ять чуткого отрадного детства.
     - Садись, женщина, и отдыхай, - говорил старик. -  Если  ты  голодна,
сейчас все, что есть лучшего в моей хижине, будет перед  тобой.  Моя  жена
сама будет служить тебе; если ты нуждаешься в защите, никто  не  осмелится
тронуть тебя.
     - Благодарю, благодарю, отец, - чуть не плача  от  радости,  говорила
Зоя.
     - По костюму вижу, что ты здесь  -  чужестранка.  Не  с  того  ли  ты
корабля, который недавно стал на якорь у нашего берега, не так ли?
     - Да, отец!
     - Но ты так чисто говоришь на нашем языке,  обыкновенно  трудном  для
чужестранцев! Насыщай свой голод и удовлетвори наше любопытство,  откройся
нам, кто ты?
     На стол была уже подана уха из свежей, только что наловленной,  рыбы.
Зое не хотелось есть, но она знала, что своим отказом обидела бы  радушных
хозяев, предложивших ей гостеприимство.
     Она стала есть, и уха  показалась  ей  таким  лакомым  блюдом,  перед
которым ничто были все роскошные и утонченные яства Византии.
     Пока она была занята ухой, вокруг нее  собралась  вся  семья  рыбака,
пришли даже из соседних хижин, где уже узнали об ее появлении.
     - Так кто же ты, женщина? - снова повторил свой вопрос старик.
     Зоя на минуту смолкла.
     - Ты помнишь ли, отец, полянского старейшину Улеба? - спросила она.
     Лицо старого рыбака озарилось доброй улыбкой.
     - Мне ли не помнить Улеба! - воскликнул он.  -  Этот  старейшина  был
много  раз  благодетелем  нашей  семьи!  Как   мы   плакали,   когда   эти
хищники-варяги увели его и его семейство от нас! Но  почему  ты,  женщина,
спросила меня об этом?
     - Если ты помнишь Улеба, так вместе с этим ты должен помнить и меня.
     - Как так?
     - Я - дочь Улеба...
     Все сразу притихли в хижине при этом неожиданном признании.



                             4. СРЕДИ РОДИМЫХ

     Изумление, однако, быстро сменилось общей радостью.
     Первым пришел в себя старик хозяин.
     - Благословение великий богов над нами и над землей нашей, и над моей
бедной хижиной! - воскликнул он. - Мертвые встают из могил!.. Так это ты -
дочь нашего славного Улеба, та молоденькая девушка, которую на моих глазах
свирепые норманны увезли в позорный плен?!
     - Я...
     - Благословение богов! А Улеб - твой отец?
     - Да, правдиво твое слово...
     - Он умер?..
     - Да.
     - Давно?
     - Нет... Очень недавно...
     - И ты не спасла его?..
     - Я отомщу за его смерть!..
     - Так он был убит?..
     - Его убили византийцы, и на головы  их  всех  падет  моя  кара!  Да,
падет! Слушай, я не видела отца: в плену нас разлучили, и он был скрыт  от
меня, сама судьба его скрыла, и я узнала только об его смерти...
     - От кого?
     - От его внуков, Изока и Ирины, видевших его ужасную смерть.
     - Ты говоришь - Изок! Разве он тоже в Византии, в плену? Его  недавно
видели здесь... Ведь ты говоришь о сыне Всеслава, не так ли?
     - Да, именно, о сыне моего брата... Он в Константинополе, и  киевляне
должны его выручить из плена...
     - А сама ты?
     - Я бежала сюда на родину. Слушай, отец,  и  не  осуди  меня!  Я  уже
вступила на родную землю, когда меня насильно хотели вернуть назад...  Как
должна была поступить в этом случае славянка и дочь Улеба? Могла  ли  она,
скажи мне, покориться чьей-либо силе?
     - Никогда!
     - Я так и сделала... Я убила моего  преследователя;  его  труп  лежит
там, у леса... Теперь ты знаешь все... Если можешь, суди меня...
     - Тебя не в чем обвинять... Я пошлю  сыновей  закопать  его.  Он  был
христианин?
     - Да.
     - Тогда пусть по обрядам их веры поставят  крест  над  его  могильным
курганом. Но что ты думаешь делать теперь?
     - Я хочу непременно пробраться в Киев, к брату, к князьям киевским.
     Старец отрицательно покачал головой.
     - Не советую я тебе этого.
     - Отчего?
     - На Днепре неспокойно...
     - Что же?
     - Норманны и славяне, соединившись заодно,  хотят  идти  в  поход  на
Византию.
     - Тогда я могу помочь им.
     - Чем? Ты - женщина...
     - Я столько лет прожила в Константинополе, знаю его прекрасно и  могу
дать указания, как найти там слабейшие места.
     - Ты жаждешь мести?
     - За отца!
     - Это хорошо... Жизнь в Византии не изменила в тебе славянского духа,
это я вижу...
     - Отец, разве может что-либо в целом мире заставить славянина забыть,
что в его жидах течет славянская кровь? Нет, нет, этого не может быть!
     Старик и все присутствующие одобрительно  закивали  головами.  Им  по
сердцу пришлись такие пылкие речи молодой женщины, казавшейся в их глазах,
после ее бегства из заповедного для них города, чуть ли не героиней.
     - Ляг и отдохни, дочь моя! - вымолвил, наконец, старик.  -  По  нашей
славянской пословице утро всегда бывает мудренее вечера.  Ты  утомлена,  и
отдых тебе необходим. На утро мы решим, как должны будем поступить с тобой
в этом случае.
     Он знаком руки приказал всем выйти из хижины вслед за собой.
     С Зоей осталась одна только старуха, жена старого рыбака,  все  время
почему-то жалобно всхлипывающая при каждом слове молодой женщины.
     Уже совсем стемнело, наступила ночь, а  рыбаки  не  расходились.  Они
толковали, судили и рядили, как быть с их неожиданной гостьей.
     - Отец, - вдруг отозвал в сторону старого рыбака один из сыновей.
     - Что тебе, Прастень?
     - Я хочу тебе сказать слово.
     - Говори, я слушаю тебя...
     - Зачем этой женщине ходить одной в  Киев?  На  Днепре,  ты  сам  это
знаешь, очень неспокойно в последние дни.
     - Но она идет к брату.
     - Удержи ее всего несколько дней. До Киева недалеко, пошли  меня  или
брата к Всеславу.
     - И вы приведете его сюда?
     - Да!
     - Это умно, я так и поступлю. Но удастся ли нам задержать ее здесь?..
     - Убеди ее, что это необходимо...
     - Хорошо, а ты с рассветом отправляйся в путь, мы будем ждать тебя.
     - Благодарю, отец, - воскликнул с пылом Прастень, - я не обману твоих
ожиданий...
     Зоя еще спала, когда первые лучи  солнца  позолотили  восток.  В  это
время молодой рыбак успел уже подняться на порядочное расстояние от своего
поселка вверх по Днепру.
     Когда она проснулась солнце уже высоко стояло на небе.
     - Так поздно! - воскликнула Зоя и, быстро одевшись,  поспешила  выйти
из хижины.
     О! Теперь она впервые после  стольких  лет  видела,  наконец,  родную
землю, при солнечном свете. Как сладко забилось ее сердце... Вот, вот  она
- эта земля, на которой она впервые увидела свет... Вот  величавый  Днепр,
вон вдали его нагорный  берег...  Как  мало  изменилось  все  это  с  того
времени, когда Зоя-пленница, плачущая  и  скорбная,  проходила  мимо  этих
берегов... Все  осталось  по-прежнему,  все  было  так,  как  будто  и  не
существовало совсем долгого, долгого времени...



                             5. БРАТ И СЕСТРА

     Зоя никак не могла понять,  почему  рыбаки  не  хотят  отпустить  ее.
Прошло уже несколько дней с тех пор,  как  она  очутилась  в  их  поселке.
Византийское судно давно уже ушло  в  обратный  путь,  труп  Анастаса  был
закопан, как это обещал  Зое  старый  рыбак,  а  она  все  еще  оставалась
гостьей.
     На все свои вопросы она слышала  в  ответ  только  одно:  "Погоди  да
погоди, куда тебе торопиться!"
     Наконец Зоя поняла, почему ее задерживали в этом жалком поселке.
     Как то раз перед вечером она вышла на берег Днепра. Кругом было тихо,
рыбаки все были на ловле еще с рассвета,  и  возвращения  их  должно  было
ждать еще не скоро.
     Зоя стояла почти у самой воды и смотрела в ту  сторону,  где,  по  ее
расчетам, должен был быть Киев.
     Вдруг из-за колена Днепра донесся до ее  слуха  сперва  гул  голосов,
потом всплескивание весел. С той стороны как-будто ожидать было некого, но
сердце Зои вдруг забилось сильно, сильно...
     Сперва показался парус, а затем молодая женщина могла уже  разглядеть
и большой струг с вооруженными людьми.
     Почему-то ей кинулось в глаза, что двое стоявших на носу струга людей
слишком пристально смотрят в ее сторону. Мало того, Зоя ясно  видела,  как
один из них, молодой, в простой одежде, жестом руки указывал на нее.
     Струг подходил все  ближе  и  ближе.  Зоя  теперь  уже  могла  совсем
разглядеть его людей на нем.
     С трудом она узнала в молодом простолюдине сына того старика, который
приютил ее в первый день прибытия на родину.
     Другого же она не знала.
     А между тем этот другой и по своему внешнему виду, и, в  особенности,
по одежде, резко отличался от остальных; видно было, что это -  начальник.
Жесты его были повелительны, голос отрывист, взгляд суров.
     - Вот она! Вот она! - кричал с переднего струга молодой рыбак.
     Наконец струг пристал.
     Его начальник вместе с рыбаком  легко  соскочил  на  землю  и  быстро
направился к Зое.
     Вот он уже около нее... Что-то знакомое, что-то родное мелькнуло  Зое
в чертах его лица.
     - Кто ты, женщина? - отрывистым властным тоном спросил Зою незнакомый
воин. - Правда ли, что ты - дочь полянского старейшины Улеба?
     - Да, это - правда!
     - Твое имя?
     - Славянское?
     - Ну, да! Какое же еще?..
     - В Византии меня называли Зоей, а здесь на Днепре, где  я  родилась,
мой отец Улеб, в честь матери моей, дал мне имя Любуши...
     - Так ты - Любуша?.. Сестра?.. Да, я сейчас же узнал тебя... Сестра!
     - Всеслав!..
     И, не будучи в силах совладеть с собою,  Зоя  (мы  будем  по-прежнему
называть нашу героиню тем именем, под которым мы познакомились с нею еще в
Византии) кинулась со слезами радости на грудь брату...
     Суровое лицо Всеслава  на  миг  озарилось  тихой  радостью  при  виде
плачущей на его груди сестры.
     - Боги, после многих испытаний, посылают,  наконец,  мне  счастье,  -
прошептал он. - Я добился своего. Теперь я  узнаю  все  о  моих  родных  и
жестоко отомщу за их гибель...
     - Мы вместе отомстим! - воскликнула Зоя, услыхав его.
     - Я слышал, отец убит?
     - Да, византийцами - за то,  что  не  хотел  отдать  на  позор  твоей
дочери.
     - Дочери? - воскликнул Всеслав.
     - Ее - и выдать Изока.
     - Дочь и сын? Они там, в этом проклятом городе?
     - Им не будет там худо...
     - Все равно! Я силой возьму их оттуда... Горе теперь Византии!.. Если
не пойдут на нее князья наши, я подыму моих славян...
     - Я пойду с тобой...
     - Благодарю... Но войдем в эту хижину, а вы, - крикнул он,  обращаясь
к стругу, - готовьтесь на рассвете к обратному пути.
     Вернувшиеся в это время рыбаки с низкими поклонами встретили княжьего
наперсника.
     Из струга были принесены разные яства и пития. Часть их Всеслав отдал
рыбакам в виде угощения; другую же он оставил для себя и  велел  подать  в
той хижине, где нашла себе приют его сестра.
     Вплоть до рассвета они беседовали.
     Зоя подробно рассказала брату о своей жизни в Византии - о  том,  как
разлучили ее с отцом и  матерью  на  рынке  невольников,  как  она  сумела
заставить полюбить ее знатного и богатого византийца,  который  из  рабыни
сделал ее своей женой и наследницей, и, наконец, сообщила  брату  о  своей
случайной встрече с детьми Всеслава,  где  так  удачно  помог  им  Василий
Македонянин.
     - Ты - христианка? - спросил ее Всеслав, когда она кончила рассказ.
     - Да.
     - А дочь моя? Ты назвала ее Ириной...
     - Она - тоже христианка...
     - Что же, вы будете молиться снова славянским богам?
     - Нет, мы останемся верными Христу...
     - Ну, это - ваше  дело;  молиться  кому  угодно,  только  бы  это  не
помешало мести...



                            6. ГОСТЬЯ АСКОЛЬДА

     На другое утро, с рассветом, струг, по приказанию Всеслава, распустил
паруса и тронулся вверх по Днепру, направляясь к Киеву.
     Всеслав казался мрачным и встревоженным.
     - Что с тобой? - спросила его Зоя. - Или ты не рад, что мы,  наконец,
нашли друг друга?..
     - Нет, я рад, но мы, варяги, не умеем выражать своей радости шумом.
     - Разве ты - варяг? Ты - славянин...
     - Я стал варягом и,  привыкнув  к  обычаям  чужой  страны,  не  желаю
меняться в родной.
     - Расскажи мне о себе...
     Всеслав махнул рукой.
     - Что рассказывать! А, впрочем, если ты хочешь...
     Он сообщил Зое о своей жизни в  суровой  Скандинавии,  о  битвах  под
начальством Рюрика и, наконец, о возвращении на родной Днепр.
     - И ты никогда не попытался узнать, что стало с твоим отцом, матерью,
сестрой, дочерью в плену?..
     - Этому многое мешало.
     - Не вижу - что.
     - Сперва я был в дружине простым воином, а потом уже  успел  добиться
того, что князья стали считать меня своим другом.
     - И ты не предпринял ничего?
     - Как ничего! Я поднял норманнов и  славян  на  Византию;  давно  уже
собирается народ. Мы разгромим  это  проклятое  гнездо...  Меня  беспокоит
теперь только одно...
     - Что, брат?
     - Наши князья...
     - Аскольд и Дир?
     - Да, их так зовут... Очень они  кротки  и  миролюбивы  и  совсем  не
похожи на норманнов. Ну, да если они не пойдут, я призову на Днепр Олафа с
Ильменя, великий Рюрик отпустит его к нам, и тогда - гроза Византии...
     Зоя с наслаждением слушала брата. Часы пути летели для нее незаметно.
Вот промелькнули ревущие и кипящие днепровские пороги - близко и Киев.
     Вот, наконец, и он...
     Зоя едва-едва узнала прежний маленький  городок,  каким  она  помнила
Киев в своем детстве. Теперь он разросся, расширился, принял совсем другой
вид, чем это было раньше.
     Струг подошел к богатой  пристани,  вблизи  которой  высились  княжьи
хоромы.
     - Ты не устала? - спросил ее Всеслав.
     - Нет, силы мои бодры и свежи.
     - Тогда мы пройдем к князьям сейчас же. Они знают и о моем горе  и  о
моей радости - я рассказал им все...
     - Пойдем, я готова!
     Лишь только струг пристал, они поднялись на пристань. Зоя  видела,  с
каким почетом встречают повсюду ее брата, и поняла, что это очень и  очень
высокое лицо в Киеве.
     На нее же кругом смотрели с удивлением и любопытством.
     - Кто она? Неужели это - сестра Всеслава! Такая молодая!  -  слышался
кругом шепот любопытных.
     Еще по дороге Всеслав  узнал,  что  Дир  был  на  охоте,  и  в  Киеве
оставался один только Аскольд.
     Он вышел сам навстречу своему любимцу.
     Зоя со свойственной женщинам наблюдательностью заметила его красивое,
подернутое легкой дымкой грусти, лицо, задумчивые,  так  и  проникающие  в
душу, глаза, румяные щеки, и, когда она  услышала  его  голос,  сердце  ее
почему-то сильно-сильно забилось.
     -  Это  -  твоя  сестра,  Всеслав?  -  заговорил  первым  Аскольд.  -
Приветствую тебя от своего имени и от имени всех моих киевлян!
     - Благодарю тебя,  князь,  на  ласке  твоей,  -  ответила  Зоя.  -  Я
счастлива за мой народ, во главе которого стоит такой глава, как ты.
     Перед ярлом снова была византийская матрона, бесстрастная,  несколько
льстивая, умеющая преподнести лесть так, что она казалась правдой.
     Киевлянки были не такие. Их простота давно уже  прискучила  Аскольду.
Теперь он видел пред собой совсем другую женщину,  каких  еще  не  было  в
Киеве.
     - А я счастлив тем, что вижу тебя и знаю, что увижу еще не раз,  -  в
тон ей сказал Аскольд. - Надеюсь, что в моих палатах ты не будешь ни в чем
нуждаться, об этом позаботится не только мой верный Всеслав, но и я сам, и
дорогой друг и названный брат мой Дир.
     Ему хотелось еще говорить. Разговор с  этой  женщиной  доставлял  ему
несказанное удовольствие, но он понимал, что  после  такой  долгой  дороги
гостья утомлена и нуждается в отдыхе.
     - Прежде чем ты уйдешь в свои горницы, скажи мне свое имя, -  сказал,
однако, он.
     - Меня зовут Зоей.
     - Любуша! - воскликнул молчавший до того времени Всеслав.
     - Дорогой брат, я так привыкла к этому имени... Позволь мне  и  здесь
остаться Зоей...
     - Ты и останешься ею... Мы все будем  звать  тебя  так,  -  промолвил
Аскольд, не спуская очарованного взора с молодой женщины...



                                 7. ЛЮБОВЬ

     Словно сладкая  греза,  словно  видение  Валгаллы  промелькнула  пред
Аскольдом эта женщина. Князь сам не свой вернулся в свою  гридницу.  Голос
Зои все еще звучал в его ушах, ее образ был пред его глазами. Он  заслонил
собой все, и из-за него Аскольд ничего не видал вокруг себя...
     "Кто она, откуда? Неужели это - славянка? Неужели в Византии  женщины
все таковы? Ах, если бы она только осталась здесь в Киеве!" -  такие  думы
волновали Аскольда, когда он остался один в своей гриднице.
     Теперь он с нетерпением ждал Всеслава. Ведь от  него  он  мог  узнать
что-нибудь новое об его сестре. Ах, ведь он думал встретить такую же,  как
и все в его Киеве, но эта  Зоя...  Аскольд  помнил  женщин  своей  родины,
помнил рыжеволосых стройных британок, изящных женщин  страны  франков,  но
всем им было  далеко  до  этой  женщины,  которая  с  первого  же  взгляда
заставила так  сильно  забиться  его  сердце...  Бедное  измучившееся  его
сердце...
     Давно это сердце ждало такого светлого радостного  видения,  давно  в
пылу битв и в тиши опочивальни так и рисовалось оно в его  мечтах,  в  его
воображении. Сердце стремилось к нему, но мечты оставались мечтами,  грезы
грезами, и ни одна из тех женщин, которых  Аскольд  когда-нибудь  видел  в
течение своей жизни, не подходила под созданный его воображением образ...
     Вдруг сердце мечтательного норманна болезненно сжалось  под  влиянием
новой гнетущей мысли...
     Свободна ли она? Нет ли  для  его  любви  какого-нибудь  препятствия?
Может быть, она уже любит кого-нибудь?..
     Горе тому...
     Он найдет соперника, хотя бы в  морской  глубине,  хотя  бы  в  самой
Валгалле, хотя бы под защитой самого светлого Одина...
     Он сотрет его с лица земли, уничтожит даже самую память о нем!..
     Но кто же может стать ему таким соперником?
     Может быть, он остался в Византии?
     Тогда он сотрет с лица земли всю Византию, а вместе с нею и его.
     Россы и его варяги достаточно храбры для этого.
     А если он здесь?..
     Здесь его теперь  быть  не  может...  Но  это  теперь,  а  кто  знает
будущее?..
     Только кого бы могла избрать, кроме него, здесь, на берегах Днепра, в
Киеве, властелином своего сердца эта красавица?
     Варяги грубы, славяне полудики...
     А если Дир, его названный брат?
     Ужас объял Аскольда.
     Да! Он сотрет с лица земли и Дира...
     Эта мысль успокоила так  неожиданно  влюбившегося  скандинава,  и  он
снова погрузился в сладкие мечты, так погрузился, что не слыхал даже,  как
вошел к нему Всеслав.
     - Княже! - воскликнул тот.
     Аскольд вздрогнул и быстро обернулся на этот зов.
     - Это ты - Всеслав? Что она?
     - Кто?
     - Твоя сестра!
     - Она прислала меня благодарить тебя за твою ласку к ней...
     - Стало быть, ты устроил ее хорошо? Ты не жалей, Всеслав, ничего  для
нее... Слышишь, чтобы все, что ни пожелает она, было у нее... Я так хочу.
     Всеслав с удивлением глядел на своего князя.  Таким  возбужденным  он
еще никогда не видал его и теперь не понимал даже, что такое  вдруг  могло
приключиться с Аскольдом.
     - Что с тобой, княже? - не скрывая своего удивления, спросил он его.
     - Что?
     - Ты какой-то особенный! Таким я тебя никогда еще не видал...  Здоров
ли ты?..
     - Да, да, здоров... Расскажи мне о ней, о твоей  сестре.  Кто  у  нее
остался там в Византии?
     - Да что же я тебе могу сказать? Это бы нам самим посмотреть надо!
     - Самим?
     - Конечно же! Струги готовы, рать  славянская  и  варяжская  собраны,
запасов хватит - вот и пошли бы мы туда посмотреть...
     - Ах, ты опять о том же! Да ведь это - дело решенное!..
     - Решенное-то решенное, а по  нашей  славянской  пословице  -  отклад
нейдет на лад... Мы все собираемся, а в путь дорогу не двигаемся...
     -