марионетками,  карточной  игрой,  в
которой я - козырь.
   - Игрой? Игрой вокруг вас? Не только леность, но и самонадеянность!
   - Возможно, но такое у меня чувство. Кукольник дергает  за  мои  ниточки.
Те, кто знает, как разыграть мою карту, разыгрывают ее - Кошачий Отец, Йолл,
возможно, и вы. Только я, похоже, в игре не участвую.
   - Быть может, это признак не самонадеянности, а чрезмерной смиренности...
Посмотрим. Что это за шарада, в которую, как вы полагаете, все мы играем?
   - Не то чтобы шарада, но принципы, по которым здесь подразделяются  люди,
очень зыбкие. Вейн говорит, что служит христианскому миру, и берет деньги  у
султана Египта. Йолл тоже утверждает, что работает на  христианский  мир,  а
сам стремится сорвать планы Кошачьего Отца и Вейна.  Все,  кому  он  служит,
похоже, сговорились не выпускать меня из Каира. Все ведут со  мной  какие-то
игры. Думаю, и вы - один из игроков. Вы и сейчас со мной играете.
   Монах вздохнул и сказал:
   - Идемте со мной.
   Решив,  что  монах  ведет  его  к   алтарю,   в   противоположный   конец
караван-сарая, Бэльян последовал за ним. Однако, остановившись лишь у ворот,
дабы монах сунул в протянутую руку арабского мальчишки монетку  и  прошептал
ему на ухо слова, наверняка бывшие благословением, они направились по улицам
города на юг, в направлении Цитадели. Но когда они приблизились к ее внешним
стенам и начали подниматься, монах повел его вдоль стен немного восточнее, и
вскоре они уже карабкались по склону горы Мукаттам к вершине, которая смутно
виднелась  вдали,  над  самыми  высокими  стенами  Цитадели.  По   мере   их
восхождения покрывавшие нижние склоны заросли низкорослых платанов  и  пальм
редели, а потом и вовсе исчезли.  При  каждом  шаге  вниз  сползали  ручейки
камней и песка. Монах без остановки поднимался почти  до  самой  вершины,  а
Бэльян плелся позади, запыхавшись и чувствуя головокружение.  Солнце  зашло,
хотя на западе все еще пламенели в  его  лучах  высокие  облака.  Город  уже
погрузился в сумерки. Они остановились и сверху взглянули на него.
   Казалось, монах должен заговорить, должен сам исповедоваться и  признать,
что не происходит борьбы добра и зла на земле, что нет  противников  в  этой
борьбе, а есть лишь одна сторона - те, которые знают. А те,  коим  знать  не
дано,  -  всего  лишь  игрушки  в  их  руках.  Бэльяну  казалось,  что  этот
самоуверенный, ученый монах должен признаться  ему  в  существовании  тайной
доктрины.
   Наконец монах и вправду заговорил:
   - Видите город внизу? Видите? Не кажется ли он вам в  вечернем  полумраке
детской игрушкой или игральной доской,  а  люди,  толпящиеся  на  улицах,  -
крошечными куколками, а то и насекомыми? Разве отсюда,  сверху,  не  кажутся
смехотворными их усилия, идеалы и страсти?
   Бэльян кивнул.
   - Так я и думал. Сын мой, лелея подобные  мысли,  вы  играете  соблазнами
столь же сильными и богомерзкими,  как  те,  коими  искушал  Господа  нашего
Люцифер, когда в единый миг  показал  ему  все  царства  земные.  И  все  же
задумайтесь теперь о том, что, в то время как Господу  нашему  дьявол  сулил
реальную мирскую власть над всеми этими царствами, вам он сулит  всего  лишь
иллюзорное чувство превосходства над ними. Иллюзия сия возникает на  большом
расстоянии. Вам следует видеть город душ  людских,  а  не  доску  игральную.
Следует видеть людей, а не насекомых. Вы молоды, и  заблуждения  ваши  -  от
свойственного молодости высокомерия. Вы считаете, что души других  людей  не
имеют значения, потому что не способны поверить в свою. Но все и реально,  и
важно, независимо от  вашего  мнения.  Время  игр  и  мистерий  прошло.  Вам
предстоит серьезное дело. Вы дали обет совершить паломничество. Посвящен я и
в то, что вы также дали некое обещание королю Франции. И его надо выполнить,
ибо королю необходима информация о численности полков басурманских.  Поэтому
возвращайтесь вниз и выполните взятые на себя обязательства. Праздность есть
ваше проклятие. Не случайно вас во сне поражает недуг.
   - Ах, но откуда же мне знать, что я и нынче не сплю,  откуда  мне  знать,
что вы не дьявол, искушающий меня во сне?
   Монах опустился на колени. Бэльян подумал, что он хочет  расцеловать  его
ноги, но монах ничего подобного не сделал. Взамен он с криком "Это явь!  Это
не сон! Это явь!" принялся ритмично биться головой о землю. Когда он наконец
поднял голову, с темени его стекали тонкие струйки крови.
   - Да, теперь я убедился, - сказал Бэльян, напуганный и смущенный.  Бэльян
оставил монаха сидеть на склоне горы и устало побрел вниз, по направлению  к
городу.
 
 
 
   14
   ПРОГУЛКА ПО УЛИЦАМ, ЗАКАНЧИВАЮЩАЯСЯ В ПОДЗЕМНОЙ ЧАСОВНЕ
 
   В юности я почти каждый день ходил в Цирк Тяжких Испытаний. Там  я  любил
бывать больше всего - и  люблю  до  сих  пор.  Как  завидовал  я  жонглерам,
способным удерживать в воздухе сразу несколько шаров! Как хотелось мне стать
акробатом! Акробатом или клоуном. Как приятно нынче об  этом  вспомнить!  Но
вместо этого я стал сказителем и вот теперь отклоняюсь от темы...
 
 
   Быстро надвигалась ночь. Воздух рассыпался на бессчетные крупинки  серого
сумрака. В мрачном настроении спускался Бэльян с  горы.  Неожиданно,  уже  у
самого подножия, он почувствовал, как на плечо ему мягко  опустилась  чья-то
рука. Он резко обернулся и,  прежде  чем  пуститься  бежать,  успел  мельком
увидеть двух стоящих по бокам от него бледнолицых мужчин. Те тоже  побежали,
бросившись в погоню за ним. Бэльян держал путь на север, в  район  Татарских
Развалин и дальше - к людным и оживленным кварталам, где, как  он  надеялся,
преследователи вынуждены будут прекратить погоню.
   Сердце его замирало, переполняясь страхом, но при этом он ощущал и  некий
странный восторг. Ни разу со времени приезда в город не чувствовал  он  себя
таким свободным, как теперь, когда началась охота.
   Сколько раз охотились за ним подобным образом  в  сновидениях?  И  каждая
охота неизменно заканчивалась тем, что он просыпался с переполненным мочевым
пузырем - а в последнее время и с кровотечением из носу. Получать  от  этого
удовольствие было бы просто смешно. Из-под  его  каблуков  тучами  взметался
песок. Ему казалось, что он движется с колоссальной скоростью, на  самом  же
деле от многодневной потери крови он совсем  ослабел  и  бег  его  напоминал
скорее прыжки на месте. Странно, однако, что и преследователи бежали  ничуть
не быстрее - они выбивались из сил позади, и на ветру развевались  их  белые
одеяния.
   Когда Бэльян бежал через Татарские Развалины, к нему  пристроилась  толпа
ребятишек,  которые  принялись  кричать  и  смеяться,   лишив   его   всякой
возможности ускользнуть от преследователей. Через некоторое время  дети,  не
сумев добиться от Бэльяна никакой  реакции,  отстали,  но,  оглянувшись,  он
обнаружил, что число его преследователей  увеличилось  до  четырех.  Он  уже
двигался по бескрайним пустым пространствам, покрытым булыжником  и  колючим
кустарником. Слышно было, как за линией горизонта лают и скулят своры  диких
собак. Бэльян знал, что они никак не могут охотиться на него, и все же  шум,
который они поднимали, будил в нем предчувствие, что, сколь ни радостно  его
возбуждение, сколь ни быстры и хитры  его  действия,  ночь  может  кончиться
только его поимкой.
   Он уже добрался до густонаселенного  места,  квартала,  где  жили  многие
богатые купцы, района широких улиц и  высоких  монолитных  фасадов,  которые
нависали над ним в сумрачном свете отвесными горными склонами. Тяжело  дыша,
двигался Бэльян по этим глубоким архитектурным ущельям.
   Если бы ему только повстречалась ночная стража! В одном месте он  свернул
было влево, на улицу, которая вновь привела бы его в караван-сарай,  но  там
путь ему преградили еще двое одетых в лохмотья охотников. В какой-то  момент
он  увидел  еще  одного,  стоявшего  на  крыше  и   сигналами   указывавшего
преследователям  направление.  Улицы   начинали   сужаться;   зачастую   они
превращались в закоулки, по  которым  мог  свободно  двигаться  только  один
человек. Многие выходы были закрыты. Он позабыл о том,  что  на  ночь  целые
районы города, рыночные площади и базары перегораживаются  и  запираются  от
воров.  Возможностей  выбора  оставалось  все  меньше.  Он   приближался   к
незнакомой части города. Наконец, когда он обнаружил, что бежит  по  глухому
переулку, выбора не осталось совсем.
   Он остановился, уткнувшись в обитую гвоздями дверь в стене, и принялся  в
нее барабанить.
   - Впустите меня! Помогите!
   К немалому его удивлению, дверь почти тотчас же отворилась, и он,  тужась
сухою рвотою, повалился внутрь. Дверь за ним захлопнулась.
   Несколько минут он лежал на земле с закрытыми глазами,  дожидаясь,  когда
успокоится его охваченное паникой сердце. Потом он повернулся, открыл  глаза
и, взглянув наверх, увидел молодого человека, тенью стоящего над ним на фоне
неба. В полумраке он разглядел,  что  находится  в  саду,  в  саду  человека
богатого, с рядами тамариндов, фиговых и рожковых  деревьев  и  декоративной
штукатуркой на стенах. Сердцебиение наконец успокоилось. Преследователей  не
было слышно - лишь голоса, доносившиеся, вероятно, из женских кварталов,  да
писк комаров. Было очень тихо.
   - Что это за  человек  стучится  ко  мне  в  такой  час?  Кому  требуется
гостеприимство Исмаила ибн-Умайля? За вами гонится стража?
   - Я Бэльян из Нориджа, бедный христианский паломник. Я был...
   - А, христианин!
   - Я не знаю, кто за мной гонится. Они, должно быть, уже  у  вашей  двери.
Это не стража, и я буду искренне благодарен, если  вы  позовете  стражу  для
моей охраны.
   - Мои стены и слуги - лучшая охрана, если таковая потребуется. Но что  им
от вас нужно?
   - Не знаю.
   - Наверняка вы что-то натворили.
   -  Я  спускался  с  горы  Мукаттам,  где  беседовал  с  одним  из   наших
священников, когда меня попытались задержать двое мужчин, но теперь  их  уже
больше. Однако мне удалось вырваться и убежать, и судьбе было угодно,  чтобы
я прибежал сюда.
   - И они гнались за вами  от  самого  Мукаттама!  Как  интересно...  Юсуф!
Ибрагим! Идите сюда.  Ибрагим,  принеси  этому  человеку  попить.  Сядьте  и
выпейте это. Переведите дух.- Молодой человек сочувственно похлопал  Бэльяна
по спине.- Я скажу вам, что мы сейчас сделаем. Вы немного  отдохнете.  Потом
мы слегка позабавимся. Мы выпустим вас через одну из боковых калиток и дадим
убежать вперед. Потом мы с Юсуфом и Ибрагимом  бросимся  за  вами  вдогонку.
Тогда и посмотрим, кто поймает вас раньше  -  мы  или  ваши  друзья  с  горы
Мукаттам. Ох, и повеселимся!
   - Ублюдок!
   Бэльян продолжал истерически осыпать его бранью, но уже  через  несколько
минут хозяин возбужденно хлопнул в ладоши,  сказал:  "Вперед,  преследование
началось!" - и Бэльяна, как ни извивался он,  как  ни  брыкался,  отнесли  к
одной из боковых калиток и вышвырнули на улицу. Бежать  по  ней  можно  было
лишь в одну сторону. В другом конце рыскала компания оборванцев - они слегка
наклонялись и поднимали лица к небу, как бы  пытаясь  его  унюхать.  Завидев
его, они пустились вдогонку. Проходы между садами богачей были очень узки  и
неровно вымощены булыжником. На сей раз Бэльян был совсем не в силах бежать.
После отдыха, каким бы он ни был коротким, у него онемели ноги. Однажды  ему
показалось, что он видит позади настигающего его Исмаила, но только  однажды
- все остальное  время  за  ним  гнались  люди  в  белом,  стремившиеся  его
схватить. На каждом углу  -  выбор  пути,  поворот,  спасительная  тьма  под
стеной; с каждым разом выбор делался все труднее  и  делал  следующий  выбор
труднее стократ.
   Он  слишком  устал,  чтобы  прятаться,  слишком  устал,  чтобы  принимать
решения. Ноги уже заплетались и отказывались его  держать.  Он  бросился  на
дверную перемычку и ухватился за нее. На сей раз на его крики дверь никто не
открыл. Преследователи  столпились  вокруг  и  разжали  его  пальцы.  Кто-то
приволок и опустил ему на голову большой камень. От второго удара он потерял
сознание.
 
 
   Когда он пришел в себя, кто-то оттягивал ему веки, перед глазами полыхала
стена огня, а в глаза всматривался незнакомец.
   - Он жив!
   Факелы немного отдалились, и, подняв  глаза,  он  разглядел  над  головой
кружащий в архитектурном вихре узор кирпичного свода и понял, что  находится
в часовне. Поскольку окон нигде не  было,  он  предположил,  что  часовня  -
подземная. Вокруг сидело с полдюжины человек, и среди них Йолл  и  Бульбуль,
но главной персоне пришлось представиться.
   - Я Жан Корню, Великий Магистр бедных рыцарей Святого Лазаря, полномочный
эмиссар  его  святейшества  Папы  в  Египте.  Остальные   присутствующие   в
представлении не нуждаются, одни - поскольку вы уже с ними знакомы, другие -
поскольку не хотят, чтобы вы обременяли память их именами.
   Люди в белом опустили лица. Бэльян ничего не ответил, и Корню продолжил:
   - Мы воспользовались тем, что вы  потеряли  сознание,  и  осмотрели  вас.
Некоторое время мы думали, что  осматриваем  мертвеца...  утомление,  потеря
крови, след от ушиба на голове. Полагаю, вы были  рады,  что  вас  поймали.-
Корню встал  и  принялся,  обходя  сидящих,  мерить  шагами  часовню.-  Смею
заметить, меня огорчает то, что мои люди избили вас. Я этого не хотел, но мы
не ожидали, что вы пуститесь от нас бежать. Мы разыскивали вас как друзья  и
братья по христианской вере. Я считал  себя  добрым  пастырем,  возвращающим
заблудшую овцу в стадо свое.- В улыбке его не было ни тени насмешки.- Как вы
уже наверняка догадались, монах отвел вас на гору по нашей просьбе.  Нам  не
хотелось приходить за вами в караван-сарай.
   Бэльян дождался, когда Корню дойдет до конца и повернет назад.
   - Чего вы от меня хотите?
   - Хороший вопрос! Ответ: ничего. Еще лучше было бы спросить, чего  мы  от
вас хотели, и ответ на этот вопрос был бы таков: мы желали осмотреть  вас  и
установить, не являетесь ли вы ожидаемым Мессией, не страдаете  ли  Арабским
Кошмаром или, если ни то, ни другое, то почему к вам проявляет такой интерес
Кошачий Отец.
   - И что же вы выяснили?
   Тут в часовню вошел монах. Как и у Бэльяна, лоб у него был все еще  залит
кровью. Корню не обратил внимания ни  на  появление  монаха,  ни  на  вопрос
Бэльяна.
   - Мы исполняем здесь промысел Божий. В  круг  наших  обязанностей  входит
защита христианского мира,  при  необходимости  -  силой  оружия,  и  помощь
больным. Нынешнее наше задание в Каире включает в себя и то, и другое.
   Он повернул назад. Бэльян заметил, что его размеренные шаги всех  выводят
из равновесия. Лишь Бульбулю,  который  удалился  в  угол  и  что-то  писал,
удавалось не обращать на них внимания.
   - Мне сообщили, что вы приехали в  Каир,  получив  от  французов  задание
выведать численность и районы развертывания  султановых  легионов,  а  также
качество их снаряжения.
   Бэльян кивнул.
   - Что вы сделали для выполнения своего задания?
   На этот вопрос ответа попросту не было. С явным презрением Корню  скривил
губы:
   - Ладно, это не имеет значения. Сегодня есть дела поважнее. Правда  ли  и
то, что вы несколько раз пытались выбраться из Каира, но так и не сумели?
   Бэльян кивнул. Корню уже находился у него за спиной.
   - Почему же?
   Оробев, Бэльян начал брюзжать:
   - Давадар отказал мне в визе на выезд. И все  же  я  попытался  выбраться
отсюда без разрешения властей, но ничего не вышло. Я заболел. Даже  несмотря
на это я немало сил приложил, чтобы уйти из города пешком, но я был  один  и
заблудился. Иногда  путь  мне  преграждали  враги,  а  я  не  был  вооружен.
Больного, меня избегали братья-христиане, и  все  же  я  каждую  ночь  молил
святую Катарину и всех святых помочь мне отсюда выбраться. Много раз, как бы
нищ я ни был и голоден, выходил я на дорогу, ведущую из Каира,  но,  сдается
мне, все дороги поворачивают обратно.
   Йолл, который до той поры раскачивался взад-вперед,  вмешался,  всплеснув
руками:
   - Возможно, все дороги  в  Каире  действительно  поворачивают  обратно  в
город! Существует предание о городе, который оказался внутри капли  пота  со
лба одного...
   Корню нетерпеливо его оборвал:
   - Мы слышали также,  что  Кошачий  Отец  предложил  вам  лечение  недуга,
природа коего не совсем ясна. Вы истекаете  кровью,  когда  просыпаетесь  по
утрам?
   - Да.
   Йолл хлопнул себя ладонью по лбу. Его обезьяна, испугавшись, спрыгнула  с
плеча своего хозяина и скрылась во тьме. Он сказал:
   - Это стигма. Возможно, он и есть Пятый Мессия, коего все мы ждем.
   - Мессия придет, когда мы меньше всего его будем ждать,  -  сухо  вставил
монах.
   - Значит, поскольку в этот момент мы будем ждать  его  меньше  всего,  он
придет именно тогда, когда мы его будем ждать, - резко возразил Йолл.
   - Ничего это не значит.
   - Довольно! - Монах с Йоллом сердито уставились друг на друга,  а  Корню,
заметно раздраженный, продолжил: - Разумеется, Мессия придет.
   Вопрос лишь в том, чей он будет? Его или наш? Если это  Мессия  Кошачьего
Отца, тогда нам ничего хорошего ждать не приходится,  а  будь  Мессией  этот
глуповатый, оборванный, беспомощный юноша,  то  всем  было  бы  безразлично,
пришел он или нет.
   Тогда, тщательно подбирая слова, заговорил Бэльян:
   - Я, безусловно, не Пятый Мессия, что бы это  ни  значило.  Я  -  Бэльян,
джентльмен из Нориджа, и я требую, чтобы вы сказали мне, чего от меня хотите
и зачем сюда  привели.  Потом,  когда  удовлетворите  мое  любопытство,  вы,
надеюсь, позволите мне уйти.
   - Конечно, вы - не Мессия. Вы всего лишь бедный паломник, хотя по приезде
в Каир и встретились с Джанкристофоро Дориа, который, признаем это, был, как
и вы, шпионом, работавшим на нас, а потом сгинувшим в Цитадели. Да и  самого
вас водили в Дом Сна - якобы  для  того,  чтобы  лечить  от  недуга.  Затем,
примерно в то же время, вас соблазняет Зулейка, сия сука из преисподней,  вы
случайно знакомитесь на улице с Йоллом, а на холме, по  дороге  в  Цитадель,
встречаетесь с Эммануилом. Так вот, друзья они или враги, нам все  эти  люди
известны.
   Монах равнодушно смотрел на  Бэльяна.  Мерная  поступь  не  прекращалась,
Бэльяну хотелось расплакаться и признаться, но признаваться было не в чем.
   - Ну и что? Что с того? Я никого из них не искал. Это просто случайность.
   - Случайность! Случайность! Слишком много случайностей! Ну да ладно... вы
слышали что-нибудь об Арабском Кошмаре?
   - Да, но до сих пор не понимаю, что это такое.
   - Предание гласит, - начал Йолл, - что давным-давно, в Аравии, Кошмар был
запечатан в бутыль...
   Но тут его перебил Корню:
   - Это только предание.
   Йолл снова заговорил:
   - Другие утверждают, что Лазарь...
   Но Корню вновь его оборвал.
   - Эта история мне тоже известна, и происходит она из того же  источника.-
Он вновь принялся задавать Бэльяну свои риторические  вопросы.-  Весь  город
только и говорит, что об Арабском Кошмаре, а что это такое?
   - Не знаю.
   - И Йолл не знает, и никто из присутствующих здесь, кроме меня, а я знаю,
потому что собственными  незатуманенными  глазами  видел,  как  он  миазмами
выползает из Дома Сна. Его исторгает своим дыханием Кошачий Отец. Он сидит в
своей дьявольской синагоге и устраивает дела - встречи, непостижимые чудеса,
повторения, - опутывая своей чудовищной  паутиной  весь  город.  Еще  совсем
недавно люди говорили о работе и женах, пасли скот и пекли  свой  хлеб.  Они
осязали жизнь своей кожей, которой всегда могли ощутить и солнце, и  воздух.
Ныне же они шарят в глубине своих немытых тел в поисках спрятанных  сокровищ
и разговоры ведут только о снах да видениях.
   То, что поставлено на карту между мной и Кошачьим Отцом, есть  не  борьба
между исламом и христианством - думаю, Кошачий Отец испытывает к  исламу  не
меньшее презрение, нежели  к  нашей  вере,  -  а  борьба  между  губительной
заразой, что исходит от жизни, обращенной вовнутрь самой  се