и  пороками!..  Эти  люди  явились  как   бы   мстителями   за   все
преступления,  совершенные  Византией...   Судьба!   Да,   эти   варяги  -
мстители...
     И вдруг патриарху вспомнились  святые  слова:  "Мне  отмщение,  и  Аз
воздам".
     Какими-то особенными, пророческими показались ему они в  эти  тяжелые
мгновения.
     Фотий на патриарший престол попал случайно.  Он  никогда  не  готовил
себя  к  духовной  деятельности.  Это  был  человек  науки,   замечательно
образованный для своего времени. Современники удивлялись  разносторонности
его  знаний.  Его  "Библиотека",   составленная   им   для   брата,   была
энциклопедией его времени. Не было той отрасли науки или  знаний,  которая
не была бы  изучена  этим  человеком.  Каприз  или,  вернее,  политические
соображения заставили Вардаса, сместив Игнатия,  поставить  на  патриарший
престол своего племянника. И здесь он  оказался  еще  величественнее,  чем
среди блестящих  придворных  императорского  двора.  Фотий  был  страстным
патриотом. Он любил свою родину более всего в жизни. Для славы ее он готов
был на все - даже на нарушение заветов святых отцов,  конечно,  когда  это
касалось частных случаев и святость церкви не могла пострадать, но в общем
он свято верил в основы своего  православного  вероисповедания,  и,  когда
Рим, по настояниям германских  и  франкских  императоров,  цинично  отверг
некоторые  из  них,  Фотий,  ясно  сознавая  все  бессилие  Византии  пред
могущественным Римом, решительно вступил  за  правоту  православия  в  тот
великий религиозный спор между Востоком и Западом, который продолжается до
настоящего времени.
     И теперь этот талантливый и даже гениальный человек терял голову пред
очевидной бедой...
     - Чудо, чудо! - хрипло повторил он.  -  Да,  на  него  надежда!  Буду
молиться о чуде!
     Он опустился на колени перед своей божницей, но молитва не шла ему  в
голову. Фотий с тоской поднял глаза на изображения святых, и прямо на него
с старинной иконы глянул кроткий лик Богоматери...
     Патриарх припомнил, что это изображение взято из  Влахернского  храма
Пресвятой Богородицы.
     Какая-то мысль промелькнула в его голове, но он не  успел  даже  дать
себе в ней отчета - в дверь его покоя громко застучали.
     Фотий поднялся с колен и дал разрешение войти.
     - Кто смеет беспокоить меня, когда я нахожусь на  молитве?  -  гневно
спросил он. - Или уже варяги завладели  Константинополем,  и  византийский
патриарх - ничто для своей паствы?..
     - Прости, великий, - с испугом воскликнул его келейный  послушник.  -
Там пришел один человек, который  хочет  видеть  тебя  во  что  бы  то  ни
стало... Он был очень настойчив, грозил нам гневом небес, и мы  осмелились
побеспокоить тебя...
     - Кто это?..
     - Он называет себя Андреем... Это, кажется, юродивый.
     Патриарх  под  влиянием  первого  впечатления  хотел  было  приказать
прогнать ночного гостя, но вдруг новое соображение остановило его.
     "Этот юродивый, я помню его, поможет мне ободрить народ",  -  подумал
он и приказал позвать Андрея.
     Вошел седой, сгорбленный старик с вдохновенными,  сияющими  юношеским
блеском, глазами; одежда его была  вся  изорвана  и  в  пыли,  из-под  нее
виднелись железные вериги, опоясывавшие стан и грудь чудного  старика.  Он
был бос, и, когда ступил на пол, то Фотий заметил, что старик оставляет за
собой кровавый след.
     Он не подошел к патриарху под благословение,  даже  не  приветствовал
его, а, войдя, хриплым голосом закричал:
     - Фотий, Фотий! Чудо! Чудо!
     Патриарх в изумлении смотрел на  него.  Он  припомнил  этого  Андрея.
Старика называли  Беалосом,  и  он  пользовался  огромной  известностью  в
Константинополе.
     "Такой-то мне и нужен, -  подумал  Фотий.  -  Он  сумеет  воодушевить
несчастных, и если им суждено умереть, то они будут умирать жертвами гнева
Господня".
     - О каком чуде говоришь ты, Андрей? - ласково спросил он.
     - Пресвятая Пречистая Дева... Там на небе... Я Ее видел, видел  Ее  и
вождь варваров... На небе, Фотий... Она была видна над Влахернским храмом!
Она покрывала своей ризой храм... Чудо! Чудо! Варяг Ее видел...  Я  видел,
Фотий! Молись!..
     "Что он говорит? - не приходя в себя от изумления, спрашивал сам себя
патриарх. - Его трудно понять..."
     - Иди, Фотий! Иди во Влахерн! - кричал  Андрей.  -  Там  риза  Святой
Девы!
     - Когда ты видел  Пречистую,  Андрей?  -  ласково  спросил  юродивого
патриарх.
     Он видел, что в покое они  не  одни.  Кругом  около  открытых  дверей
толпились привлеченные криком юродивого люди.  Фотий  дал  им  возможность
слышать все, понимая, что все происходящее в его  покое  будет  сейчас  же
известно на форуме и оттуда разойдется по всему Константинополю...
     - Где же ты видел Пречистую? - повторил патриарх свой вопрос.
     - В небе, в небе! Она плыла в  облаках  и  на  миг  остановилась  над
Влахерном... Иди, Фотий, во Влахерн! Там  спасение...  Вождь  варваров  Ее
тоже видел. Он смутился... Во Влахерн, во Влахерн, Фотий!...
     Неясный шум у входа прервал юродивого.
     Вбежал,   расталкивая   собравшуюся   толпу,   один   из   патриарших
телохранителей, запыхавшийся, утомленный, перепуганный...
     - Патриарх!.. - закричал  он,  упав  на  ложе  почти  без  чувств.  -
Варяги...
     Фотий задрожал всем телом. Он побледнел  и  еле  нашел  в  себе  силы
спросить:
     - Где?
     - Они перетаскивают свои лодки по суше, минуя заграждения,  к  вечеру
они будут здесь...
     Крик ужаса вырвался из груди всех. Фотий поник головой, он потерялся.
В эту минуту откуда-то донесся протяжный звон набата. Это давали сигнал  с
церквей, где были колокола. Сторожевые башни,  с  которых  давался  прежде
такой сигнал, были уничтожены по распоряжению  императора,  не  желавшего,
чтобы звуки тревог  мешали  веселью  его  пиров.  Теперь  церкви  заменили
сторожевые башни, и звуки набата все разрастались и разрастались.
     - Чудо! Чудо! - хрипел Андрей.
     Фотий чувствовал, что в груди его не хватает воздуха.  Он  подошел  к
окну, растворил его и невольно взглянул вперед.
     Едва брезжил рассвет. Слабый блеск зари уже заметен был на горизонте.
Утро обещало быть прекрасным.
     Последнее утро Византии!
     Вдруг Фотий весь задрожал, лицо его озарилось радостью  -  он  что-то
увидал на горизонте.
     Живо он обернулся к собравшейся уже толпе.
     - Слушайте вы  все!  -  заговорил  он  вдохновенным  голосом.  -  Нет
опасности для града Константина!.. Святая Дева спасет его  от  варваров  и
посрамит их ради славы своего Предвечного Сына!
     - Аминь! - воскликнул в экстазе Андрей.
     - Идите все и возвестите народу, что сказали вам патриарх ваш и  этот
человек Божий... Византия спасена!..



                           24. В ОЖИДАНИИ ЧУДА

     Мало кто спал в эту  ночь  в  Константинополе,  а  если  кого  сон  и
посетил, то зловещие звуки набата немедленно призывали к бодрствованию.
     С быстротой молнии весть  о  всем  случившемся  в  палатах  патриарха
распространилась по форуму, а оттуда  уже  эта  весть  понеслась,  ободряя
собой и вселяя в сердца надежду, по всем уголкам и закоулкам столицы.
     Андрей-юродивый метался всюду, и везде слышен был его хриплый крик:
     - Чудо, чудо! Во Влахерн, во Влахерн!
     В то же время пронеслась и другая весть. По указанию  свыше  патриарх
со всем своим клиром, правители со всеми  военачальниками,  придворными  и
народом пойдут во Влахерн, где хранится святая риза Небесной Владычицы.
     Разом вселилась в  народ  какая-то  уверенность  в  том,  что  против
земного врага на защиту Византии стали сами силы небесные...
     Звон колоколов - уже не набат, а торжественный  византийский  звон  -
призывал  всех  верующих  в  храмы,  откуда  они  могли  присоединиться  к
торжественному шествию патриарха,  заместителей  императора  и  народа  во
Влахерн.
     Под   общим   названием    Влахерна    было    известно    предместье
Константинополя, находившееся в западном углу  столицы  Византии.  Влахерн
славился своими святынями. Еще во времена Феодосия Младшего [408-450  гг.]
во Влахерне, на берегу залива, построен был магистром Пименом великолепный
монастырь. При Льве Великом [он же Македонянин, в 474 г.] здесь  сооружена
была церковь во имя Пресвятой Богородицы, куда  и  положена  была  честная
риза Пречистой Девы. По преданиям, эта местность  названа  была  по  имени
какого-то Влахерна, княжившего недалеко от  Византии  еще  до  Константина
Великого. В царствование Льва Македонянина два брата,  Гильвий  и  Кандид,
похитили в доме одной старой галилейской еврейки честную  ризу  Богоматери
[Четьи Минеи, 2 июля] и положили ее с особой  торжественностью  в  нарочно
выстроенной для этого императором церкви.
     Теперь  в  эту  церковь  и  направлялся  крестный  ход  во  главе   с
патриархом.
     Это для несчастных  обитателей  Константинополя  было  уже  последним
средством защиты, вне которого не оставалось спасения.
     Торжественное  шествие  вышло  из  храма  святой  Софии  при  громком
перезвоне всех  колоколов.  Громко  пели  соединенные  хоры  певчих  гимны
Пресвятой Богородицы.  Толпы  народные  все  прибывали  и  удлиняли  собой
шествие.
     Впереди в полном облачении шел  Фотий  с  крестом  в  руках.  За  ним
следовали  придворные  с  Василием  Македонянином  и   константинопольским
эпархом во главе. Все замечали, что шествие идет поспешно, чуть не  бегом,
как приказал патриарх.
     А Фотий, идя впереди, вопреки всем обычаям, высоко держал голову и не
спускал глаз с небес.
     Временами он вздрагивал, на лице  его  появлялась  довольная  улыбка,
губы шевелились, как-будто он шептал какие-то молитвы.
     Всем казалось, что патриарх что-то видит на небе.
     Но что?
     Фотий,  как  и   все   высокоталантливые   люди,   был   замечательно
наблюдателен. Когда, рассеянно слушая в своих палатах бред  юродивого,  он
подошел к окну, чтобы  взять  в  грудь  чистого  воздуха,  ему  показалось
странным, что  на  безоблачном  горизонте  видно  какое-то  чуть  заметное
пятнышко...
     Это сказало ему все...
     Ведь была осень... Над Черным морем наступило  время  бурь...  Всякий
мореход, увидав это пятнышко на горизонте, поспешил бы укрыться в  удобную
гавань...
     Все это сообразил гениальный человек.
     Это пятнышко - предвестник наступающей бури, было чудом, ниспосланным
Византии свыше в тот момент, когда все надежды на спасение исчезли...
     Крестный ход с громким песнопением поспешно, чуть не  бегом,  шел  ко
Влахерну...



                       25. ЧУДО ПРЕСВЯТОЙ БОГОРОДИЦЫ

     У загражденного цепями входа в бухту Золотого Рога,  между  тем,  шла
оживленная работа.
     Аскольд и Дир вспомнили походы викингов на Лютецию, когда норманнские
смельчаки поставили на колеса свои дракки  и,  распустив  паруса,  шли  по
суше, как по морю...
     Здесь  было  слишком  незначительное  пространство:  на  колеса,   по
расчетам князей, струги не стоило ставить, и они решили  прямо  перетащить
их волоком, чтобы к вечеру уже нагрянуть в беззащитный  Константинополь  и
начать там хозяйничать по-своему.
     Но  Аскольд,  несмотря  на  то,  что  торопил  приготовлением  и  сам
распоряжался волоком судов, все-таки чувствовал себя смущенным.
     Вчерашнее видение не выходило из его головы.
     Он рассказал про него Диру, но тот в ответ только пожал плечами.
     - Ты слишком тоскуешь по своей Зое, - сказал он ему,  -  и  вот  тебе
последствия этого!
     - Но я видел своими глазами!..
     - Тебе просто померещилось; оставь об этом думать! Что  может  спасти
Византию? Прежде чем наступит закат, она будет в наших руках...
     - Но что значит этот заунывный звон? - спросил Аскольд.
     - Это христиане, - засмеялся подвернувшийся Руар, - по своему  обычаю
готовятся к смерти, молясь своему Богу.
     Как раз в это время задул ветер.
     Аскольд, а за ним и Дир, взглянули на небо...
     Оно совершенно изменило свой цвет.  Прежней  синевы  как  не  бывало.
Мрачная, грозная туча, с свинцовым отливом, надвигалась на Византию.
     - Пожалуй, будет буря, - равнодушно проговорил Руар.  -  Хорошо,  что
она застает нас здесь, а не в море...
     - Да, - согласился с ним Дир. - Жаль,  что  мы  не  переволокли  всех
наших стругов, здесь бы им было совсем спокойно...
     Варяги, не обращая внимания на надвигавшуюся  бурю,  продолжали  свое
дело.
     А, между тем, во Влахерне весь  Константинополь  от  мала  до  велика
молился коленопреклоненно пред вратами Богородичной церкви.
     Патриарх и все духовенство, сохраняя по возможности  торжественность,
с подобающими песнопениями вынули из сокровищницы святую ризу.
     Возложив св.одежду на головы, духовенство вышло их храма при  громком
пении хвалебного гимна.
     Проникшиеся,   наконец,   всей   важностью   переживаемого    момента
царедворцы, сановники, небольшие кучки воинов, весь народ как один человек
пали на колени, лишь только из дверей храма показалось патриаршее  шествие
с св.одеждой.
     Какое-то высшее, недоступное в другое время, чувство овладело всеми.
     - Владычица Пресвятая, заступи, спаси и помилуй нас! -  завопил  весь
народ, с надеждой и умилением обращая взор свой к ветхой, уже  значительно
поддавшейся времени, одежде, лежавшей на главе патриарха.
     А тот твердыми шагами шел вперед к берегу Золотого Рога.
     Он верил, что чудо будет!
     Об этом сказал ему ветер, налетевший шквалом,  об  этом  сказало  ему
скрывавшееся в свинцовой туче солнце, об этом сказали ему  покрывшие  весь
залив валы с зеленоватой пеной на своих вершинах.
     Фотий теперь смело и уверенно шел к воде.
     Вот  он  и  все  духовенство  уже  на  берегу.  Весь  народ  замер  в
томительном ожидании.
     Патриарх  снял  со  своей  головы  драгоценную  одежду,  осенил  себя
крестным знаменем  и  с  лицом,  на  котором  ясно  был  написан  восторг,
поцеловал край ее.
     - Владычица небесная! - громко, во весь голос, произнес он,  так  что
его далеко-далеко  было  слышно  среди  наступившей  тишины.  -  Владычица
небесная! Ты - наше убежище,  Ты  -  наша  сила,  на  Тебя  уповаем  мы!..
Покровом своим огради, спаси и помилуй нас!
     - Помилуй нас! - как эхо, повторил за патриархом весь народ.
     Раздалось пение хвалебного гимна Богородицы.
     Все видели, как Фотий опустил драгоценную одежду на волны Пропонтиды.
     И как раз в это время совсем близко-близко на волнах забелели  паруса
подступавших к несчастному городу передовых варяжских стругов...
     Патриарх второй раз опустил святую одежду, третий, и  вдруг  народ  в
ужасе заметил, как сразу померк дневной свет. Грозная туча  покрыла  собой
все. Налетел с ужасающей  силой  шквал,  другой,  третий,  залив  заревел,
ударил гром, засверкала молния...
     Началась буря, какой не запомнили даже старожилы Константинополя.
     Легкие  варяжские  струги  как  щепки  подхватывал  ветер,  кружил  в
воздухе, бросал снова на волны, бил и трепал их о прибрежные скалы.  Среди
воя бури, рева ветра, слышен был  треск  разбивавшегося  о  камни  дерева,
громкие крики погибающих, и ко всему этому вдруг прибавилось торжественное
пение, так  недавно  еще  несчастного,  упавшего  духом,  а  теперь  снова
воскресшего народа:
     - Тебе, Военачальнице славной, победная песнь. Ты избавляешь  нас  от
ужасного врага...




                    ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. НЕБЕСАМИ ПОБЕЖДЕННЫЕ


                               1. ПОСЛЕ БУРИ

     Страшная буря ревела с рассвета и далеко за полдень.
     Было нечто ужасное, несокрушимо-стихийное, в этом  подавлявшем  своим
величием страшном явлении природы.
     Весь Константинополь видел в нем чудо Пресвятой  Девы,  и  хотя  буря
ревела и бесновалась, но  все  так  и  застыли  на  берегу  в  молитвенном
экстазе.
     То, что творилось в заливе, не поддавалось никакому описанию.
     В тот момент, когда началась буря, большинство людей было  на  судах.
Славяне, которых среди варягов  было  большинство,  мало  были  знакомы  с
морем.
     Для них маленькая тучка на горизонте не сказала ничего...
     Они не заботились даже укрепить или  укрыть  свои  легкие  струги,  и
налетевший шторм застал их врасплох.
     Несчастные не поняли даже, что случилось с ними в эти минуты...
     Они слышали рев, вой, стон,  свист,  видели  громадные  надвигавшиеся
валы, чувствовали, что какая-то страшная,  неведомая,  непреодолимая  сила
поднимает их струги, кидает на прибрежные камни,  разбивает  их  в  мелкие
щепки и самих их бьет, крутит, вертит и, лишив сил в  непосильной  борьбе,
влечет в пучину, где царит смерть, откуда нет возврата.
     Открытая местность не давала несчастным  даже  возможности  думать  о
спасении, каждый потерял всякую нравственную связь  с  другими,  заботился
только о себе, думал только о своем спасении и погибал...
     Крики отчаяния, проклятия, стоны смешивались с ревом бури.
     Зато Константинополь торжествовал.
     Все чувствовали, что всякая опасность теперь надолго миновала.
     Патриарх  с  драгоценной   одеждой   Пресвятой   Девы,   духовенство,
заместители императора и двор поспешили удалиться с берега во  Влахернский
храм в самом начале бури, но народ не расходился.
     Все были под впечатлением только что виденного...
     Народ был достаточно защищен и мог  безопасно  держаться  на  берегу;
издали доносился грохот срываемых крыш  с  домов,  треск  падавших  ветхих
построек, но что до этого, когда чудо Пресвятой Девы было так очевидно?..
     Во Влахернском храме пережидали бурю Фотий и заместители  императора.
Эпарх и Василий Македонянин были с ними.
     - Святейший! - воскликнул Македонянин, обращаясь к Фотию. - Это чудо!
     - Ты сам видишь, Василий, - ответил кротко улыбаясь, патриарх.
     В  искренних  слезах  радости,  в  смиренном  преклонении  выразилась
благодарность этих людей Богу за так очевидно  чудесно  посланную  с  выси
небес помощь.
     Богослужение длилось до тех пор, пока не начала утихать буря.
     Снова, наконец, прояснился  небосвод,  засияло  солнце,  залив  начал
успокаиваться...
     Бури на юге всегда ужасны по своей силе, но, вместе  с  тем,  большею
частью кратковременны...
     Больной Вардас ничего не знал о происходившем в эти часы.
     Дворец весь казался вымершим.
     Ушла даже прислуга, которая должна  была  безотлучно  находиться  при
больном правителе.
     Правитель оставался совершенно один, беспомощный,  бессильный,  и  не
знал, что и подумать о всем происходившем.
     Он жалобно звал  прислугу,  врача  -  никто  не  откликнулся  на  зов
больного.
     Шли нескончаемо долгие часы.
     Старик прислушивался к реву  бури,  доносившемуся  до  его  слуха,  к
грохоту срываемых ветром крыш и  рушившихся  построек  и  приписывал  весь
неестественный этот шум ни  чему  иному,  как  неистовству  ворвавшихся  в
городские стены норманнов, ожидая с мига на миг их  появления  и  в  своем
покое.
     Мучительные мгновенья переживал теперь этот человек, так еще  недавно
считавший себя всесильным...
     Он считал свою смерть неизбежною...
     Вардас удивлялся  только  одному,  что  окна  его  палат  не  озарены
пламенем.
     Он по многим примерам знал, что варвары при  нападении  прежде  всего
поджигают занятые им города и потом уже начинают грабеж.
     Вдруг шум поспешных шагов раздался совсем близко от больного.
     "Варяги... Конец!" - подумал он и, впервые ощутив страх, зажмурился.
     Но вместо страшных варваров, забывая все требования этикета, в  покой
старого правителя вбежал запыхавшийся от скорой ходьбы и волнения Василий,
только что вернувшийся из Влахернского храма.
     Македонянин был бледен и восторжен.
     - Вардас, Вардас! - громко кричал он. - Слышишь  ли  ты  меня?  Чудо!
Чудо!
     Услыхав этот знакомый голос, старик широко открыл глаза.
     - Это ты, Василий? - произнес он