медведям  казался  медведем,  а  людям  -
человеком.
   "Давно не виделись. Надеюсь,  ты  не  был  настолько  безрассуден,  чтобы
пренебречь моими предупреждениями?"
   "Не предупреди ты меня, я бы ни за что не догадался, что  женщина  охотно
уступит соблазну, и не осознал бы, что напиток предназначен для того,  чтобы
меня искушать".
   "Вот оно что, - ответил джинн.-  Так  обычно  и  случается.  Позволь  мне
предупредить тебя еще кое о чем,  и,  надеюсь,  к  этому  предупреждению  ты
отнесешься с большим вниманием, чем к предыдущим. Твой сын жив. Его унесли с
опушки  леса  обезьяны  и   вырастили,   как   своего   детеныша.   Согласно
предсказанию, он тебя убьет. Мне кажется, что твой единственный шанс  -  это
опознать его и убить первым".
   "Но как я его найду? Это невозможно, ведь я ничего о нем не знаю".
   "И я не знаю. Ничем не могу помочь.  Разве  что...  на  краю  света  есть
остров, где пребывает Тайный Учитель, коему можно задать любой вопрос".
   На том наша беседа и  закончилась.  Прошли  годы,  прежде  чем  я  скопил
достаточную сумму, чтобы зафрахтовать корабль  и  отплыть  на  нем  к  цели.
Однако я упорно трудился и, хотя и не видел больше джинна,  всегда  помню  о
нем и его последнем предупреждении, и, конечно же, меня постоянно  побуждает
к  действию  память  об  ужасной  участи  моего  отца.  Корабль,  который  я
зафрахтовал, похоже, вполне годен для плавания, хотя команда  его  -  сплошь
отребье людское, совершенно не заслуживающее доверия. Лишь  моему  помощнику
известны и вся моя история, и цель этого путешествия;  кажется,  он  человек
честный и надежный. Всем своим существом я чувствую, что удача  уже  близка.
Когда я пишу эти  строки,  из  "вороньего  гнезда"  слышится  крик  мальчика
"Земля! Земля!"".
   "Вот и все", - с этими словами помощник капитана запустил журнал в  море,
где его поглотили волны.  Я  заподозрил  неладное,  и,  думаю,  не  я  один.
Раздосадованные и недовольные помощником, вернулись мы на корабль и  поплыли
домой. Помощник взял на себя управление судном и  оказался  довольно  умелым
шкипером, даже слишком умелым, ибо стоило ему только свистнуть, как,  словно
послушный пес, поднимался попутный ветер,  который  гнал  нас  к  Суматре  и
странам Запада. А однажды, когда уже приближался конец нашего пути, один  из
членов команды с удивлением заметил, что с тех пор, как мы покинули  остров,
не поймано ни единой рыбешки, да и птицы облетают корабль стороной.
   "Что это может значить?"
   "Это может значить только  то,  что  кораблем  управляют  злые  силы",  -
ответил другой член команды. Он высказал то, о чем думали все.
   В ту ночь мы подкрались к капитанской каюте, где  теперь  спал  помощник.
Остановившись  в   нерешительности,   мы   почувствовали   запах   паленого,
проникавший сквозь дверь. Мы ворвались в каюту и обнаружили,  что  от  жара,
выделяемого телом помощника, уже почти загорелись одеяла и что помощник - не
человек, а джинн. Мы набросились на него и попытались  его  одолеть,  но  он
вновь принял свой чудовищный природный облик и улетел в бурю. Вокруг корабля
засверкали молнии и загрохотал гром. Корабль наполнился  водой  и  пошел  ко
дну. Смерть была той чашей, которую суждено было испить всей команде. Спасся
лишь я один. Меня затянуло в водоворот, образованный вихревым движением воды
вокруг тонущего корабля, и затягивало все  глубже  и  глубже,  пока  мне  не
начало казаться, что нет у этого моря дна, что я никогда уже не  выплыву  на
поверхность и что давление воды сомнет сейчас мою грудную  клетку  в  комок,
как бумагу. Я слышал,  что  иногда,  in  extremis,  перед  глазами  тонущего
человека проходит вся его минувшая жизнь.  Такое  переживание  вполне  можно
предвкушать с интересом. Однако должен  сказать  вам,  что  со  мной  ничего
подобного не произошло,  а  если  бы  я  произошло,  то  в  столь  неудобном
положении я вряд ли обратил бы на это внимание. Таковы,  полагаю,  были  мои
мысли,  когда  водоворот  приближал  меня  к  гибели,  как   вдруг   спираль
завертелась в обратную сторону, увлекая меня за собой, и я пробкой  выскочил
на поверхность.
   Я отдался воле волн и  беспамятству.  Придя  в  себя,  я  обнаружил,  что
выброшен на белуджийский берег. Так, голый и  полумертвый,  в  миг  крушения
всех надежд, оказался я в тех же самых песках, где некогда познал величайшее
счастье.
   Памятуя о данных нами обещаниях, я направился в порт. Немного не дойдя до
цели, я повстречал доброго горожанина, который привел меня к  себе  домой  и
одел, а когда я поправился, ответил на мои вопросы. Он  знал  о  девушке,  о
которой я говорил, хотя и не всю историю, и поэтому счел, что мне не следует
выслушивать ее из его уст. Посоветовав мне пойти на гору к некоему сантону -
праведнику, он подробно объяснил, как его  найти.  Нечто  в  той  манере,  в
которой он  говорил  о  моей  белуджийской  возлюбленной,  переполнило  меня
дурными предчувствиями,  поэтому,  как  только  смог,  я  поспешил  к  этому
сантону.
   Сантон встретил меня  радушно.  Мне  он  показался  знакомым.  Вот  какую
историю он рассказал.
   "Я хорошо помню эту девушку. Она покинула наши края, но перед тем  пришла
ко мне и попросила истолковать один сон. Сон был простой. Ей часто  снилось,
будто она падает в бездонную пропасть. Она истолковывала сон таким  образом,
что это падение в преисподнюю и что она осуждена на  муки  за  непокаяние  в
грехах.
   "Вздор, дорогая моя, - сказал я.- Хотя сон действительно ничего  хорошего
не предвещает. Сон о падении  может  иметь  только  один  смысл.  Он  всегда
означает, что сновидец есть  падшая  женщина,  однако  ты  должна  опасаться
наказания от своей семьи и  общества,  а  вовсе  не  Божьей  кары,  ибо  Бог
милостив и расценивает подобные случаи по-разному".
 
 
   Тут Бэльян перебил Йолла:
   - Сантоново истолкование просто нелепо, ибо мне  часто  снится,  будто  я
падаю, но это не значит, что я падшая женщина!
   Йолл пожал плечами и продолжил.
 
 
   Я посоветовал ей покинуть места, где ее знают, и убежать