писала  в  двенадцати  книгах  деяния  своего   отца,
императора Алексея [1081 - 1118 гг.]. Это солидный труд,  составленный  не
только по рассказам очевидцев, но  и  по  подлинным  документам.  Из  него
видно, что византийская царевна вполне владела  византийской  риторикой  и
философией; она умела писать  искусственным  языком,  каким  писали  в  ее
время. Язык  этот  не  имел  ничего  общего  с  живою  разговорной  речью.
Византийцы старались писать языком древних авторов,  Платона  и  Фукидида,
уснащали свои произведения множеством архаизмов, оборотов, давно  вышедших
из употребления, почерпнутых из классиков и священного писания. Нужно было
много учиться, чтобы писать таким искусственным языком, и, таким  образом,
самый факт, что Анна Комнина писала на языке, на котором  давно  никто  не
говорил, доказывает, как она была образована.
     Из этого следует, что некоторые  женщины  играли  в  Византии  видную
роль, по крайней мере, при дворе.
     Императрицы нередко вмешивались в политику и подавали советы мужьям.
     Выдающуюся роль играла в  свое  время  императрица  Феодора,  супруга
Юстиниана.
     Она была дочерью укротителя зверей и в  первой  молодости  плясала  в
театре. Ею пленился Юстиниан, женился на ней и короновал императрицей. Она
была не только чрезвычайно красива, но необыкновенно умна и энергична.
     Юстиниан  постоянно  советовался  с  ней,  и  старался  приводить   в
исполнение внушенные ею  планы.  Она  с  необыкновенною  проницательностью
разгадывала своих противников, а ее разгадать было трудно. Она могла  быть
и верным другом, и самым  беспощадным  врагом.  Среди  неги,  которой  она
предавалась,  среди  роскошной  и  беспутной  жизни,  она  находила  время
заниматься государственными делами, вмешивалась даже в  церковные  дела  и
богословские споры.
     И вот, старики рассказывают такой случай.
     Феодора принимает во дворце епископов мартиропольского и анкирского.
     - С твоего разрешения  мы  прибегаем  к  тебе,  владычица,  -  сказал
епископ анкирский. - Досточтимый патриарх антиохийский  Север,  наш  отец,
наш владыка, смещен за то, что он - противник Халкидонского собора (против
монофизитов). Народ отказывается признать патриарха, занявшего его  место;
поднялся бунт, проливается кровь. Мы разделяем  учение  Севера.  Император
пригласил нас на совет  вместе  с  другими  епископами,  которые  держатся
противоположных  мнений,  чтоб  обсудить  вопросы,   волнующие   восточную
церковь. Мы умоляем тебя склонить на нашу сторону  твоего  супруга,  этого
нового Давида.
     - Каким образом, - ответила Феодора, - может  женщина  рассудить  эти
глубокие философские споры, происходящие  между  вами,  людьми,  служащими
украшением церкви?
     - Мы не верим безумному Евтихию, -  продолжал  епископ  анкирский,  -
отрицающему воплощение Христа, мы не одобряем Нестория, но мы верим вместе
с Севером, что Исус принял плоть бесстрастную и не страдал на  самом  деле
телесным страданием.
     - Правда, - ответила императрица, - что тело Спасителя отличалось  от
нашего.
     - Мудрость  глаголет  твоими  устами,  владычица,  -  сказал  епископ
мартиропольский. - Божественное  тело  не  могло  иметь  никаких  плотских
слабостей; Христос не мог ощущать голода и жажды.
     - Мне кажется, это учение более подходит к величию Божества. Впрочем,
император рассудит это. Бог дал ему свет, рассеивающий мрак всех ересей.
     Епископы удалились, очарованные милостивым вниманием  и  благочестием
императрицы.
     У Феодоры была своя тайная  полиция,  главным  агентом  которой  была
Хариклея.  Это  была  женщина  весьма  подозрительная,  служившая  Феодоре
помощницей в ее любовных интригах, когда она  еще  не  была  на  престоле.
Тогда ее звали Македонией. Чтобы скрыть ее прошлое, императрица велела  ей
называться Хариклеей. Официально ее  обязанности  состояли  в  том,  чтобы
раздавать  милостыню  бедным,  неофициально  же  -  в  шпионстве.  Однажды
императрица позвала к себе Хариклею.
     - Экивал еще жив, - сказала она глухим голосом.
     - Если бы все, кого ты ненавидишь, были настолько же живы, как он!  -
ответила Хариклея. - Ты должно быть во сне видела этот  преследующий  тебя
образ. Вот уже десять лет, как он умер в Антиохии.
     Экевал был  губернатором  одной  из  византийских  провинций.  С  ним
Феодора жила некоторое время, он прогнал  ее  в  конце  концов  и  жестоко
оскорбил.
     - Нет, нет! - сказала Феодора. - Я видела  вчера  на  улице  старика,
одетого по-персидски, который все шел рядом с моей  стражей  и  как  будто
старался пробраться к моей колеснице. Это он!
     - В самом деле, - ответила с ужасом Хариклея, - я уже несколько  дней
замечаю, что меня преследует какой-то странный  человек,  которого  я  как
будто знаю и который, видимо, желает заговорить со мной.
     - Если бы я сомневалась, то теперь перестала бы. Человек,  прогнавший
меня, как прогоняют рабыню, человек, который мог  бы  под  моей  пурпурной
мантией показать следы нанесенных им мне  ударов,  этот  человек  живет  в
Константинополе и рассказывает о своих любовных похождениях с Феодорой! Он
жив в то время, как я царствую?
     - Ну, он не долго будет жить. Впрочем, какое дело  тебе,  живущей  на
Олимпе, до шипения какой-то змеи?
     - На ступенях этого  трона,  блеск  которого  ослепляет  тебя,  сидят
неумолимые враги. Они не забывают, что я когда-то плясала  в  театре.  Как
они торжествуют,  что  я  не  родилась  наследницей  престола!  Надо  мной
тяготеет какое-то проклятие. Когда приходил из Палестины  Савва,  которого
считают святым и которому приписывают чудодейственную  силу,  я  унижалась
перед ним, я просила его помолиться, чтобы у меня был сын. Он отказал мне.
Он осмелился сказать императору, что из  моей  утробы  никогда  не  выйдет
сына, потому что он был бы вскормлен нечестивыми догматами Севера и смущал
бы церковь. Он  -  заодно  с  моими  врагами,  с  представителями  прежней
династии. Император не обращает на  них  никакого  внимания,  но  я  -  на
стороже. Преследование монофизитов может привести к бунту. Партия зеленых,
ненавидящая  меня,  очень  взволнована.  Собирается  страшная  гроза.   Ты
помнишь, какая удивительная комета появилась два месяца тому назад?
     - Да, есть и другие зловещие предзнаменования. На днях  люди  видели,
как одна статуя  проливала  слезы,  да  и  слезы-то  были  не  простые,  а
кровавые.
     - Отсюда, из этого дворца, я слышу крики ненависти тех, кто хотел  бы
совлечь меня с трона. Приближается роковой день, когда  все  погибнет  или
все будет спасено. Пусть он наступает скорее, я устала сражаться с гидрой,
у которой тысяча голов, постоянно вырастающих вновь, по мере того  как  их
отрубаешь. Отец мой был укротителем зверей, я  продолжаю  его  ремесло.  Я
тоже кормлю и укрощаю диких зверей. Я постоянно чувствую их дыхание, и  на
моих руках следы их укусов.
     Императрица побледнела и легла отдохнуть на несколько минут.
     - Смотри,  Македония,  -  сказала  она,  оправившись,  -  не  дремли!
Предупреди сегодня же Елиазара. Пусть тот исчезнет без шума.
     Смеркалось, когда Хариклея вышла из  дворца  и  направилась  к  еврею
Елиазару, секретному  агенту  императрицы.  Евреи  не  принимали  никакого
участия в религиозных и политических распрях  того  времени,  поэтому  они
лучше всех исполняли всякие даваемые им тайные поручения.
     Когда Хариклея свернула в узкую и темную  улицу,  она  заметила,  что
незнакомец, о котором она говорила с  императрицей,  следует  за  ней.  Он
подходил к ней несколько раз, но, по-видимому, колебался.
     - Македония, - сказал он, наконец.
     Она вздрогнула, услышав свое настоящее имя,  и,  ничего  не  ответив,
пошла дальше.
     - Македония! - позвал незнакомец еще раз и схватил ее за руку.
     - Что тебе нужно от Хариклеи? - спросила она, высвобождаясь.
     - Мы давно знакомы, - ответил он грубым голосом. - Я сейчас же  узнал
тебя: десять лет не настолько изменили ту, что помогла  мне  в  интриге  с
Феодорой. Годы оставили на моем лице неизгладимые следы, но не может быть,
чтобы ты забыла Экевала.
     Она посмотрела на него с ужасом.
     - Ты думала, что я умер? Не  правда  ли?  Все  это  говорили.  Я  сам
распустил этот слух, когда расстался с этой женщиной. Меня лишили места, я
впал в нищету, потерял жену и сына. Потом я скрывался в  Аравии,  где  жил
кое-как, торгуя ароматами.
     - Какое падение! - сказала Македония.
     - Обеднеть, лишиться высокого положения - это бы еще ничего. Но  вот,
я вдруг почувствовал, что эта женщина, которую я прогнал, жестоко оскорбив
ее, стала мне необходима, как воздух,  -  вот  это  истинное  мучение.  Ее
обольстительный образ являлся ко мне по ночам, смущал меня  даже  днем.  Я
напрасно искал ее. Я не знал, куда она девалась.
     - Она  возвратилась  в  Константинополь  и  жила  здесь  в  такой  же
бедности, как ты.
     - Проходили годы, я начал успокаиваться,  и  вдруг  до  меня  доходит
неслыханная весть: Феодора на троне. Я долго не верил этому.
     - Почему же? Разве ты не знаешь, что такие лучезарные  существа,  как
Феодора,  Аспазия,  Клеопатра,  имеют   особую   прелесть,   которой   все
покоряется. Это - бриллианты необъятной величины, которые  могут  временно
валяться в грязи, но которые непременно попадут в царскую корону.
     - Когда странный слух  оправдался,  я  устремился  сюда,  я  страстно
пожелал увидеть ее. Напрасно старался я  побороть  это  безумное  желание.
Случайно  я  встретил  тебя  на  улице.  Я  сейчас  же  узнал   Македонию,
единственную женщину, которая может напомнить ей об Экевале.
     - Увидеть ее! Ты требуешь слишком многого,  -  сказала  Македония.  -
Пойди к императору, объясни ему, что ты имеешь  больше  прав  на  Феодору,
потому что раньше овладел ею, и проси отдать Феодору, без  которой  ты  не
можешь жить. Да, кстати, потребуй, чтобы он уступил тебе корону.
     - Ты насмехаешься надо мною. Если я желаю  увидеть  ее,  намерения  у
меня самые чистые. Я мечтаю об этом, как  мечтают  увидеть  Бога,  я  хочу
насладиться ее лицезрением. Слушай, я видел вчера, как она возвращалась во
дворец. Нитки жемчуга, спускавшиеся  с  диадемы,  окаймляли  ее  щеки.  Ее
величественная  фигура  была  величаво-спокойна.  Приветственные  возгласы
толпы поднимались к ней, как фимиам к  небесам.  Это  ли,  -  думал  я,  -
актриса, обольстительная сирена? В первый раз через десять лет увидел я ее
лицо. Мне сделалось дурно, я должен был схватиться за колонну.
     - Успокойся, Экевал. Даже слыша твой голос, я сомневалась, ты ли это,
но теперь узнаю тебя по страсти, которая все еще кипит в тебе. Для  нашего
брата любовь - забава, но для таких людей, как ты, это -  яд,  отравляющий
кровь, от которого не избавишься. Ты мне очень  жалок!  Хотя  я  посвятила
себя благотворениям и раздаю бедным деньги, получаемые от  императрицы,  я
постараюсь помочь тебе. Но скажи: у кого ты живешь?
     - Я остановился под именем Аркаса в одной гостинице.
     - Однако, это не  безопасно.  Твое  приключение  с  Феодорой  слишком
известно, тебя легко могут узнать. Тебе необходимо укрыться  где-нибудь  и
сделаться совсем другим лицом. У меня был брат, он уехал восемь  лет  тому
назад и исчез бесследно, его знали Вианором.
     - Да, я видел его в Сирии.
     - Ты понял: Экевал умер, а пускай появится вновь Вианор. Я устрою все
это,  и  тебе  можно  будет  всюду  показываться  и  добиться  свидания  с
императрицей.
     - Как, я увижу ее?
     - Разве вчера она не говорила мне  о  тебе?  Никто  не  помешает  мне
привести к ней моего нашедшегося брата, потому что ты для всех, кроме нее,
будешь моим братом. Счастливая  звезда  привела  тебя  в  Константинополь.
Императрица страшна врагам, но кого любит -  богато  одаряет.  Она  сумеет
сделать тебя опять богатым и важным сановником. Жди  удобной  минуты,  она
настанет очень скоро, может быть, через два-три дня. Я сведу  тебя  в  дом
моей большой подруги. Это - еврейское семейство, где ты  будешь  в  полной
безопасности. Живут они далеко отсюда, но, тем не менее, пойдем.
     Долго шли  они  по  константинопольским  улицам,  наконец,  Македония
остановилась у одного дома и постучала три раза в дверь. Появилась  старая
еврейка.
     - Пусти нас, - сказала Македония, -  я  привела  тебе  своего  брата,
которого оплакивала  в  течение  восьми  лет.  Он  нашелся,  но  его  ждут
неумолимые кредиторы, от которых ему нужно скрыться на время. Береги  его,
как родного, и никому ничего не рассказывай.
     Македония отошла в сторону с сыном еврейки Елиазаром  и  шепнула  ему
несколько слов.
     - До свидания, - сказала она Экевалу, - завтра мы увидимся с тобою.
     Македония вышла из дома и остановилась в  саду.  Она  прождала  здесь
некоторое время. На террасе появился Елиазар, сделал  ей  знак  и  шепнул:
"Дело  сделано".  Македония  ушла  довольная:  она   исполнила   поручение
императрицы.
     Феодора была права, когда предсказывала беду.
     Против  Юстиниана  поднялся  народный  бунт.  Провозгласили   другого
императора, и решено было осадить Юстиниана в  его  дворце.  Казалось,  не
было спасения. В это время император в присутствии Феодоры держал совет со
своими  приближенными.  Он  решил  не  сопротивляться  больше,   так   как
сопротивление казалось бесполезным, но взять все свои сокровища и  бежать.
Выслушав это решение, Феодора  встала  и  сказала:  "Женщина  имеет  право
вмешиваться в  дела,  когда  мужчины  слабеют  и  впадают  в  отчаяние.  В
критическом положении, всякий обязан высказать свое мнение.  Я  не  убегу,
даже если бегство - единственное средство спасения.  Смерть  неизбежна,  а
для того, кто царствовал, она предпочтительнее жизни изгнанника. Я не могу
жить без пурпурной мантии, без диадемы, без  поклонения  народа.  Если  ты
хочешь бежать, самодержец, - вот море, вот корабли и золото, но помни, что
вместо спасения тебя постигнет, может  быть,  позорная  смерть.  По-моему,
лучше со славою умереть на троне."
     После этой энергической речи Феодоры Юстиниан изменил свое мнение: он
остался во дворце, и ему удалось подавить восстание.
     Итак, вот чем были женщины Нового Рима. Униженные в низших и  средних
кругах, они сияли великолепием наверху, но  это  великолепие  было  только
прозрачной  декорацией,  прикрывавшей   собою   развращенность   последней
степени... Женщины Византии, как это видно из приведенных  примеров,  были
до некоторой степени недугом Византии и недугом органическим, приведшем  к
падению эту сказочную столицу востока...



                           13. НЕРОН НОВОГО РИМА

     Однако, несмотря на полный упадок нравов восточной  римской  империи,
редкий из ее императоров, точно  по  указаниям  свыше,  не  был  человеком
выдающихся государственных способностей. Все они были лживы,  коварны,  не
ставили ни во что никакую добродетель, но даже самые низкие из них  всегда
заботились о внешнем благе и величии  своего  государства,  расширяли  его
пределы, заботились о  развитии  сношений  с  соседями,  ходили  в  случае
надобности  на  них  войной,  покровительствовали  наукам  и   искусствам,
окружали себя государственного ума людьми, которых нередко даже брали себе
в соправители.
     Очень часто на  византийском  императорском  престоле  являлись  люди
совсем низкого происхождения, но,  достигнув  высшей  власти,  они  совсем
изменялись и в делах правления выказывали самые разнообразные таланты.
     Много императоров дало Византии славянское племя,  и  эти  императоры
были самыми замечательными в истории восточной римской империи.
     Редко кто из императоров занимал престол по праву наследства.
     Такие императоры были исключением, и сам народ отмечал  их  прозвищем
порфирогенетов, то есть рожденных в порфире.
     Таким порфирогенетом был Михаил III, внук Михаила Косноязычного и сын
императора Феофила, которому, кроме прозвища порфирогенета, народ дал  еще
другое, рисующее его с самой невыгодной стороны, - пьяницы.
     Это прозвище было дано Михаилу III за его необыкновенное  пристрастие
к оргиям.
     После отца [Феофил умер в 842  г.]  Михаил  остался  четырех  лет,  и
управление перешло к матери малолетнего императора - Феодоре, при  котором
был совет из трех высших византийских чиновников с братом Феодоры Вардасом
во главе. Несмотря  на  заботы  Феодоры  о  воспитании  сына,  руководство
которым  было  поручено  его  дяде  Вардасу,  Михаил  оказался   человеком
совершенно  неспособным  к  правлению,  слабохарактерным  и   развращенным
донельзя.
     Известно, например, что  не  раз  он  выступал  в  цирке  возничим  к
великому смущению всего народа.
     Личного участия в делах управления он почти не принимал, предоставляя
его матери и дяде. Впрочем, это было к лучшему  для  Византии.  Управление
Феодоры ознаменовалось  прежде  всего  восстановлением  иконопочитания  на
константинопольском   соборе   и   установлением   праздника    "Торжества
православия". При ней же сарацины все более и  более  распространяли  свою
власть в Сицилии, и  византийцы  смогли  удержать  в  своих  руках  только
восточную часть острова с Таорминой и  Сиракузами.  Борьба  с  арабами  на
восточной границе и морской поход против арабских пиратов, занявших остров
Крит, окончились неудачею.
     В это время Михаил возмужал и решил прежде всего избавиться от  опеки
своей матери. Вскоре  после  войны  с  Борисом  Булгарином,  закончившейся
мирным договором, Михаил низверг свою мать и, объявив себя новым  Нероном,
не последовал ему только в одном: Феодора была не  убита,  а  заключена  в
монастырь, где и окончила свою жизнь. Ее место занял  Вардас,  к  которому
перешло все дело правления [856 г.] и которому император дал титул цезаря.
Вардас был  замечательным  политиком  своего  времени,  но  низложение  им
патриарха Игнатия и возведение на его  место  Фотия  [857  г.]  привело  к
распре с римским папой Николаем I, имевшей своим  последствием  разделение
церквей.   В   последовавшей   затем   борьбе   с    болгарами    Византии
посчастливилось. Был заключен  почетный  мир,  и  болгарский  царь  Борис,
последовав  примеру  Ростислава  моравского,  обратившегося  к  Михаилу  с
просьбой прислать к нему  вероучителей  христианства  [862  г.,  Кирилл  и
Мефодий], что и было сделано, сам принял святое крещение.  Между  тем,  на
востоке борьба против арабов продолжалась.  Союзниками  магометан  явились
здесь павликиане. Византийский полководец Лев успешно боролся  с  арабами,
но походы  самого  Михаила  всегда  кончались  неудачей.  Однако,  победа,
одержанная  братом  Вардаса  над  эмиром  Омаром  митиленским  [863   г.],
обеспечила византийцам спокойствие на востоке, но вскоре  после  того  над
ней разразилась нежданная гроза в виде норманнских храбрецов  пришедших  в
Византию из Скифии...
     Одной из наиболее крупных личностей в царствование  Михаила  является
Вардас.  Помимо  дел   правления,   заслугой   его   являются   заботы   о
распространении  образования.  Так,  Вардас  учредил   в   Константинополе
светскую академию, во главе  которой  был  поставлен  ученый  Лев,  бывший
архиепископом фессалоникским.
     Вообще, c внешней стороны, царствование Михаила III  было  блестящим.
Такие  выдающиеся  личности,  как  Вардас,  Фотий,  Василий   Македонянин,
оставили о нем неизгладимый след в истории,  но  сам  император  вовсе  не
соответствовал этому внешнему блеску...
     "Удовольствия малой и низкой души, - говорит нам Н.М.Карамзин, - были
единственным предметом императора  Михаила,  а  добродетель  казалась  ему
врагом удовольствия. Он жил на ипподроме и, восхищаясь ристанием, не хотел
слушать людей, которые приходили ему сказать о близости неприятелей".
     Вступив на престол,  Михаил  объявил,  что  он  будет  править,  "как
Нерон", но наш историк по этому поводу замечает: "Нерон, по крайней  мере,
любил музыку и поэзию, Михаил