по    всей    вероятности,    очень
распространенного порока. В южных странах, в Италии и Греции,  где  растет
виноград и народ имеет возможность пить вино ежедневно, почти  никогда  не
видишь пьяных на улицах. По всей вероятности, так было и в  Византии,  где
по большей части пили вино с водой.
     Но пьяницы все-таки встречались.
     В  одном  византийском  памфлете   говорится:   "Не   входи   в   мои
виноградники, Иаков, не срезай у меня лозы, не выжимай у  меня  винограда,
ибо ты, как сухая губка, вбираешь в себя  вино  всеми  частями.  Ты  пьешь
целую ночь и, хвастаясь, говоришь: я не примешал к вину воды,  как  делают
трактирщики, ни горячей, ни холодной; я пью его не смешанным."
     В другом памфлете об осмеиваемом лице  сказано,  что  он  изучил  все
столичные трактиры и, поднеся кубок ко рту, пьет, не переводя дыхания, как
животное.
     Трактиры были в Константинополе, но посещать их считалось неприличным
для людей порядочного общества,  и  самое  ремесло  трактирщика  считалось
позорным. Молодежь кутила, но задавала пиры у себя дома. Об  одном  важном
сановнике, любившем пожуировать, историк Никита Хониат  рассказывает:  "Не
имея себе соперников в обжорстве и превосходя всех в питье вина,  он  умел
подпевать под лиру, играл на арфе и плясал кордакс  (комическую  пляску  с
непристойными телодвижениями), быстро перебирая  ногами.  Жадно  наливаясь
вином и часто насасываясь им как губка, он не потоплял, однако же,  своего
ума в вине, не шатался как пьяные,  не  склонял  головы  на  сторону,  как
бывает  от  хмеля,  но  говорил  умно  и  становился  еще  одушевленнее  в
разговоре. Он любил устраивать пиршества и этим приобрел любовь всех  лиц,
жаловавших веселый разгул. Приезжая к подобным господам, он пил так много,
что им долго приходилось отрезвляться и освежать голову. Другие же пили  с
ним наравне. Это были люди, которые вливали в свое брюхо по целым  бочкам,
пили из кувшинов, вместо стаканов. Этот сановник мог не только пить, но  и
есть необыкновенно много. Особенно любил он зеленые бобы, и вот, когда  он
однажды был на войне и стоял лагерем на берегу реки, завидел он на  другом
берегу полосу бобов. Тотчас же, раздевшись до нага и  переплыв  на  другую
сторону, он поел большую часть их, но  и  тем  не  удовлетворился.  Связав
остатки в пучки и  положив  на  спину,  он  перетащил  их  через  реку  и,
расположившись на полу в палатке, с наслаждением поедал  бобы,  как  будто
долгое время ничего не ел."
     Нечего и говорить, что жестокость  также  была  в  тогдашних  нравах.
Делались такие зверства, от  которых  волосы  становятся  дыбом.  Пытки  и
членовредительные наказания указывают на большую жестокость,  но  это,  по
крайней мере, делалось по суду. На суде можно было оправдаться, можно было
надеяться, что судьи будут действовать по закону и справедливости. Гораздо
хуже  был  административный  произвол.  Лиц,  заподозренных  в   заговоре,
обыкновенно не судили, а "убирали". Этим  пользовались,  когда  кто-нибудь
казался неудобным. Временщики, как уже сказано выше, играли большую роль в
Византии. Они пользовались неограниченным доверием  царя  и  распоряжались
его именем совершенно самовластно. Против таких лиц не  было  управы:  они
отравляли, конфисковали имущество, ссылали; нельзя было жаловаться на  них
в  суд.  Впрочем,  если  хотели  стоять  на  почве  закона,  то  подбирали
подходящих  судей,  возводили  на  совершенно  невиновных   какое   угодно
обвинение и, считая его доказанным, действовали уже на основании  такой-то
статьи свода законов. Вот примеры жестокости  нравов,  господствовавших  в
Византии.
     Один император придумал для  своего  дяди,  имевшего  титул  деспота,
место заключения особого рода. Была крепость, выстроенная на скале; жители
ее выламывали  камень  из  этой  скалы,  и  таким  образом  образовывались
глубокие ямы, куда стекала дождевая вода. Вычерпав  воду  из  одной  такой
ямы, туда  спустили  по  лестнице  "деспота"  и  одного  мальчика  из  его
прислуги. Затем закрыли яму и, по словам византийского историка,  "держали
страдальца в тесноте и невообразимо несчастном положении. Нечего  говорить
уже о других неудобствах, о мраке и об удушливом воздухе; а скажу лишь  об
одном, более важном, что приводит  меня  в  содрогание  при  одной  мысли.
Место,  где  сидели  заключенные,  было  очень  тесно;  следовательно,  по
необходимости  должны  были  находиться  рядом   горшок   для   известного
употребления и хлеб. Можно себе представить, что должно было быть на  душе
у заключенных во время еды при таком отвратительнейшем  запахе!  Но  этого
еще  мало;  горшок,  поднимаемый  вечером  сторожами  на  веревке,   часто
опрокидывался деспоту на голову, потому ли что сторожа издевались над  ним
или по нечаянности."
     Некоего  Феодосия,  показавшегося  неудобным  полководцу   Велизарию,
поместили в совершенно темное подземелье. Тут его привязали к яслям  очень
короткой веревкой, продетой за шею, так что он должен был стоять все время
в согнутом положении и разогнуться не мог; не мог он ни сесть, ни лечь. На
ясли клали ему пищу, которую он  ел,  как  животное.  В  таком  удручающем
положении провел он четыре месяца, наконец, сошел с ума и был  освобожден.
Сейчас же после этого он умер.
     Едва  ли  в  каком-нибудь   государстве   взяточничество   было   так
распространено, как в Византии.
     Это была страшная язва, разъедавшая все  византийское  общество  и  в
значительной степени способствовавшая  падению  восточно-римской  империи.
Случаи, когда судьи брали взятки  с  ответчиков  в  гражданском  процессе,
принадлежали к самым обыкновенным. Бывало,  что  судья  возьмет  взятку  с
обеих сторон - и с истца, и с ответчика. Тогда он, надув  обоих,  оставлял
дело нерешенным. Молодые чиновники начинали обыкновенно службу со сборщика
податей где-нибудь в провинции,  и  тут-то  они  проходили  особую  школу.
Податная система была очень сложна, потому что было много всяких  податей,
налогов и сборов.  Поземельная  подать  взыскивалась  в  разных  размерах,
смотря по тому, какой землей владел плательщик. Земля же делилась, как и у
нас в московском государстве, на три категории: хорошую, дурную и среднюю.
Затем было множество дополнительных сборов. Эти прибавки появлялись, когда
императоры  считали  нужным  увеличить  государственные  доходы.  Наконец,
монетная  система  бала  довольно   путаная.   Подать   высчитывалась   на
полновесные золотые  монеты.  Между  тем,  императоры  постоянно  чеканили
монеты, в которых лигатуры было более против положенного  количества.  Эти
монеты подданные обязаны были принимать за полновесные, но государство  не
принимало их по номинальной цене. Например, крестьянину  следует  уплатить
номисму (золотую монету в 4  рубля).  Он  дает  сборщику  податей  монету,
которая в ходу, но в которой нет узаконенного веса. Сборщик ее  принимает,
но высчитывает, сколько ему надо еще доплатить,  чтобы  его  монета  имела
номинальную ценность.
     Вот этой  путаницей  пользовались  молодые  чиновники  и,  под  видом
податей, вымогали с народа гораздо больше денег,  чем  следовало  платить.
Излишек поступал, конечно, в их пользу, и таким путем составлялось не одно
состояние. На вымогательства сборщиков податей общество смотрело до нельзя
снисходительно, хотя по закону за это взимался  громадный  штраф.  Однажды
губернатор  одной  провинции  собирался  привлечь  к  суду  или   наказать
собственною властью  своего  подчиненного,  позволившего  себе  незаконные
поборы  при  взимании  податей.  Провинившийся  чиновник  нашел   сильного
покровителя в  лице  важного  сановника  и  знаменитого  философа  Пселла,
который  написал  по  этому  поводу  губернатору   письмо   приблизительно
следующего содержания: "Я уже просил тебя об этом молодом человеке и опять
прошу: помогай ему при сборе податей и относись к нему благосклонно. Он не
может довольствоваться законным сбором, потому что ему  же  нужно  вернуть
свои затраты. Ты, конечно, не позволяй ему поступать противозаконно, но не
замечай того, что он делает,  так  чтобы  тебе,  глядя,  не  видеть  и  не
слышать. Таким образом ты можешь в одно и тоже  время  избежать  упрека  в
незаконных действиях и быть милостивым к сборщикам податей". Это письмо  -
драгоценнейший перл  византийской  литературы.  У  бедного  сборщика  были
большие расходы, прежде чем он поступил на место; другими словами, он  дал
кому-нибудь приличную взятку: это -  достаточная  причина,  чтобы  обирать
народ. Что же делать губернатору? Не смотреть,  как  его  чиновники  берут
взятки, и затыкать уши, если до него дойдет  подобный  слух.  Тогда  он  и
перед начальством будет чист (знать, мол, не знаю, ведать не ведаю),  и  с
подчиненными будет жить в ладу. Вот мораль, достойная великого философа.
     Другой   отличительной    чертой    византийского    общества    было
низкопоклонство и лакейство. По римской традиции  императора  боготворили:
его называли не только державным и великим,  но  также  божественнейшим  и
священным. Самые важные сановники падали  пред  ним  ниц  и  лобызали  его
пурпурные  туфли  и  колени.  В  торжественных  случаях  царю  произносили
панегирики, необыкновенно напыщенные и  необыкновенно  лживые.  Царствует,
например, император самый непопулярный, распутный, и  вот  среди  всеобщих
стонов, среди всеобщего недовольства его развратом и тяжестью податей,  во
дворце раздаются слова оратора: "Ты, царь, защитник бедных.  Ты  поощряешь
добрых, караешь злых. Указами твоими ты ввел в  государстве  правосудие  и
справедливость,  ты  не  позволяешь  сборщикам  податей  брать  незаконных
поборов или судьям судить не по закону. Будь жив Гесиод, он  вынужден  был
бы изменить свой порядок: он должен был бы сказать, что сначала был медный
век, потом серебряный, а теперь наступил золотой".



                       10. ЕЩЕ О НЕДУГАХ НОВОГО РИМА

     Итак, под пышной декорацией скрывалась такая распущенность, что  Рим,
действовавший  в  этом  отношении  с  грубой  откровенностью,  должен  был
уступить пальму первенства своему преемнику.
     Суеверия, волшебство, гадания, симпатические средства - все это  было
очень распространено  в  Византии  и  не  только  в  народе,  но  и  среди
образованного класса.
     Думали, например, что существует особое существо  в  женском  образе,
так называемая Гило, отвратительная старуха с огненными глазами, железными
руками, с головы до пят  покрытая  шерстью,  похожею  на  верблюжью.  Гило
обладает свойством проходить через запертые двери. Она зла, и  главное  ее
занятие заключается в том, что она убивает  новорожденных  младенцев.  Она
отравляет также воду источников, из которых пьет  скот,  и  таким  образом
губит животных. Чтобы избавиться  от  нее,  надо  знать  двенадцать  имен,
которые она носит. В тот дом, где знают эти  имена,  Гило  не  входит,  но
бежит за 5000 миль. Наблюдения  над  значительною  смертностью  малолетних
подали, вероятно, повод к этому суеверию, так как, по некоторым сказаниям,
Гило умела обращаться в дух, вселялась в младенцев  и  высасывала  из  них
материнское молоко. Вера в  Гило  была  так  распространена,  что  однажды
нескольких женщин привлекли к суду и обвинили в том, они,  оборачиваясь  в
духов и проникая незаметно через запертые двери,  убивали  грудных  детей.
Обвинители были убеждены, что эти женщины  умеют  принимать  вид  Гило.  К
счастью,  их  судил  просвещенный  судья  и  оправдал  обвиняемых,  считая
немыслимым  превращения  в  призраков.  Но  дело  на  этом  не  кончилось.
Император Константин Копроним [741 - 775  гг.]  усомнился  в  правильности
такого решения. Он призвал к себе судью. Несмотря на пытки, судья стоял на
своем, и только тогда царь решился утвердить его приговор.
     Волшебство и разные магические средства были в большом ходу. До наших
времен дошел трактат,  где  собраны  рецепты  подобных  средств.  Порошок,
приготовлявшийся из асфоделя, корня проскурняка, чечевицы, белого  мака  и
лука, назывался противоголодом и обладал таким свойством, что,  поев  его,
можно было много дней ничего не есть. Средство некоей Зинарии,  состоявшее
из ромашки, белого перца, меда, смирны, шафрана, обладало  тем  свойством,
что стоило только поесть его,  как  сейчас  же  забывалось  все  дурное  и
вспоминалось  только  хорошее.  Чтобы  иметь  детей,  мужчина  должен  был
намазаться заячьей кровью или гусиным жиром. Женщины,  не  желавшие  иметь
детей,  носили  пуп  лягушки,  завернутый  в  тряпочку.   Было   средство,
изобличающее воров. Надо было вырезать у головастиков языки, засушить их и
смешать с хлебом, затем предложить этот состав подозреваемому  лицу.  Если
это был действительно вор, он приходил в экстаз и  публично  сознавался  в
воровстве.
     Разгадать будущее, найти способ предсказывать его - это одна  из  тех
неразрешимых загадок, которой человечество занималось больше всего.
     В Византии практиковались всякие способы гадания, из  которых  многие
перешли в наследство от древней Греции. Вырезали, например, кости животных
и гадали по костям. В христианской стране, конечно, не могло быть и речи о
жертвенных животных и о жертвах богам, откуда произошел  этот  обычай;  но
делались вещи еще более дикие. Жители города Пергама,  осажденные  однажды
сарацинами, схватили беременную женщину, собиравшуюся родить, вырезали  из
ее чрева младенца и бросили последнего в сосуд с кипятком. Чего они хотели
достигнуть  этим  зверством,  неизвестно,  но,  очевидно,  они   надеялись
получить  что-то  хорошее  за  свою  жестокость.  Были  люди,   специально
занимавшиеся предсказанием будущего и бравшие за это деньги.  Они  гадали,
главным образом, тремя способами: по особого рода книгам, по звездам и  по
снам.  Существовали  сивиллины  книги,  заключавшие  загадочные  и   очень
туманные изречения  о  византийских  императорах.  Эти  загадки  старались
объяснять и применять их в разных случаях.  Вот,  например,  в  сивиллиной
книге было сказано: пятидесятая цифра возьмет перевес над сороковой. Когда
против императора Михаила VII восстал Никифор Вотаниат, последнему на этом
основании предсказали, что он победит и будет царем. Действительно,  цифра
50 обозначалась у греков буквой Н, а 40 буквой М. По изречению,  Н  должно
было одолеть М, то есть Никифор - Михаила.
     Снотолкование  было  своего  рода  наукой.  Сны  рассматривались  как
особого рода откровения, как впечатление, получаемые  душою  в  то  время,
когда она в течение сна разлучается с телом. Не стоит распространяться  об
этом, потому что у нас самих до сих пор в большом ходу сонники, и Византия
не представляла в этом отношении ничего оригинального.
     Астрология - наука столь же древняя как мир,  уступившая  затем  свое
место  астрономии  и  почти  исчезнувшая  с  лица   земли.   Недостаточное
знакомство с небесными явлениями приводило людей  к  убеждению,  что  есть
какая-то связь между  движением  светил  и  человеческими  действиями.  По
положению звезд предсказывали удастся ли то или другое предприятие.  Когда
византийские  императоры  колебались  в  своих  решениях,  они   призывали
астрологов, и те объявляли, какой их ждет исход.
     У древних греков и  римлян  существовало  гадание,  сохранившееся  до
настоящего  времени.  Раскрывали  Гомера  или  Вергилия,   читали   первый
попавшийся стих и считали его изречением оракула. В  христианские  времена
классических авторов заменило священное писание. Закрыв глаза,  раскрывали
Библию или сочинение  какого-нибудь  отца  церкви  и  случайно  попавшуюся
строчку считали ответом  на  вопрос,  обращенный  к  судьбе.  Способ  этот
практиковался и в древней Руси, как нам  известно  из  поучения  Владимира
Мономаха. Суеверные девицы до  сих  пор  с  закрытыми  глазами  раскрывают
первую попавшуюся книгу и читают наудачу: "Что мне выйдет".
     С этим способом гадания связан  практиковавшийся  в  Византии  обычай
испытания судьбы двумя свитками. В чем он заключался, видно из следующего.
Император Алексей Комнин желал выступить в поход против половцев,  но  его
приближенные  находили  это  неблагоразумным.  Чтобы  не  подвергать  себя
упрекам и снять с себя  ответственность,  император,  не  возражая  против
общего голоса, обратился к высшей воле и объявил, что  он  отдает  решение
вопроса на волю божию. Сопровождаемый  военными  чинами  и  многочисленным
духовенством,  император  отправился  вечером  в  храм  святой  Софии.   В
присутствии патриарха он написал два жребия на двух хартиях, то  есть,  на
одной было написано, что следует идти в поход против половцев, на другой -
не следует. По приказанию  императора,  патриарх  положил  оба  жребия  на
престол великой церкви, где они и оставались во время  всенощного  бдения.
По окончании богослужения, уже утром патриарх снова вошел в алтарь и вынес
одну из хартий, которая была при всех распечатана и громогласно прочитана.
Вышел жребий, решающий поход на половцев, и  против  этого  никто  уже  не
возражал. Таким образом неоднократно  решались  важнейшие  государственные
вопросы.
     Точно так же избирались игумены монастырей. Выбирали трех кандидатов,
записывали их имена на хартии, клали  на  престол,  затем  брали  одну  их
хартий и считали избранным того, чье имя было вынуто.
     У  нас,  на  Руси,  этот  способ  также  был  в  ходу  при   избрании
новгородского епископа.
     В   Византии   постоянно    происходили    очень    таинственные    и
сверхъестественные явления, о которых сообщают летописцы. Вот, например, в
субботу первой недели поста царь Андроник Палеолог [XIV в.]  отправился  в
церковь и присутствовал при всенощном  бдении,  начинавшемся  в  то  время
поздно вечером. К нему прибегают люди  и  сообщают,  что  случилось  нечто
необыкновенное: они слышали громкое ржание, между тем как ни во дворце, ни
по соседству нет ни одной  лошади.  Все  смутились,  и  в  то  время,  как
рассуждали об этом таинственном явлении, раздалось опять  громкое  ржание.
Царь  приказал  исследовать  это  дело,  и  оказалось,  что  ржет  лошадь,
нарисованная на одной из стен дворца.  Первый  министр  очень  обрадовался
этому и объявил царю, что ржание предвещает победу над турками. Но царь  с
ним не согласился. По его словам эта самая  нарисованная  лошадь  ржала  в
царствование его отца, и тогда случилось большое бедствие.  Действительно,
на другой  же  день  стоявшая  на  площади  колонна  со  статуей  Византа,
основателя Византии, начала шататься и шаталась несколько дней.  Это  уже,
очевидно, было не к добру. Тогда царь с первым  министром  достали  книги,
где записаны были разные оракулы, занялись астрологическими  выкладками  и
на основании всего этого пришли к  убеждению,  что  надо  ждать  нашествия
неприятеля и смут в государстве.
     В другом случае царь Михаил Палеолог отправился  в  Солунь  и  прожив
здесь год, умер, как это ему было предсказано. А предсказание  заключалось
в следующем. Когда он был в Андрианополе, во дворце  открыли  над  дверями
круг, а в кругу этом - изображение четырех животных: льва, барса, лисицы и
зайца. Над этими животными оказались стихи, в которых было сказано, что  в
Солуни поселится один царь из дома Палеологов и умрет там. "Этот  круг,  -
рассказывает историк того времени, - находился  от  пола  на  высоте  двух
мужчин. Невероятно, чтобы стихи эти написал человек. Нельзя думать,  чтобы
кто-нибудь подставлял лестницу и влезал туда для писания в то  время,  как
во  дворце  находился  царь,  и  множество  народу  постоянно  входило   и
выходило."
     Распространение в народе оракулов иногда имело грустные  последствия.
Так,  один  царь  казнил   некоего   Пахомия   только   потому,   что   по
Константинополю ходило предсказание, будто преемником его  будет  Пахомий!
Никто не решался отвергать возможность гадания и значение,  которое  имеют
разные предзнаменования вроде затмения, шатания колонны и  тому  по